Тихое пение Мерит едва доносилось из-за слабо колебавшейся папирусной занавески на двери. Голос то испуганно замирал, то слегка вздрагивал, то грозно взмывал под своды глинобитного дома:
Она уплывет – та, что ходит во тьме,
А может, войдет незаметно…
Кто знает, что будет у ней на уме,
Ведь духи безумны, как ветры.
С лицом, что глядит и назад и вперед,
И нос ее слева и справа.
Пусть знает – напрасно, напрасно придет!
Тебя ни за что она не заберет!
Ведь мать твоя сильная нравом!
И боги твои за тебя постоят
(Отец твой сильнейших из них)
Она только зря поистратит свой яд!
Пусть духов целует своих!
Пусть духов целует своих!
Пусть духов целует своих!..
Тебя у меня она не отберет!
Не отберет!
Не отберет!..
Смешное, но решительное древнее заклинание каждую ночь звучало в их доме. Жена уверяла Пта, будто злые духи, «те, кто плывет лицом назад», пугаются ее пения. Будто бы они не придут поцелуем умертвить сына и унести его душу на запад, в райские «Поля Камыша». Пугаются, конечно! Его просто дрожь пробирает при прослушивании этих песенок. И всякий раз он едва сдерживается, чтобы не рассмеяться – так наивно верить в силу того, чего нет! И еще забавнее стращать невнятное нечто собственным малосильным могуществом.
Впрочем, его Сатепа странное существо. Маленькая и хрупкая, а воля у нее твердая, как… Нда, крепче меди здесь пока еще не ушли. Пока только с мрамором и можно сравнить. Воля у его пташки немереная. Только сверхпрочному сплаву уподобить. На этой земле и составляющих таких не найдено еще. Только его Сатепа. Мысли текли лениво и размеренно.
И да, ночи здесь жуткие. Мрак падает вниз, словно плотная черная ткань валится с неба. Даже вязкие какие-то ночи. Немудрено – влажность слегка повышается, вот и «увязаешь». На севере совсем по-другому. Там, куда недавно ушел Ард со своими яриями, ночи бывают светлыми, как раннее утро. Там нет пронзительного пекла, много растительности и живности. Но… Пта поморщился. Там все непривычно для плейонас. Консерватизм в печенках сидит! О, великий Га, как мы закоснели в собственных привычках... Удивительно еще, что сумели приспособиться здесь.
Арду повезло. В экспедиции, устроенной Гором на предмет ознакомления с планетой, встретили странное племя высоких светловолосых людей, которые звали себя «ярыми» или «ариями». Они шли на север, «туда, где дичь и рай», в густую зелень лесов, в разливы рек и ручейков. Крепкие, в веревках мышц по всему телу мужчины и голубоглазые женщины со светлыми волосами, заплетенными в косы. Ардова Яра укладывала косу короной вокруг головы, приветливо улыбалась милому и хмурилась, когда видела чужих мужчин. Чистая, как лунный свет, с розово-белой кожей и свежее пахнущая чистотой после купания в реке, она прекрасно подходила светлоликому голубоглазому красавцу Арду, называя его Родом. Пта поймал себя на том, что завидует товарищу. Женщина, с которой тот остался, так прекрасна! Она обязана носить в этом мире звание богини – не меньше! И Ард улучшит генетику племени, сделает его мудрее и боеспособнее окружающих, защитит свою богиню и будущих детей от тьмы врагов. Если у него получится с ней. Должно получиться, Изида научила его и снабдила аппаратурой. Ведь там нет этой проклятой тьмы!
Тьмы… Все же она окружает их повсюду. Возможно, оттого и бесится Сех, что ночные «духи», как называют их местные, раскачали его нервную систему. Этот вязкий мрак доконает кого угодно.
– Милый, ты здесь? – Сатепа вошла неслышно, как та, что ходит лицом назад. О, Га! Он, кажется, скоро тоже начнет верить во всю эту чепуху. С кем поведешься…
– Ты снова сидишь без света в ночи? – Пта растянул губы в улыбке и отрицательно покачал головой, привлекая разгоряченное тело к себе. – Она совсем не пугает тебя? О, мой бог! Как ты велик и могуч!
– А как ты, драгоценное создание, умеешь в нескольких словах утешить – просто волшебница! – Усадил ее себе на колени и уткнулся лицом в пахнущие розовым маслом и еще чем-то неуловимо притягательным волосы. Вся она, такая родная, теплая и хрупкая в его руках – всякий раз он там, внутри себя, боялся случайно сломать ей что-нибудь, заключая в объятия. Она доверчиво льнула, гладила его плечи, руки, слегка касалась губами лица…
– Дети спят, мой бог, не беспокойся. – Она еще утешает его! Волна безудержной нежности захлестнула его целиком, он утонул, провалился в ощущения, как в сладостные воды Нила. Торопливо и порывисто пил ее дыхание, искал и наслаждался знакомыми округлостями и впадинами фигуры. Трепещущей рукой нащупал дурманящую влагу внутри и застонал, разрастаясь и наливаясь силой и мощью в недрах ее упругой промежности.
Очнулся на теплой земле, у пруда. Мерит тихонько смеялась рядом, запустив руку в воду и брызгая на него. Они лежали, почти не видя друг друга во мраке ночи, и оттого происходящее будоражило еще больше. Пта потянулся рукой и нащупал ладонью твердый бугорок на упругом мячике груди. Он почти не шевелился, вслушиваясь рукой в затихающие удары ее сердца. От нее растекался непередаваемый аромат возбужденного женского тела.
– Ты делаешь меня совсем безумной, – пожаловалась она в самое ухо. – И плодородной, любимый. Так я снова принесу тебе в скорости потомство. Я уже чувствую, как что-то начинает расти во мне…
Это известие словно подбросило его над поверхностью. И «что-то» начало в ответ расти у него.
– Рядом с тобой, сумасшедшая моя пташка, – срывающимся шепотом проговорил он, – я делаюсь таким же безумцем. – Близко-близко сверкнули ее глаза, закатывающиеся в истоме. Он снова погрузился в благоуханное лоно и потерялся там. О, если б можно было остаться так надолго!..