Скитальцы-глава 13. Поляна старца Ефрема

               


       Старец Трифилий, экономя силы, шел размеренным шагом и не делал лишних движений. За ним, друг за другом, растянулись скитальцы. Они, непривычные к ходьбе в непролазной чащобе, заметно устали. Буреломный девственный лес вконец вымотал силы.
      - Все. Баста! – объявил Матвей, - я больше не ходок. Да и ожоги болят, закапризничал он и сел на большую кочку, обросшую по краям зеленой травой. Все остановились. К нему подошел старец. Но Матвей тут же вскочил, охнул, запустил руки под одежду и отчаянно заскрёб тело.
      - Ништо. Это мурашки. Ты на их домовину сел, улыбнулся Трифилий, - мурашка, она кого хочешь, взбодрит. Теперь и твои ноженьки резвее станут. Знамо дело, передых бы учинить надо, - посерьезнел он, - только надо чуток потерпеть. До елани – рукой подать. Скоро дойдем.
      Матвей послушно поднялся и зашагал вслед за ходоками. Рядом шла и подбадривала Осеня. В лесу стояла тревожная тишина. Ее нарушал лишь зудливый гуд мошкары, да поскрипывание трущихся друг о друга двух скрещенных древесных вершин.
      Наконец, вышли на веселую луговину, покрытую сплошным ковром цветущей ромашки. Повеяло свежим ветерком. В центре поляны, серебрясь в солнечных лучах, журчал ручеек. Он изливался по деревянному желобку из срубика, накрытого крышкой Бревенчатые венцы колодца потемнели от времени и зеленели бархатными заплатками мха. Хрустальная струйка змеилась среди жесткой осоки и терялась на опушке в зарослях пахучего багульника – предвестника близкого болота. Рядом с родником, под островком цветущего кипрея, угадывались развалины небольшой постройки. Тут же громоздился поваленный бурей огромный кедр с пожелтевшей хвоей на огромных лапах-ветвях. Трефилий осенил себя крестом и с печалью в голосе, молвил:
      - Вот и святое древо пало. Под ним, вознося молитву к небесам, говорил с Богом святой старец Ефрем. Тут и келейка его стояла. Богоугодного – дара пророчества сподобен был. Все прахом исходит, - вздохнув с горечью, заключил Трефилий.
      - А похоронен-то он где? – спросил Горин.
      - Он завещал предать прах свой на болотном острову, где издревле наши святые погребены бысть. Пока беда не минует, там и мы укроемся.
      Скитальцы расположились на отдых и стали ждать прихода остальных ватажек. Стояла тишина, нарушаемая лишь гудением шмелей, да стрекотом кузнечиков. Из болота тянуло дурманом цветущего багульника. Вдали, в глубине леса, чуть слышно раздались какие-то звуки. Старец Трефилий насторожился и долго прислушивался.
      - Береженого Бог бережет. Давай-ко ты, парень, - обратился он к Матвею, - и ты, девица, полезайте в гущобу святого кедра. Схоронитесь там.
      Матвей и Осеня поспешили к упавшему дереву и скрылись в его густой хвое. Старец проверил их маскировку и поправил некоторые ветки.
      - Теперь давайте обманный след до багульника и болота торить. Опосля на эти вот ели взлезьте, в хвое затаитесь. Без моего ведома – ни гу-гу. Замрите.
      Указания Трефилия исполнили быстро. Ложная тропинка в примятой траве указывала на то, что здесь только что были люди. Звуки из леса стали слышнее. Раздавались голоса. Раздвинулись кусты, и на опушке показался подсыл. За ним шли офицер и солдаты.
      - Ваше благородие, я так и знал – где бы староверы ни шлялись, а Ефимову елань не минуют. Обязательно придут праху старцев поклониться. Они это место страсть, как почитают. Во! Глядите! И следочки свеженькие натоптаны.
      - Но здесь же никого нет!
      - Знамо нет. Они схоронились на болотном острове или подались в дальние скиты.
      - Чего ж мы торчим здесь? Веди!
      - Я, ваше благородие, дальше путика не ведаю. Меня только до этого места дедушка Силантий приводил. Он на поклон к старцу Ефрему сюда приходил и меня с собой брал. Я тогда еще совсем малым парнишком был.
      - Возьми двоих солдат и обыщи здесь все. Остальным – привал. Впереди еще много дел.
Разведчики направились по хорошо заметному следу. Солдаты, после утомительного и скоростного перехода, с удовольствием разместились на густой траве возле родника и подкреплялись нехитрой едой – размоченными в ключевой воде сухарями. Их осаждали полчища гнуса.
      - Откуда такая прорва этих кровососов берется! – возмущался молодой солдат. – Ни какой пропасти на них нет! Дымокурку, что ли, наладить?
      - Дымокурка эту тварь не проймет. Разве что, вон того, заваленного кедра запалить. Хвоя-то подсохла, пожелтела – враз займется.
      Офицер, заложив руки за голову, молча лежал на спине, думая о чем-то своем. Вскоре вернулись разведчики.
      - Ваше благородие, след пропал.
      - Как пропал?
      - Довел до сухого болота и все, - виновато объяснил подсыл. – Багульник там. Он как пружина – следа не держит.
      Внезапно из густой хвои поваленного кедра раздался истошный вопль. Солдаты, в недоумении, как по команде, обернулись в ту сторону. И тут, из своего укрытия выскочил Матвей. Он упал на колени и, выгнув спину дугой, замер в нелепой позе. К нему, не спеша, подошел офицер и с любопытством взглянул в искаженное от страха лицо парня, на котором застыла гримаса ужаса.
      - Ты кто?
      - Там… - едва шевеля губами, прошептал Матвей.
      - Что там?
      - Не знаю… Кто-то…
      - Где?
      - На спине.
Офицер рывком сорвал вместе с рубахой прожженную во многих местах куртку, и расхохотался. На хребтастой спине Матвея, между острых крылышек-лопаток, цепляясь коготками за обожженную кожу, притаилась ящерица. Офицер и солдаты покатывались со смеху.
      - Ваше благородие, а ведь я знаю этого парня. Давеча-то, на пожарище, это он меня спас. Да эвон, и самого-то его крепко осмолило. Кабы, не он – большая беда бы получилась. Сперва староверов, а потом и всю нашу команду сумасшедший старик спалил бы.
      - Герой, значит. А вот против ящерки не устоял, - рассмеялся офицер. - Пошуруйте–ка в кедровине. Может, там еще какой герой спасается.
      Осеня вышла сама.
      - Ого! Вот так штука! Красна девица! - удивился офицер. И тут же строго спросил, - А где остальные?
      - Мы не знаем, - поспешила ответить Осеня и предупреждающе взглянула на Матвея. – Заблудились мы. Сначала бежали все вместе, потом на речке, когда вас вдалеке услышали, испугались и разбежались. Братец-то мой весь опалился, шибко бежать не мог. Отстали мы. Сюда вот пришли, сели отдохнуть, да снова вас испугались. Вот и спрятались.
      - Пожалуй, правду девка говорит, - заметил подсыл, - следы-то, давеча, у той речки, по берегам в разные стороны разбежались.
      - А куда же подевались те, что до болота наследили?
      - Слыхал я, Ваше благородие, на болотном острову кресты могильные стоят. Староверческие святые там захоронены. Может, туда ушли.
      - Веди.
      - Дак, Ваше благородие, знающие люди сказывают, что путик туда подболотною сланью излажен. Мне он не ведом.
      - Не болтай. Ты лесник. Вот и докажи, чего ты стоишь. Веди, - еще раз более строго приказал офицер.
      Оставив на елани, для засады, троих солдат, команда цепочкой потянулась вслед за подсылом. Сухой берег болота миновали быстро. Впереди раскинулись водные хляби. В бледно-зеленом мареве редели чахлые сосенки. Под ногами чавкала коричневая жижа. Между лохматых кочек темнели затянутые ряской озерца-окна темно-бурой воды. Подсыл остановился и боязливо оглядывал местность.
      - Ваше благородие, дальше болото ногу не держит. Пущай девка с парнем дорогу тропят. Они полегче. Их трясина не так притягивает.
      Пленников поставили впереди. Осеня внимательно осмотрелась. Вековой опыт предков, да и свой собственный, о многом подсказывали. По едва приметным признакам она угадала, где под водой уложена гать.
      - Нам посохи надобны, - потребовала она.
Солдаты вырубили тесаками из прибрежного осинника длинные палки, и все вооружились надежными посохами.
      Осеня, тщательно ощупав дно, смело ступила в болотную жижу. И тут же под ногами ощутила твердь двух рядом уложенных жердей.
      - Мотя, держись за меня. Ставь ногу в мой след. – Матвей, вцепившись в ее пояс, боязливо шагнул в коричневую жижу.
      - Во, Ваше благородие, да она путик знает! Как лось по болоту идет! И следом, уже смело, зашагал за разведчиками. Офицер и команда, стоя на твердом берегу, наблюдали за первопроходцами.
      Пройдя десятка два шагов, подсыл споткнулся и выронил посох. Раскинув руки и балансируя, пытался восстановить равновесие, но не смог и свалился в трясину. Коричневая жижа глухо булькнула и приняла его в свои зловонные объятья. При этом жердь подводной слани резко дернулась, и идущий впереди Матвей пошатнулся. Вскрикнул и, неуклюже балансируя всем телом, старался всеми силами удержаться на слани. Но не смог и рухнул в болото.
      Голоса двух гибнущих людей слились в единый, леденящий душу зов-мольбу о спасении. Солдаты стояли замерев, но ни кто не бросился на помощь пострадавшим.
     - Мотя, миленький, не трусь! – умоляла Осеня. – посох-то свой подсунь под грудки. Ляжь на него. Он, маленько, держать станет. Вот так, хороший мой. Да не ерзай эдак-то – больше углубнешь. Теперь, другой-то рукой хватайся за мой посох. Я тебя помаленьку добывать буду.
      Рядом отчаянно взывал о помощи подсыл. Он все глубже погружался в трясину. Осеня, упираясь ногами о подводную кладь, тянула на себя посох. За другой его конец крепко ухватился Матвей. Внезапно сдвинулись с места подводные жерди. Девушка, поскользнувшись и испуганно ахнув, оказалась в воде. Матвей от неожиданности выпустил из рук спасительный посох. Покрытая сине-зеленой ряской трясина бесшумно принимала в свое ненасытное чрево упругое девичье тело. Оголенные ноги обожгло могильным холодом. По телу прошел ледяной озноб. Перехватило дыхание. Собравшись с силами, Осеня грудью оперлась на рядом оказавшийся посох.
      - Ваше благородие, помочь бы надо, – прозвучало из толпы солдат.
      - Надо бы, да боюсь. Вы у меня тут, помогая, все перетонете. А я – в ответе. Вы народ казенный. – Осенив грудь крестом, равнодушно произнес, - упокой, Господи, души погибающих рабов твоих. – Повернулся к солдатам и приказал: - Сворачиваем погоню. Идем назад. Этим уже ни чем не помочь. А впереди еще столько дел. Надо ликвидировать соседний скит. А его еще искать надо.
      Солдаты, побросав уже ненужные посохи, повернули назад. То – и - дело, оглядываясь, ускоряли шаг, убегая от берущих за душу криков и грызущей душу совести. Осеня проводила их тоскующим взглядом. В пяти шагах от нее пучилась обезумевшими глазами голова подсыла. Коричневая жижа уже заливала рот. Давясь и отплевываясь, утопающий выкрикивал слова то ли молитвы, то ли проклятий. Рядом, по грудь в трясине, беспомощно барахтался Матвей. Его бледное, измазанное грязью лицо, было искажено страхом. Он кричал, срывающимся на визг, истошным голосом одну и ту же фразу:
      - Я не хочу умирать!
Осеня поняла-«это конец». Из широко раскрытых глаз выкатились крупные горошины слез. Из ее посиневших уст полился прощальный девичий плачь:
      - Василько-о-о, ненаглядный мой! Не увижу я боле твои ясны очи. О, боги! Возьмите меня в жертву ради жизни голубя моего. Перун, батюшка, дай за жертву мою схорон и защиту соколу моему Васильку…
      Удрученные трагедией солдаты вышли на елань к роднику. И в это же время на опушке показалась ватажка скитских во главе с отцом Иваном. И те, и другие опешили от неожиданности.
      - Окружай!- резко скомандовал офицер.
Шум погони, крики, ругань, выстрелы и вопли постепенно затихали в глубине урмана.
      На опушке шевельнулась ветка. Из-за куста, озираясь, вышел отец Фрол и направился к родничку. Постоял, прислушался. Звуков погони уже было не слышно. Лишь со стороны болота раздавались неясные, тревожные звуки. Отец Фрол взмахнул рукой. И на поляну высыпала вся его ватажка. С деревьев быстро спрыгнули Степан и Горин и тут же бросились к болоту. Из зарослей сбоку вышел старец Трифилий и приказал:
      - Отец Фрол, на болотной клади наши люди гибнут. Бери ватажку и бегом туда. Может, успеем спасти.
      Трое крепких мужиков бросились к болоту. Там, на твердом берегу, Горин и Степан, безуспешно пытались шестами нащупать подводную кладь. Вокруг валялись брошенные солдатами посохи.
      - Ну-ка, братие, живо хватайте охапку палок и – за мной! А вы, мирские, стойте здесь. Коли будете надобны – позовем, – объявил отец Фрол.
На рыжей поверхности болотного окна плавала островерхая войлочная шляпа. Возле нее нет-нет да всплывали и тут же лопались воздушные пузыри. Отец Фрол, проходя мимо по подводной клади, чуть задержался напротив, перекрестив двуперстием место гибели подсыла, торопливо произнес: - Упокой, Господи, душу грешника, - и поспешил дальше.
Матвей был в шоке и уже не кричал. Болото взяло его по плечи. Посох, лежащий под грудью, немного сдерживал погружение. Осеню болото втянуло по шею. Мужики действовали сноровисто, без суеты. Каждый знал, что ему делать. С помощью палок и снятых с себя поясов, вызволили попавших в беду людей.
      Их вынесли на сухой берег. Оба были в шоке. Матвей почти не подавал признаков жизни. На обоих уже действовало переохлаждение. Подхватив пострадавших, спасатели поспешили на елань.
      Растревоженная упорным преследованием скитская братия торопилась уйти с места стоянки как можно скорее и дальше. Пострадавших отмыли из родника, хорошо растерли и переодели. Каждый поделился одеждой, чем мог. Их уложили на носилки из жердей и поспешили покинуть это место, боясь возврата воинской команды. Шли тайгой в обход болота, изменив направление, стараясь оторваться от преследователей. Шли черным дремучим лесом, без троп, полагаясь на опыт старых таежников.
      Урман был неприветлив и суров. Огромные хвойные деревья сомкнули над головой сплошной зеленый шатер. Под ногами пружинил вязкий ковер из темно-зеленого мха, с желтеющей по верху порослью ягеля. Особенно тяжело давались перелазы через завалы отживших свой век лесных гигантов. В этих случаях носилки с пострадавшими передавали из рук в руки. Правда, Осеня быстро оправилась, сошла с носилок и вместе со всеми делила тяготы пути. Матвея продолжали нести. Ему было совсем плохо. К исходу дня измученные беглецы вышли к заветной цели, к затерянному среди горной тайги скиту старца Лаврентия.