Некуда жить

Он – какой-то особый внутренний орган, невосполнимый, чуть-чуть дороже, чем сердце; универсален: можно дойти до гроба и в минус двадцать возле него согреться. Вот он закуривает, смотрит в меня внимательно, крутит в руках, веревки пытаясь вить, думала, что сбегу от него, так на тебе: сегодня-завтра буду боготворить. Знаете, он во мне рвется по швам нитками, дыры какие-то пальцами теребит, мне за себя ни капельки не обидно. Вы ведь не видели, как он красиво спит. Я вот такая сонная, растрепущая, в щеку его целую и прямо в нос, он улыбается – что-то внутри расплющилось. что-то внутри сломалось и разнеслось. Мне ведь не надо, ни слов, ни чего-то большего,   только чтоб за руку и на него смотреть. Если его не будет – меня тем более. Мне без него так запросто умереть. Что-то в нем тешиться, что-то в нем трепыхается, мне остается только считать дни, вся моя вечность датами исчисляется. Скоро конец, порвутся календари. Скоро декабрь, за шиворотом метелица, снежные бабы,   дети, огни витрин; в нем целый мир с легкой руки повесится. Станет холодным и попросту неживым. Ветер мне будет дико хлестать в горло, пальца ломаться и превращаться в лед, все, к чему я для него готова, глушит нутро и мне затыкает рот. Мол, ты чего на колени так резво падаешь, хватит уже, пора уже прекратить. Я ведь люблю его. Он ведь не просто важный. Я не могу так просто его убить. Бросить под эти рельсы, под небо выхлопнуть, выкурить винстоном, водкой его заглатывать, сколько не гни меня – я все равно выгнусь. Он не умрет, сколько бы ни закапывать. Хоть ты лупи меня, хоть вышибай ты клином, к небу гвоздями приматывай и приковывай , чтобы увидеть жизнь – в нем надо сделать дыры. Где то между лопатками или ребрами. Только ведь как его не восполнишь, чем ни заменишь, чем ни засунешь в душу и как не вскроешь.   Он изнутри мне разрывает плечи. Если не поцелуешь   - тогда утонешь.     Знаете, как это: ходишь одна по улицам, едут машины, шины стирают полосы, пара идет и находу целуется, у девушки справа очень красивый голос. Грязные листья, деревья лысеют рядом, мокрые ноги , на насморк уже плевать. Знаете, как это, когда на душе дыряво? Это когда не за кого дышать. Держишь его, висишь на последней ниточке, он твой спасательный необходимый круг, хочется тумбочкой прямо в него задвинуться, заштриховаться. Мало ли украдут.   ***в придурок, которого я ненавижу. Хочется бросить лишь по нему курить. Ходит вокруг меня и совсем не слышит, как без него не хочется говорить. Как без него я пью огромными кружками,   как протыкаю небо карандашом. Пахнет его губами моя подушка. Сердце еще пахнет его ножом. Знаете, вот он стоит и на что-то сердится, листья последние падают на плечо, вроде тепло, а мне об него погреться бы, чтобы дышать не больно, а горячо. чтобы вонзаться в руки, себя приклеивать, чтобы не смог когда-нибудь оторвать. Я не нужна ему, хватит уже надеяться. Слезы обратно не вылить и не собрать. Как-то неловко смотреть на него и щуриться, руки трясутся, страшно, что он уйдет. Пусть не меня, но я-то его – еще бы. Мне без него не дышится и не курится. И не синеет красками небосвод. Да уж, беда, звоню ему, разговариваю, что-то внутри ржавеет и не горит. Это как с током: попросту замыкает. Свет выключается. Сломан сердечный маятник. Штепсель сломался. Пора уже, все. Delete . Только куда не выглянешь, что не выплачешь, в каждом, кто мимо проходит или прошел, вижу знакомую куртку, почти коричневую.   в каждом лице вижу его лицо. Знаете, я так молилась   об этом счастье, чтобы держать его пальцы и мять в своих. Хватит уже, я знаю, куда деваться. Знаю, кого любить, а кого ни-ни. Это не повод мне на него обижаться. Если не любит, ну   ладно – и не люби. Я так привыкла каплями растворятся. Я уже знаю, как это – за двоих. Мир весь привык улыбке его проигрывать, и родинкам, что складываются в одну. И все-таки, когда-нибудь я допрыгаюсь.   Когда-нибудь эту пластинку заест проигрыватель. И я, наверно, до смерти упаду