В начале было море

               


                В начале было море


   Трава, растущая вокруг дома, утаивает разные вещи, обыкновенно именуемые мусором, к которому лучше не прикасаться, если не хочешь навлечь на себя родительский гнев. Но сейчас, когда за тобой никто не при- (-под-) сматривает , стало быть, не может тебя унизить, ты можешь свободно предаваться увлекательным поискам, не опасаясь за свое человеческое достоинство. Всякая вещь на что-нибудь, да сгодится, стоит только ей оказаться в твоих руках – руках воина и художника. Кто ты сегодня? Умный человек, увидев орлиное перо в твоих волосах (перо,  с риском для жизни  добытое в зоопарке), сразу поймет, кто ты. Но смутит его выражение лица твоего – всепонимающее и чуть печальное, как у того, кого целует Иуда на глянцевой странице тяжелого фолианта «Искусство». Черт его знает, что там у них стряслось, и почему твое сердце стало тяжелым, как тот фолиант.
   Лучшее, что ты можешь теперь найти, - это осколок бутылочного стекла, темно-зеленый, сквозь который мир видится грозовым, суровым и – праздничным. Нужно вырыть ямку  в укромном месте, положить в нее кусочек фольги, цветок жимолости или ромашку, все это хозяйство осторожно придавить стеклом и засыпать землей. Когда-нибудь – после обеда, после боя – ты вернешься сюда раскапывать свой «секрет» – и чудесный зеленый глаз воззрится на тебя из земли. И ты, причастный тайне, скажешь: это хорошо, это сделано не мной, это было всегда.

   Но в начале было море. Темно-зеленое, как бутылочное стекло,
иссиня-черное, как твои волосы. Розоватая жимолость пены, смуглый песок, и воздух – как газированная вода, которой всегда так хочется. Море начинается там, где кончается берег. Море не кончается нигде. То есть, оно бесконечно, если плыть все дальше от берега. То есть, оно все же не бесконечно, раз есть берег.
   Ты, презренный, не умеющий плавать, можешь сколько душе угодно бегать взад-вперед по берегу, размышляя о бесконечности. Ты не то, что она. Пена мертвых русалок щекочет тебе щиколотки. Какой прок от того, что ты метко метаешь ножи и можешь взобраться на самое гладкое дерево? Зашвырни свою финку хоть за горизонт – сам-то ты останешься здесь, как ни метайся.
   Черно-белая репродукция «Рождения Венеры», заботливо раскрашенная цветными карандашами. Только волосы собраны в пучок на затылке, а на теле – зеленые ситцевые треугольники. Ничего особенного. Мама идет купаться. А потом мы будем лепить жирафов, кошек и всякую всячину, но эта всякая всячина, вывалянная в песке и тающая на солнце, быстро превратится в груду омерзительных пластилиновых останков. Ожерелье из ракушек, похожих на крохотные трубочки с кремом, должно меня как-то утешить, и я утешаюсь, потому что это вовсе не ракушки, а клыки диких зверей, добытых мной на охоте. Преисполнившись отваги и гордости, я шествую по пляжу походкой хищной кошки (что не так-то просто на рыхлом песке), и если ко мне пристают какие-нибудь дети со своими глупостями, я молча обдаю их холодным презрением, как подобает охотнику и воину, много повидавшему на своем веку. А что видели они кроме решетки детского сада?

   Земля, будучи плоской, все-таки круглая. Она крутится вокруг солнца, которое крутится вокруг другого солнца, которое… Вокруг чего, в конечном счете, все это крутится? Это невозможно себе представить. Это вызывает ужас. Ты такой маленький, жалкий и беспомощный, тебя поймают и высушат, как ты поймал и высушил краба (ну и вонища от этого краба, будь он неладен!).
- Мама!
- Спи, заяц.
- Я боюсь.
- Кого?
   Ну как я могу ей признаться, что боюсь бес-ко-неч-ности?Она же меня засмеет!
- Я боюсь Бабу-Ягу.
- Не бойся. Баба-Яга – плод воображения.
- Что же, разве она – фрукт?
   Мама смеется белой голубизной зубов, я – всем рвущимся наружу страхом. Утробно хохочут лягушки в заброшенном котловане за окном, еженощно они там хохочут, кишмя киша.
   Я тычу пальцем:
   - Настоящая квакофония!
   На утесе горючем растет одинокое дерево. Это дерево воображения. Листья у него – как крылья бабочек «павлиний глаз». Когда дерево зацветает, оно поет и смеется, а когда созревают плоды, они бывают похожи на ананасы и на древних ящеров, только маленьких и очень задумчивых…

   Мама дремлет на деревянном лежаке, прикрыв лицо платком. Самое время куда-нибудь улизнуть. Такой длинный-предлинный пляж, и кругом люди и люди, а тебе совершенно необходимо исполнить священные танцы. Дело это серьезное. Требуются одиночество и сосредоточенность. Но пока ты бежишь вдоль воды, невозможно устоять перед соблазном плюхнуться в нее, схватить пучок водорослей или медузу, издавая победные вопли.
  Наконец, найдено подходящее место, как бы нарочно отгороженное камнями и кустарником. Можно начинать. Чувство восторга и беспокойства, словно сделал что-то запретное и сейчас тебе за это влетит. Но ты начинаешь. Сперва медленно, ритмично притопывая, потом чуть быстрее, воздевая руки, прыгая с ноги на ногу, и вот уже ты крутишься, приходя в неистовство, перекатывая голову с плеча на плечо, распевая во все горло на одному тебе известном языке.
- Поплывем?
   Синие глаза – в глаза. Плечи струятся. Черные кудри – россыпи бриллиантов.
- Я не умею.
- Не нужно уметь. Плыви себе, да и все. Доверься воде.
- Но я же не рыба. И не надувной матрас.
- Там разберемся.
- Но я могу утонуть!
- Когда ты лазаешь по деревьям, разве ты боишься упасть?
- Нет. А откуда ты знаешь, что…
- Ну, вот видишь!
   И тут ты действительно видишь, что вокруг тебя – море, сколько хватает глаз, а ты плывешь легко и естественно, без усилий, и вода пружинит под животом, препятствуя погружению, а твой новый знакомый, кажется, порхает над волнами, как удивительная бабочка. И можно кувыркаться, нырять, а то и просто лежать на спине, бороться и брызгаться. И разве могло быть иначе?
- Вот здорово!
- Пора возвращаться. Тебя хватились.
   Возвращение оказалось трудным. Руки устали, правую ногу то и дело сводило.
   - Море не хочет нас отпускать. Оно всегда ревнует к суше. Э! Глянь-ка! Спасательный катер. Верно, за тобой. Придется нам распрощаться. Увидимся!
   То ли усталость, то ли палящее солнце сыграли с тобой шутку, только когда твой приятель нырнул в сторону открытого моря, тебе показалось, что не человеческие пятки мелькнули перед твоими глазами, а самый настоящий дельфиний хвост…

   В белом здании пансионата, где мы обитали с мамой, имелось два входа, украшенных ажурной решеткой. Решетку густо увивали виноградные лозы, и в листьях тяжело наливались синеватые гроздья, придымленные зноем. Ягоды походили на женские глаза с поволокой, и они жмурились, подмигивали, манили и блазнили. Так хотелось сорвать хоть одну синеватую кисть, почувствовать ее тяжесть в ладони!
   Каждое утро, когда мы отправлялись на пляж, у подъезда нас встречала полная женщина в белом халате, перекидывалась с мамой парой веселых и бессмысленных фраз, сладко мне подсюсюкивала. Она, эта женщина, была здесь хозяйкой, и в ее ведении, разумеется, находились и соблазнительно подмигивающие райские плоды. Но нечего было и думать о том, чтобы попросить их у нее: слишком  велика была вероятность унизительного отказа.
   Но вот наступил день нашего отъезда. Мы вышли во двор пансионата – мама с чемоданом, я с нетяжелой сумкой,- и, конечно, встретили все ту же полную женщину, хозяйку райских плодов.
- Хорошо отдохнули? Ну и ладушки. Приезжайте на будущий год. А тебе, маленький, на-ка подарочек.
  И – о боги! – она сорвала большую наливную кисть и протянула ее мне. Какой дивный аромат источала эта глазастая гроздь! Какую сладкую тяжесть ощутила моя ладонь! Мама предложила положить виноград в сумку, но я так и несла его до самого поезда.
   В вагоне мы с мамой «разъели» этот дивный плод. Он оказался нестерпимо кислым, кожура ягод была резиновой и не прожевывалась, а горчащие косточки застревали между зубов.

   Я смотрела в окно на тех, кто оставался в раю загорать и купаться, перебирая одну за другой завитые ракушки на нитке.
- Мама, а боги существуют?
- А почему ты спрашиваешь?
- Чтобы знать.
- Этого нельзя знать.
   Что за морока с этими взрослыми! Они знают массу бесполезных вещей, а главное их даже не очень-то интересуют. Но я-то знаю: боги существуют. И то синеглазое кудрявое существо с дельфиним хвостом вместо ног было, конечно же, морским божеством.
- Увидимся! – мне показалось, я слышу его голос сквозь стук колес…

1992

Опубликовано: "День и ночь" №3-4, 2006 (Красноярск), "Русский журнал в Атланте" №49, 2010 (США)