О фильме Никиты Михалкова «Утомленные солнцем-2. Предстояние»
Какое время - такое и кино. Если в сегодняшней политике, а главное - массовом сознании уживаются порой несовместимые вещи, вроде пещерного антикоммунизма с одной стороны, и благоговения перед советским периодом истории с другой, гордость за Победу в Великой войне вместе с принижением, а то и отрицанием роли Верховного, тяготение к твердой руке, порядку, основанному на справедливости, и одновременно не изжившим себя страхом перед новым 37-м, то в кино все это сплетается в один клубок и концентрируется в полутора-двухчасовом художественном фильме.
Таким и получился новый «великий фильм о великой войне» «Утомленные солнцем-2. Предстояние». Можно было бы добавить – «великого» режиссера и поёрничать, разбирая многочисленные ляпы михалковского фильма. Однако, посмотрев фильм, делать этого почему-то не хочется. А по окончании просмотра сердце наполняется не яростью, не злобой, не иронией даже, а грустью. Грустью о том, каким замечательным мог бы выйти фильм, если б не пронизывающий его идиотский антисталинизм. Причем антистализм этот весьма поверхностный, не задевающий душу, а как-будто бы являющийся просто дежурным атрибутом нынешней кинопродукции о войне.
От всей этой кинопродукции, недостатка которой на кино-телеэкранах сегодня нет (и это понятно, ведь тема войны неисчерпаема), фильм Михалкова отличает не только подчеркнутый натурализм (этим сейчас не удивишь), но и приближение к подлинному реализму. Посмотришь, бывало, какой-нибудь новый, даже суперпатриотичный фильм о Великой Отечественной и уныло отмахнешься от него со словами театрального мэтра: «Не верю!» Потому что все происходящее на экране больше походит на компьютерную игру про войну, а не является художественным отражением действительности.
Выгодно отличаются «Утомленные-2» и от первой своей части, которую смотреть невыносимо скучно, и на повторный просмотр решится не каждый. «Предстояние» очень динамично, а главное – наполнено неподдельным героическим пафосом и драматизмом. Начавшись с кошмара спящего в лагере бывшего комдива Котова, в котором он макает Сталина в торт с его же шоколадным профилем, фильм постепенно наполняется трагизмом и героизмом суровых 1941-1942 годов.
Жанр новой картины совершенно иной, чем первых «Утомленных». Если в том случае мы имели дело с мелодрамой, то здесь перед нами настоящий патриотический экшн. Да и сюжетная линия, хоть и продолжается, но, как видно по «Предстоянию», мало занимает создателя фильма. Потому и сам Котов, и его главный недруг энкавэдэшник Митя Арсентьев – оба чудесно спасшиеся – не являются центральными персонажами киноповествования.
Конечно, многие сцены фильма окрашены в антисоветские и антисталинские тона. Здесь и обмочившийся от страха в присутствии важного чина НКВД директор пионерлагеря, и написавшая донос на свою подругу «бдительная» пионерка, и не пожелавший спасать тонущую девушку «эвакуатор» партийного архива. Хитрый прищур Сталина так вообще напоминает его образ, созданный киношниками времен второго (горбачевского) этапа разоблачения культа личности вождя.
Не обошлось и без религиозной составляющей (куда ж теперь без этого!). Нелепо выглядит «крещение» Нади Котовой, спасшейся от немецкой авиаатаки судна под красным крестом, невесть откуда взявшимся «отцом Александром», который несчастную девушку, и без того нахлебавшуюся воды, окунает в нее же «во имя отца, и сына, и святого духа». А сама Надя спасается, держась за противолодочную мину, на которую налетает тот самый, отказавшийся взять ее на борт партаппаратчик на своем судне. Не сильно впечатляет молитва двух мусульман – штрафника и кремлевского курсанта – в окопе под Москвой. Ну а спасти Котова от гибели смогла только церковная люстра, задержавшая падение немецкой авиабомбы. «Вот что крест животворящий делает!» Создатель «великого кино» мог бы и не разыгрывать столь банальных эпизодов, которые смотрятся весьма неправдоподобно.
В самых первых реальных, а не сновидческих кадрах фильма, конечно, «смешались люди, кони, мечи, секиры, топоры…» Особо опасных преступников держат почему-то в приграничной зоне. А сразу после того, как им объявляют о начале войны (едва ли такое практиковалось), и одновременно с едва начавшемся расстрелом из пулеметов «врагов народа», т.е. политических, немецкие самолеты совершают налет и бомбят лагерь. Это, да еще и неожиданный пересмотр статьи с политической на уголовную, и спасает Котову жизнь. Пресловутые танки под парусами мелькают в фильме всего две-три секунды и не вызывают особого раздражения или саркастических ухмылок. Хотя, естественно, немцы маркировали свою бронетехнику несколько иным образом.
Но несмотря на всю эту пропитку фильма церковным ладаном и застарелым антисталинизмом, несмотря на обилие несуразностей и несоответствий исторической действительности, он в целом вызывает почему-то положительные эмоции.
Думаю, что Михалкову отлично удалось показать главное – величие советского человека, в полной мере проявившееся в трагические годы войны, его стойкость и веру, несгибаемую волю и праведную ненависть к врагу. Не могут оставить равнодушными сцены гибели кремлевских курсантов (элиты Красной Армии), направленных оборонять подступы к Москве и попавших во вражеский котел. Отлично сняты окопные кадры, проникнутые каким-то инфернальным холодом и ужасом ожидаемых событий. А от трагической, хотя и ожидаемой развязки кровь холодеет в жилах. Прекрасна в своей ненависти спасшая Надю Котову молодая русская женщина, порешившая своими руками в сарае двух немцев. Ужасны сцены гибели цыганской семьи, расстрелянной осатанелым фашистом, а также массового сожжения всех жителей деревни, в которой погибли те самые два немца. Великолепна сама Надя, отыскивающая раненых в развалинах и пытающаяся спасти смертельно раненного молоденького танкиста, выполняющая для него последнее, сугубо личное желание и замирающая в своей красоте в последних сценах фильма.
Михалков отделяет величие советского человека, его подвиг в Великой войне, величие самой эпохи от личности вождя этого народа, преподносимого им в гротескном или карикатурном виде. Но, как говорилось в самом начале, какое время – такое и кино. А Никита Михалков ведь всегда был и остается царедворцем и действовал согласно политической конъюнктуре, и кино снимал сообразно ей. Кто же не помнит его чекистский детектив «Чужой среди своих» или драму времен революции и гражданской войны «Раба любви». Может когда-нибудь культурная политика российской власти будет более внятной, более патриотичной и не пропитанной либеральными антисоветскими пятнами. Тогда и кино его (без сомнения, чертовски талантливое), будет более вменяемым, и мы еще увидим Михалкова-сталиниста.
А история, начатая в «Предстоянии», не закончена. Впереди еще «Цитадель».