ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Моя милиция меня бережет. Эта фраза из какого-то старого кинофильма долго в нашей стране была неким героическим символом, от нее веяло незыблемым спокойствием, надеждой, уверенностью. Стоило лишь набрать по телефону «02»...
Существовала неуклонная убежденность, что в стенах этого учреждения царят законность и справедливость. Все это так и не так. Конечно, и раньше, и сейчас, милиция приходит на помощь. Но далеко не всегда в стенах этого учреждения соблюдается этикет и правомерность. Иногда сотрудники правоохранительных органов теряют тактику поведения по отношению к правонарушителям, а порой и к обычным гражданам. Все это изо дня в день. Естественно, не все люди одинаковы, но все мы должны быть человечны по отношению друг к другу, терпимее, соблюдать такт и норму справедливости. Иначе, о какой законности в нашей стране может идти речь?
Короткий эпизод, описанный ниже, имеет подлинную основу, поэтому имена и фамилии изменены. Местами присутствуют сокращения ненормативной лексики, жаргонные выражения. Автор приносит извинения за долю некорректности, но, так как события в действительности имели место, необходимо, чтобы данный пример был ближе к истине.
Автор.
МИЛИЦЕЙСКИЕ БУДНИ
Короткий эпизод
Хорошо быть кискою, хорошо собакою,
где хочу, пописаю, где хочу, покакаю…
(Из народного фольклора)
Дежурный УАЗ подкатил к отделу милиции. Из кабины вышли два милиционера, открыли зарешеченную заднюю дверцу милицейского фургона.
- Пошли, - сказал старший лейтенант вглубь фургона.
Виктор Суханов вылез из машины, милиционеры ловко заломили ему руки, и повели в здание. На Суханове надеты спортивные брюки и шлепанцы, так его взяли из дома, не разрешив переодеться. Завели в тесную дежурку отдела.
- А-а, скандалист, - криво ухмыльнулся дежурный капитан, прищурившись, глядя на Суханова. - Что же ты скандалишь, сука?
- Не надо тыкать и оскорблять, - буркнул Виктор.
- Я те, бля, щас поговорю, интеллигент херов! - рыкнул капитан. - Выкладывай все из карманов!
Виктор достал из кармана зажигалку и пять рублей с мелочью.
- Все, больше ничего нет.
Старлей похлопал ладонями по одежде, удостоверившись, что у Суханова действительно больше ничего нет.
- Сажай, - махнул рукой капитан.
В дежурке перед обеденным перерывом толпились милиционеры. В сторону Виктора летели ехидные и обидные словечки, оскорбления. Он молчал, зная, что отвечать опасно.
- Пошли, - приказал старлей и подтолкнул Виктора в спину.
- Да не толкай, видишь, иду, - дернул плечом Виктор.
- Иди, пидар! - старлей снова с силой толкнул Виктора. - Вежливый какой, сука. Щас, ты у меня попляшешь.
- Сам ты, пидар! - вспыхнул на оскорбление Виктор.
- Я те, падла, сейчас дам! - рассвирепел старший лейтенант и, схватив Виктора, потащил к камере. - Саша, открывай стоячую.
Камеру открыли, и Виктор оказался внутри. Следом ворвался старший лейтенант и стал выкручивать Виктору руку, но тот вывернулся и оттолкнул милиционера.
- Посадил и вали отсюда. Чего надо? И вообще, прокурора давай.
- Ах, ты, падла, козел, я тебе сейчас дам прокурора. Саша, давай-ка наручники на него.
Два милиционера попытались надеть на Виктора наручники, но у них ничего не получалось. Из дежурки на помощь поспешили еще двое. Наручники на Суханова все же надели и стали бить. В небольшой камере тесно, но каждый из блюстителей порядка доставал до Виктора – кто кулаками, кто ногами.
- Бейте, суки! Думаете, испугали? Только и умеете, что кодлой одного бить, - рыча, огрызался Виктор.
Милиционеры еще немного «постарались» и, наконец, оставили Виктора в покое, сняв наручники.
- Ну, ты борз;й, - зло выговаривал один из милиционеров, сделав ударение на последнем слове. - Посидишь немного на бетоне - остынешь.
- Сами борзые, - с отдышкой ответил Виктор. – Закрывай, давай. Чего пугаешь? - и сел на корточки, прислонившись спиной к ребристой стене камеры.
Дверь камеры, лязгнув, закрылась. Наступило затишье. В дежурке слышались возбужденные голоса милиционеров, смех. Виктор посидел немного и улегся животом на бетонный пол. Все тело болело от побоев.
- Эй, б;рзый! - послышалось из дежурки. - Как твоя фамилия?
- Не знаешь что ли?
- Я спрашиваю, как фамилия?! – повысил голос дежурный.
- Суханов.
Часа через два дверь камеры открылась, и дежурный сказал Виктору:
- Иди за мной, там получше будет.
Суханова перевели в другую камеру с деревянными нарами. Милиционеры все еще были злы и возбуждены. Кто-то из них со злостью сказал:
- Слушай, борзый, будешь выступать - вообще все поотшибаем. Так отделаем – мама родная не узнает. В посадку выбросим, а к утру сам дойдешь. И концов не найдут. Понял?
Суханов промолчал, решив не напрашиваться на неприятности. Он слышал, случались и такие истории. В камере сидели еще двое. Познакомились, поговорили немного и стали укладываться спать. Все тело у Суханова болело, и он никак не мог задремать на ровных деревянных нарах.
- Мужики, курить есть у кого? - спросил Виктор.
Тот, который выглядел моложе, кивнул, достал сигаретку и прикурил. По очереди покурили и снова легли спать. Сон упорно не шел. В голову лезли невеселые навязчивые мысли, а на душе было гадостно от случившегося скандала. Виктор казнил себя за свою горячность, нервозность, и отчетливо понимал, что теперь разрыва в семье не избежать. Стало до того тошно, что захотелось взвыть. Десятый, сотый раз он проклинал себя за свою глупость... Наступило раскаяние. По;зднее, как видимо. Кряхтя от боли, Суханов встал, подошел к двери и постучал.
- Чего надо? - послышался голос дежурного.
- Пустите воды попить.
- Х ... тебе, - спокойно ответил дежурный. - Сиди, не подохнешь.
- Дайте же воды.
Дежурный молчал. Суханов тихо выругался и снова лег. Со злой усмешкой он вспоминал доблестные фильмы и книги о милиции. Думал о том, что кончится ночная смена, и выйдут они утречком, пройдут по улице честными правозащитниками российских граждан, соблюдающими законность и порядочность.
В соседних камерах начали проситься в туалет, пить. Дежурный стал выпускать по очереди. Дошла очередь и до камеры Суханова.
- Кто тут пить просился?
Суханов пошел к двери.
- А-а, ты. Иди, попей. Не уважаешь ты милицию.
Суханов попил тепловатой воды из-под крана, умылся и пошел в камеру.
- Меня когда отпустят? - спросил он.
- Тебя? Сиди парень.
- Это кого там отпустить?! - послышалось из дежурки.
- Суханов спрашивает.
- Я на тебя, б..., такую бумагу накатаю… нецензурная брань, сопротивление сотрудникам милиции. Пятнадцать суток сходу дадут и к бабке не ходи.
- Ни хера себе, - усмехнулся Суханов, - сами отдолбили, и на меня же еще бумагу.
- А что угодно напишем. Кому, думаешь, поверят?
- А-а, пишите что хотите, - махнул рукой Суханов и вошел в камеру.
- На тебя тут заява, Суханов. Баба твоя написала. Сутки тебе обеспечены. Так что отдыхай пока.
Виктор кое-как улегся на нарах, на него снова накатила непреодолимая тоска и беспомощность. Долгие годы его преследовал какой-то злой рок, толкая на ошибки самого, заставляя терпеть ошибки других. Заснуть никак не удавалось. То и дело кого-то выводили из камер, кого-то сажали, кого-то били, на кого-то орали... Материлась смена отборно, крепко, со вкусом, так же, как и била. Но за время пребывания Суханова в отделе, не все сотрудники были злобны, жестоки, не все упивались своей властью и вседозволенностью. Это наводило на размышление: почему же мы так озлобились, оболгались, доходя, порой, до скотского состояния? Почему погрязли в денежных нарывах, в пьянстве, в блуде? Не хотим этого замечать? Острой проблемой стоит финансовый вопрос, и из-за добывания денег люди не видят в себе людей, приходится лгать, изворачиваться, они плюют на мораль, загораживаясь от совести, обесцвечиваются. Глушат свое сознание водкой, уходя от действительности, ото лжи и уже почти не пытаются противостоять несправедливости. И получается: без денег ты - мразь, пьяный ты - скот. Ни веры, ни правды, ни любви. Не жизнь - рынок. Постепенная, но все убыстряющаяся деградация. Мы фальшивы. Знаем это, боимся и скрываем.
Суханов отвлекся от тягостных мыслей, переключив свое сознание на происходящее в отделе. В дежурке собирали деньги на выпивку и пиво к ужину.
- Бух;ть собрались, - сказал Володя, сосед по камере. - Им все можно. Беспредел. К крутым они хрен сунутся, только нас долбить могут.
Минут через десять в дежурке оживление, кого-то привезли.
- Подруга какая-то вроде, - тихо сказал Володя.
Скоро выяснилось, что «обезьянник» действительно пополнился женщиной и что подругу зовут Лена. Что-то там с мужем у нее произошло, кража какая-то, к тому же - наркоманка. Сначала она все время плакала, отпустить просила, то пить, то покурить. В конце концов, девушка всем надоела, и на нее перестали обращать внимание.
Ночью Лену стало рвать и прочее. Началась «ломка». Голосок у нее тонкий, жалобный. Стражи порядка жалели девушку: давали ей курить, чайку сладкого, немного поесть. Даже на нары дали что-то постелить и чем-то накрыться. Позже ей стало совсем худо – Ленка начала задыхаться, сердечко прихватило. Вызвали скорую. Врачи сделали укол – полегчало. В конце концов, поздней ночью, все устали и наступила относительная тишина. Виктор уснул, но часто просыпался от жары и тошноворотных безвыходных снов.
Раннее утро следующего дня. Задержанные - в ожидании своей участи, милиция - в ожидании смены. Вот и смена. Молодые, плечистые и крепкие милиционеры громко смеялись, обмениваясь мнениями по случаю того, как кого-то били: «Я ему, козлу, как у... Я его, суку... А я этому пидару...» Потом чей-то голос:
- Ах, бля, ну я ему сейчас устрою. Надолго запомнит.
«Это по мою душу», - с сожалением подумал Суханов. – «Сейчас снова бить станут».
- Слава, третью открой!
Дверь камеры открылась. Два капитана - один молодой, небольшого роста, другой - в возрасте, высокий и молодой старший лейтенант, видимо участковый.
- Этот что ли? - спросил старший лейтенант.
- Этот.
- Фамилия?
- Суханов.
- Ну-ка иди сюда, Суханов, – голосом, не обещающим ничего хорошего, приказал старший лейтенант.
Виктор вышел и сразу удар, еще один, еще… Он еле успевал напрягать мышцы, чтобы ослабить удары. Суханова грубо затолкали в дежурку.
- Зачем же это ты милицию обижаешь? – с ехидцей в голосе спросил старший лейтенант.
- Вас обидишь, как же, – поморщился Суханов.
Старлей с силой ударил кулаком в ребра. Виктор покачнулся, но устоял. Второй удар. Устоял. Сзади стояло что-то наподобие кресел с откидными сидениями, и Суханов пожалел, что сразу, после первого удара, не упал в них. Тогда второго удара можно было бы избежать.
- Садись, - зло бросил старлей, куда-то сходил и принес резиновую дубинку. То бишь ПР. - Ты чего здесь борзеешь, козел ё...?!
Удар дубинкой. Суханов сразу почувствовал, как на спине надулся кровавый рубец, еще удар – еще рубец. По спине, по ногам, по бокам... Как же ждал старший лейтенант, что Суханов запросит пощады. Виктор молчал. Милиционер замахнулся еще раз, но опустил дубинку и положил ее на стол. Экзекуция окончена. Формальности и камера. При входе в камеру Виктор спиной почувствовал наносимый удар, напрягся и во время, кулак угодил по почкам.
- Смотри, падла, не выступай больше, - добавил вслед сопровождающий.
Дверь камеры закрылась.
- Ну, че? - спросил сокамерник настороженно.
- Отдолбили, - поморщился Суханов. - Неловко повернулся и застонал: – Ребра, наверное, переломали, с-суки. Посмотри, что там?
Он снял рубаху.
- Ух, бля-а! - ухнул Володя и качнул головой. - Здорово они тебя.
- Чего там?
- Да вся спина синяя. Ты выйдешь, сразу на экспертизу иди.
- Хрен там, - морщась, ответил Виктор, одевая рубаху. - Сутки точно дадут, чтобы побои прошли. Теперь и спать нельзя будет.
- Тогда проси «скорую», – посоветовал сокамерник.
- Ты че-е, - ухмыльнулся Суханов, - вообще убьют, - и осторожно полез на нары. – Закури, – попросил он сокамерника. – У тебя осталось?
- Еще одна сигаретка есть. Сейчас покурим.
С трудом Суханов нашел место на своем теле, чтобы пристроить его на досчатых нарах. Вскоре отпустили Володю. Приходили новые люди, знакомились, было курить – курили, тихо переговаривались, обмениваясь новостями.
Суханов ждал, когда повезут на суд, но его почему-то все не везли. Но и бить больше не били. В камеру посадили Олега. Тот уже бывалый мужик. Попался на краже, и в данный момент находился под следствием. Наркоман. Его все насморк мучил.
- Как это ты в такую жару простыть умудрился? - спросил Суханов.
- Да не простыл я, «ломка» начинается, – пояснил Олег. – Отходняк. Сначала сопли, потом «ломать» и крутить будет, а потом проносит.
Весь день менялся контингент камеры. Появился тезка Суханова. Тому уже дали семь суток.
- В КПЗ вместе поедем, - сказал Суханов тезке. - Сейчас мне тоже сутки припаяют.
Но в суд Суханова повезли лишь к вечеру, в конце рабочего дня. То ли забыли о нем, то ли настолько некогда было. Как и предполагал Виктор, дали приличное количество суток. Административный арест. Виктор спросил дежурного, когда повезут в КПЗ.
- Завтра, - коротко ответил дежурный и добавил: - Не в КПЗ, а в спецприемник.
Виктор поморщился и подумал, что спать ночью будет тесно. В небольшой камере их было уже четверо, впритык на небольшие нары. В животе урчало, хотелось, есть, а в отделе не кормили. Но кое-чем все же удалось перекусить.
Ленка все хныкала, блевала, жаловалась, как вдруг к вечеру ей подсадили напарницу. И смех и грех. Подруга была пьяная, напористая, наглая с сотрудниками правопорядка. Сразу выяснилось, что зовут ее Ирка. Милицию она ругала на протяжении двух часов кряду. В камерах сначала все ржали, но потом Ирка стала надоедать. Ругала она милицию, на чем свет стоит. В ход шли все: матерщина, блатняк и жаргон. Дежурные с ловкостью отвечали настойчивой и упорной даме тем же и грозили, что пятнадцать суток она себе заработала на сто процентов. Но Ирка не унималась:
- Козлы, менты поганые, суки. Выпусти поссать!
- Посидишь, только пришла.
- Я сейчас здесь нассу.
- Да ссы, х… с тобой.
Потом Ирке все же кто-то дал покурить, и она успокоилась на некоторое время. Слышалась негромкая ее беседа с сокамерницей:
- Те че, плохо?
По-видимому, Ленка кивнула, и Ирка сразу потребовала:
- Откройте, суки, девке плохо! - но на них уже никто не обращал внимания.
- Били? - продолжала Ирка.
- Не-ет.
- Е...?
- Да нет.
- А то они это запросто. И покурить дадут, и выпить...
Олега начало «ломать». Его трясло, корежило, прихватывало сердце. Лежал он рядом с Сухановым. Олег то вставал, то метался, и Виктор не знал, как ему улечься, часто он поднимался и просто сидел. Так было легче избитому телу. Наконец и Олегу вызвали «скорую», вкатили какой-то укол, и тот на некоторое время успокоился. Виктор немного вздремнул. Вскоре снова все выдохлись и немного успокоились, но спокойствие длилось недолго. В камеру стало поступать пополнение. Набили семь человек. Все обливались потом от духоты. У двери камеры кочевряжился пьяный, которому кто-то время от времени бил морду за то, что мешал всем спать, пытаясь вклиниться на нары, к тому же был обосранный, и от него сильно разило дерьмом. В конце концов, все вместе настояли, и дежурный убрал его. «Ломало» Олега, скулила Лена, проснулась Ирка...
И снова думалось Суханову, в каком кошмаре живем мы. Несколько камер - маленький кошмар, а там, на воле – большой кошмар, но сходство одно - и здесь, и там, люди ненавидят друг друга. Мы не умеем любить, а пора бы научиться этому, мы не умеем верить - в этом наша беда. Семья ломается, если в ней нет единства, веры, если царит ложь и лицемерие. Общество ломается от того же. Нас корежит, как наркоманов, шатает и швыряет на землю, как пьяных, и не подняться никогда, если не научимся любить и верить.
СПЕЦПРИЕМНИК
Заключение
Вечером, Суханова, его тезку и Ирку, которой дали пятнадцать суток, увезли в спецприемник для отбывания административного ареста. Немного иное учреждение, но все те же люди в милицейской форме, которые так же, как и в отделе, делятся на обыкновенных сотрудников, выполняющих свои обязанности и на дерзких, озлобленных, чувствующих вседозволенность и безнаказанность. Даже в общении между собой – неуважение друг к другу, то же презрение. Вроде как по-дружески они «кроют» себя «педерастами», «козлами», «суками» и прочее, прочее...
По каким законам мы живем? По Божьим? Нет, конечно. По человеческим? Снова нет. Так по каким же? По законам подлости и беспредела. Россия во мгле, в пьяном угаре. Как-то в разговоре со священником Суханов сказал: «Бедная Россия...» На что священник ответил: «Нет, Россия не бедная. Просто здесь, как у плохой хозяйки – все есть, а приготовить не умеет». И мы, строя свою личную жизнь, в большинстве своем, плохие хозяева – все есть, а приготовить не умеем. То же тщеславие владеет нами, гордость самосознания, граничащего с умопомрачением. Закрылись в себе и никого не хотим пустить внутрь, даже близкого человека, потому что боимся, что он подскажет решение правильнее нашего собственного. Можно уйти от мужа, от жены, от любовника или любовницы, можно менять адреса и города, можно потерять совесть и стыд, можно лгать, лицемерить, предавать. Только от себя нельзя спрятаться. Никуда. От себя не уйти...