Первой нашей собакой уже во взрослой самостоятельной жизни стала породистая кавказская овчарка. Могучая и коренастая в зрелом возрасте, с длинной, но не лохматой светло-коричневой шерстью, она появилась у нас по случаю, трёхмесячным мягким лохматым щенком. Она и жила то у нас пушистой овечкой. До поры-до времени. Назвали её Аза.
Впервые она проявила себя через полтора года. Мы загоняли с пастбища своё стадо из нескольких коров и Шурика. Ласковые в детстве, быки к трём годам обретают важность и спокойствие вожака, и если повезёт, становятся способными помощниками. Регулярно обходя рогатых жён, бдительно ведут подсчёт, и не поздоровится той, что вздумает проявить самостоятельность и отлучиться с пастбища пусть даже в недалёкую прохладу леса. Ещё пуще рассердит супруга, если пропажа выяснится уже на домашнем дворе. Подняв хвост, и трубя на всю округу, бросится он на поиски сокровища. Тут и без рогов может не обойтись. Именно таким и был наш Шурик.
В тот день старая собачья цепь, сторожившая не одно десятилетие, уже с обеда непрестанно беспокоила Азу тревожными искорками. От колечка к колечку, от одного двора к другому передают они печальные истории. О том, как мало кто отваживается держать быков старше трёх лет. В один, совершенно не предсказуемый момент щелкает где-то между рогами микровыключатель, рассоединяющий схему, с аксиомой о приоритете человека. Вместо этого глаза великана зажигаются пожаром битвы и непокорности.
Что-то похожее произошло в тот день с нашим Шуриком, водимого прежде на шнурочке. А он доверчиво благодарил огромной рыжей головой, придавливая плечо, когда ему почёсывали за ухом. В миг не стало ласкового смышленого телка с мокрым носиком. «Ну что, человек, может быть, пришла пора разобраться, кто из нас ниже ростом?» спрашивал его холодный взгляд. Горячие струи пара, разрывая ноздри, уже рассылали во все стороны гонцов-одуванчиков с вестью о рождении нового вожака. Коровы с любопытством ожидали развязки.
Поднимаемая могучим копытом разъярённого исполина земля разогнала закудахтавших кур, накручивая и без того тревожную ситуацию. Любая случайность, вроде пролетевшей мимо птички, могла превратить её в трагедию, которые не раз случались на крестьянских дворах. Атака неповоротливого с виду животного происходит обманно неторопливо. Наклонив голову почти до земли, он мелкой рысью приближается к жертве, а та, защищаясь, инстинктивно пытается упереться руками быку в холку, неосмотрительно пропуская голову-молот под себя. И вот тут-то страшная катапульта в пах подкидывает несчастного вверх. А дальше… Дальше уже только страх. Страх, раздирающий зрачки безумной надеждой. А в них полыхают пламенем огромные глаза дикой туши, закрывающие небо. И удары. Атомные удары каменного черепа вбивают и вбивают в землю то, что ещё очень хочет жить, а страстный, взбрыкивающий танец истязает, рвёт и дырявит, перемалывая эти остатки, словно пустые бутылки в холщёвом мешке...
Мгновенно оценив ситуацию безошибочным звериным чутьём, Аза всей своей собачьей верностью, превратившись в стальной рычаг, рванулась в могучем извороте так, что старая мудрая цепь, не выдержав, а может быть просто вовремя разжав железные кольца, выпустила её уже во взрослую жизнь на выручку к тем, кто навсегда, и не смотря ни на что, останется для собаки иконой и другом.
Завидев её, Шурик весело вздёрнул шеей, предвкушая потеху. И тут же молнией без промаха сверкнуло заднее копыто, перевернув взвизгнувшую бедолагу в воздухе. Сердце замерло. Но нет! Вырвавшийся вопль ещё до падения перерос в хриплый от негодования рык, и едва коснувшись земли, Аза пружиной выстрелила точно в нагулянную сочную мякоть открытого по неопытности горла. Бычий рёв пронзил округу и нас, оцепеневших от страха и прижавшихся друг к дружке, боящихся шелохнуться, в то время, как две груды мышц, намертво сцеплённые собачьими клыками вздыбливая и извиваясь, круша и бороня, как смерч кружили вокруг нас, окутывая темью, и осыпая мелкими камнями вперемешку со щепками от разбиваемого загона. Только чудо оберегало нас от смертельного столкновения.
Всё стихло внезапно. Слышалось только усталое победное рычание, прерываемое тяжёлым дыханием собаки. Пыль незаметно рассеивалась, проявляя, как чёрно-белая фотобумага следы побоища за право называться первым на своей территории с правом впредь и навсегда вершить порядок и иметь беспрекословное подчинение каждой дворовой твари. Как в обратном фильме, бык, озираясь, и всё ещё воинственно помахивая окровавленной шеей, недовольно пыхтя, пятился в остатки ветхого дощатого сарая, вздыбливая непримиримо копытом покрасневшую местами пыль. Но всё уже встало на свои места. Он всё понял. Коровы теперь уже совсем ненасмешливо озирались из-за угла, куры испуганно молчали, присев на землю там, где застало их битва. А в центре всё чётче проявлялся усталый, но уже по-хозяйски широко расставившей лапы гордый профиль отважной спасительницы.
Шурика заштопал ветеринар, скотинка со временем успокоилась, а слабую человеческую душонку из-под тешка согревала самодовольная мыслишка о верном друге, поселившемся на нашем дворе. Друга, который уже никогда не будет слышать бряцания теперь уже совсем для неё не подходящей, хоть и мудрой цепи.
Проносились тревожные 90-е с чередовавшимися один за другим непрошенными гостями. И опять наша стражница работала по серьёзному, оставляя несмываемые метки на не званых «озорниках», оберегая наш покой и распространяя по округе о себе славу. Годы спешили прочь. Заботы попеременно менялись маленькими радостями, называемыми счастьем. ... Мы живём по своим часам, собаки живут быстрее. Аза радовала нас 14 счастливых лет...
Что же до старой мудрой цепи, так она бережно была отремонтирована и тщательно отдраена. Ей предоставлены заслуженный отдых и забота. Но, как и большинство пенсионеров старой закалки, она по мере сил участвует в нашей жизни, украшая веранду, предавая красок крестьянскому убранству. А по вечерам назвякивает всем желающим сказки и были безупречного служаки.