Записки ученого мастера. Константинов

      
   Очерк, повествующий о жизненном переломе преподавателей и сотрудников советской Высшей школы при переходе из Социализма В Капитализм.


 
               
                Константинов.

     Средина восьмидесятых годов двадцатого века. СССР.  Европейская часть – средняя полоса. Небольшой провинциальный с развитой промышленностью город на двести тысяч жителей. В  городе единственное высшее учебное заведение - Технологическом институт.  Главный персонаж  повествования занимает  в нем  должность доцента по кафедре Технология металлов. Зовут его   Юрий  Николаевич Константинов. Мужчина около сорока лет, рост примерно  сто семьдесят   сантиметров, серые глаза, прямой тонкий нос,  лицо худощавое, не узкое и не широкое, глаза не западают и не выпячиваются,  губы средние и чуть приподнятые в уголках, темно-русые  волосы  гладко расчесанные ( как только что из парикмахерской)... И все  прочее -  ниже его аккуратной  головки -  казалось  безупречным: прямая  спина , чистый на-глаженный костюмчик, галстук, светлая рубашка (обычно белая),  начищенные ботинки… Стоит ли   продолжать дальше?   Остальные детали его внешности  будут столь же  пристойны  и правильны. Однако, идеалов не бывает, и Константинов, как сын человеческий,  им не являлся. В суммарном  его об-лике, при всей  рафинированной детализации,  чувствовалось  что-то неестественное. Это не  бросалось в глаза, но ощущалось .  Наблюдательный чело-век отметил бы сходство Константинова с  манекеном. Да, тем самым, которого   выставляют  в  витрины магазинов для рекламы  одежды.
     На  манекен он смахивал  не только внешне. Вся его манера поведения: разговоры, отношение к своим служебным обязанностям ....  –  все   носило бутафорский налет. Вроде,  правильно говорит, но чувствуется , что  поверхностно.  К студентам строго относится, но требует знаний на механическом уровне,   не предполагающем  ответы на вопросы: почему именно? Ратует за дисциплину и порядок, но  может оставить проводить за себя лабораторные работы учебного мастера, а сам, с полным сознанием  правоты, отправиться в баню. – Не пропускать же традиционный  моцион из-за вдруг  возникшей   «лабораторки»?! Конечно,  в отношении нашего доцента и  речи не было ни о куреве, ни об употреблении спиртного в излишествах, что, увы,  наблюдалось  среди его  коллег. 
     Нужно признать, что перечисленные особенности  Юрия Николаевича ,  конечно же, не носили  заметной  негативной окраски. У любого  человечка  можно, что называется, накопать и более того, за что некоторые рьяные критики человеческой натуры ухватятся со злорадным удовольствием. В целом наш доцент был на хорошем счету и катался, «как сыр в масле» в ощущении собственной значимости. Со всеми  -  вежлив, улыбчив... Но, упаси Боже, ес-ли выходила ситуация, предполагающая  что-либо  у кого-нибудь попросить. Ну, например, сходить на стороннее предприятие в поиске  нужного инструментария для учебного процесса....  Так поступали многие из преподавателей. Но,  Константинов  считал это ниже своего достоинства - оказывался  категорически и объяснял сие тем, что лимит на подобные действия  уже исчерпал при защите кандидатской диссертации. История была действительна «из ряда вон» -  по-своему весьма драматическая,  и она заслуживает того, чтобы остановиться на ней подробнее, и  дополнительно изложить цепь событий, которые ей предшествовали.
     Был когда-то Юрий Николаевич преуспевающим учеником небольшого поселка километрах в сорока от города,  затем  стал заурядным студентом   Технологического  института.  На последних  двух курсах прибавил,  конечно, но предыдущие троечки не позволили ему отличится, как некоторым,  красным дипломом. С виду крепкий стройный парнишка по каким-то причинам  в армию не попал. Отправился по распределению работать по специальности  в литейный цех. Что там и как -  история умалчивает. Вроде, ничего  - справлялся. Однако, его натура  требовала большего, нежели суетливое выполнение  плана в  искрящейся  дымящейся и кислой  атмосфере заготовительного  производства.
А тут случай подвернулся: на родной кафедре в связи с увеличением студенческих групп ( Советской Родине  нужны были кадры) появились вакансии учебно-вспомогательного персонала.  Прослышав про это,  Юра, так тогда его  звали,  не задумываясь,  променял «литейку» на место старшего лаборанта. А что? Молодец! Работа, как говорится, « не бей лежачего»   и почти с тем же окладом. Месячный отпуск всегда летом, и еще месяца три почти полного  безделья  во время  каникул,  производственной практики и ежегодной  студенческой помощи   сельскому хозяйству. Да, студентов тогда  - в сентябре -  снимали  с занятий и посылали помогать совхозам и колхозам убирать урожай.
     Другой бы от вольного житья и пустился «во все тяжкие»: строил бы себе дачу, рыбалки - охоты, винцо потягивал бы ближе к вечеру, да и с утра  можно было, но аккуратно... Нет, Юрка пришел на кафедру не баклуши бить, а Науку делать и добиться  места доцента. Канули в лету  те годочки, а нет - да и вспомнишь – оценишь  хлебное  местечко  вузовского преподавателя. Часов восемьдесят – девяносто в месяц аудиторных занятий, из которых  про-центов десять – пятнадцать  лекции, а так все больше лабораторные работы, по две пары подряд  (пара – два учебных часа). Но, при правильной поста-новке дела, вместо положенных двух пар студенты всегда управлялись с «лабой» и за пару. По курсовым заданиям и проектам назначались консультации, которые  расписывались по нескольку часов на каждого учащегося. Рационально ли? Не лучше  ли консультировать всех скопом?!  Разве какой  отличник упрется и отвлечет лишнее время, а прочие  - середнячки  покладисты и сметливы - всегда им все ясно. Конечно, это только до  сдачи задания, но на то они и троечники, чтобы не  все знать. Обычное дело. Таким образом,   планируемую  аудиторную нагрузку доцента, можно было смело делить по-полам, чтобы получить фактическое время пребывания  его  в стенах института: примерно, через день и  всего по нескольку часов. Оклад  у оного составлял  триста двадцать рублей в месяц плюс возможность дополнительного приработка при выполнении  научно-исследовательских работ, которые  все-гда успешно проводились вкупе с промышленными предприятиями. А заводам деньги на указанные работы выделяло государство специальной статьей, и своевольно «научные» суммы расходовать было нельзя – только на исследования. Причем, последние  должны были проводить  сторонние организации, в том числе и  вузы. Предприятия, которые активно не занимались  научными изысканиями,  критиковались, что в советское время было весомо – руководитель мог заработать партийное взыскание. – Не дай Бог. Так  тогда  не говорили, но все подразумевали именно это. Два - три подобных инцидента и прощай карьера.  Поэтому заводские начальнички охотно заключали самые разнообразные  договора  и  к результатам  исследований относились разумно: не всё сразу - наука дело тонкое – отрицательный результат  тоже весьма ценен.  В целом у доцента  выходило рублей четыреста в месяц. Для справки, работяга в литейном цехе (где всегда платили по максимуму, можно сказать,  за каторжную работу)  получал чуть более двухсот, а средний зара-боток по стране колебался в районе ста двадцати – ста пятидесяти.  Так что работенка у  вузовского преподавателя  была  весьма, однако. Добавьте сюда двухмесячный летний отпуск и почти  полную  бесконтрольность. Ну,  проверять разок – другой,  лет за пять. Так об этом успеют предупредить, сами же проверяющие.  Любой, поди,   не прочь так-то.
     Но, чтобы стать доцентом, кроме умения излагать публично хорошо известные понятия (дело наживное вообще-то, хотя  без некоторых способностей не обойтись)  нужно было зашить диссертацию на соискание ученой  степени кандидата технических наук. Последнее  являлось  сложнейшей за-дачей, если у соискателя  не  было «мохнатой руки»...  Конечно,  способности,  желание ...  принимались во внимание, но далеко не в первую очередь. Увы, советская система научного воспитания кадров успела к  времени, в ко-тором идет  наше повествование,  довольно изрядно  «прогнить». Оно и понятно, если   учитывать вышеизложенные особенности труда и оплаты   ученой братии.  В доценты , всеми правдами – неправдами,   стремились весьма ушлые ребятишки… Они  приносили с собой всякую «бяку»… Ложка дегтя, как говориться, …
  Константинов имел кое-какие связи, иначе бы, просто не попал в штат института - на его должность желающих было полно, но блата способного протолкнуть его с ходу в аспирантуру у него не оказалось. Отдадим ему должное - Юрий решился и начал искать варианты.      Прикинув,   что к чему, и, наверняка,  получив соответствующий совет от доброжелательных товарищей,  старший лаборант  тут же пристроился к доценту Сайкину  – известному в институте генератору идей, возле которого,   постоянно крутилась группа  молодых соискателей,  алчущих ученых  степеней. От конкретного исполнителя требовалось собрать себе индивидуальный экспериментальный стенд,  из трех -  четырех приборов, достать которые  в советское  время не представлялось сложным. Действительно, аналогичными  приборами были буквально завалены все вспомогательные помещения. Дело  в том, что  на  заработную плату сотрудников использовалась  только десятая часть  денежного фонда,  выделяемого  институту на проведение научно-исследовательских работ.  На остальное предполагалось закупать оборудование, ездить по командировкам и на конференции. Причем,  система отчетности требовала полного расходования выделенных  средств – иначе,  на следующий год,  их выделялось уже меньше. Вот и заказывали  все что ни попадя, лишь бы к концу планового периода истратить  деньги.  Какой ужас?! - может  воскликнуть, критично настроенный к советскому прошлому  чело-век, живущий в двадцать первом веке.  Только на первый взгляд. В любом обществе свой бардак имеется. Зато тогда, в отличие от современности, была возможность собрать свою экспериментальную установку практически лю-бому заинтересованному  в этом сотруднику. Можно было  съездить в любую точку Советского Союза на научную конференцию с оплатой за счет института проезда, гостиницы и командировочных, а?! Общение в науке - перво-статейная вещь! Ну,  пылился десяток бесхозных приборов,    до поры. Но, в конечном итоге, эта  была база! 
Константинов сделал   установку и,  в свободное от основной работы время, коего было вполне достаточно,  засел за эксперименты, схему проведения которых подкинул Сайкин. Последнему  соискатели были  выгодны, как  поставщики опытных данных, исправно ложившихся в «кирпич» его докторской . Годика через три наш Юра вошел в курс дела, появились самостоятельные мысли. 
К сожалению, сам Сайкин, при всей научной компетенции,  не имел возможности руководить аспирантами, Это право тогда отдавалось  преимущественно докторам наук. На кафедре имелся всего один доктор - на всех желающих его не хватало. Даже имеющие весомые   научные наработки  со-искатели, к коим уже  относился и Константинов,   были вынуждены самостоятельно обзаводиться руководителем на стороне. Именно это оказывалось  самым трудным. Искать себе научного шефа приходилось, как правило, в Москве  или в Ленинграде, где они больше всего водились.   Юре повезло (а может,   и помогли): под свою опеку  его взял  известный  московский  металловед, заинтересованный в самостоятельном  аспиранте, с солидным заде-лом по диссертации.  От  шефа, фактически,  требовалось только  организация защиты. Он и в  работу-то, порой,  как следует,   не вникал, хотя денежки за аспиранта получал исправно и отчитывался, как доктор наук, которому положено воспитывать молодых ученых.   Смотрите:  как все было оптимально устроено – всем выгодно! И при Социализме присутствовала невидимая рука, по аналогии с рукой рынка  (прости, Господи),  расставляющая все по своим местам.
     Тогда к защитам научных степеней относились пристрастно. Откровенную «туфту», как в современной российской науке начала двадцать первого века, не пропускали. К событию готовились тщательно. Особенно это относилось к сторонним аспирантам - варягам, как их звали. Своим-то  и послабят, если что. А чужим, что называется – не взыщи.  Но Юрке не терпелось,  и, несмотря на увещевания Сайкина поработать еще, он , на свой страх и риск,  убедил московского руководителя, что   ему пора. Шеф поверил, по-скольку  вел уже не первого аспиранта от Сайкина, и всегда все проходило  хорошо .  С самим  же Сайкиным руководитель не общался   - не  барское де-ло . Да,  доктор наук в то время – величина!
     Константинов, буквально,  отдался  предстоящему действу. С какой энергией он собирал все необходимые бумажки-справки, коих было достаточно  много, рисовал на ватмане тушью плакаты, звонил на родственные кафедры в другие города, чтобы там не забыли дать свой отзыв на  высланный , согласно процедуре,  автореферат ( краткое содержание) диссертации. Аккуратист – все успел.
      Защита  проводилась в одном московском вузе. Как  говорилось: - Нужно  покраснеть несколько часов, а там.... Но Юрий краснеть и не собирался, он был просто убежден в собственной непогрешимости, что   свидетельствовало о  его тогдашней незрелости. Не зря мудрый Сайкин советовал  не торопиться.   Члены научного совета тут же заметили  прорехи - посыпались непонятные  вопросики. Наш соискатель  воспринял это как личное оскорбление.  Дошло до того, что он начал огрызаться выражениями типа: - Да,  кто же это-го не знает?  Совершеннейшая      наглостью - просто уму непостижимо?!  В результате  тайного голосования, за Константинова отдал свой голос только его шеф. Фиаско полнейшее -   крах, всех надежд и  многолетних трудов.
     Однако,  Юра, приехав с защиты, не впал в депрессию, напротив  - вел себя просто бойцом и  агрессивно высказывался  по поводу «гнилых стариков», которые ничего не знают.... Он, де, свое еще докажет. Вот железный дровосек!  Тут же уселся за  установку и стал ждать указаний. Но Сайкин, хотя  и был веселым и жизнерадостным человеком, но тоже, как прочие,  не являлся святым  - не обладал достаточным  великодушием, чтобы простить соискате-лю  неудавшуюся авантюру. Действительно, Константинов подвел не только себя, но и всех. Кто будет разбирать: кто прав – кто виноват? На Сайкина и его компанию легло пятно. Что-то там у них сбилось – «лажу гонят». Помыкавшись один,  Юра приуныл: «куда идти – куда деваться?».
      Повезло малому - шеф его оказался порядочным и не бросил бедолагу, а договорился о повторной защите то ли в Туле, то ли в Орле . Через год  защитился, таки , Юрий Николаевич. При этом он учел опыт :  вел себя как мышка… На такси подвозил членов ученого совета , кланялся и благодарил за ценную критику. Пожалели страждущего - не стали «топить». И  спустя не-сколько лет  он  уже доцент Юрий Николаевич Константинов, во всем его, описанном выше великолепии. Жизнь его портило, пожалуй,  только отсутствие собственных деток. С женой, которая работала  директором одной из местных школ, они  жили неплохо. Но потомства  не было, увы.
     Не только своей  необычной опрятностью выделялся Константинов среди коллег,  была у него  еще одна характерная черта. Уж больно он не любил коммунистов и при каждом  подвернувшемся  случае  это высказывал. Такое поведение, начиная с шестидесятых годов,  было сплошь и рядом  и никакой ответственности  за собой не влекло. Нельзя было говорить сие  с трибуны, писать  в газеты, выходить с плакатами на улицу... А просто болтать  - пожалуйста. Но в стенах вуза это считалось вульгарностью. Критиковали, конечно, коммунистические маразмы, коих наличествовало  изрядно, но делали это не демонстративно, а интеллигентно  принимая условия большой игры, в которую тогда играло все общество. Октябрята,  пионеры, комсомольцы.... Константинов же высказывался  по коммунистическому  поводу  нарочито грубо. При этом доставалось не только старичкам из Политбюро,  клеймил доцент и сотрудников кафедры, которые состояли в КПСС и имели вполне человеческие слабости: пристрастие к зеленому змею, нарушение трудовой дисциплины... Справедливость его претензий не вызывала сомнений, но с другой стороны: кто без греха? «Не суди...» Неприятно было и то, что   свои негодующие отзывы он выражал в отсутствии предмета критики - за глаза - что  настораживало. В эти минуты  на челе  критикана  проявлялось   что-то отталкивающее (в просторечье – бесовское). Невольно напрашивалось: уж не завидует ли он? Действительно, самому Константинову вступить в почетные ряды КПСС не было абсолютно никакой возможности. Инженерно-технических работников,  если и принимали  в «члены»,   то на промышленных предприятиях,  а в системе Высшей школы существовал  строгий лимит. Можно сказать   -  вообще не принимали.       Состав партии регулировали целевым образом. Действительно, КПСС по основному идеологическому  положению являлась партией  рабочего класса.  Поэтому ограниченный  при-ем всякой там, как  тогда говаривали, вшивой интеллигенции был логичен. Может быть,  Юрий Николаевич негодовал именно по этому поводу? Скорее всего.. У него это прорывалось на подсознательном уровне - точило. И, надо сказать, гнев его был вполне справедлив  –  перспективы служебного  роста в вузе для беспартийного не было , а амбиции  у нашего доцента , видно , игра-ли. Ну и срывался, чисто по-человечески. Но это так, по мелочи . В целом судьбою он был доволен. 
     И вот грянула Перестройка. Все стало меняться. Появились первые публикации о преступлениях коммунистического режима. Это читалось  взахлеб. Спрос рождал последующие предложения - подобное чтиво разрасталось и обсуждалось   живейшим образом . Да,  только об этом все и говорили! В общем хоре глас Константинова зазвучал уже без всяких ограничений. Он  открыто призывал к неповиновению власти. Ну,  только слюной не брызгал, а порою и бывало -  от избытка чувств, с.  Ему и многим прочим  казалось: только сбросить этот режим и наступит Свобода, заживем как на Западе. А о сказочной  жизни в развитых капиталистических странах писали тоже множественно и все в  восторженных тонах.
     Появились  первые частные предприятия, стали плодиться  богатенькие. В воздухе витало : - Ну, вот же примеры! – Даешь Свободу, сволочи! На производстве руководящий состав, начиная с начальников цехов прибавил себе оклады...   В вузах фонд зарплаты научных работников уже не ограничивался так строго -  можно было прокручивать деньги  через какой-нибудь  «коопе-ративчик» и грести  , что называется, лопатой. Это была агония Советского Союза – крах  Великого социального эксперимента, но никто не догадывался. Оракулы, конечно,  были, но их голоса тонули в реве народного восторга  от раскрывшихся перспектив... 
     То, что было дальше, точно выражено в русском слове похмелье.  Резкое и гигантское расслоение общества,  крах нравственности, замена государственных законов  бандитскими понятиями, а специалистов - болтунами.  Досталось простым людишкам и интеллигенции, в том числе. Преподаватели  Высшей школы - еще недавно чуть ли  не избранники судьбы -   холеные, с гипертрофированным ощущением собственного я - оказались на обочине  в положении пасынков. Их материальный уровень скатился до прожиточного минимума. Сели, можно сказать, на хлеб и воду. « Голод не тетка» - доценты с кандидатами стали искать варианты. В глубинке тут же открылись  много-численные филиалы  самых престижных вузов, готовые за умеренную плату растить бухгалтеров , юристов, менеджеров по туризму... Некоторые  доценты, которые вовремя прочувствовали, успели   переквалифицироваться из металлистов в экономисты и кормились на этом неплохо. -Удивлены? -Помилуйте. Подобная трансформация  всегда была вполне характерным  явлением . И раньше, если новоиспеченный кандидат наук не находил себе места по специальности, он старался, как правило, пристроится и преподавать что угодно. А что? Деньги те же самые, а разобраться в готовом, пусть и незнакомом  материале, для ученого несложно.  Юрий Николаевич новые веяния  категорически не принял и остался  верным своему узкому  металловедческому направлению.
     Желающих обучаться платно на технарей-инженеров было немного. Преподавателям не хватало.  Попытались, было,  они что-то поделать, используя студенческие руки - получилось у единиц.  Первого прорвало  Константинова - он  поменял ориентацию. Из уст его зазвучало:  - Все должно быть как прежде!  - К чертям эту демократию. О своих недавних  совершенно  противоположных  позициях  и не вспоминал. Судя по искренности в голосе, перево-плотился доцент  основательно – вошел в новый образ прочно.
      И вот  Юрий Николаевич  неизменно присутствует в рядах всяческих протестных демонстраций, в которых тон задавали коммунисты. Он уже их откровенный  сторонник и    видит в них основную силу,  способную вернуть настоящее в  прошлое. Однако,   недовольных   было не так и много,  по большому счету. Основная масса бывших советских сограждан еще верила, что все будет хорошо. - Потерпим  – «Не  сразу Москва строилась» .
     Юрий Николаевич  ждать не желал. Участие  в демонстрациях ему показалось мало,  и он решил действовать, как герой-одиночка. «Откопав» какие-то случайные нормы по оплате труда в вузах, бедствующий доцент   подал в суд на руководство института. В прилагаемом заявлении  он просил выплатить  недополученные, по его разумению, деньги. Уж,   его  увещевали...  Сам  ректор, фактически унижаясь,  просил Константинова  забрать заявление –  ни в какую. Так и судился  доцент  безрезультатно несколько раз подряд. Все отнеслись к этому, как к   идиотизму   - никто  не поддержал. Он  даже не прославился  -  настолько все было глупо. А может, заявить о себе  и было его целью?!  Если так, то молодец – боец! Просто  не повезло ...
     В дальнейшем  работа в институте у Константинова не задалась. Фасон держал - хорохорился, но было видно, что человек на пределе, а если говорить по-современному:  «на подсосе» –  проблемы с деньжатами , однако, с . В конце концов,  он уволился и поступил  на бывший свой завод   рядовым инженером. В  институте появлялся редко, если только,  как помощник при  защите кандидатской какого-нибудь начальника.  Бегал с диктофоном, поправлял плакаты, демонстрационный экран… Жалкое зрелище . Ровно в шестьдесят вышел на пенсию. Несколько раз приглашали его на празднование различных институтских юбилеев – не пришел ни разу. Обиделся. А на что? Можно только гадать. Наверно, на жизнь…