Этот сон врывался в его жизнь время от времени. Он просыпался в холодном поту. Его мучило удушье. А картины, встающие в воображении, бередили душу.
Стоял сентябрь 1918 года. Его и ещё нескольких школьных товарищей отправили на фронт. На плацу казармы выдали тяжеленную каску, старый, довоенный китель, какие-то темные штаны, противогазный баллон, ботинки с обмотками. Посадили в поезд и повезли. Провожали их не так как четыре года назад. Сейчас на перроне стояли только матери, по их лицам, до времени покрывшимся морщинами, текли слезы. Уже никто не кричал от восторга, девушки уже не бросали цветов. Всё было ясно. Старенький паровоз дернулся, колеса вагонов провернулись, эшелон тронулся на запад.
Через пару дней их выгрузили из вагона, дали винтовки, построили по-ротно и отправили на позиции. Сначала в тыл, где ими занялись унтер-офицеры. С потом и пылью постигали они солдатскую науку. Ожидалось большое наступление англо-французов. Опять построение. Выдали боевые патроны и ребята зашагали на передовую линию.
В тот день, точнее, утро, он сдал пост и уже ступив на порог блиндажа, был сбит мощной ударной волной. Перелетев ступени, он грохнулся внизу. Следом за ним влетело еще несколько человек. Всё живое стремилось укрыться. Начался кромешный ад. Артиллерия противника снарядов не жалела. Всевозможные калибры летели и пели в вышине. Солидно встряхивали землю "чемоданы", на их фоне лопались небольшие снарядики.
Человек двадцать солдат сидело и вздрагивало при каждом падении смертоносной чушки. Земля и песок осыпались, огонь коптилки мигал и, видимо, желал погаснуть. Все ждали того самого, "своего" снаряда. Он не заставил себя долго ждать. Внезапно снаружи появилось нудное долгое гудение, постепенно переходящее в пронзительный свист. Он быстро нарастал. Солдаты забеспокоились, каждый смотрел на другого, глаза выпучивались, руки скребли земляной пол. Завывание достигло критической точки. Затем послышался мощный удар о скат блиндажа, в ту же секунду раздался раздирающий уши грохот. Часть наката обвалилась, несмотря на бетонирование. Пятерых придавило, четверых насмерть, одного потом смогли выдернуть. Правда у него было разворочено пол-груди, виднелось даже пепельно-красное легкое. Дышал он часто-часто. Один глаз вытек, другим он вращал, явно не осознавая что с ним произошло и где он находится. Через минуты три он дернулся и успокоился. Внимание остальных было привлечено криками снаружи "Газы, газы!".
- Господи, нас завалило! - заверещал кто-то. Все кинулись к выходу. Дверной проем был забит глыбами земли и осколками бревен. Но оставались щели, сквозь которые проникал газ.
"Где мой противогаз? Где мой про-ти-во-газ?". Лихорадочно осматриваясь, он пытался понять куда делся его ребристый спасительный бачок. Почти все уже натянули маски. Теперь выглядели как неземные существа. Стеклянные круглые глаза совершенно бесстрастно взирали на его поиски. В дурмане возбуждения он уже не видел лиц. Лиц не было. Были какие-то фантасмагорические морды насекомых, которые спокойно дышали. Чёрт возьми, они могли дышать!
Он метнулся в один угол. В другой. Газ уже начал проникать в его легкие. Сильное жжение. Его руки немеют. Какая-то слабость в ногах. Искать... Он рванулся к телу того парня, которого вытащили из под завала. Судорожно схватил его за пояс, быстро перевернул. Нащупал бачок. Трясущимися руками скинул крышку. Рукой внутрь - есть! Достал маску, как можно быстрее натянул ее на лицо. Успел... Перевел дыхание...
Что было дальше, он не помнит. Ему рассказали. Артиллерия открыла огонь снова, уже по резервам которые подтягивались к полю боя. Еще один крупный снаряд попал в несчастный блиндаж. Всех, кто был там, окончательно завалило. Его же, сидевшего ближе к месту предыдущего попадания, спасло то, что дыра в потолке немного расширилась, это дало дорогу кислороду. Его вытащили потом, он был как лунатик. Его сильно контузило. С тех пор у него тряслись руки и дергалась голова. Его списали под чистую. Отобрали винтовку, забросили в вагон с другими калеками и отправили на родину. Уезжая, он глядел на свои подрагивающиеся ладони. Он не знал, что скажет матерям тех, кто погиб. А он остался жить. Без друзей, которых отобрала война.
Вот и сейчас он слышит вой, который нарастает, лезет прямо в душу.
Невыносимо. Человек кричит во сне. Просыпается с искаженным лицом. Падает обратно на подушку, и его сотрясают слёзы.