На первый взгляд кажется, что она не совсем трезвая. Совсем даже не трезвая. Не замечая людей вокруг, не обращая внимания на смешки и колкие замечания, она вдохновенно отдается ощущению праздника. И не сводит восторженных и преданных глаз с ведущей праздника.
Ведущая импровизированного праздника, устроенного в центральном парке города по случаю масленицы, умело руководит подвыпившей толпой. Она по-хозяйски расправляет широкие плечи и хорошо поставленным голосом отдает команды:
-А теперь- « Барыня»! Танцуют все!
Пока народ ловит смысл сказанного, а потом и ритм звучащей песни, в центр танцевальной площадки выходит верный оруженосец ведущей. Ее тень, ее дыхание, ее воплощенное обожание. Она. Кажется, она, действительно, не совсем трезвая. Или, совсем не трезвая. Плохая координация движений, мокрый от восторженных слюней рот, сбившаяся на бок мохеровая шапка. И откуда еще достают такие шапки в наше время? Разве они, эти шапки, не вымерли еще в семидесятые годы прошлого века?
-Молодцы! Ай, какие же вы у меня молодцы! Ну, так ведь хорошо танцует! Ну-ка, поаплодируем себе, талантливым!
Хорошо поставленный голос ведущей бьет в самое темечко. Не раздражает он только одного человека в массовке. Ту, что кажется не совсем трезвой. Или, совсем не трезвой.
-Кто у нас смелый? Конкурс для самых ловких, умелых и быстрых!
Конечно, верный оруженосец ведущей немедленно включилась в этот конкурс. И преданно, по-собачьи преданно, взирает на строгую и царствующую стать ведущей праздника.
-Ручки вверх!..
С готовностью она вскидывает свои неуклюжие ручки вверх и ждет следующей команды.
-А теперь по кругу..побежали!..
И бежит. Радостно заливается при этом рвущимся на бесформенные куски смехом, задыхается от нехватки воздуха в легких, путается в собственных неловких ногах. Но бежит.
-Молодцы! Ну, какие же вы все сегодня молодцы!
Ведущая как-будто и не замечает тянущейся к ней преданности огромных прозрачных глаз и полуоткрытого рта, обрамленного тонкой изломанной линией губ. Не замечает, что эта жалкая божья тварь, теряющая равновесие при каждом неловком движении неловкого тела, ждет ее похвалы, старается заслужить эту похвалу и готова разбиться в лепешку ради этой дежурной, стандартной и безучастной похвалы.
-Лида!..
Влажные губы ее судорожно смыкаются.
-Лида, пора идти! Не слышишь разве меня?
Похоже, ей совсем не нравится ее имя. Совсем не нравится. Похоже, что она его даже чуть-чуть ненавидит. Ей, должно быть, больше нравится имя
« Верный оруженосец ведущей праздника».
Но приходится, видимо, мириться с нелепым и скучным именем «Лида», которое тянется за ней вот уже тридцать два года.
-Лида!..
Лицо Лиды приобретает сложное, обреченное выражение. Кадык на тонкой шее медленно начинает свое движение заторможенного маятника, брови сбиваются к переносице, а глаза наполняются тревогой.
-Нет, я еще хочу..
Но голос, который принадлежит усталой пожилой женщине в старомодном и поношенном пальто, звучит неумолимо:
-Пора идти, Лида.
Лида, наконец, послушно гасит радость в своих прозрачных глазах, понуро подходит к женщине с властным голосом и тихо тянет:
-Мам, ну еще немножко..
Мама заботливо поправляет шарф на шее Лиды, устраивает половчее мохеровую шапку на ее кудрявой голове и терпеливо объясняет:
-Нет, девочка. Нужно идти. Нас уже ждут.
Ноги Лиды неохотно тянутся за матерью, безвольные руки сосредоточенно разрезают пространство, но она еще долго будет оборачиваться на танцевальную площадку, где только что кипело ее незатейливое счастье.
Мать что-то терпеливо выговаривает ей. Вероятно, про неумение прилично вести себя, за несдержанность, за еще что-то. Лида хмурит бровки и ищет глазами спасения от этих, видно, давно надоевших, но обязательных к прослушиванию нотаций. Временами она вяло огрызается и снова устремляет тоскующий взгляд в замкнутое пространство перед собой. В ожидании нечаянного спасения, надо полагать.
Наконец, это спасение забрезжило на горизонте.
-Крестная!
Лида бросается на шею очередной суровой женщине, как две капли воды похожей на ее мать. Только пальто на ней, разве что, другого цвета. И седины в волосах меньше.
Мать терпеливо шелестит строгим, бесцветным голосом:
-Лида, не так эмоционально..
Но Лида не слышит ее. Не хочет ее слышать. Это тетя Соня и она, Лида, обожает ее. Она обожает этот мир. Эту улицу, этот потрескавшийся асфальт, этих людей, смотрящих на нее с удивлением и даже подозрением. Наверное, она даже кажется им не совсем трезвой. Наверное. Но она их всех любит. Ей нужна эта любовь, эта радость, этот выход из замкнутого пространства предсказуемого мира, в который ее определила жизнь.
Это замкнутое пространство появилось в жизни Лиды почти с рождения. Почти с рождения в ее медицинскую карточку была внесена запись-ДЦП. Детский церебральный паралич. Первой, кому сообщили врачи этот диагноз, была мама Лиды, Жанна Борисовна. В тот день ярко светило солнце. Жанна Борисовна почему-то особенно помнит это яркое, крутящееся в небе яркое солнце. Потом она поехала на работу, закрылась в своем кабинете и около часа никого к себе не впускала и не отвечала на телефонные звонки. Посетители в приемной тихо закипали от возмущения и нетерпения, и секретарше пришлось прилагать немало усилий к тому, чтобы внятно и убедительно объяснять присутствующим то, что она сама для себя объяснить не могла. Потом Жанна Борисовна вызвала секретаршу в свой кабинет и обычным своим ровным голосом надиктовала той указания, после чего попросила пригласить первого посетителя. Больше ничего необычного в поведении своей начальницы секретарша ни в тот день, ни во все последующие дни не замечала. Жанне Борисовне, женщине сильной, не первый год работающей на руководящей работе, хватило часа, чтобы прийти в себя после разговора с врачами. Ее муж с диагнозом дочери смириться так не смог и по этой причине тихо запил.
Сама же Лида не слишком страдала от своего диагноза. Она, в общем, и не понимала никогда своего приговора. Но иногда его очертания вдруг проступали в надвигающемся замкнутом пространстве и внезапно обрушивались на нее каменной глыбой, под которой было трудно дышать. Но с этой каменной глыбой у Лиды за долгую ее жизнь установились осторожные отношения, которые позволяли им почти никогда не сталкиваться вплотную, но всегда чувствовать друг друга на расстоянии.
-Лидочка, поправь шарф на шее. Ты можешь простудиться. Посмотри, опять вся шея голая..
Лидочка упрямо покачала головой, независимо сунула руки в карманы бесформенного пальто и прибавила шаг. Ей казалось, что глыба нависает над ней, и нужно только ловко обогнуть ее с края, чтобы избежать падения.
-Не беги же, Лида! И не шаркай так ногами, девочка!…
Но Лида уже почти бежала, и от этого неловкого бега ноги ее заплетались, цеплялись тупоносыми сапогами за выбоины в асфальте и едва удерживали равновесие.
-Лида!..
Лида сорвала с головы мохеровую шапку, встряхнула кудрявой копной волос и счастливо засмеялась. Она уже с трудом переводила дыхание от быстрого бега, но чувствовала себя почти победительницей. Она удовлетворенно думала про себя, что и на этот раз каменной глыбой они разминулись.
Кажется, разминулись.