Corny Kennedy. Белый шум

Сергей Хукман
Alternative History of the Cold War

Когда за душой нет ничего, кроме некоторого количества мутных кадров, связанных с лирической декорацией, жизнь легко превратить в белый шум. Удаляешь оттуда все файлы, отвечающие за физические проекции, и тупо ныряешь в белые метафизические нирваны. Только у Джона Петровича Кеннеди дорога к ним несколько иначе пролегла. У него, значит, было две сущности – трезвая-президентская и пьяная-диссидентская. И если поначалу они в Петровиче мирно уживались, в пузырях шампанского тихо играя и преломляясь, то со временем стали на них грубо подрываться и друг в друга перетекать. Несистемно так перемешались, и беспонтово стало их архивировать и удалять. Ну, и как-то на одной чересчур мутной волне Карибского кризиса Джон Петрович в очередной раз с Машкой поругался и в пьяном состоянии весь мысленный слайд-проектор, демонстрирующий роли Монро в президентской жизни, вырубил. Инопланетосы на зоне 51 научили. Ну и вот. И когда весь такой измененный в трезвую турбулентность плавно перетек, монроскоп ему оттуда засветил. Кеннеди к бутылке кукурузного морса, а оттуда ему Машка подмигнула. Стала, короче, как два зеркала напротив, одно другого кривей. Ну и разобрал тогда, значит, всю свою психоделическую матрицу ко всем голливудским чертям, по домашним тапочкам аккуратно так рассовал и в окно с тридцать девятого этажа выбросил. Как испорченную, типа, пластинку. Ее, как не гни, она лучше играть не станет. Хотя, вру, может, с тридцать седьмого. Это неважно. Сидит, значит, свою коллекцию кукурузы рассматривает. И тут, хотя такой предварительной договоренности не было, к нему заходит Георгий Иванович Гурджиев. В этих самых тапочках, с бутылкой дорогого французского вина и большим пакетом индийского изюма. Силен, ты, говорит, брат, в психоматрице! И тост за нового гуру подняли.