4.02.1993
После уроков ужасно не хотелось идти на послушание. Не то что бы я очень устала, просто Наташка заболела, а одной так скучно! Я разозлилась на себя. В конце концов, что я слабее остальных?! Надо! И сразу все прошло. Точнее не сразу, а когда, зайдя в отделение, я увидела страдальческие лица бабушек с перевязанными руками и ногами, с синяками под глазами. И я хотела их бросить?! А потом были полы… Эх! Как там говорил Александр Владимирович? Молиться? Господи! Помилуй мя грешную! А отделению не видно конца! Палата за палатой. Больные отвлекают. Одному судно вынести, другому чашку вынести, а этой тетеньке, которой надо по идее лежать на двух таких кроватях - на этой она еле помещается надо поменять простыню. И я, никогда не ощущавшая себя малышкой тут представляюсь себе муравьишкой перед больным слоном. Перекатываю ее на один бок (держись родная, потому как если ты упадешь - я тебя точно не подниму, если еще и вылезу из-под тебя...) теперь на чистую простыню... не приведи Господи никому так болеть! Каким чудом она удержалась на краю кровати - не знаю. А с соседней койки еле слышный стон "Попить". Стул около этой больной -15 летней девочки не пустует -на нем мент, он что то пишет и в упор не слышит ее молящего шепота "попить". Я подношу к ее распухшим губам кружку, единственный целый глаз ее благодарно смотрит на меня, но от этого только холодок по спине. Второй глаз под кровавой коркой - она больше никогда им ничего не увидит. Все лицо - сплошной синяк. Из карт я знаю, что на этом лице нет почти ни одной целой косточки. Так постарался ее приятель... Она долго пьет, постанывая при каждом глотке, а я смотрю на фотографию на краю тумбочки - на ней смеется очень симпатичная девочка совсем еще ребенок- и думаю ну за что мог парень так избить свою подружку?! Мент сердито смотрит на меня видно хочет что-то сказать, но мой злой взгляд его останавливает - я мешаю ему работать. К концу третей палаты начинает ломить спину от непрерывных наклонов вверх-вниз. Вверх к раковине, вниз - под кровать. Пятая палата встречает меня дружным гоготом. Тут лежат молодые парни, и никакие неприятности их не остановят от возможности посмеяться. Сейчас у них, правда, несколько жестокий повод для шуток. Есть там один парень, у которого загипсованы все конечности и не существует ни малейшей возможности пошевелиться. Так вот наши изобретательные сестры соорудили ему целую конструкцию - соединили трубочки от коктейлей и опустили один конец в бутылку с минералкой, а второй подвесили над его головой, чтобы он мог пить когда захочет, не прибегая к посторонней помощи. И сейчас этот парень старательно ловил губами конец этой трубочки, а она раскачивалась, и у него ни чего не получалось. А все остальные весело ржали над ним. И даже он сам улыбался через свои бинты. Я тоже улыбнулась. Помогла ему. Он правда тут же выронил эту трубочку, прошептав "спасибо сестричка" - и снова всеобщий смех. Девчата стороной обходят эту палату, а я ее люблю. Единственное место во всем отделении, где смеются всему назло. Правда и мне от них достается. На днях один пацан откинулся на подушки и шепчет "Сестричка! Мне плохо! Пойди сюда!" Я нагибаюсь к нему, а он раз - и завалил меня к себе в кровать "ложись со мной" - смеется:"Здесь места много!" и все парни ржут с ним вместе, а я почему то смущаюсь и лишь осторожно, чтоб не задеть его сломанные ноги, выбираюсь, чувствуя как горят щеки. Дальше надо мыть коридор. Вот это место я не люблю. Там у окошка лежит мой мучитель. Ему около трицати. Он такой длинный и худой, что его ноги не помещаются на кровати и если он их вытягивает, то они выглядывают через решетки как две длинные тощие палки. Его зовут Володя. И на нем я тренировалась делать внутривенные инъекции. Теперь все руки у него в синяках. И мне стыдно даже взглянуть на него. А он, едва заметив меня кричит своим басом на весь коридор:"Эй! Орудие моих пыток! Иди сюда! давай мириться!""Орудие пыток"-это значит я. Я краснею обычно и убегаю. Вот и сейчас плетусь в сестринскую, где пьет чай Татьяна - местная санитарка."Тань!"-прошу я"Помой за меня коридор..."Она все понимает и недовольно хмуриться."Что ты от него бегаешь?! Давай марш и разбирайся сама!" Танька вредная. Была бы Лена, она бы без слов помыла коридор этот. Я мнусь с ноги на ногу и не ухожу. Таня вздыхает, отставляя недопитый чай."Ты и правда мучительница"-ворчит она и берет швабру с ведром. Пока она моет пол я стою за углом и слушаю как она отчитывает Володю."И что ты к девчонке докопался!"-звенит на все отделение ее голосок-"Заживут твои лапы никуда не денутся!" "Вот и я говорю что заживут!"-оправдывается Володя. -А она от меня бегает дуреха..." "дуреха" сопит за углом и внимательно слушает. Тут словно из под земли возле меня появилась Таня и крепко вцепилась в руку."Ну-ка идем!" Упираться бесполезно и я плетусь за ней. Володя улыбается так ласково, что я невольно улыбаюсь в ответ. "Ты посмотри"-говорит он мне-"Уже почти все зажило! Мир?""Мир"-пробормотала я и улыбнулась. Танька хохочет во все горло-"Кончилась теперь твоя халява! Теперь придется самой пол мыть!" Мы с Володькой тоже смеемся. Сегодня такой хороший день! До ужина я, успевая перемыть все раковины и туалеты. И вот, наконец, ужин. Сегодня я кормила Софью Семеновну. Это такая бабушка, которая всех за все благодарит. Благодарит до еды, после и во время еды тоже. Поговорка за поговоркой, шуточку за шуточкой - съедены все макароны. Выпит компот. Согнувшись в три погибели, я ломаю яблоко и запихнув в дольки таблетки угощаю бабушку. Она известная хитрюга -заметит таблетки- непременно их выплюнет. После ужина надо обойти все палаты. Кому судно вынести, кому посуду помыть. Пацаны угощают меня конфетами, Володя сует в карман яблоко... Завра у меня послушание у матушки...Не хочу!!! Вот и пора домой. До свидания! Поправляйтесь! Ноги отваливаются, добраться бы до постели...
6.02.1993
Пишу этот дневник на психологии. Слушать не могу и не хочу. Потом у кого-нибудь спишу. Сегодня, стыдно сказать - проспала всю первую пару! Лишь слышала сквозь сон, как девчата шептали фармакологичке -"Не будите ее! Она дежурила в отделении 2 раза подряд!" И та понизив голос читала им тему, а я спала. Спасибо, милые! А вчера я была у матушки... Я все время забываю ее имя. Наверное, потому, что она меня сильно раздражает. Этой старушке 98 лет. Она очень старенькая, очень больная и крыша у ней уехала далеко и надолго. Я все это понимаю...Но вот не жалеется она у меня никак! У ней все есть. Прислуга, люди которые о ней заботятся, отдельная палата в больнице, сын, который ее любит...А она все ворчит и привередничает, и то ей не так и это. Меня она любит по своим меркам, то есть не кидается при моем приходе палкой, не кричит и не плачет, забиваясь в угол. Да, да! И такое было с некоторыми нашими девочками. Вчера был такой хороший день! Солнышко и легкий мороз. В Донском так хорошо! Я бы лучше побродила здесь по знакомым и не знакомым тропкам, чем идти в душную комнату. Я зашла в комнату и раздвинула тяжелые шторы. Солнышко разбудило сонную темноту. Еще бы выгнать этот столетошный запах многочисленных лекарств...Около окна стол отца Александра. Стопочкой книги, какие то бумаги- много-много! Он мне нравится - отец Александр. И я его боюсь, как наверное всех таких умных батюшек у которых глаза блестят и на все вопросы есть ответы. Хотя они очень добрые обычно. Во всяком случае все мои знакомые- очень добрые. И отец Александр тоже. А вот его мать...Это послушание считается очень легким, и многие девчата здесь отдыхают. Для меня же нет ничего хуже. Ее привередство насчет еды...Когда я пытаюсь скормить ей такие блюда, которых не видят многие обычные люди на праздники, а не то что на каждый день становится противно, честное слово. Почти весь день я читаю главы из Евангелия, другие книги,а она лежит и толи спит, толи пребывает где то в своем мире. Стоит мне замолчать. начинает меня звать и я снова читаю до хрипоты. Мысли давно уже не о духовном. Я думаю о своих собаках, о том как хорошо наверное сейчас на Голубинке...Вспоминаю как сходила с ума моя мама, когда я поступала в это училище."Детка, милая! Не ходи в монастырь! У тебя еще будут мальчики! Что ж ты крест то на себе ставишь! Ты же так любишь детей!"и никакие уговоры, что это не монастырь не действовали...мой голос звучит в этой тишине как чужой, один раз я даже вздрогнула, не поняв кто это говорит, а это говорю я сама. На столе отца Александра пыль. Вот не хочу я ее убирать! Она здесь как бы на своем месте, но люди этого не понимают... Перед занятиями я наткнулась на отца Аркадия. и как то сама для себя неожиданно прямо закричала ему в лицо...что я кричала, я уже не помню. Что-то о том, что я больше не могу выполнять такое послушание, что ничего кроме раздражения у меня не появляется, что потом у меня плохое настроение. Он слушал меня очень внимательно, а потом только лишь сказал "Хорошо, ты больше туда не пойдешь".Как же я обрадовалась! Счастливая прибежала в класс, чтобы заснуть на фармакологии.