По улице бегали крошечные – с высоты четырнадцатого этажа – людские фигурки, спешащие на работу или, может быть, на учебу. На подоконнике сидела, поджав ноги, красивая молодая женщина с удивительными глазами цвета густого, темного меда. Она любила наблюдать за людьми, и начинала с этого занятия утро каждого дня. Она выглядывала в окно незадолго до рассвета, в тот самый тихий час, когда на улицах не бывало пешеходов, а на проезжей части – машин. Больше всего она ценила именно это спокойствие, сравнивая его со своей нынешней жизнью. Когда занимался рассвет, женщина улыбалась солнцу и тихо напевала что-то, известное только ей одной – судя по движению губ, это было чье-то имя. А когда появлялись первые пешеходы, в её глазах на мгновение вспыхивали искорки. Женщина смотрела в окно и мечтала о том, как в её жизни появится хотя бы один маленький любимый человечек. Женщину звали Адой, и, хотя она частенько представлялась Аделью, Аделиной или другими похожими именами, её первое имя, данное матерью, было Ада. Понятное дело, что с таким именем она никак не могла остаться заурядной личностью, хотя и судьбой отличалась непростой.
В детстве Адька своим упрямством и импульсивностью доставляла много беспокойства, как родителям, так и воспитателям. Последние часто жаловались на её почти мальчишескую задиристость, смелость и неусидчивость, в шутку гадая, как же девочка с таким характером найдет себе мужа. Смеялись – мол, сама какого-нибудь тихоню под ручку схватит да под венец притащит. Однако с годами стало ясно, что притязания Адькины распространяются куда дальше какого-либо тихони. Она легко заводила знакомства с парнями и предпочитала дружить с мужчинами, уважая в них те качества, которыми обладала сама. Женщин Ада не очень любила, справедливо видя в них соперниц, а также считая некоторые типично женские черты характера непростительными. По тем же причинам она охотнее общалась с отцом, в то время как отношения с матерью оставляли желать лучшего. С учебой у Адьки не всё шло гладко, однако она, обладая ко всему прочему и поразительной целеустремленностью, добивалась поставленных целей. Когда ей было 15, из семьи ушел отец. Ушел просто и буднично, за одну ночь собрав пожитки. Глядя на рано отцветшую, постоянно болеющую мать, Ада понимала и одобряла его решение, но так и не смогла простить любимому отцу то, что он не сказал ей ни слова на прощание.
Отношения с матерью испортились вконец – брошенная женщина запила, и её дурной нрав проявлялся всё чаще. Ада понимала, что мать желает ей добра и изо всех сил старается уберечь от так называемого «дурного влияния», однако никак не могла примириться с тем, что её до сих пор считают ребенком. Проявив немало трудолюбия и упорства, Ада окончила школу с серебряной медалью. Это давало неплохие шансы при поступлении в ВУЗ, и ей стоило бы заботиться в первую очередь об этом. Однако теплое лето и свобода вскружили девичью голову. Надо заметить, что внешностью природа Аду явно не обделила: стройная ладная фигурка, смуглая ровная кожа, правильные черты лица, волосы цвета старого золота и поразительные янтарные глаза. Каждая часть внешности Ады была прекрасна и в отдельности, а все вместе давали просто потрясающий эффект. Она это знала и использовала в своих целях – иногда одной милой улыбки бывало достаточно, чтобы получить желаемое. Ада привыкла крутить окружающими так, как было угодно ей. Как же так вышло, что вдруг она сама оказалась той, кем вертят? Просто Ада влюбилась. Как-то совершенно бездумно, впервые в жизни она влюбилась в парня и готова была хоть пешком на край света – ради него. Не задумывалась Ада, а ведь в ней проявились все те обыкновенные девичьи качества, которые она раньше презирала. И наивность, и стеснительность, и даже мечтательность. Обычно в разговорах Ада была остра на язык и за словом в карман не лезла, а вот с ним получалось наоборот – она отчаянно краснела, запиналась и предпочитала молчать, ловя каждое слово, произносимое любимыми губами. А парень тот (его имени даже упоминать не стоит) не обращал на нее особенного внимания, пока друзья не раскрыли ему глаза. «Посмотри, – сказали они ему, – да эта сучка бегает за тобой, как паршивая шавка за куском колбасы». Он согласился с этим, но на Аду по-прежнему внимания не обращал. Она же наивно надеялась, что он просто скрывает свои чувства и когда-нибудь, совсем скоро, окажется, что он тоже её любит, и они будут так счастливы вместе. До чего же слепой бывает первая любовь! Не в того парня влюбилась Ада, не в того, в кого надо бы. Отличался он отнюдь не примерным поведением, водился с нехорошей компанией, и было вполне очевидно, что он имеет все шансы попасть в те не столь отдаленные места, от которых обычно советуют не зарекаться. Аде же было всё равно. Наверное, и полюбила его за шальные глаза, за буйный нрав, и не её вина, что была неосмотрительна. Могла ли быть осторожной 16-летняя девчонка, влюбившаяся впервые и прыгнувшая в этот омут с головой? А друзья её любимого, между тем, выдумали «заебатую», по их мнению, идею. И эта отвратительная, в своей сущности, мысль вызвала одобрение со стороны Адиного любимого. Ох, не знала Ада, о ком мечтала, чьи улыбки на лету ловила, чье имя по утрам напевала! Дурочкой была, да недолго ей было дурочкой оставаться…
Через несколько дней после совместного обсуждения плана действий с дружками, он подошел к Аде и пригласил вечером прогуляться. Она была на седьмом – да что там, на семьдесят седьмом! – небе от счастья. Наконец-то он её заметил, да ещё и гулять пригласил! И тут Ада навыдумывала себе и его тёплую улыбку, и ласковый взгляд, и большой-большой намёк на желанное счастье. Птицей полетела в магазины за обновками – так хотела порадовать любимого. Почему-то всё ей в этот день удавалось: и джинсы нашла, и блузку, и туфельки на шпильке, и косметику. Не один час потратила на сборы, а ведь больше всего презирала в девушках эту медлительность. Джинсы сидели как влитые, подчеркивая стройность бёдер, яркая блузка выгодно обрисовывала аппетитные груди – Ада приготовилась к своему первому настоящему свиданию на славу. В условленный час она вышла из дома навстречу своей судьбе – как она думала, счастливой. Он встретил ее у подъезда и сказал, что хотел бы показать ей свое любимое место в городе. Ада согласилась бы быть рядом с любимым хоть до скончания веков, поэтому её не насторожила даже перспектива ехать в малознакомое место через полгорода. Она доверилась ему, даже не подумав о том, чтобы сообщить кому-то из друзей, куда и с кем она отправилась. Когда они добрались до какого-то заброшенного строения, парень сказал, что именно с крыши этого дома он любит обозревать окрестности, и предложил понаблюдать за закатом вдвоем. Ада просто растаяла от романтичности этого предложения и на подгибающихся ногах стала подниматься следом. Где-то на третьем этаже она внезапно уткнулась носом в грудь приведшего её сюда парня. Она улыбнулась, пробормотала извинения и несмело потянулась, чтобы его обнять. Вдруг сзади послышались торопливые шаги, и на лестнице появилась компания из пяти недружелюбно настроенных молодых людей. Ада поняла, что оказалась в сложном положении, но с надеждой посмотрела на своего любимого и попыталась спрятаться у него за спиной. Каково же было её удивление, когда он схватил её за руки, не давая убежать! Она услышала его равнодушный голос: «Ну, кто первый?» И почему-то сильнее всего – о, женщины! – её задело и поразило именно равнодушие, с каким были произнесены эти слова. О том, что было дальше, Ада вспоминать себе запретила.
В случившемся она обвиняла только себя, и полагала, что окружающие считали бы также, случись им узнать правду. Поэтому она ни о чем не рассказала ни друзьям, ни матери. Через пару месяцев Ада почувствовала неладное, и, будучи девушкой сообразительной, поняла, что забеременела. Это было даже более сильное потрясение, потому что оно не только напомнило о том, что Ада так хотела забыть, но и поставило её перед сложнейшим выбором. Вернее, выбор в этом случае казался для Ады совершенно определенным, но решиться на его осуществление было тяжело. Она могла оставить ребенка, но попросту не представляла себе, как можно полюбить живое напоминание о том страшном вечере. Проблема состояла в том, что Ада еще не достигла совершеннолетия, поэтому от легального аборта в городской поликлинике ей пришлось отказаться. Тщательно покопавшись в объявлениях, Ада нашла то, что нужно, и, с горячностью молодости стащив из дома оставшиеся ценности, отправилась по указанному адресу. Тогда она не задумывалась о будущем и хотела только одного: избавиться от любого напоминания о предательстве человека, которого она любила и которому доверяла без оглядки.
После операции, уходя на подгибающихся ногах, Ада ощущала внутри пустоту – как в теле, так и в душе. Она требовала заполнения, новых впечатлений, новых эмоций, новых людей. Ада с некоторым отстраненным интересом отметила, что больше не чувствует той любви, что давала ей силы жить. Однако и желания умирать Ада в себе не ощутила – она чувствовала, что любовь вернется, нужно только продолжать существование назло всему, что с ней случилось. Она старалась наполнить свою жизнь новыми событиями, словно стремясь отодвинуть неприятные воспоминания как можно дальше в прошлое. Знакомые стали бросать на неё косые взгляды, сторонились, а за спиной обсуждали: по рукам, мол, пошла Адка, ни стыда, ни совести. В университет она поступать не стала, да и зачем, если всегда находились молодые и не очень люди, способные обеспечить ей безбедное существование? Ада знала, что она красива, и теперь уже пользовалась этим преимуществом в полной мере. Несмотря на неудачное начало взрослой жизни, она не потеряла молодой бесшабашной легкости и сумела сохранить некоторую непосредственность в поведении, чем привязывала к себе состоятельных мужчин, привыкших видеть вокруг себя хищниц, жадных только до их счетов в банках. С одним из таких мужчин Ада даже подумывала связать свою судьбу – по меньшей мере, на ближайшие несколько лет. Однако жених настоял на медицинском обследовании, желая удостовериться в состоянии здоровья своей невесты. Именно тогда и проявились негативные последствия аборта – когда Ада прошла обследование, врачи категорично заявили, что детей она иметь не сможет ни при каких обстоятельствах. Разочарованный любовник тут же уехал искать новую пассию. «Инкубатор», – мрачно подумала Ада. Потом зачем-то представила, каким мог бы быть её малыш. Ясно нарисовала себе его по-детски открытую улыбку, милую пухленькую мордашку, ручки в ямочках, и постыдно расплакалась, спрятав лицо в ладонях. Знала бы, как всё аукнется…
Она до последнего скрывала от матери свое горе. Но, когда стало ясно, что долго мать не протянет, она решилась признаться, втайне надеясь на понимание и прощение. Решилась в свой восемнадцатый день рождения, собралась с силами и рассказала матери обо всем: о первой любви, об аборте, о том, как старалась забыться в объятиях разных мужчин, и о том, что больше не способна выносить ребенка. Но, то ли болезнь отобрала у матери разум и последние силы, то ли отчаяние заставило отвернуться от некогда любимой дочери. Не приняла её мать и не поняла, не простила. Вместо прощения – нехорошее, жуткое напутствие оставила, отходя в иной мир. Может, видела уже то, что живым недоступно, а может, просто накликала. Лежа на продавленной кровати, выдохнула она вместе с жизнью последние слова: "Раньше я думала, что есть у меня дочка непутёвая, а оказалось, что и непутёвой-то нет. Так и будешь всю жизнь от мужика к мужику мотаться, счастья своего не найдешь. Ты от своего материнства отреклась, а теперь я от своего отрекаюсь – не рожала я тебя восемнадцать лет назад. Нет у меня дочери, и не было никогда. Убирайся, шлюха приблудная, нечего тебе в моем доме делать". Вроде и не очень злые слова, но недаром говорят, что родительское проклятие – самое страшное и самое действенное. Ада вышла от матери с каменным лицом и закрыла за собой дверь. Навсегда. Потом соседки между собой спорили: мол, не сама ли матушку пришибла, чтобы легче жилось. Чего только не выдумаешь, чтобы скрасить скучные будни, а тут и почва для пересудов попалась благодатная: все в доме знали, что она с матерью жила отнюдь не душа в душу. И никто не заметил, а ведь Адины глаза с тех самых пор потемнели, сделались пусты и как будто туманом подернулись. Взглянешь в такие – и впрямь поверишь, что можно душу у человека вынуть. Так почему же никто не заметил? Потому, что не любят люди в наше время прямо в глаза смотреть, всё больше мимо глядят или вовсе в пол. А мужчин случайных, одноразовых – разве заботили их её глаза?
Могильный холмик почти сровнялся с землей, надгробие покосилось, об ограде и речи не было. Некому было приходить на могилу, кроме родной дочери, а та и не собиралась. Знай себе гуляла напропалую, неделями праздновала свой день рождения, напиваясь вдрызг и уезжая каждый вечер с разными мужчинами. Люди шептались: забыла, беспамятная, и не удивительно: имя-то вон какое – Ада. А только мыслимо ли забыть, когда мать родная, что под сердцем носила да грудью выкормила, проклинает тебя так же неистово, как и любила – слепо, до безумия, до боли сердечной? Когда душу свою наизнанку выворачивает, а твою, при рождении данную, и вовсе отнимает? Как будто кто-то не слишком умный, но жестокий ржавым зазубренным ножичком душу от тела живьем отделяет – медленно, не спеша. Не забывается такое, что бы люди ни думали. А прежде, чем судить – на себе бы попробовали, хотя грех желать такую участь кому бы то ни было.
Шли годы. Ада похорошела еще больше, приобретя красоту, которую принято называть зрелой – отточенную, острую, совершенную, как лезвие, выкованное истинным мастером. Уже ничто не напоминало в ней ту девушку из далекой юности, ненароком сбившуюся с пути. С годами она также приобрела обеспеченных любовников, которые, разумеется, и её обеспечивали по полной программе. Этим богатым, солидным, довольным собой и своей жизнью мужчинам было лишь на руку то, что Ада не могла забеременеть. На их взгляд, она была идеальной любовницей. Бриллианты, меха, моднейшие игрушки, дорогие машины и даже квартира в престижном районе – она могла заполучить что угодно одним лишь движением четко очерченной брови. Она смирилась с тем, что её благополучие зависит от внешней красоты и молодости – в конце концов, не у неё одной. Она простила того, первого, парня, ведь он был единственным мужчиной после отца, которого она по-настоящему любила. Она смогла убедить себя, что он ни в чем не виноват, и даже свято поверила в то, что он уговорил своих друзей оставить её в живых. А в том, что случилось после, Ада винила только себя, украдкой вздыхая при виде молодых мам, гордо ведущих за ручку ярко одетых малышей. Она страстно хотела иметь собственное дитя, но в последнее время всё чаще задумывалась о том, чтобы усыновить ребенка. Она обещала себе, что когда-нибудь весной обязательно выйдет на эти улицы и встретит мужчину, который согласится жениться на ней и усыновить младенца. При этой мысли Адино лицо словно озарялось светом надежды, разом сбрасывая пяток лет. «Но ещё не время, – говорила она себе, боясь новых ошибок и еще больше боясь признаться себе в этом, – я обязательно сделаю это в следующий раз». И её глаза снова становились пустыми, туманными, темными, совсем как предрассветные улицы, на которые она так любила смотреть из окна, с тихой надеждой встречая утро каждого дня.