- Вот, дочка, вот, сама смотри – неспешно проговорил Семёныч - крепкий коренастый старичок, в простой льняной, опрятно заштопанной, но чистой рубахе, в военных, защитного цвета, брюках, аккуратно подвязанных пеньковой веревкой. На его седой, но густо кудрявой голове - старенький картуз, глаза по-доброму сощурены, загорелое лицо расходится лучами морщин от его тихой, удивительно спокойной улыбки… - Так и живем…ничего, ничего…Так ежели оно и рассудить, дочка, так всё у нас есть, а чего нет, то оно ведь излишества всё, да ребячество сплошное… Ну что ж, говоришь дерево наше приехала навестить? Смотрю, слухами добрыми о нем округа полнится. Оно и понятно, многие к нему приезжают. Я ведь всех к нему провожаю. А что? Мне не сложно. Этак, пока до него дойдёшь, обогащаешься от взаимных то бесед, ага…Оно ведь самое богатство – душа человеческая, а она то у всякого имеется, уж это без сомнений. – И посмотрел как-то особенно сосредоточенно в даль, словно высматривая там кого-то, потом прижал широкую, рябую ладонь к солнечному сплетению, вздохнул и покачав головой продолжил – Вот...дочка…вот тут то она и хоронится грешная, а как кто обидит ее или растревожит особо, болеть она начинает и рваться наружу. Горит, тело жжет. А как же ей, родной, не рваться то, там ведь место ее, наверху, вот и просится. А ежели что, то рад я, что столько народу приезжает, тянется, значит, человек к… - Он остановился и осмотрел девушку как-то бережно, но основательно, словно только сейчас заметил её рядом. – Вот и тебе, дочка рад. На Марусю ты нашу похожа, ей Богу…Клавдия так если б увидала тебя, так тоже наверняка бы сходство нашла, ну может и к лучшему это, что вы с ней не свиделись, а то ведь…эх…тоскуем мы по ней – Он махнул рукой, приложил кисть к дрогнувшим губам, потом снова махнул…- Ну идем, идем…А чего ты одета так чудно? В белом вся, эдак и одёжу нарядную совсем попортить нетрудно…У нас с тобой путь то долгий, дороги у нас, сама видишь, да ещё гроза вчера щедро отмаялась – пыль да грязь. Впрочем, к лицу тебе, Марусь, сарафан то твой белый, ты уж прости меня старого, пока путь держим, уж позволь так тебя называть. Вот, и киваешь ты, совсем как она…Она тож молчаливая была, девчонка, смирная…Уйдёт бывало гулять, да всё одна старается, не любила она компаний то шумных. Ходит, бродит где-то, на ауканья то наши порой и специально не откликается. Твердила нам с матерью всегда : « В этом счастье моё, уж не серчайте и не беспокойтесь…» Вот смотрю на тебя, любуюсь, но вижу, кручинишься очень, а я и не настаиваю, ты мне и не отвечай вовсе. Человеку ему ж без грусти нельзя никак, да и душа, ведь, грустью усмиряется. А для улыбки повод то совсем недолго найти. Как глянешь вокруг, да залюбуешься, небу, солнышку, травинке какой, пусть и самой жалкой, пичужке говорливой, да ручью прохладному. Тут и улыбка сама на лицо бежит. Нет по сути то у человека причин для грусти, нету…только вот ведь, сидит в нас что-то, то ли пружина какая, то ли заноза, да ведь мудрёно и не суть, как это дело обозвать. Вот и учимся весь свой век смирению, всё к нему подбираемся, потому, как не крути-верти, все дорожки к нему сбегаются, все, даже самые кривенькие, пусть окольными путями, через овраги, чащи али какие другие напасти, всё к одному ведут… Да я уж утомил тебя, красавица, старческими размышлениями то, поди. Все ж конечно, любопытствую я очень, милая, что за скверна с тобой приключилась то, раз ты к дереву попасть хочешь, да просить у него, чтоб уладилось все. Ошибки, говоришь…ну что ж…ошибки. Вот они всяк и везде эти ошибки проступают. Вроде гладко все да ладно, ан нет - ошибка какая да вылезет порой. Только они, ошибки то эти, разные совсем, ошибка ошибке рознь. Вот, к примеру, Клавдия моя, на ярмарке, в году позапрошлом, соблазнилась на речи то сладкие да разудалые, да и накупила семян заморских, считай на половину пенсии своей. И что? Вместо капусты обещанной, да огурцов сказочных, повырастало не пойми чего, просто трынь-трава. Ну это что ещё, мы траву то эту хоть кролям скормили, благо сочная была, а иные, иные то семена и не взошли ведь вовсе…Вот такие дела…да. Вот - ошибка вышла, чем не ошибка? Или вот, ещё случай тоже. Девка была у нас в селе справная, хорошая, Ольгою звали. Иной раз захвораю я, али Клавдия моя, она завсегда нас навещала, веселила, да приободряла всячески. Почитай, завместо Маруси нам почти что была. А песни как пела…эээх… залюбуешься, а порою и настолько сердце песней её приголубится, что и про работу то срочную, забудешь вовсе. Только как-то раз, приходит в избу к нам и сама не своя от горести то. Вот глядит на нас, глазами мокрыми хлоп-хлоп, а слова вымолвить и мочи у нее нет. Мы уж к ней, и так и сяк, Оленька, мол, ангел наш, да что стряслось то, голубушка, а она вдруг и скажет еле слышно: « Ошибка» - говорит, и ничего более. Мы только потом и дознались, что за ошибка то. Это нечета Клавдииным огурцам, м…да… Жених ее бросил, городской пижон какой-то, мы и не знали про него, окаянного, ничего, только вот, как он, это, бросать то удумал, так и говорит ей, мол, извини, но ошибка вышла, не люблю я тебя вовсе, поначалу думал - люблю, а теперь вот ясно вижу, что не люблю, а так, головокружение одно вышло…Вот тебе и ошибка. Она потом, родная, долго маялась то, поникла вся, как косой он ее подкосил, леший этакий. Я и ее, тогда, к дереву то водил. М…да… Оно ведь как, Марусь то, выходит иногда, что и всё по-доброму вроде делаешь, живешь праведно, худого про других не думаешь, а тут, на тебе – и ошибка. И чья, порой, и не поймёшь, а маешься, как за свою. А я так считаю, ты уж поверь мне, красивая, я человек старый и много чего видал то, оно ведь простить – завсегда лучше будет, тогда, глядишь, иной раз и тебе ошибки то простят. Что, милая? Совет испросить хочешь? Да чего уж тут, мало тут мудреного: любовь почитай, всякую почитай и береги, а уж ежели повезёт тебе и взаимной любовь то твоя будет, так и не отпускай ее ни за что. Всяко стараться нечисть будет на кривую дорогу тебя сманить да отобрать всё, а ты не слушай никого, береги любовь то, вот сюда то, сюда то, милая, где душа грешная прячется, сюда и схорони ее, им завсегда вдвоём легче то будет исхода дожидаться. Я уж не знаю, ангел мой, что ты за ошибки у дерева отмаливать собираешься, только ты уж прости их себе, да и ступай с Богом. Вот и станция показалась. Ежели шагу то прибавишь, то на последнюю электричку, наверняка поспеешь. Что? Как дерево то выглядит? Да, это…ну как…Да ты беги, милая, беги, приезжай к нам ещё…Ага…Здорова будь и не забывай!
***
- Ну вот и дело. Эх… - Семёныч достал папиросу, чиркнул спичкой и, присев на поваленное вчерашней грозой дерево, затянулся… - Бежит… ну чем не ангел белый…? Да…Да если б знал я, как оно выглядит, дерево то…Всех до станции только и успеваю довести. А оно - разное всегда. То у березки тонкой посижу, то осинку пугливую поглажу, а то и дуб могучий меня от дождя схоронит…Всё брожу, брожу и думаю, вот так и Маруся наша может здесь прогуливалась. И так душа от этого зажжется…я поглажу ее, родимую, попрошу не спешить пока рваться то, пускай сначала с Клавдииной душой как следует договорится, а потом, вместе и отправятся. Только об этом вот у каждого дерева и прошу…