Эпиграф:
Мы пьем из чаши бытия
С закрытыми очами
Златые омочив края
Своими же слезами...
- - - - - - - - - - - - - - - - - -
... Тогда мы видим, что пуста
Была златая чаша
Что в ней напиток был мечта,
И что она - не наша.
М.Ю. Лермонтов.
Он пришел на этот остров. Пришел затравленным зверем. Робкими и боязливыми были его первые шаги здесь по мокрому песку у берега. Глаза, до сих пор выхватывающие опасность и выказывающие страх, постепенно приобрели спокойный ласковый блеск, ведь отныне стал он первым здесь, и все вокруг принадлежало только ему.
Листья пальм, подсвеченных солнцем, должны стать его новым домом - его крышей; стволы и ветви - стенами; мягкий песок и травы - полом жилища его. Первого, по настоящему собственного дома. Он не нуждался в огне, ибо в сердце его уже и так пылал неукротимый огонь первооткрывателя. Достаточно только вдохнуть аромат диковинных цветов с ветвей, и он уже сыт. И что за чудо эти цветы! Похожие на бабочек: пестрые, белые, красные, синие, небесно-голубые. И вокруг все настоящее - простор. А стоило только припасть губами к свернутым листьям и отпить росы - жажда исчезала бесследно. Он впервые начал наслаждаться жизнью, такой спокойно-умиротворенной. И вечной. Сомнения перестали тревожить его разум, воздух чистоты навсегда развеял прочь тревоги. Крохотные птички частенько сиживали на его плечах, и с ними он заново учился летать, а после делиться своими впечатлениями, когда они проворно заглядывали бусинками своих глаз ему в глаза. Иногда он часами мог часами наслаждаться простым дождем, нагоняя тучи, подставив ладони к небу и обливаясь каплями. По утрам ежедневно он носился по влажному побережью, по кромке ленивого прибоя, и пинал волны ступнями назад. Они отступали, но скоро шли вновь. Такие игры забавляли и не давали грусти и воспоминаниям подкрадываться слишком близко. Да, наконец, он обрел свое тихое счастье.
Но вот, в один из замечательных, тишайше солнечных дней, вечного лета, что он себе устроил, появились ОНИ. Незаконно и нагло пришли ОНИ из-за горизонта, неся впереди на своих кораблях НЕЧТО, так знакомое ему. Их ладьи заполнили собой маленькую удобную бухточку, где он купался с дельфинами, а следы босых и одетых ног, встречались теперь по всему берегу, где он отгонял назад море совсем недавно. Их идолище стояло теперь на берегу леса, в том самом месте, где он заглядывал в глаза своим птахам. Их топоры срубили его любимые пальмы, а руки обобрали до последней ягодки его вишни. И ничего не осталось подданным его королевства -птицам и зверям. Пострадал орешник, и даже некогда чистейший ручей возмутился от купания в себе грязных одежд и мытья ног. Маленькие существа пришельцев, вытоптали в своем озорстве все окрестные поляны, где так прекрасно цвели его цветы...
На другой же день, большой отряд пришельцев двинулся вглубь леса, его земель, расчищая себе широкую дорогу, срубая на своем пути все что, мешали двигаться прямо. Он же, только молча следил за ними, видя следы пришельцев поистине повсюду. Через неделю бухта опустела, оставив корабли, мусор и опустошение. Пройдя по получившейся просеке-дороге, он увидел, как на холме возвышается первое чужое поселение. Тут уже были построены первые деревянные дома, а вскоре выросли и каменные, ощетинившись отточенными острогами от моря. Стоя на горе и наблюдая за ними, он смог рассмотреть их идола, что теперь перекочевал на середину площади, свободной от построек. Да, он определенно узнал его, но что странно, чужого присутствия он не ощущал. Город пришельцев разрастался, строились большие и малые дома, башни и башенки. Только идол стоял безжизненно и безучастно взирал на эти приготовления. Совершенно случайно хозяин земель узнал имя этих существ. Себя они называли просто - Люди.
Бесчинства продолжались. Он безмятежно и бессовестно продолжали жить на его земле, рубить деревья, копать колодцы, что-то сеять. И вместе с ними жил пустой идол, которому они возносили похвалы за тучность земель и благость жизни на острове. Горели хвалебные костры, и дым возносился в небеса. А вместе с ним сгорала в отчаянии и беспомощности и часть его души. Но разве мог он изменить что-нибудь? Все проявления жизни он так любил и мог ли в ярости причинить зло таким созданиям. Он пробовал их согнать, то, насылая бури с громом и молниями, то беззастенчивые ветра, то волны. Но люди стойко переносили несчастья, и не очень горевали, принося идолу новых жертв и призывая его оставить их в покое. Идола, а не его. Но ему ничего не стоило вселиться в идола, пустую болванку и сделать их своим рабами. Ничего не стоило, но он так НЕМОГ!
Каждый день он открывал новые изменения в своем царстве, или теперь уж чужом. И тогда к нему впервые пришла мысль, что также как и ОНИ Первые, придут и ОНИ Вторые и сметут этих варваров с его острова. Нет. Он не боялся людей. Он разучился уже бояться здесь, так же как никогда не умел действовать по своей воле. Оставалось ждать и надеяться на помощь. Идол из дерева истлел, и его заменили таким же пустым новым. Скрываясь среди редеющего леса или заходя в город по ночам, он следил, как росли дети тех детей, что некогда резвились на травах. Или более не скрываясь, он неузнанный бродил по острову, и никто его не видел, ибо для пришельцев он не был ни кем. Их ожидания и их песнопения возносили только одного идола, и сколь не жестока, казалась порою месть, он жаждал, что б она свершилась.
И вот, в одну из пасмурных ночей, когда он нагнал туч согласно своему настроению, когда свирепые волны неслись к берегу, стремясь разрушить его, или по крайне мере содрогнусь, случилось то, чего он так алкал. Под аккомпанемент грозы на остров прибыли ДРУГИЕ ОНИ. Нет, это конечно были такое же люди, что и Первые. Он увидел новых пришельцев только рано утром, когда по привычке забравшись на гору увидел на месте города зарево пожаров. Тогда, заинтересованный происшествием, он спустился вниз и прошел по городу сам. Всюду он видел мертвые тела, что лежали на улицах, в домах, везде, где могли поместиться. И тех, кто пришел Первыми и тех, кто занял этот город Вторыми. И он испугался своей кары. Но своей ли? Многие дома пылали, стены на глазах рушились. Стояли крики и стоны, вопли доносились с каждого угла. Никто из жителей города не уцелел. Новые чувства разгорались в его сердце. Теперь то уж никто не посмеет поднять руку на его деревья, его птиц и зверей! Следы пребывания людей сотрутся его стараниями, раз они друг друга перебили и он заживет по старому, построит или заново отстроит свой мир.
Но сама владычица жизнь быстро расставила все по своим местам. Захватчики прежде всего поставили своего идола, и его ОН узнал, но не почувствовал присутствия постороннего божества на своей земле. Все скоро вернулось на круги своя. Полетели новые щепки, новая кровь обагрила новые охотничьи ножи и луки. Место не опустело.
Проходили времена, протекая как песок сквозь пальцы. Одни идолы менялись другими, жестоко переменялись правители, не менялась суть. Новые города возникали на месте старых, пропадали в набегах и возрождались, разрушались землетрясениями и смывались волнами, забывались просто наконец. Никто не приходил от божеств к нему на остров, свято соблюдая отданное ему. А он все ждал, когда же... Ни события на острове, ни весь ход жизни не научили его ничему. Провожая навечно одних, он с радостью и ожиданиями чуда встречал других, множество веков и лет. Он не старел, но становился бесстрастным философом, вспоминая юность свою и обретение рая. Его любовь к своему миру не прошла, и единственное, что стало доставлять радость, так это сознание того, что другие божества не терзают его своим присутствием. И не надо еще бороться и с ними. Борьба проходила где-то и не здесь, и это единственное, пожалуй, было в радость.
Так проходила жизнь отверженного и всеми забытого бога. На острове, отданном ему в наказание. Его острове, где все, кто угодно был властелином, но не он.