Отец Милы сидел на диване и непрерывно вертел в руках синюю с выгоревшими плешами старую игрушку – лисенка. Когда-то он был талисманом его жены. Сколько же лет прошло с тех пор? Кажется семь. Каждый год в этот июльский день траура он особенно сильно тосковал по ним: жене и дочери. Как странно устроена жизнь, но день рождения малышки – самое радостное событие, стал самым траурным днем гибели его семьи. Тогда на дороге, среди разбитых, сгоревших машин, он нашел эту игрушку. Тогда же ему показалось, что он улетел куда-то в прошлое. Это было как сон, а может, воспоминание, а может, просто галлюцинации, но он точно видел эпизод, в котором дарил своей Маричке, так звали жену, синего лисенка. Она снова была, как живая. Он не только видел, но самое главное - чувствовал ее, как в реальности, только как бы со стороны. Будто и он - не он, но где-то присутствующий. Это было так странно. Кажется, потом он потерял сознание и очнулся, когда его теребили пожарники и милиционер. Милиционер потребовал документы, затем поинтересовался причиной его присутствия в этом месте. Когда мужчина рассказал, что ищет жену и дочь, его направили в единый справочный центр, который был организован в огромном лагере и располагался в первой палатке. Туда стекалась информация отовсюду и о живых, и о мертвых. Его дочь, жена и теща ни в одном из списков не значились. Ему посоветовали оставить запрос и ждать, спросили – есть ли куда уехать? Он поехал к матери в столицу, где и живет до сих пор. Чего только не было за эти семь лет. Поиски, поиски, поиски. И никаких утешительных результатов. Экспертиза ДНК останков людей длилась годами. Только через год он узнал, что жена и теща сгорели в машине, хотя он и сам догадывался. А вот дочь… Ее следы затерялись. Ни среди мертвых, ни среди живых. Как в воду канула. За семь лет он уже смирился - нет, значит, нет. Нельзя сказать, что такой видный мужчина, как он, не пытался создать семью и обзавестись еще детьми. Только не получилось ничего. Женщины требовали большего, чем «привет», «пока». Ни раз и не два он слышал в свой адрес гневное - «сухарь бездушный». Но разве мог он всем объяснять, что там, на пепелище осталась половина его сердца или, может, все. Тогда мужчина взялся за карьеру. Он дневал и ночевал в офисе. Если раньше его мечтой было открыть свой автосалон или что-то подобное, то теперь их уже была сеть по всей стране и за рубежом. Из Максима он превратился в Максима Петровича и даже господина Трубникова, как его называли западные партнеры. Такой вот день без движения, вне работы – редкость для владельца фирмы «Мото свит». Только один день в году Максим позволял себе бездельничать, хандрить и предаваться воспоминаниям, оплакивая очередную годовщину трагедии.
Он снова взял в руки лисенка и пристально посмотрел в его бусинки-глаза. Полет. Ощущение невесомости и обстановка комнаты поменялась. Это уже был сад. Вечер. Душновато. На лавочке девушка. Маричка! Максим вскрикнул, но голоса не услышал, а должен был бы. Он осмотрелся. Что это? Кто-то сжимает его тело в руках. Кто это? Человек наклонился…. Он сам! Разве такое могло бы быть? Но факт. Он в каком-то мягком теле. Скользнул взглядом вниз – голубое тело. Лисенок. Значит, он переместился в тело лисенка. Бред какой-то. Максим подергался и чуть не выпал из рук самого же себя. Максим-парень перехватил его в другую руку за лапу и вдруг начал крутить перед собой. Максима – лисенка стошнило, но он не вырвал, только противно стало внутри, и мир поплыл еще быстрее. А Маричка отняла игрушку со словами: «Не издевайся! Еще порвешь. Мне, говоришь, принес, тогда я забираю!». И она весело засмеялась. Теперь Максим-лисенок ощущал прикосновение родных, нежных, желанных рук. Это было невероятно. И хотя шубка, черт ее возьми, - не обнаженная кожа, он испытал гамму чувств. Закрыл глаза. И хлоп – оказался в своем теле на диване. Завертел головой, ущипнул себя. Больно. Старая игрушка на коленях. «Что это? Правда или схожу с ума? Если, правда, то лисенок – портал. Если схожу с ума – новый пациент дурке обеспечен» - поморщил лоб Максим. Ему не терпелось повторить эксперимент, и было страшно разочароваться. В этот вечер он так и не решился. Просто тупо напился водки и, как был, завалился на диване спать. Утром происшедшее казалось дивным сном. Наше сознание так устроено – бережет от всего неведомого и непонятного, вуалируя суть, обесцвечивая краски, притупляя чувственную память. Может это и оправдано, но жестоко и неправильно.
Теперь сеансы перемещения в прошлое были самым любимым занятием Максима. Сначала редко, иногда, он позволял себе такое, затем все чаще. Иногда он часами не закрывал глаза, чтобы не возвращаться. За многие сеансы он помнил каждую деталь, каждое движение и каждую мелочь происходящего. Вот он в руках Максима – парня, вот его отбирает Маричка, вот он долго лежит у нее на коленях, а они – Маричка и он же сам воркуют, как голубки. Вот Максим – парень обнимает любимую, целует, и тогда «лисенок» оказывается зажатым между ними, он чувствует, как трепещут их тела от юношеского нетерпения. Вот юноша Максим пытается расстегнуть Маричке пуговку на блузке, а она шепчет: «Нет…», еле слышно и покорно, «лисенку» становится душно, но девушка все же отстраняет шаловливые руки парня. Затем шум во дворе, у самого забора, за которым сидела влюбленная парочка, звучит звонкий крик: «Маричка! Маричка!». И девушка, как пугливая лань, вскакивает, роняя лисенка на землю. «И каждый раз почему-то носом о камни» - кряхтит Максим-лисенок. Затем его поднимают, отряхивают, влюбленные еще минуту смотрят друг другу в глаза, и Маричка убегает во двор, прижимая лисенка к груди. Максим – лисенок слышит биение ее сердца. «Почему я никогда не прислонялся ухом к ее левой груди, чтобы послушать это тук-тук! Ведь как чудесно звучит. Не хватало времени». – И он каждый раз сожалел об утерянной возможности. В доме девушки было тепло и чисто, его оставляли на ее подушках, и Максим-лисенок мог целыми днями обонять ее запах, видеть, как она переодевается, невольно подслушивать ее откровения с подругой. Как-то он задержался особенно долго и был вознагражден поцелуем прямо в носик. Маричка тогда переживала ссору с Максимом- парнем. Она собиралась поступать в театральный институт, а Максиму это не нравилось. Нет, открыто сказать девушке он не мог, вот и мотал нервы: напился, цеплялся к подруге, чуть не уронил Маричку в лужу, когда его шатнуло по дороге домой, прямо не стоял на ногах, пришлось девушке его тащить. Откуда знал лисенок? Нет, она его с собой не носила, ясное дело. Но подруге Ноне рассказала все в подробностях, так что Максиму в теле лисенка оставалось только краснеть и каяться. А когда Нона ушла, тут Маричка его и затискала в объятьях и поцелуях. Ее черные глаза, наполненные болью и обидой, переворачивали сердце, Максим внутри лисенка был на грани оргазма, если можно так назвать то, почти болезненное состояние, которое испытывал он в бесполом теле игрушки. Воспоминания о мягкости ее черных волос, атласной коже, добавляли страсти. Как же не хотелось уходить! Но тогда еще он нашел в себе силы – вернулся.
Шли месяцы. Трубников забросил дела. Перемещения засасывали его хуже наркотика. Он уже больше не мог без них жить. А если что-то или кто-то мешал ему, злился, раздражался и старался побыстрее всех выпроводить, чтобы получить желаемую иллюзию.
Вот и сегодня он сидел в кожаном кресле. На стеклянном столике свободного места не осталось от грязных тарелок, чашек из-под кофе, крошек, оберток и пепельниц, доверху набитых окурками. Сам хозяин квартиры и этого беспорядка застыл в неудобной позе с широко открытыми глазами, прижимая к груди игрушечного лисенка. Его лицо посерело, под глазами вспухли болезненные мешки, многодневная щетина рельефно вырисовывалась на впалых щеках, и только на губах играла счастливая улыбка.
- Ну, вот, снова застыл, - в комнату вошли двое мужчин в темных костюмах, светлых рубашках и, умело подобранных галстуках.
- Знаете что, господин Васильев, если так пойдет и дальше, наши зарубежные друзья помашут вашей фирме ручкой, - высказал свое мнение молодой человек, привлекательной наружности с пейджером на левой груди, где сообщалось, что он – переводчик фирмы «Авто свит» Игорь Усачев.
- Да, вы правы. Наш директор своими улетами уничтожает нашу фирму. Нужно предпринимать срочные и радикальные меры. Я постараюсь устранить его. Завтра же собираем собрание акционеров. Ваша задача – как можно дольше держать партнеров в неведении. Не дай Бог, попасть на страницы желтой прессы, тогда крах станет неизбежным. Три дня. Дайте мне три дня, и фирма выплывет.
- Хорошо. Я постараюсь. В принципе, Максим Петрович был хорошим руководителем.
- То, то и оно, что был. Теперь это жалкое подобие того человека, который шел вперед и всех тащил за собой. Знаете, иногда кажется, лучше бы он спился или подсел на иглу. То, что с ним происходит – гораздо хуже и опаснее. Я уже подключал психотерапевтов, психологов, не говоря уже о том, что сам тысячу раз беседовал с ним – ничего не помогает. Он – конченный человек.
- Я тоже думал об этом. Если то, что о нем рассказывают, правда. Ну, я имею ввиду, гибель его жены и исчезновение дочери во время землетрясения, то есть еще возможность вернуть его с помощью дочери. Согласитесь, многие партнеры за рубежом ставят исключительно на его имя. Вывести его из игры нетрудно, трудно будет завоевать такое же доверие у них. На это нужно будет время, которого у фирмы в связи и кризисом нет. Вы согласны?
- Да. Что вы предлагаете?
- Давайте наймем детектива, пусть покопается в этой запутанной истории, может, найдет дочь Трубникова.
- Ха, думаете, Максим этого не делал за семь лет?! Неоднократно и безрезультатно.
- Ну, то он. А то мы.
- Хорошо, пожалуй, стоит попробовать. Чем черт не шутит, когда Бог спит.
Васильев улыбнулся и протянул Игорю руку. Они попрощались и вышли из квартиры Трубникова.
А Максим в это время был на верху блаженства. Вот уже сутки он не мигал и старался почти не дышать. За это время он успел еще раз пересмотреть добрячий кусок своей счастливой жизни до землетрясения. Притом, портал переносил его в разные моменты, как прыжками.
Хлоп! Их первая с Маричкой ночь. Теперь Максим только улыбался, а тогда, помниться, очень злился на себя. Они возвращались от Маричкиной подруги, которая жила в другом селе. Шли через ячменное поле. Какой чудный шелест издают трущиеся друг о дружку усики колосков ячменя, похожий на шум прибоя, да и по виду поле под ветром напоминало перекаты морских волн в лунную ночь. Романтика. Невольно они залюбовались, затем целовались, затем Максим бросил куртку на землю и увлек Маричку. Как она сопротивлялась. Сначала отбрыкивалась от уж больно развязных его рук, затем только томно шептала что-то вроде: «Не надо, Макс, подожди!» Но ждать-то он как раз больше не мог. «Милая, родная, здесь же никого нет. Мы здесь одни. Ты что мне не веришь?» - торопился он, подгоняемый непреодолимым желанием, не переставая ласкать девушку и жарко целовать ее пухленькие губки, шейку, ушки. И наконец-то она сдалась. Но… как иногда бывает, сам Максим перегорел. Как он злился, казалось, готов был сквозь землю провалиться. Только Маричка ничего не поняла, она подумала, что он просто уступил ей, и огорченно надула губы. Максим тогда пошел на хитрость, неосознанно, но удачно – он перецеловал пальчики ее рук, длинные изящные, поправил выбившиеся из пучка длинные, черные пряди волос. Ей было приятно. Пообнимавшись еще немного, они пошли домой. А дома, в его комнате, которую он оборудовал совсем недавно в старом сарае, без особой романтики, без звезд и ячменного прибоя, все произошло, и было великолепно. Эта ночь связала молодых людей до самой смерти. Ее смерти. Максим вспомнил, слеза набежала на неподвижные глаза, и он мигнул….
Когда сквозь скупую слезу, он увидел свою комнату, его охватил неподдельный ужас. До чего же он докатился?! Отражение своего лица в зеркале еще больше напугало мужчину: «Надо завязывать! Сегодня же завязывать! Но как?» Одна мысль о том, что он больше не увидит любимую хотя бы со стороны, вызывала такое отчаянье. Максиму хотелось быть и там, и здесь одновременно. Он сидел, обхватив голову руками. Душа болела, ведь каждый раз, когда он возвращался – он терял ее. Вновь и вновь. Это как душевная добровольная пытка, садизм по отношению к самому себе – рвать по живому несколько раз на дню. Обычно, пережив страшное, тяжелое горе, люди возвращаются к жизни. И хотя, она уже никогда не становится такой, как прежде, печаль ставит свою печать на все будущее, но боль притупляется. Таково защитное свойство человеческой психики. Максим же вскрывал и вскрывал свою рану, не давая горю забыться. В один миг он осознал все это. Но как отказаться от иллюзии? Как? Был только один способ – уничтожить портал. Синий лисенок – игрушка лежала рядом. Черные безжизненные бусинки глаза. Безжизненные, но стоит посмотреться в них пристально, и иллюзия счастья возвращается, иллюзия вечности, молодости. Максим взял лисенка, не глядя, за лапку и медленно, с трудом отрывая ноги от пола, прошагал к мусоропроводу на лестничной площадке. Мысль о том, что возможно потом придется ковыряться в отходах, выискивая портал, мелькнула и пропала. Он оттянул крышку. Железный скрежет чем-то напоминал звук закрывающейся решетки. И бросил игрушку в пасть мусоропровода. Лисенок беззвучно скользнул вниз. Максим уже жалел о содеянном, но собрав всю силу воли, вернулся в квартиру.
Два дня уборки в квартире, приведения своего тела в надлежащий вид в салонах, питание в ресторане, и в офис своей фирмы вернулся слегка похудевший и осунувшийся директор, как после запоя. Сотрудники так и решили, что Максим Петрович был в длительном запое по одному ему известному поводу. Ведь их начальник никогда не распространялся о своих личных делах.
За офисными жалюзями было темно. Зимний вечер наступает стремительно и без предупреждения. Максим сидел в кресле. Глаза устали от бесконечных цифр и текстов, которые приходилось читать с монитора. Как бы производители компьютеров не старались защитить человека от губительного влияния своей техники, все равно глаза страдали. Поэтому уставший директор закрыл глаза и откинулся на высокую спинку. Вот уже почти три месяца он живет лишь в одном мире. А как хочется туда, в прошлое. Когда Максим выбрасывал лисенка – портал, он знал, что так и будет. Но он и не предполагал, как тяжело преодолевать зависимость. Да, бегал он к мусоропроводу, на другой день бегал. Но, мусор уже увезли, он опоздал. Второй раз опоздал. Теперь уже навсегда. Скорбь. В такие минуты она поглощала его целиком, хотя и не навсегда. В дверь постучали. Максим посмотрел на часы. Поздно уже, кого это принесло?
- Да, - громко сказал он.
Вошел Васильев:
- Можно, Максим Петрович? У меня очень важная для вас информация.
- Входи, Георгий, входи. Ну, что там за информация? И почему это ты до сих пор в офисе? В Японии сотрудников, которые задерживаются на работе или берут работу на дом, увольняют. Считается, что они – плохо работают в рабочее время, - улыбнулся Трубников.
- Так- то ж в Японии, а у нас здесь – Украина. Но и вы, Максим Петрович, тоже в офисе.
- Я? Так я ж директор, - они громко засмеялись оба.
- Ну, выкладывай, какая новость?
- Я нашел вашу дочь.
- Что? – Маским не поверил своим ушам. – Где? Как? Рассказывай подробно.
- Два месяца назад, видя вас в таком состоянии, ну вы сами понимаете, что я имею ввиду, мы с Игорем Усачевым наняли детектива, дали ему вводную: что? где? когда? И вот он раскопал. Цепкий попался мужик и специалист хороший. Так что – вот.
И он положил перед ошеломленным Максимом листы с распечатанной информацией, где на первом в верхнем левом углу была яркая фотография девчушки в розовом платьице, лет семи-восьми, как две капли воды похожей на Маричку.
Жизнь изменилась. Как река тихая и мелкая вдруг попадает чьей-нибудь волею в другое узкое русло с порожистым дном и начинает бежать с огромной скоростью, водоворотами и валунами, так и беспросветное существование Максима оборвалось, и забурлили дни, до краев наполненные заботами, тревогами, надеждами. Первое, что он сделал поутру, после получения конверта от детектива, это помчался к школе, где училась девочка, которую звали Марина. Почему Марина? Максим хорошо помнил, что Маричка всегда мечтала назвать девочку Милой, именно Мила Максимовна. Его жена обожала артистку Милу Йовович, может, поэтому и имя дочери выбрала необычное, но он ничего не имел против, красиво ведь Мила. А она вот Мариной стала. Пока ехал в машине тысячу раз посмотрел на фото, прикрепленное к панели. Он не обдумывал их встречу, он не рисовал себе будущее, он просто был счастлив, что их девочка жива, а ему посчастливилось ее найти. Вернее, его друзья и служащие позаботились об этом. Как он обнимал Георгия, а тот, на удивление, понял и его порывы, и его слезы. Потом они пили коньячок. Заместитель и друг Георгий предлагал Максиму свою помощь. Но пока в этом не было необходимости, отцу хотелось просто увидеть свою дочь, такую родную и такую незнакомую. Как она прожила эти семь лет? Кто были люди, которые воспитывали ее? Хотя он прочитал много о них в досье, но все же, они были чужие. Наверное, она называет их «мама и папа». Ревность зашевелилась в сердце Максима, но он быстро справился с ней, ведь девочке не пришлось выбирать, выбор сделала судьба. Ему придется еще многое узнать и не факт, что все из этого ему будет по душе.
У ворот школы он припарковал машину. Судя по тому, что в этот утренний час все подъезды к школе были забиты иномарками и не самими дешевыми, школа была элитная. «Значит, доходы семьи Маринки позволяли дорогое обучение» - отметил Максим про себя, радуясь тому, что его доченька не бедствовала все эти годы. Будет проще с ней общаться, одним барьером меньше. Он знал, что дети богатых родителей разительно отличаются от детей малоимущих, они раскованней, развитей в некотором роде, хотя и не факт, просто возможностей к этому гораздо больше, а уж как кто их использует – это другой разговор. Выйдя из машины, Максим Петрович уже знал, что предпримет в первую очередь. Деньги – вот двигатель любого дела. И он направился в кабинет директора. Не могло быть, чтобы даже такая школа не нуждалась в спонсорах. А его имя всегда связывали с благотворительностью. И это была правда, обладая большими капиталами, его компания много тратила на всевозможные проекты, помощь нуждающимся, больным и сиротским домам. Хотя, не только такого рода деятельностью занимался специально созданный отдел – по связи с общественностью, какая-то часть денег уходила на организацию детских шоу, или долевое участие в грандиозных детских праздниках города и телеканалов. Трубников не обо всем даже знал, ему это и не нужно было. Достаточно того, что отдел предоставлял подробные отчеты вовремя и систематически. Еще бы, ведь во главе отдела стояла Ниночка. Замечательная молодая женщина, добрая, симпатичная и безответно влюбленная в своего директора. Об этом знали все, и только Максим делал вид, что ничегошеньки не замечает. Его не интересовали даже влюбленные женщины, вернее особенно они. Все это пронеслось в его голове, пока он шел длинным коридором, пытаясь не сталкиваться с детьми, снующими туда – сюда, и не оглохнуть от дикого ора в школьном коридоре перед уроками. Что за неутомимый народ – эти дети! Кажется, они могут без остановки бегать, шуметь и смеяться, просто неимоверный выброс энергии. И куда все девается с возрастом? И еще одно, как здесь могут работать люди, учителя? И тут прозвенел звонок. О благодатный и магический звук школьного звонка! Детей как корова языком слизнула, а с ними и весь ор, и воцарилась тишина, хотя, Максим ощущал ее призрачность и зыбкость. Он улыбался, ведь и сам когда-то, как и все взрослые был частью этого мира, мира детства, школы, игры, дурачеств и бесшабашности. Он подпрыгнул, пытаясь достать до потолка, в полной уверенности, что его никто не увидит, но, увы. У двери одного из классов задержалась-таки одна учительница. Эдакая строгая, классическая педагогиня с узелком светлых волос на затылке и современными тонкими очками на носу. Ее темный классический костюм, с жакетом и юбкой до колен не оставлял сомнений о ее характере. Но женщина улыбнулась, а Максим смутился. Он, было, открыл рот, чтобы хотя бы поздороваться, но дверь кабинета закрылась.
Директор принял известного бизнесмена радушно и, конечно же, не отказался от лестного предложения о сотрудничестве. Максим предложил провести в школе шоу на любую тему, но с обязательным приглашением важных гостей – заграничных партнеров компании «Мото свит». К тому же, Трубников предложил составить смету спонсорской помощи, которую обязался предоставить на сумму в несколько десятков тысяч. Директор порывался узнать, чему они обязаны такой чести – провести шоу, но не нашел подходящего момента, да и вообще, счел это нетактичным. Он был доволен, что школа заполучила влиятельного и богатого покровителя. Трубников, как бы между прочим, предложил также провести кастинг среди учениц первого и второго классов, для выбора лица рекламных прожектов компании. Он заверил директора, что это новое веянье в рекламе, и он будет рад видеть симпатичное личико первоклашки на рекламном щите вместе с ее родителями или артистами, раз уж судьба привела его в стены такого заведения, почему бы не использовать момент по полной. Директор только улыбнулся предприимчивости Трубникова, нисколько не сомневаясь в его предпринимательской жилке. Было решено, начать все буквально через пару дней.
- А чего откладывать-то? Конечно, ваши люди займутся отбором более подробно, но может быть, вы сами хотите обойти классы. У них сейчас урок. Вот и познакомитесь.
Максим удивился, он чуть было не спросил: «С кем познакомлюсь? Что вы имеете ввиду?» Настолько фраза была пророческой. Он замешкался и еле успел сказать, что было бы неплохо, за секунду до того, как директор мог передумать и истолковать его удивление, как подозрение в неуважении. Действительно, разве директор фирмы должен заниматься такими вопросами, как кастинг, но и с такими предложениями обычно они не приезжают в школу. Да еще и без сопровождения. А ведь Максим приехал один. Странно. Но директор знал господина Трубникова в лицо, хотя и не лично, так что, в конце концов, посчитал его визит за честь. Они пошли по классам. Трубников долго не задерживался ни в одном. Он с одного взгляда оценивал ситуацию, фиксируя, что Марины среди детей нет. Они обошли уже все первые, и вот во втором «Б» он ее увидел. Малышка сидела за последней партой, потому что была высокая, наверное, в него пошла. Маричкины глаза этой девочки резанули сердце. Оно подпрыгнуло и даже в голове помутнело. Максим и не предполагал, что будет так переживать. Ему захотелось прижать этого родного человечка к себе и не отпускать. Директор, в очередной раз, повторял одну и ту же речь о дорогом госте и его успехах, но Максим не слушал его, он не мог глаз отвести от девочки. Не отдавая себе отчета, он подошел поближе, и теперь стоял у стены в двух-трех метрах от нее. Копна непослушных волос, темных и длинных, яркие заколки. Все черты личика Марички, только в миниатюре. Ему вдруг почудилось, что не было этих семи лет, что он нянчил свою доченьку и знает о ней все, до последней мелочи. Вот, например, ей, как и ее маме, идет темно вишневый цвет школьной формы. И пальчики у нее длинные, вон как цепко она держит карандаш. Он еле сдерживался, чтобы не подойти и не сказать: «Мила, ты помнишь меня, я твой отец!», и будь потом, что будет. Но нельзя было. Максим изо всех сил пытался взять себя в руки, понимая, что такой порыв испугает девочку навсегда, да и вообще, грозит ему сумасшедшим домом. Никто ведь не знает его историю. В свое время он сделал все, чтобы ни слова не просочилось в желтую прессу, оберегая свою личную жизнь и трагедию от жадных чужих взглядов. А девочка занималась своими делами, не обращая внимания на гостя, да и на директора тоже. Она что-то рисовала. Мельком брошенный взгляд в начале разговора и все. Они не удостоились быть принятыми в ее мир, поэтому не интересовали ее в принципе и вообще, как бы они все себя не вели. Пока Максим во все глаза смотрел на свою дочку, учительница, а это была именно та «классная дама», которой «посчастливилось» быть свидетельницей его детской выходки, с нескрываемым интересом наблюдала за ним. Одаренная талантом педагога и психолога, она почувствовала в этих двоих родство, хотя и странно было это признавать даже на уровне догадки. И все же, этот человек так смотрел на девочку. Виктория Николаевна хорошо знала ее родителей. Достойные люди, интеллигентная семья. Может, они его родственники, или знакомые? Но на уровне ассоциаций было понимание какой-то тайны или горя. Она ощущала это кожей, душой, или как еще можно описать подобное состояние. А еще было что-то тревожное во всем этом. Трубников очнулся, когда директор призвал детей хорошо учиться, мол, это поможет им в жизни стать такими же известными и успешными, как господин Трубников, и умолк в нерешительности, ожидая от гостя дальнейших действий. Максим поддержал директора, и они направились к выходу. Дети поднялись, и только Марина осталась сидеть. Максим увидел это краем глаза и непроизвольно пожал плечами. Вот так. Он повидался с доченькой даже быстрее, чем надеялся. Прощаясь с директором, он сказал, что увидел много замечательных детишек и уверен в успехе их сотрудничества. Уже в машине перевел дух, взял фото своей дочери и прикоснулся губами к ее личику, еле сдерживая слезы. Она есть! Она жива! Каждая клеточка его тела ликовала. Он победил смерть и неизвестность. Они с Маричкой победили. Максим вытащил маленький кожаный футляр и извлек инкрустированную дорогим металлом гравюру, выполненную с фотографии его любимой жены. «Я нашел ее, любимая, нашел! Все будет хорошо». Теперь можно было браться за дело, подключить юристов, нужных людей и вернуть дочку себе по праву рождения. В тот момент Максим не думал о ней самой, о ее чувствах, желаниях, да и вообще о ее маленькой жизни. Все чего он страстно желал - заключить свое дитя в объятия и никогда не отпускать. В приподнятом настроении он приехал на фирму и сразу же зашел в отдел связи с общественностью. Шеф опоздал, да еще и сам посетил подчиненных, уже этот факт взбудоражил всех сотрудников. А его цветущий вид подлил масла в огонь любопытства и домыслов. Естественно, все связывали только с Ниночкой. Одни радовались ее счастью, другие – завидовали, но равнодушным не остался никто. Георгий бы мог развеять их иллюзии, но его, как на грех, в тот день не было на работе, как и чаще всего, потому что его уделом были командировки, договора, поездки, презентации и тому подобное. Ниночка же получила вполне четкие указания, связаться со школой номер 250 по поводу проведения мероприятия для партнеров компании и спонсорской помощи учебному заведению. Она ловила каждое слово шефа, а как всякая по-настоящему влюбленная женщина в душе радовалась сияющей улыбке любимого человека, огонькам в его глазах и звенящему голоску. Таким он бывал нечасто. Целый день Максим пребывал в лихорадочном состоянии непрерывной деятельности. Вызванные адвокаты, вникнув в суть дела о его отцовстве, высказали сомнение в успехе, но работу начали незамедлительно.
- Если вы не сможете, найдите мне человека, который сможет доказать, что она моя дочь и вернуть ее. Я должен сделать это, чего бы не стоило. Понимаете?
Юристы покинули кабинет, а Максим остался сидеть за столом, впервые осознав, что может и не получится ничего. «Нет уж, я не отступлюсь. Теперь она близко, я ее нашел, мы будем вместе». Нервы сдавали, разболелась голова. Максим достал коньячку и выпил немного. Спазм прошел, и полегчало.
Сколько же воды утекло с того дня. Расследование, экспертизы, суды. И в центре всего маленькая девочка. До этого времени она была просто Марина Высоцкая – единственная дочь уже немолодых супругов Высоцких. Экономисты по профессии и по призванию, они уютно чувствовали себя в мире цифр, но не в мире человеческих отношений. В молодости каждый из них занимался карьерой, общие интересы, быт, любовь составляли их счастье, мысли о детях беспокоили только их родителей, пока те были живы. Но к сорока годам, супруги опомнились и занялись выяснением причин, почему это за все время им ни разу не удалось продолжение рода. Причина выяснилась сразу – бесплодие, как правило, мужское. Шансов практически не было. Тогда они решили усыновить ребенка в доме малютки. Ждать пришлось долго. И «не было бы счастья, да несчастье помогло». После землетрясения много малышей оказалось без родителей. Супругам понравилась Марина, ей тогда было уже полгода. Внешне она была похожа на них, смугленькая, черноглазая. Росла она легко. Родители не имели с ней никаких хлопот. Тихая, спокойная, углубленная в себя, она не требовала много внимания и участия. Высоцкие радовались удачному выбору, сам Бог послал им такого самостоятельного ребенка. В четыре года Марина научилась читать и стала еще незаметнее в доме. Психологи в детском саду били тревогу, отмечая ее необщительность, отрешенность, признаки аутизма, хоть и слабо выраженного, но ее поведение не было асоциальным, просто немного особенным. Обучалась она довольно легко, если ей никто не мешал. Родителям давали советы, как общаться с девочкой, как развивать ее коммуникабельность, но это шло в разрез с их образом жизни и поэтому игнорировалось. Единственное, что очень любила Марина – идти между папой и мамой, держась за их руки. Тогда она подпрыгивала, мурлыкала себе под нос веселые песенки и даже участвовала в разговоре. К счастью, так получалось, что родители вместе отводили ее в сад и забирали домой, так как работали в одной фирме и любили делать все вместе. Все в жизни Марины было размеренно, стабильно, спокойно и счастливо.
И вот настал момент, когда мама и папа привезли ее на машине к чужому, огромному особняку. Машина остановилась боком к открытым воротам и подъездной дорожке. Нужно было выходить, но никто не двигался. Марина уже знала, что они не ее родные мама и папа, что ее мама погибла, а папа - очень богатый влиятельный, и живет в этом особняке. Девочка несколько раз виделась с этим человеком. Нельзя сказать, что он совсем не понравился ей. Нет, чувствовалось, что это интересный человек, но какой-то совсем чужой, незнакомый. Держался он всегда вежливо, в личную зону не вторгался, но говорил один, Марина могла только слушать. Если бы она знала, как нелегко ему было в такие минуты, как хотелось почувствовать родство душ, может даже встряхнуть по-свойски эту отрешенную девчушку, расцеловать и почувствовать тепло детских ручонок на своей шее. Но, увы. Психологи и Виктория Николаевна настоятельно рекомендовали ему сдерживать свои отеческие порывы, потому что ребенок необычный, особенный. Должно пройти время, она должна привыкнуть, адаптироваться к новой среде, новым отношениям. Господи, как он старался, как терпел, уговаривая себя, что все будет хорошо. Доченька примет его, «оживет», и он услышит ее звонкий смех, как у Марички. Он твердо решил ждать. Оно того стоило. Эта учительница, Виктория Николаевна, уж очень переживала за свою ученицу, и это вызывало уважения к ней. Когда отчаянье вдруг накатывало, Максим звонил ей, и они долго беседовали о воспитании, общении и многом другом, что могло касаться Маринки. Теперь он ждал свою дочку домой, чтобы быть всегда рядом, быть ее отцом.
- Все, пора идти. Марина, ты готова? – нарушил тишину Высоцкий.
- Да, Мариночка, нужно идти. Мы же с тобой все обсудили. Тебя там ждут. Так будет правильно. Мы будем приезжать, видеться часто.
Высоцкая проговорила это на одном дыхании, как будто любая пауза могла отнять у нее голос, в горле першило, гортань сдавливали всхлипывания, которым она боялась дать выход, чтобы не расстроить окончательно свою доченьку. Кто же лучше матери мог знать, что за мнимым безразличием, которое Марина демонстрирует вот уже несколько дней, скрывается боль и отчаянье. Ребенка забирают из семьи в неизвестность. Высоцкие знали, что Мариночке было очень уютно в их семье, что она чувствовала их любовь и отвечала им тем же и в той же мере. Они без преувеличения и передергивания могли сказать – в их семье была полная гармония отношений. Каждый брал, сколько ему нужно было, и давал, сколько мог. Теперь все рухнуло. И если супруги оставались вдвоем, то дитя оставляли на произвол судьбы. Нет, они знали из личных бесед, да и вообще, что Трубников – замечательный человек, и в обиду дочь не даст, но как многие люди в такой ситуации, считали, что ему не удастся быть для Марины важнее них самих, дать ей больше любви и тепла, чем они давали. Они не могли, да и не хотели по-другому смотреть на этого человека и сложившуюся ситуацию. На последнем заседании суда супругам удалось добиться разрешения видеться с девочкой. Трубников обещал им полное содействие и лояльность. Они же в свою очередь обещали, что никогда не будут оспаривать его права и действия в отношении его дочери, ни прямо, ни косвенно, принимая его отцовство.
Высоцкий вышел, открыл дверцу жене, которая всегда сидела в машине рядом с ним, затем открыл заднюю дверцу, чтобы выпустить Маринку. Она вышла и бросилась к нему, обняла его выше талии и заплакала.
- Ну, что же ты, деточка моя, - он присел, прижимая ее к себе. Все трое плакали. Беззвучно. Мать тоже наклонилась и обняла их.
А в это время на веранде дома без пальто и шапки в столь холодное февральское утро метался Максим, памятуя установку Виктории, ждать и ни в коем случае не бежать навстречу. Жестоко, но ей виднее. Наконец-то, на дорожке появились три фигуры – Высоцкие по краям, а посередине, держа, их за руки шла Маринка. Они шли размеренно, так же, как всегда и жили.
17.01.10 Айрин