28 апреля 1945 ...
Берлин ... Где то в центре ...
Франц стоял у окна сырого подвала, разглядывал улицу, пытаясь понять откуда пойдут русские.
Город умирал в нервных судорогах агонии шестилетней бойни ... Груды щебня на месте домов,
щерящиеся глазницами подвалов, превращенных в саркофаги мертвой армии; бытовой хлам,
разбросанный там-сям, как всплывшая начинка потопленной подлодки; трупы людей и животных,
ненужных ни здесь, ни наверху, ввиду занятости Земли и Неба более важными проблемами, чем
пустые белковые оболочки ...
Его призвали в армию в августе 39-го, сразу после университета; блестящий студент-биохимик, так
и не став ученым, стал бездушной машиной по завоеванию Вселенной, рожденной в воспаленном
мозгу бравого ефрейтора и неплохого художника Шикльгрубера, но безнадежного больного
собственными химерами фюрера Гитлера ...
Родителей не стало давно; сестра так и не выбралась из завалов английской бомбежки Дрездена в
феврале 45-го ...
У него в том феврале уже не оставалось сил ни на какие чувства ... Кроме недоумения ...
Там не было войск и военных заводов ... Там были музеи и люди ... Зачем??? ... Город просто
стерли с листа бытия тупым ластиком чьих-то амбиций ...
Он отошел от щели подвального окна, сел на пол у стены и закрыл глаза ...
С самого начала ему не нравились ни Гитлер, ни Геббельс, ни война, ни армия ...
Он был пленником своих понятий о долге и чести ... Он не участвовал ни в карательных экспедициях,
ни в расстрелах, ни в гарнизонных сидениях на захваченных территориях; он был солдатом и выполнял
то, чему дал присягу в нереально далеком августе 39-го ...
Пару лет назад пришла мысль о самоубийстве, совпавшая с известием о смерти матери; отец умер
в 40-ом, так и не увидев крушения Великой Германии, о которой талдычил с самого февраля 33-го,
когда горел рейхстаг ...
Ему дали короткий отпуск для похорон матери; в 43-ем еще приходилось долго добираться до Германии
с места боев; он три дня провел в замкнутом пространстве вагона, на второй день сняв грохочущий
наградами мундир, посмотреть на который сбегались все дети из его и соседних вагонов; да и взрослые
восхищенно косились, но больше на внушительную планку ранений; ему вдруг стало неприятно, потому
что здесь, вдали от окопов, он понял, что все эти железки даны ему за убийство кого-то, кто не успел
наградить его очередной нашивкой за ранение ...
Там, в окопах, это была война; здесь, в вагоне, это было простым убийством, какими бы лозунгами не
плевались с трибун больные вожди заснувшего разумом народа ...
Окопы давили атмосферой войны и не ощущалось никакой неправильности бытия; в вагоне, под уютный
перестук колес и радостные лица беззаботных обывателей, воспоминания об окопах вызывала лишь
сильнейшую головную боль ... до рвоты ...
Во время одного из таких приступов, запершись в туалете, он уже поднес пистолет к виску и положил
палец на спусковой крючок ...
В зеркале отразился угрюмый, коротко стриженный мужчина с заплывшими, после рвоты, глазами,
приставивший к голове пистолет ... В глазах у отражения не было абсолютно ничего и Франц испугался ...
Он внезапно понял, что в нем живут два разных человека: заснувший в августе 39-го студент, влюбленный
в жизнь, и пехотный оберлейтенант, приставивший к голове обоих пистолет ...
И понял еще одно: когда он думает и смотрит на мир не из окопов, - он тот самый студент; а в глазах других
он - угрюмый мужчина из зеркала, которого студент будит, оказавшись в окопе, чтобы спасти от смерти обоих ...
... а если этот тип из зеркала спустит курок, то погибнет именно студент из 39-го ...
... пехотный оберлейтенант умер уже давно ... а по ощущениям, его и не было в мире, где стоял
вечный август 39-го ...
Сергей внимательно смотрел на оконце полуподвала, из которого не стреляли уже минут десять ...
Кто-то там определенно оставался, но лобовые атаки отбивал так лихо, что невозможно было и
помыслить переть напролом в двух шагах от рейхстага и от конца войны ...
Он отполз от разбитой витрины магазинчика в "слепую", от уличного обстрела, зону и сел у стены ...
В армию он попал летом 42-го года, отсидев пять лет за то, что был сыном известного рубаки
гражданской, слишком хорошо знавшего Кобу, когда тот еще не стал СТАЛИНЫМ ...
Успел отучиться четыре года в МГУ, больше времени уделяя самому себе, чем будущей специальности;
так что, теперь мог считать себя или профессиональным военным, или профессиональным лесорубом ...
Отца и мать расстреляли сразу после суда; сестра пропала в обезличенности детских домов 38-го,
переполненных сиротами второго призыва чистки партийных и государственных рядов, а он отправился
по этапу ...
В 42-ом стало настолько трудно, что стали брать и политических, отсидевших половину срока; он сразу
попал в мясорубку под Воронежем; после ранения и госпиталя был Сталинград, а потом он перестал
обращать внимание на места боев ... Просто воевал и успел дослужиться от рядового штрафника до
командира роты ...
У стены сидел не Серж, которого знало пол-Москвы веселых 30-х, а усталый, безразличный капитан, с
тусклым взглядом покрасневших глаз. Они стали такими после трех суток ада Зееловских высот, которые
заваливали трупами, пробивая вход в Берлин ...
На вторые сутки штурма у Сергея внутри что-то выключилось и он перестал воспринимать окружающее
как пространство жизни ...
Он не спал с того самого дня, мало ел и вовсе перестал разговаривать, общаясь с ротой только командами ...
Подчиненные отнесли это на счет контузии, благо дело, контужены были практически все; но сам Сергей
понял, - внутри что-то сломалось ...
Такого количества трупов он не видел никогда до этого ... И он перестал ощущать себя человеком ...
Остались кто-то внутри и пехотный капитан с воспаленными глазами ...
Он смотрел на лежащих вповалку бойцов, ожидающих темноты, чтобы с минимальными потерями выбить
из подвала фрицев ...
Из всех оставшихся после прорыва, он хорошо знал только Митю Волкова, неизменно сурового старшину,
с которым прошли всю дорогу от Сталинграда ...
Все остальные были из последнего пополнения марта 45-го ...
Перед штурмом Зееловских высот Сергей собрал бойцов и приказал в просительной форме, чтобы новенькие
шли во второй волне, стараясь просто не словить дурную пулю, а "старички" пойдут вперед и попробуют не
умереть за пару шагов до победы ...
И усмехнулся: "Мы то, с вами, это умеем ...".
Возражений от "старичков" не последовало ... Правда и полегли почти все ...
Сам он, поняв недавно, что с окончанием войны для него ничего хорошего не предвидится, перестал бояться
смерти окончательно; даже надеялся втайне на нее, как на избавление от страха мирной жизни; отсутствие родных,
дома; наличие судимости и прочие проблемы, ставшие настолько мелкими за эти три года, что он предпочел бы
смерть попыткам их решения ... А самое главное, он не мог понять - как и зачем жить после такого ...
И вот до рейхстага пара сотен метров; но в подвале засел пулеметчик, в соседних домах снайперы; пространство
открытое; "стариков" положили на Зееловских высотах, а молодые смогут погибнуть, но не смогут выбить немцев
из подвала ...
Цугцванг ...
"Товарищ капитан!!! Батальонный ..."
Сергей пробрался в соседнюю комнату, где расположились связисты и санитары, взял трубку и брякнул:
"Воронцов ..."
"Ё.. твою мать!!! Распи...яи, мать вашу!!! Какого х...я лежите??? До победы долежать собрались???"
Сергей смотрел на стену с треснувшей штукатуркой, держал трубку, но ничего не слышал и не видел ...
Он видел летнее утро в московском дворике; пьяного, смешного человечка в обсосанных штанах,
который силится встать, но не может и раз за разом падает без сил на землю ...
А рядом смеются мальчишки и нервно косятся хмурые их мамаши ...
Он увидел в старике знакомые из зеркала черты и все в жизни определилось ...
В голове зашумело, появилась пульсирующая боль и он бросил трубку, не дослушав комбата ...
Крикнул: "Митя!!! Собирайся ... Жду во дворе ..."
Взял первый попавшийся автомат, сгреб в вещмешок четыре набитых диска с патронами и шесть гранат ...
Аккуратно выложил из кармана документы, отстегнул планку с орденами; все это отдал молоденькому лейтенанту;
буркнул ему же: "Ты за старшего ...", - и вышел во двор магазинчика ...
Они с Митей осторожно пробрались к развалинам от которых до подвала оставалось метров 100; дальше шли сплошные
завалы, перебираться через которые - только снайпера смешить ...
Залегли ...
"Ну и ... ???", - спросил Митя ...
"Гну ... Сейчас побегу как смогу быстро, возьму только гранаты, а ты лупи из двух автоматов, не давай в меня
прицелиться ... Понял???"
Митя отрицательно покачал головой ...
"Вас контузило, вот и несете х..ю ... Не успеть по-любому, хоть из пулемета лупи - Вас положат ..."
"Если всех положат, когда напролом пойдем, я пулю себе в лоб пущу ... Второго такого штурма я не выдержу ...
Что так, что этак ..."
"Там входа нет, только окошко ... и куда Вы тыкнетесь???"
"Туда и тыкнусь ... Не боись ... Только лупи поприцельнее ..."
Он снял ремень, бушлат и каску ... Провел рукой по грязным, коротко стриженным волосам и сказал ...
"На раз ..."
Франц встал, подошел к пулемету и проверил затвор.
Он стал чувствовать время, когда начнется атака ... На той стороне были такие же солдаты, как и он ...
Залегли после первого неудачного штурма, ждут темноты ... Но, начальство везде одинаковое ...
Соседи уже стукнули, что здесь заминка; начальство рвет и мечет ...
Значит - сейчас пойдут ... Цугцванг ...
И стал смотреть на ту сторону площади, где залегли в развалинах магазина русские ...
Не было студента-биохимика; был оберлейтенант Франц Земманн, который потерял на войне всех:
отца, мать, сестру, родину и самого себя ...
Осталось потерять жизнь и еще одного себя ...
И тогда - в расчете ...
"Раз ..."
Он еще выдыхал "з-з-з-", а тело уже рванулось из развалин ...
Он бежал забирая правее, оставляя Мите угол обстрела и направляясь к окошку по огромной дуге ...
Ноги едва успевали за наклоненным телом; дышать он не мог, боясь сбавить скорость ...
Окошко стремительно приближалось ... Он рванул зубами чеку из гранаты в правой руке ...
Очередь полоснула прямо по асфальту перед окном и Франц едва успел пригнуться ...
По звуку - били сбоку и он понял, что штурма не будет ... Бежит несколько человек с гранатами и
ему конец, если не заставит себя встать ...
Его накрыла знакомая головная боль; секунды стали длиннее; сквозь пелену боли проступила фигурка
старика в застиранной шинели, выходящего из товарного вагона с надписями на русском языке и
цифрой "1954" ... Он встретился с ним взглядом, узнал и понял, что надо умирать ...
Окно совсем уже близко; он рванул и вторую чеку ...
Франц выпрямился, не обращая внимания на пули, крошившие штукатурку справа от его окна ...
Слева, по дуге, к нему приближался бегущий человек с зажатыми в руках гранатами ...
Франц убрал палец со спускового крючка, положил руки на пулемет и улыбнулся ...
В подвале оставался только Франц Земманн, ему недавно исполнилось 23; он молод, красив; он защитил
диплом; вся жизнь впереди ...
Она такая длинная ... И, он надеялся, счастливая ...
Сергей увидел в окошке лицо немецкого солдата, который медленно сложил руки на пулемете и улыбнулся ...
От неожиданности он споткнулся и, не в силах удержаться, упал, влетая через окошко в ненавистный подвал,
сминая пулемет и сбивая с ног немца ...
Гранаты вылетели из рук, покатились по полу ...
Сергей лежал и смотрел на Франца ...
Два сына обманутых самими собою народов ...
Каждый из них мог родиться в другое время и в другой стране ... И был бы счастлив ...
Но им выпало родиться именно в это время ... И в этих странах ...
Один из них стал нацистским преступником, другой - защитником Родины ...
Оба они были офицерами ...
А вся их жизнь зависела от странной партии, разыгранной на шахматной доске истории двумя людьми, которые
могли бы выглядеть смешно, если бы не убили столько людей ...
Взрыв освободил от жизненных обязательств обоих ...
Они вместе вышли на тропинку, ведущую к покосившимся воротам ...
У ворот двое ... одетые в серые "балахоны", подпоясанные верёвками ... непохожие; один - высокий, красивый,
с уверенной улыбкой на лице ... другой - ниже, коренастый, с грубым лицом и упрямо поджатыми губами; ... но ...
черты лица разные, а выражение лиц одинаковое ... "усталое осознание смысла существования" ...
"Ну что, вояки ... Наигрались???", - спросил тот, что повыше ...
Тот, что пониже смотрел устало и понимающе ...
Петр и Павел знали, что все могло бы сложиться иначе ...
Помните, из недавнего ...
" А офицер был черный, или белый???" - спросите вы ... А какая разница??? ...
Он был своим ...
А это зависит лишь от того, с какой стороны шахматной доски ты сидишь ...
Я не про правых и виноватых ...
Я не хочу, чтобы мною играли в непонятные игры ...
Я хочу сам выбирать себе цвет ...
Единственный выход - не играть в чужие игры ...
И не позволять играть собственной жизнью ...
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
В битве за Берлин погибло 361367 наших солдат и офицеров ...
Светлая память ...
Немцев пусть поминают немцы ...