(ЛИКИНА ГАСТРОЛЬ)
Лика была натура нервическая. Не то чтобы истеричка, но… чувствительная, как желе - содрогалась от малейших колебаний мировой гармонии. Ее восприимчивая душа покрывалась синяками и ссадинами скорее, чем новые колготки затяжками. Разбилась чашка – ах! пригорела кашка – ах-ах! донья Хуанита в 317-й серии не за того замуж вышла – ах-ах-ах!.. От всех прочих переживаний Лику оберегал муж – человек толстокожий и к сантиментам не расположенный.
Судите сами: свалился как-то раз в лифтовую шахту котенок. Лика извелась вся: она и страдала с киской на два голоса, и в общество защиты животных звонила, и на телевидение… А что прикажете делать? Лика и до Кремля бы дошла, но тут (к счастью для Кремля) муж с работы вернулся. Произвел спасательную операцию и принес горемыку хвостатую прямо на коленки зареванной Лике. За шкирку принес – черствый человек.
Теперь киска изрядно подросла, и Лика опять в печали: как только заметит вздыбленный кискин зад и заслышит тягучее, полное страстной тоски "муа-а-а-у", так сразу в лице меняется – от сострадания. А муж – о, бессердечный! – ветеринара советует… Много он в любви понимает!
Да разве о таком спутнике жизни Лика возвышенно мечтала! В муаровых грезах ее томил не терминатор какой-нибудь, не джеймсбонд, а он... тонкий, интеллигентный, все понимающий, с ухоженными белыми руками без заусенцев. С бородкой, может быть. И обязательно в носках одного цвета!
Вообще-то Ликин муж тоже ничего себе был, представительный. Только носки иногда путал. И еще питал неумеренную страсть… нет, не к жене. К овсянке. Которую Лика от всей души ненавидела – эту липкую, склизкую бррр! Но варила, куда деваться – муж говорил, для здоровья полезно. И она каждое утро добросовестно ложкой в кастрюльке возила, а дурацкая каша все равно пригорала. И Лика долго кастрюлю железной мочалкой скребла: жжжиик, жжжииик – прямо по нервам!
Потом у окна садилась, доставала шелка и стеклярус, люрекс серебряный… Лика была не богема патлатая – а этот… оформитель лёгкого женского платья, вот! Розы из бархата мастерила, бутоньерки из крепа, туалеты расшивала узорами – на заказ. Работа непыльная, юбки в офисе не протирать - сиди себе день-деньской, пятки об кошку грей, да донье Хуаните непутевой сочувствуй.
Лика и сидела. С тех пор как замуж вышла, шестой год уже. Ну раздалась, конечно от сидячей-то жизни: вон и кресло под тяжестью попы просело, и живот в эластичные трусы-утяжки запихивать приходилось. Словом, от девичества только и осталось, что мечты об элегантном, как английский газон и романтичном, как серенада поклоннике. Украшая бусинами очередную бутоньерку, Лика вздыхала, что ей уж не приколоть такую красоту к своему свадебному платью. И вообще… неужели до скончания дней придется отдирать эту мерзкую пригоревшую овсянку и поддакивать скучному мужу? От тоски и расстройства у Лики начинало бурчать в животе, и она шла искать утешения в холодильнике.
***
Так бы и оплывали Ликины бока в кресле, не будь Марты - свободомыслящей особы со стрижкой "хулиган на свободе", пирсингом в нижней губе и синими накладными ногтями. Лика от нее млела просто. А Марта вещала:
- Другие мужья покупают своим женам меха и бриллианты. А твой палку копченой колбасы с получки принесет – уже праздник!
- Он говорит, копченое – вредно, - краснея, оправдывала мужа Лика. – А от конфет вообще, кариес, - быстро добавляла она, предвидя следующую атаку подруги.
Но та и не думала сдаваться:
- Хорошие мужья, - прихлебывая Ликин чай, назидательно говорила Марта, - семью на Лазурный берег отдыхать вывозят. На худой конец в Турцию. Но медовый месяц на огороде в Сосновке…
- Зато там воздух, знаешь какой? – вздыхала Лика. – И недорого…
- А может, ему просто денег на тебя жалко? – немилосердно наседала Марта. – Как ты вообще его терпишь? С ним же поговорить не о чем. Он Ван Гога от Ван Дама не отличит, - обличала она, и Лика скорбно никла головой, демонстрируя линялую макушку в окружении блондинистых кудряшек. Тут ей возразить было нечего. Она, считавшая себя, человеком творческим, со своим инженером-сантехником могла обсудить разве что фасон унитазов. Музеи наводили на него скуку, балету он предпочитал канкан, а перипетиям судьбы доньи Хуаниты – сборник анекдотов в сортире.
- Что же мне делать? – жалко всхлипывала Лика.
- Как что? – удивлялась Марта. – Действовать! Посмотри на себя, - при этих словах Марта задирала подбородок и выпячивала грудь, - Ты достойна лучшего!
***
Со временем Лика и сама начала в это верить. Все чаще, отодвинув шитье, она мечтательно глядела в окно, сквозь частокол растущих на подоконнике кактусов. Вон сколько мужчин на улицах! Может, и ее мечта ходит мимо, пока она тут над чужими тряпками корпит… Торчащие во все стороны колючки кактусов, взлелеянных ее хмурым мужем, все чаще казались Лике тюремной оградой, за которой ее ждет неведомое счастье с интеллигентной бородкой.
И однажды она решилась. Упаковала в чемодан зубную щетку, пару вечерних платьев, трусы-утяжки, потом подумала и добавила туда же кожаный корсет с прорезями для сосков, купленный по случаю свадьбы в "неприличном" магазине. Спецодежда эта давно уже стала тесна ей и валялась в шкафу без употребления, но Лика твердо рассчитывала похудеть в самое ближайшее время. Больше собирать было нечего.
Оставила на столе сумасшедшую записку для мужа: "Прости, прощай! Мы не созданы друг для друга. Не ищи меня…", обливаясь слезами, в последний раз прижала к сердцу любимую кошку и, трепеща от предчувствий, шагнула за порог.
Увидев Лику с чемоданом в дверях своего "логова", Марта растерялась:
- Ты ко мне? – презрев очевидность, глупо спросила она.
- К тебе, - все еще шмыгая носом, подтвердила Лика. – Я от мужа ушла, - пискнула она и уронила свой чемодан в прихожей.
- Ну-ну, не реви… - пробормотала Марта, никак не ожидавшая, что ее давешние проповеди возымеют такой эффект. – Подумаешь, муж… Да мы тебе такого красавца найдем!
К поискам красавца решено было приступить с утра.
***
На замызганном столе, среди чашек с тепловатой бурдой, называемой почему-то кофе со сливками, ворохом лежали газеты с брачными объявлениями. Женихи были как на подбор: все до единого с в/о, без в/п, с ч/ю добрые, понимающие и культурно развитые. Однако, пролистав несколько газетных страниц, Лика приуныла. Перечень достоинств кандидатов, внушал сомнения: неужто по грешной земле ходят такие ангелы? Она представила, как будет звонить всем этим прекрасным мужчинам - предлагать себя в невесты, а те станут слушать ее лепет, задумчиво шелестя крылышками под модными пиджаками, и поежилась. Замуж отчего-то сразу расхотелось.
- Нет, так дело не пойдет! – Марта решительно хлопнула ладонью по стопке газет. - Надо тебе самой дать объявление! – осенило ее. – И пусть кавалеры звонят. А ты будешь выбирать лучших.
Лика воспрянула духом и с энтузиазмом взялась за дело. Но вскоре обнаружила, что толково расхвалить себя в трех-четырех газетных строчках не так-то легко. Трудности начались с первых же слов. Будь она "привлекательной Девой" или "симпатичной Львицей" – все было бы куда как просто. Но невинно предложенный Мартой "обаятельный Телец", под знаком которого угораздило родиться Лику, навевал ассоциации с мясистыми окороками и тучными коровами. Словом, зачин был неизящен, хотя и правдив. И потому категорически отвергнут.
- Тогда может, "прелестная дама"? – подсказала Марта.
- "Дама" слишком солидно, - поморщилась Лика.
"Девушку" – она сочла чересчур легковесной, "женщину" – протокольной, "леди" – претенциозной, а "барышню" – ужасно старомодной.
- Тебе не угодишь! – в сердцах резюмировала Марта.
Лика вздохнула. Что писать дальше тоже было неясно. Похвастать "в/о" – она не могла, а не упоминать о работе вовсе – чревато: как бы женихи не подумали, что она собирается им на шею сесть.
- Ну если это так важно… - развела руками Марта. – Только "оформитель и т.д." в объявление не поместятся.
Наконец, после всех мучений на свет явилась "очаровательная и романтичная художница-белошвейка с ч/ю и без в/п". Эпитет "хозяйственная" после долгих споров решено было не упоминать вовсе, дабы отвадить искателей даровой домашней прислуги. Что касается Ликиных чаяний, требования к избраннику оригинальностью не блистали: "рост не ниже…, вес не выше…, интеллигентный, добрый с разностор. интер."
Про бородку Лика решила не писать. Постеснялась. Перечитав свое творение, она решила добавить в него изящества и дописала: "…способный согр. одинок. сердце".
***
Кавалеры, желавшие согреть Ликино сердце, и всё прочее были настойчивы и изобретательны. Ей предлагали стать четвертой любимой женой, звали на Камчатку и в Тыву, соблазняли званием генеральши, уверяя, что 72-летний генерал в точности соответствует ее желаниям. Лика держалась стойко. Женихов с голосами грубыми и нетрезвыми вычеркивала сразу. Кандидатам, сулившим златые горы, обещала перезвонить и тоже вычеркивала. Мямли и молчуны вылетали из ее списка с таким треском, что бумага рвалась.
Вопрос, где встречаться с претендентами, сводил Лику с ума. Захламленная комнатка Марты для этого не годилась. Прогулки в парке романтичны, но согласовывать их с небесной канцелярией, в наших-то широтах… Рестораны ее смущали. В конце концов, Лика остановила выбор на маленькой кондитерской, где подавали рыхлые эклеры и кофе в пластиковых стаканчиках. Зато не разорительно.
На свидания она, как и положено, опаздывала, но не проформы ради, а предосторожности для. Прохаживаясь перед окнами заведения, Лика оценивала претендента: явился без цветов – скряга, без галстука – мужлан… И не подвергая себя дальнейшему разочарованию, удалялась.
Кавалеры, впрочем, случались разные, некоторые даже духами пахли, но все они заранее смотрели на Лику хозяйским глазом, словно выбирали не женщину, а предмет обихода. Тщательно накрашенная, с лакированным стогом на голове, затянутая в тесное платье Лика чувствовала, что ее оценивают не как объект страсти, а рассматривают прагматично: стоит ли эта дамочка времени, денег, усилий? От их разговоров за версту несло пивом, стоптанными тапками и вечным футболом по телику. Чувствовалось, что и во сне они грезят не о страсти роковой, а о домашних котлетах. Один такой, глядя на шикарный Ликин маникюр, мялся, мялся весь вечер и под конец насмелился:
- Как же вы с такими ногтями картошку-то чистить будете?
Словом, романтики и разговоров о высоком, хоть тресни, не получалось.
***
Со свиданий Лика возвращалась с потухшим взором и отекшими щиколотками. Сбросив в угол ненавистные шпильки, она валилась на диван рядом с Мартой и покорно выслушивала очередную порцию поучений от теоретически подкованной подруги, как именно следует кокетничать, чтоб спотыкаться о штабеля поклонников. Лика терпела ее зудеж и раздумывала о своей беспримерной глупости. На фоне нынешних обтерханных кавалеров, ее благоверный инженер-сантехник выглядел куда респектабельней. И вообще, он был все-таки родным привычным мужем. К тому же Лика скучала по кошке, донье Хуаните и кажется даже по овсянке… Потому что месяц на дошираках – единственном блюде, которое умела готовить Марта – хоть кого сделает поборником здорового питания.
Мечты о любовных восторгах и упоениях тускнели вместе с блондораном на Ликиных кудрях и выцвели бы совсем, но тут судьба наконец расщедрилась, поскребла по сусекам и выдала из остатков – что нашлось…
Мечту звали Алик. В отличие от тех - безъязыких и кулинарно озабоченных – он был речист и галантен. Ухоженные бачки, усики, очочки в хищной оправе… ах! - бородки не было.
- Хлыщ… - сказала как сплюнула Марта (позавидовала наверное).
- Милый… - прошептала Лика и пылко отдалась долгожданной любви.
Алик не разочаровал: бросил к ногам возлюбленной трогательные признания и трепетные вирши, романтические посиделки на скамейках под сенью кустов и трели последних трамваев, предначертанья звезд и томительную нежность лунных ночей.
От счастья Лика пузырилась как шампанское и искрила как китайская петарда. Ей и в голову не пришло отказать "дорогому Алику", почти что жениху, в некоторой сумме на неотложные нужды (о, буквально до понедельника…) Но понедельники мелькали один за другим и Лика наконец стала понимать, что Алик обошелся ей чересчур дорого. Поначалу, терзаясь страхами, она искала его по моргам и больницам. Потом в милиции… Там от нее правду скрывать не стали и даже показали фотографии прочих "невест" любвеобильного Алика.
***
Вероломство возлюбленного смяло тонкую Ликину душу в не просыхающий ком носовых платков. Обида пополам с разочарованием ниагарой струились по ее поблекшим щекам. Ночами Марта слышала деликатные всхлипы, доносящиеся из уголка продавленного дивана и, ворочаясь без сна, проклинала свой длинный язык и чудовищную Ликину наивность.
Страдалица спала с лица, от лапши отказывалась и на уговоры не реагировала.
Орошая слезами диван, Лика горевала не только о разбитых надеждах. Ее опомнившаяся вдруг совесть не теряла времени даром, и над лысоватым челом покинутого супруга воссиял ореол мученика - невинной жертвы ее распутства.
Вскоре от тоски и угрызений совести, а может от злых сквозняков, свистевших из всех щелей, Лика совсем расхворалась. Плакала она теперь реже, зато чаще хлюпала носом, чихала и кашляла. Носовых платков уже не хватало, денег на лекарства тоже не было. Лика чахла на глазах.
Напуганная размахом драмы, Марта тайком от подруги позвонила ее мужу, покаялась и воззвала к его помощи. Муж, будто ждал этого - явился в тот же вечер с аспирином и отваром шиповника в термосе. И в разных носках, конечно. Но, тронутая заботой, Лика оплошности не заметила, поскольку захлебнулась слезами благодарности. Засим воссоединившаяся чета отбыла домой. Марта вздохнула с облегчением.
***
Водворившись на прежнее место у окна, Лика с радостью огляделась: дома по-прежнему пахло пригоревшей овсянкой, и все так же уютно бормотал телевизор. Но были и перемены: ее любимица кошка, после визита к ветеринару, стала вальяжной и ласковой, а донья Хуанита удачно вышла замуж.
Ликина "гастроль" даже имела приятные следствия для возобновившихся супружеских отношений. От переживаний она так похудела, что кожаный корсет, провалявшийся на дне чемодана, был извлечен оттуда и наконец-то употреблен в дело.
Кактусы на подоконнике немножко подросли, их колючки стали еще длиннее, но теперь они казались Лике шипастой стражей, охранявшей ее трепетную душу от вторжения заоконного мира.
Опубликовано в журнале "Всегда женщина" № 5 2010 г.