Возвращение блудного сына

Тамерлан Тадтаев
БАБОЧКИ
Гуляя по городу, довольно грязному и жалкому, с опаской смотрю на прохожих, которые напоминают мне насекомых, наверняка ядовитых. Я шарахаюсь от них в сторону. Еще набросятся на меня, думаю, и покусают. Но в этой черной, яростно движущейся массе порхают удивительно красивые бабочки. Ноги сами несут меня вслед за одной из них. Я любуюсь ее формами и узорами. Какая симпатичная, думаю, хорошо бы иметь такую дома. С каким наслаждением я бы ласкал ее шелковистые крылья… Вдруг слышу шипение – едва успел отскочить от разъяренной полинялой бабочки, которой нечаянно отдавил лапку. Еле отбился от нее зонтом. Вот во что превращаются красавицы с течением времени. Не стоит заводить такое насекомое. Целыми днями оно будет валяться в постели и требовать пищи и внимания к себе. А потом так растолстеет, что никакие крылья не поднимут ее на когда-то красивые ножки. И весь остаток жизни я буду жалеть о своем минутном увлечении.


ГИЕНЫ
Мы гиены, и у нас в почете наиподлейший. Власть в этом районе в наших клыках, потому что после войны с бородавочниками львов осталось – по пальцам пересчитать. Вон идет один из них, по кличке Седогрив. Обычно над ним издевается главарь.
–Эй! – кричит он льву. – Почему не здороваешься? Или общаться с нами считаешь ниже своего достоинства?
– Да! – зарычал Седогрив, и сердце мое затрепетало в пустом брюхе. – Ну и долго же терпел твои смрадные шуточки. Но сегодня настал час расплаты.
И он ринулся в самую гущу нашего сообщества. Я даже пасть не успел открыть, как тяжелая лапа льва опустилась мне на спину, и позвоночник мой хрустнул. На передних лапах я оттащил свою задницу в сторону и посмотрел на место сборища: мои собратья были растерзаны, а Седогрив, сверкая клыками, шел на меня...


ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
Я еду в Гизель к отцу. Что скажу старику? – думаю я, трясясь в маршрутке, исподтишка наблюдая за красивой девушкой, сидящей напротив. После приветствий он спросит: ну как ты съездил в Москву? При этом он будет ловить сыр в большой, наполненной молоком кастрюле. Обычное дело. Я бы тоже половил сырку с этой, сидящей напротив. Ох, лучше не смотреть на ее красивые ножки в черных ажурных колготках. Юбка еле скрывает то, что выше. Закрыть глаза и притвориться спящим? Нет, не могу. Глаза помимо воли смотрят на ее пальцы в серебряных кольцах, крепко держащие подол юбчонки, чтобы та не поползла к приоткрытому животу. А зачем надела такую короткую? Бедная? Материи не хватило? Ишь как рдеют щечки красотки. Стыдно или что другое? Чувствую, как под моим потным волосатым брюхом тоже набухает… О чем я думал-то? А, вспомнил. Все хорошо в столице, отвечу отцу. Я там целыми днями работал над книгой… И стоит ли ему говорить о моей милой, с которой я занимался любовью каждое утро и вечером тоже... А еще, скажу, я дважды ходил в театр, и в Пушкинском музее побывал. Да, чуть не забыл про каток: на коньках катался и ни разу не упал… Ну вот, кажется, моя остановка…


УБИЙЦЫ
Трое схватили пленного и потащили к стенке, но прежде его жестоко избили и раздели до трусов. Тот уже не сопротивлялся, должно быть, смирился. Меня тошнило от всего этого, и я старался не видеть и не слышать. Он упал в лужу и стих, но открытые глаза убитого смотрели на меня, как будто говорили: отомсти за меня, потому что я такой же воин, как и ты, а расстрелявшие меня – подонки. Я подобрал горячие еще гильзы и спрятал в карман. Лица убийц я запомнил. И взгляд воина, теперь уже моего брата, я запомнил тоже. И я убил палачей моего брата, и каждому из них вбивал в смердящую пасть гильзу, и все дивились причудам убийцы.


РАССКАЗ НЕИЗВЕСТНОГО РЫЦАРЯ
Горным прохладным ручьем омыл я лицо и, сделав несколько глотков, почувствовал себя бодрым. Подъехала иномарка, из нее выскочил человек, облеченный властью, и, оттолкнув меня, начал мыться. Вода в ручейке сделалась мутной и жирной, как будто в ней варилось мясо. Когда же властитель вытерся большим белым полотенцем, которое подал ему один из телохранителей, и посмотрел в мою сторону, я увидел монстра с жабьей головой и огромными рогами. Выхватив пистолет, я стал стрелять в мерзкую тварь. Телохранители в страхе бежали, а я подошел к издыхающему чудовищу и отпилил ему рога.


БРАТИШКА
...Крутой, зеленый склон, по которому я поднимался, был усеян телами наших ребят... Сзади тяжело дыша тащился мой младший брат. У него были проблемы с сердцем, как, впрочем, и у меня. Говорил же ему тогда Алмар, упокой Господи его душу: не кури анашу и брось бухать, лучше займись спортом. Так ведь не слушал никого... Помоги мне, задыхаясь произнес братишка, я не могу больше... До вершины было еще далеко, и я, сделав вид, что не слышу, продолжал свой путь. Я плакал от бессилия ему помочь и хотел уйти, чтобы отомстить за него потом. Уже на вершине проклятой горы я взглянул вниз: грузины приблизились к сидящему на траве брату и окружили его. Я швырнул оставшиеся лимонки в самую их гущу и пошел дальше.


ЦУНАМИ
Иногда мне кажется, что друзья переселились на «Летучий голландец». О, я тоже хочу на этот корабль, чтобы увидеть ребят; починить истлевшие на них костюмы; отдраить до блеска палубу и, напившись рому, плевать на бурю и шторм. Направить судно на гребень огромной волны и обрушиться на города врагов, убивших моих друзей. О, я оставлю убийцам послание в бутылке: веселого Роджера на клочке бумажки.


ГРАНИЦА
На границе между Северной и Южной Осетией нашу машину долго держали. Погранцы проверяли паспорта и багаж на предмет оружия и наркоты. Мне было скучно, и я сделал звонок другу – солидному кавказскому писателю и члену союза художников. После обычных приветствий он спросил, везу ли я вещицу, которую пообещал ему. О да, сказал я, рассказ почти закончен. Военная проза несомненно обогатиться моим новым произведением... Я не это имел в виду, разочарованно протянул солидн. кавк. писат., член союза художн.
А, ты про дурь? Вообрази, вчера я курнул и не почувствовал никакого кайфа; то ли дело, когда я сажусь за компьютер писать.


СОБАКИ
На собачьем я тоже могу. Недавно встретился с немецкой овчаркой, и мы пообщались... Твоя хозяйка, гавкаю я, очень сексуальна. Овчарка поджала хвост и опустила уши. Затрахала уже, скулит. Погуляем еще немного и домой. Потом запрет она двери и займется со мной любовью.
Так вы относитесь к секс-меньшинству, спрашиваю. Похоже на то, отвечает кобель. Но вообще я нормальный и хочу обычную сучку...
А давай махнемся, предлагаю я. Ты мне эту стерву, я тебе суку с течкой.
Но как это сделать, вопрошает собака.
Ночью, когда уснет твоя хозяйка, откроешь мне дверь, а сам беги во двор. Там тебя будет ждать белая и пушистенькая... Ну как, по хвостам?
По хвостам...


СУМАСШЕДШАЯ ЛЮБОВЬ
Обернись, когда уходишь, но лучше дергай своей дорогой, даже если сердце твое растерзано когтями любви, а грудь твоя в ранах от ударов кинжала сумасшедшей ревности...
Быть может, на перевале тебя охладит лавина, или машина, в которой ты мчишься, сорвется в пропасть...
В который раз выбираюсь невредимый из снежной могилы. Таксист лихач; ему плевать на гололед. С бешеной скоростью мы мчимся по серпантину... На миг я чувствую себя птицей, запертой в салоне «девятки», и клюю таксиста в затылок. В салоне машины крики: сафам! сафам! (пропали! пропали!)... «Жигули» уносит буйным потоком. Извозчик-лихач и три пассажира становятся добычей форели, а я всплываю и гребу к скалистому берегу. Выбираюсь из ледяной воды и карабкаюсь вверх, на дорогу, чтобы снова вернуться к тебе.


ПАРИКМАХЕР
За стрижку я беру недорого, и люди тянутся ко мне. На сороковой день после окончания трехдневной августовской войны в мою парикмахерскую выстроилась мужская очередь, чтобы сбрить траур*. Я устал как собака и уже хотел закрыть заведение, но тут вошел мой приятель. Побрей меня и постриги, попросил он, опуская свою жирную тушу в кресло перед зеркалом. А у тебя кого, спросил я сочувственно. Отца, был ответ., Я поцокал языком и приготовил машинку, когда в зеркале увидел отражение бородатого парня. Знакомый мой, заметив нового клиента, вздрогнул, волосы его зашевелились в моих руках. Извини, брат, сказал я парню, но на сегодня все. Я не за этим пришел сюда, произнес тот с усмешкой и вынул из кармана пистолет, эта сука убила моего отца. Я едва успел отскочить в сторону. Осколки зеркала забрызгало кровью и мозгами приятеля...

* Осетины не бреют бороды сорок дней после смерти близкого человека.


***
Она говорила:
– Я люблю тебя и ничего не могу с этим поделать. Знаю, я некрасивая и ужасно болтливая, но позволь хотя бы прикоснуться к тебе... А можно я лягу рядом?
– Нельзя, – отмахивался я от нее и от комара, и, пытаясь замочить кровососа, хлопал себя по пустой, как барабан, голове. – Уже пять часов, пора идти купаться. И не забудь прихватить фотоаппарат, хочу пофоткать.
И мы шли на пляж, и по дороге она болтала, и ничего нельзя было с этим поделать. Я надевал наушники, предпочитая слушать надоевшую музыку. А потом ее сбила машина, и она умерла по дороге в больницу. Теперь я один в пустой комнате и ужасно хочу слышать ее голос и лежать с ней рядом.

***

В морозную ночь отключилось электричество. На полу ты лежишь возле холодной печки и рассказываешь уже немолодому сыну о своем детстве. Я была еще маленькой, так говоришь ты, и пасла овец возле леса. Однажды, шурша сухой листвой, оттуда вышел цах бирах (голубой волк) и уставился на мою отару. Я подобрала камень – хороший такой, с одной стороны острый – и со всего размаху швырнула его в зверя. Представляешь, сынок, булыжник попал ему промеж глаз, ха-ха. Волк такого не ждал от соплячки и в страхе удрал в прохладный рот леса.
О моя великая храбрая мать! Кто поверг твою старость на сгнивший от сырости пол и ветошью немощь прикрыл? Будь он проклят с твоего позволения!