Швили...

Леонид Словин
            «ШВИЛИ…»

        - Начальник, есть у тебя корка черного хлеба? Я буду бросать этот хлеб на пол, топтать и клясться!.. Не знаю я, чьи это вещи. Не знаю никаких… - Далее следовали фамилии двух других задержанных. – Я приехал сам по себе… Один… Клянусь мамой!
       Накануне их сдала хозяйка квартиры.
       Всех трех. Черных. С чемоданами.
       В чемоданах оказались десятки пар босоножек собственного пошива.   
       - Оформляй этих «швили»! – распорядился начальник отделения, болезненный, с потливым лбом и постоянно влажными ладонями.
      Неожиданно я вспомнил, кого они мне напоминают.
     …На месте нынешних Химки-Ховрино, стояло несколько частных домиков, заселенных  евреями-ремесленниками. Портными, сапожниками… Это был крохотный еврейский «штетл» - местечко с привычками черты оседлости. Я  жил в нем одну зиму у бабки и деда.
     Когда соседям не хватало требуемого минимума  для коллективной молитвы, я  – по настоянию бабки-  покрывал голову, брал какой-нибудь учебник и шел к ним…
      - Не будем терять время… -  начальник отделения вручил мне  их паспорта.
      Я заглянул под обложки.
      Длинные неудобопроизносимые грузинские фамилии...
      В графе «национальность» в каждом  короткое, как приговор - «еврей».
      Все трое оказались тбилисскими сапожниками. То, что чемоданы с обувью принадлежат именно им, не вызывало сомнений, как и то, что это – одна компания. При личном обыске при них обнаружили железнодорожные билеты, которые они не догадались выбросить. Все трое приехали в Кострому в один день, в одном поезде, в одном купе. Босоножки, без сомнения, были пошиты  ими.
        - Отрицать бессмысленно... - Я представился каждому из задержанных.  –  Следователь первого отделения милиции города Костромы лейтенант милиции… - Посоветовал  рассказать правду. - Иначе вас обвинят в скупке обуви и доставке  ее на Север в целях перепродажи и получения наживы – в спекуляции…
       Статья об ответственности за спекуляцию – одна из самых тяжелых в Уголовном Кодексе - предусматривала  лишение свободы на срок свыше пяти лет и конфискацию.   
       Ответственность кустарей была значительно мягче, сапожники могли отделаться штрафами. Все это я попытался им объяснить. Но…
       Три грузинских еврея считали, что самым тяжким в их положении является  организация устойчивой группы! Каждый из них готов был стоять насмерть, отрицая знакомство с двумя другими, и присягнуть в этом на чем угодно…    
      Между тем прокурор города санкционировал их арест. Из КПЗ всех троих перевели в тюрьму. В костромском узилище им пришлось тяжело, однако, позиция арестованных ни чуть не изменилась, напротив, кто-то из «тюремных адвокатов» - сокамерников – уверил кустарей в правильности выбранной ими линии защиты. 
      Короче, сами того не зная, они делали все, чтобы ухудшить свое положение, и я  решился на необычный шаг  – показал свой паспорт, где черным по белому стояло то же, что и в их паспортах,  – «еврей».
      Увы!  Это имело совершенно неожиданные последствия.
      На имя прокурора поступило заявление с просьбой заменить следователя.
      Обычные мотивы отвода  -« необъективность», «заинтересованность», «грубость» -в нем не упоминались.
       «Еврей -следователь по отношению к своим соплеменникам будет особо настороже, чтобы его не обвинили в потворству «своим»! - Полуграмотные тбилисские сапожники немедленно это просекли.
       Поэтому просили прямым текстом:
      «Дайте нам русского следователя!»
       Коллеги по отделению – в большинстве мои сверстники - с усмешечками наблюдали за нашим поединком.
        - Может отправишь их в Тбилиси?!
        - Но там же их – бедолаг - сходу разведут!
        Об уровне коррупции в Грузии уже тогда ходили легенды! У нас, где каждый опер на виду, такое и представить было невозможно!..      
         - А как же с неотвратимостью наказания?! – спросил кто-то.       
        Сегодня я с горечью вспоминаю тогдашнего себя и своих коллег - провинциальных стражей порядка, к которым вполне можно было отнести известные строки классика - «лягут собаками за чужое добро»…
       “Dura lex, sed lex” – «закон суров, но это закон»!       
        В отличии от нас наш не очень здоровый с вида, болезненно -потливый начальник отделения  смотрел на вещи весьма прагматично. Он  не упустил возможности избавиться от этого дела, и очень скоро всех троих этапировали в Грузию. 
        Думаю, там они заплатили не малые деньги прежде, чем оказались на свободе, хотя расскажи кустари правду с самого начала – все было бы иначе.
          Я переслал уголовное дело в Тбилиси, но не забыл о нем.
          По отношению к трем грузинским евреям я вел себя точно так же, как к другим подследственным. С пионерского детства я хорошо знал о равенстве  всех наций и принципе уважительного, без всяких различий, отношении к любым народам. 
           « Жить единым человечьим общежитьем…»
           Лишь потом я начал задумываться над тем, что прежде легко и сразу брал на веру.
           Действительно ли интернационализм и братство народов при прочих равных условиях  исключают  особое отношение  к людям твоей национальности?! К твоему народу?!    
           Действительно ли что при равных обстоятельствах своему соплеменнику следует предпочесть любого другого, продемонстрировав собственную непредубежденность, беспристрастие?!               
            Сегодня я вижу насколько это спорно.
            Или, по крайней мере, не очевидно.
            Существует же наряду с понятием «любовь ко всем детям» еще и любовь к  своему ребенку, к моим детям! И одно вовсе не исключает другое! Даже, напротив, если каждый народ будет, в первую очередь, заботиться о своих, в мире скорее воцарится общее благоденствие. Тому, похоже, учит и Тора.
           « Люблю своих детей!» - называлось стихотворение популярного в свое время русского поэта Владимира Солоухина. И дальше он писал, передаю только смысл. Нр, если что-то случится с вашим ребенком  о не дай Б-г  конечно!
я не буду плакать и кататься в тоске по полу и рвать на себе волосы! "люблю своих детей!      
    Совесть моя в деле тбилисских сапожников чиста.
           И все же червь сомнения не оставляет меня и теперь.
           Я отнесся к трем своим соплеменникам объективно – беспристрастно и уделил им  столько же внимания,  времени, души,  как и любым другим  - будь они  уроженцами, скажем,  Рязани или далекой Австралии.
          И потому даже спустя почти полвека, я отлично помню все три их трудные грузинские фамилии, и  мне было бы нелегко смотреть сегодня в их нерусские грустные глаза, встреться мы случайно на улице где-нибудь в Иерусалиме или в  Ашдоде…