Мы вышли ночью, сон не в руку
(о этот сон! о нем потом),
лишь кот отчаянно мяукал,
забившись где-то в переулке
под можжевеловым кустом,
и в темноте без провожатых,
как будто капли на стекле,
прозрачнооки и поддаты,
мы медленно ползли куда-то
по неизведанной земле.
Нас было пять, а может – восемь
(пять – это пальцев на руке),
горели звезды вдалеке,
подкрадывалась тихо осень,
а мы беспечно, налегке,
оставив всех, кого любили,
на эти сколько-то минут
в надежде, что не упрекнут,
когда вернемся, или – или
(упреки – как дамоклов кнут),
так и дошли до перекрестка,
где светофорные глаза
в глаза глядели слишком жестко,
как на обкуренных подростков
и как ногой по тормозам.
Была хорошая прогулка,
пора домой – и ничего,
что сердце бьется как-то гулко
и сзади вместо переулка
одно сплошное статус кво,
ведь все пути ведут обратно,
и ви шел гоу эназе вэй,
и чем длиннее, тем приятней
(я о дороге, вам понятно?)
и чем приятней, тем длинней.
Направо – с песней во всю глотку,
налево – тоже как в стихах,
и прямо – клоунской походкой
за незадачливой красоткой,
всех оставляя в дураках.
И с каждым новым поворотом
все меньше оставалось нас;
чем продолжительней экстаз,
тем безнадежнее остроты
и тем стремительней рассказ.
Все та же ночь, устали ноги,
как долог недалекий путь,
еще чуть-чуть, еще немного,
а там, глядишь, – привет от Бога
и можно будет отдохнуть.
Всегда вперед, а как иначе –
причинно-следственность творя,
тайком надеясь на удачу
(а неудачник громко плачет)
или хотя бы, что не зря
все эти темные аллеи,
невозвращенные долги,
переводные Лорелеи,
что всех румяней и белее,
и позабытые враги.
Тик-так транзит мирская слава,
давно пора умерить пыл,
но жизнь безмерно кучерява,
а ночь нежна, как Соткилава
(а сон? что сон? о чем вы, право?
наверно, это он и был)