На фотографии застыл пойманный взгляд, оформленный в квадратную оправу и белый полу-круг воротника.
Оставить сообщение. «Екатерина»
Зима располагается по перпендикулярам и биссектрисам дорог, взбивая себе перины на верхушках деревьев.
Вам новое сообщение. «Да?Татьяна».
Мы заговорили что-то про изящность целования в снегопад, и что этого исключать никак нельзя. Нашего-целования.
Вот наша первая двухчасовая встреча, на которой слишком произвольно мой вечно блуждающий взгляд остановился. Или: зацепился. Узким зрачком: за это изумительно тонкое строение кож рук, вымученно сложенных на плотном столе. По пальцам проистекают тяжелые реки вен, впадающие в линии судьбы и ума; на запястье сердечная пульсация выбивается из-под крепкого ремня часов. На безымянном пальце левой руки блуждает двойственность кольца, отсвечивая разноцветным блеском. Она часто заигрывает с ними (со мной!) – перемешивая сияния.
Мое Сердце взято приступом: эти ресницы шумным водопадом спадают по нижним векам и исчезают в бескрайней ровности лица. Острый, углами вниз-вырез глаз, изумрудная форма губ, насыщенный,плавный подбородок.
Долго копаюсь с пакетом и наконец распаковываю сочного Климта (при встрече Катя – вложила в руку)
- Катя.Подпишите, пожалуйста!
Ловлю ее усмешку и наблюдаю за тем, как она, повернувшись в нежнейший профиль – из самого Сердца сочиняет заклинание. Допиваем ром и кофе.
И мы рассыпались по всей Москве: медленно смакуя взбитую пенку: «Кофейная моя»; вылавливая безлюдные дворики, где налетом – стремительность поцелуя; прячась в темных залах кинотеатров, где торжествую легкие касания: осторожных рук и ароматных висков; перебегая холодные улицы, орошаемые снегопадами: «Катенька, целоваться в снегопад. – голову-вверх. -Помните?" Взлет поцелуя.
- Ах, сколько жизни в Вас прожито, Катенька. – исследую поверхность мягкой ладони. – Как много и, наверняка!-громко- Вас Любили. Как слишком много и - без-условно!-смело - любили Вы.
Я врезалась в ее пространства: записками о наливных рассветах и гуляющих ветрах, звонкими переливами мысли, сладкими десертами и послушными стаканами с ромом,
Я возвращалась в города, где ее еще нет – чтобы покорным ртом и ломкими руками отсчитывать время до ее возвращения. Мое время-резко преломляется Я нарвалась на нее, обособленную и пресыщенную: со всем пробирающим доброволием ладони (добро – в никчемной воле), с настойчивым дымом сигарет – в поцелуе. «О, будьте моим Орестом! – и я Вам дала цветок.» В ее широком шарфе-жгуте – изящно запакованные тайны бытия греются -в запрете. Катя присутствует в помещениях – в полном отсутствии, красиво возвышаясь над пресностью этого города (и большей части – мира?). Иногда мне кажется, что к ее горлу подступает самая тошнота, когда она роняет свой беспрекословный взгляд на лоснящиеся лица.
При внешней холодности существа – горит! Чувствуешь жар, когда берешь ее руку, и в тебя безостановочно въедается ее зыбкое тепло – по подкожным слоям. Алыми, влажными губами – горит! – как возрождающийся закат. Приглушенным голосом – звенит!- полым тоном, поблескивая. Пылающая суть намеренно и, будто – прочно(?!)- запечатана за грудной клеткой, и лишь бархатом ладоней и великолепием опущенных век – просачивается – через все щели и засовы.
Ах, как эта бриллиантовая суть, поперек покоцанная и испуганная , матовыми цветами наполненная (через самые высокие края), хрупкими ароматами сшитая, которую так сложно добыть (есть:заслужить) – сводит с ума!. Слишком: без-условно.