Гибель М-72

Станислав Сахончик
               
               



     Ледокол  «Илья Муромец»,на котором я служил судовым врачом, после короткого ремонта в Славянке ,уже  месяц   отстаивался  в дальнем углу  бухты Малый Улисс.  Было лето, льдов в  ближайшем обозримом  будущем не предвиделось, и экипаж был частично в отпусках ,а частично изображал кипучую трудовую деятельность на борту.
       Я к тому времени  проплавал уже  целых четыре месяца  и   капитан  приказал мне готовиться к получению допуска на несение стояночной вахты в качестве вахтенного помощника.
      Обложившись    затрепанными   книжками   с     романтическими    названиями     типа
«КУ-57», «РБЗЖ-НК» и «ТТХ ледоколов  типа «Василий Прончищев»* с кипой всяческих  инструкций и наставлений  , я   сутками не вылезал из каюты, либо бродил по коридорам,  отлавливая штурманов и механиков для разъяснения  непонятных терминов, не имеющих ничего общего с анатомией. Они отлавливались весьма неохотно, кто-то отсылал меня к первоисточникам, кто-то и просто «посылал».
     Сонная  судовая жизнь   неожиданно была прервана  приказом  на следующий день выходить для  транспортировки грузов в бухту Стрелок. Строго говоря, ледокол не предназначен  для перевозки грузов  по чистой воде в силу своих конструктивных особенностей . Утюгообразный   корпус с высокими надстройками и яйцевидным днищем
был  подвержен бортовой качке  даже в спокойной бухте, а уж при  выходе на открытую воду  при хорошей волне ледокол  начинал   судорожно болтаться  и крениться во всех  направлениях, так что все кто был в рубке  обязательно пристегивались ремнями, а все, что не было вовремя раскреплено  летало по отсекам и каютам, имитируя броуновское движение молекул.. Лично я ,пару раз вылетев из койки, усвоил  эту истину накрепко.
    Утром к трапу подошел  автобатовский  грузовик, с него выгрузили штук 20 разнокалиберных ящиков, раскрепив их на верхней палубе и закрыв брезентом. За по- грузкой  исподтишка следил бригадный «особист», что уже само по себе было явлением  крайне редким и потому загадочным. Уже после отхода радист принес штормовое предупреждение, однако капитан и старпом ,странно переглянувшись, в один голос сказали : « Ни  хрена, успеем…! Видимо у отцов-командиров были на этот счет какие-то свои особые соображения.
       Выйдя за мыс Скрыплева,  ледокол начал сразу брыкаться, а где-то на полпути ,когда  нас застиг приличный (балла на четыре) штормик ,  « Илья Муромец» сразу активно замахал  мачтами   и начал энергично крениться  в бортовой качке градусов до 20.,после чего за борт вылетел один из ящиков Все эти события  вызвали неадекватно бурную радость на мостике , сей факт был торжественно занесен старпомом в судовой журнал и народ, радостно потирая руки, разбежался по каютам. Все с воодушевлением что-то писали и печатали. Я ,единственный не посвященный  в эти премудрости, оставался  в недоумении, которое  вскоре развеял капитан.
       Ларчик открывался просто. Лет десять на шее у бригадного особого отдела висел мотоцикл «М-72»,положенный им по штату. Он смирно стоял в каком-то сарае и никто на нем отродясь никуда не ездил, ибо морской офицер, едущий в полной форме  на мотоцикле смотрится  не менее эффектно, чем собака  верхом на заборе. Разумеется его потихоньку разворовали ,оставив лишь ржавую раму с колесами, что выяснилось совершенно случайно при  передаче склада.
         Приближалась инспекторская проверка части с непременными  соответствующими  оргвыводами  и особисты ,тщательно разработав операцию и напустив секретности, единодушно приговорили останки мотоцикла  к  «высшей мере».     В награду за это капитану  пообещали закрыть глаза на  акты списания всего барахла, которое годами числилось на  судне , не будучи «в  фактическом  наличии».



   Мы блестяще  исполнили приговор. Мотоцикл  в ящике случайно и бесследно канул в морскую пучину, унося с собой все проблемы. Погиб, что называется  смертью храбрых на боевом посту, т.е «.был смыт за борт при транспортировке в ВМБ Стрелок  во время шторма, в результате халатности  матроса – практиканта  Пизюкова В.П.», что и было подтверждено соответствующей записью в судовом журнале. 
    В результате шторм нанес судовому  имуществу   виртуальный урон, сопоставимый  по эффективности с  действием  цунами на Курильские острова. В частности ,за борт было «унесено штормовым ветром»  два штурманских полущубка , легководолазный костюм, несколько рулонов штурманских карт, две штурманских линейки, два бинокля ,вдобавок вдребезги разбило секстант. Попутно было «разбито» три четверти тарелок  и кружек в кают-компании  и столовой команды. В  « затопленной»  провизионке в негодность  было приведено  два мешка сахара и  несколько ящиков тушенки и сгущенки (съеденных  ночной вахтой за полгода) 
     Судя по актам механиков ,в машинном отделении и кладовых штормом был произведен  настоящий погром, было « утоплено и разбито»  с  полтонны всякого  железного хлама, включая ломы с пожарных щитов. Радисты списали две дефицитные лампы ГУ-74, а в шифровальной каюте неожиданно «разбилась» десятилитровая бутыль со спиртом, числящаяся за старпомом.          
      Единственным реально пострадавшим лицом оказался  боцман, у  которого сорвались с креплений  и разлились  неплотно завинченные два огнетушителя с  недавно заведенной бражкой . Все остальные судовые  начальники  ходили именинниками, поскольку легально списать такую кучу имущества было практически невозможно. Кстати  с парохода  тогда никто ничего не унес,  у нас это не было принято.Это был наш  общий дом., и мы все на судно только приносили.
      Я тоже попытался  было « под  шумок» списать  пару шприцов и кружку Эсмарха, пропавшую месяц назад во время ремонта, однако был высмеян капитаном, который сказал, что еще ни разу не  видел, чтобы кто-то в шторм ставил клизмы, и ехидно поинтересовался ,как я себе это представляю. Я представил  и понял ,что это  не мой случай. Злосчастная кружка  «висела» на мне еще полгода. До следующего шторма.

* « Корабельный Устав», «Руководство по борьбе за живучесть надводных кораблей»,  « Тактико-технические характеристики…»