Общая тетрадка в твердой обложке. Сюда отец своей рукой записывал приключения на фронте. Вот одна страница.
Мы услышали сильную стрельбу и выскочили из только что занятого дома. Смотрим, а наша рота лежит на земле, прижатая пулеметным огнем. Я подполз к ротному и отругал его, что, но не предпринял меры по ликвидации огневой точки. Он что-то промямлил. И я, обозленный на него, выругался и, взяв своего солдата Яхно я пополз к пулемету. Ползти пришлось по бурьяну, видимость плохая и ориентироваться трудно. Подползли к воронке, пулемет только что стрелявший – замолчал и где он, было не понятно. Я приподнялся на локтях, что бы взглянуть, где же он. В этот момент Яхно навалился на меня и столкнул в воронку и сам на меня упал. В это же время рядом застучал пулемет и, пули защелкали по земле. Яхно вовремя заметил, как пулемет развернулся в нашу сторону, быстро среагировал и тем самым спас мне жизнь. Самого же его ранило в ягодицу. В воронке я его перевязал и пополз к пулемету. Улучив момент, когда пулемет развернулся в сторону от меня, я встал в рост и скомандовал: «Хенде хох!». А сам вижу, что пулеметчики голову спрятали и лупят «куда ни попадя». Я обоих завалил из автомата. Рота смогла двинуться вперед. Заняли деревню и начали обустраиваться на отдых, вдруг доложили мне, что между солдатами произошла драка. Разобрался, оказывается один боец, украл у жителей села поросенка. И что характерно, все голодные, но рассудили здраво, поросенок маленький, но уже наш. Он отвоеван и может дать хорошее потомство. А тут мародер, да еще еврей. Вот и поколотили. А поросенка заставили отнести назад. Деревню освободили и заняли оборону. А я с Сытковым пошел в один целый дом, что бы привести себя в порядок. Зашли в дом, а там....Две молодые женщины! И встретили нас хорошо, воду поставили греть. Мы умылись, сели кушать. А на стол женщины собрали картошку отварную, капусту квашеную и сало соленое. Ну, царский стол! А планы на ближайшее время самые радужные. Как вдруг боевая тревога! Опять марш, опять вперед на запад. Двигались вперед, не встречая немцев, но ощущая постоянно его близкое присутствие. Подошли к селу Каменка, а чуть левее показалось село Погорелое. Дело шло к вечеру, стало уже темнеть, целый день двигались, устали и мечтали поесть и поспать. Остановка для солдата – отдых, упал на бок и уже похрапывает! Только дневальные, да наблюдатели не спят, а ходят да переворачивают спящих солдат на другой бок, что бы не замерзли. А разведчикам некогда отдыхать, надо выполнять задачу. И шли мы семеро, уставшие, по колено в снегу, продираясь сквозь бурьян и превозмогая наваливающийся сон. Дошли до села и на стыке дорог, залегли. Отсюда нам был виден в лунном свете, отступающий противник. Две дороги с отступающими войсками сходились у села, и здесь происходило столкновение отступавших, никто не хотел уступать дорогу. А нам уже тянули связь. Я доложил обстановку и получил приказ продолжать наблюдение. До села было 2-3 километра. Командир полка приказал посадить взвод на грузовик и двигаться за ним. Перед селом был перекресток дорог, и по данным полковой разведки его контролировали немцы. Мы двинулись к этому перекрестку. Командир на своей машине ехал впереди. Поехали дальше, командир впереди. Только заехали на перекресток, как противник открыл огонь по машинам. Машина командира полка успела проскочить открытое место, а наша машина загорелась. Я приказал прыгать с машины влево и залечь в бурьяне. Когда рассвело, я увидел, что в живых остались только я и Шевченко. Остальные были уже убиты. Я приподнялся с земли, что бы осмотреться, как вдруг почувствовал, как меня будто хлыстом ударили в бок. Я понял, что ранен. Окликнул Шевченко и сообщил ему о своем ранении. Шевченко подполз и перевязал меня. Потом он стал помогать мне отползти, выйти из боя. В этот момент и его ранило, падая, он крикнул: «Лейтенант, я убит!». На мне был немецкий маскировочный костюм, снаружи он был белый, а если его вывернуть, он становится зеленым, камуфляжем. Можно носить и летом и зимой. Брюки держались на лямках, через спину. Когда меня ранило, и Шевченко меня перевязывал, он лямки отстегнул, и я попытался подняться. А ползти не было сил, штаны стали падать, и мне пришлось держать их одной рукой. А вокруг шел бой, это подошел наш батальон и ввязался в перестрелку. Надо было выходить из боя, пока не потерял много крови. Я встал в полный рост и пошел. Было уже все равно, убьют, так убьют. У меня в одной руке был планшет с картой и компасом, бинокль и ремень с пистолетом. А другой рукой держал брюки. Я уже отошел метров 50, как мне пулей пробило левую руку чуть ниже локтя. Пришлось бросить пистолет и ремень, и, держа одной рукой брюки, медленно идти в тыл. Сейчас я сам не могу понять, почему я не застегнул лямки, да не освободил себе одну руку? Видимо от боли притупилось сознание и соображалось туго. Так я и доковылял до места, куда пули не доставали. Тут за небольшим бугром стояла машина, в которую собирали раненых. Ко мне подошел санитар, но я его отослал к капитану, пом. начальника штаба батальона, он стоял на карачках и держал свои кишки, которые вываливались из распоротого осколком живота. Ранение в живот, это на 99% смертельное ранение. Он это прекрасно понимал, и на его лице было выражение беспомощности и страха. Это страшное лицо я запомнил на всю жизнь. Я ему ничем помочь не мог, у самого ранение в руку, правый бок и в ягодицу. Через некоторое время меня на повозке отправили в медсанбат.