(Как и сегодня, 22 ноября, но ровно 33 года назад, случился эпизод, описанный в этом небольшом очерке. События, произошедшие в моей жизни через несколько лет после марокканской командировки, сравнимы разве что с переселением на другую планету. Уже более четверти века пребываю в незапланированной заранее иммиграции, стал здесь счастливым дедом двух очаровательных внуков-американцев.Тине 23, окончила два факультета престижного ВУЗ-а, свободно владеет пятью языками, в том числе шведским. Луке 21, учится на последнем курсе дипломатического факультета университета Вирджинии, является выпускником известной теннисной академии USTA во Флориде, постоянно выступает за молодёжную сборную страны, трёхкратный чемпион Национальной теннисной лиги США... Давайте заглянем в далёкие восьмидесятые, где всегда будет биться большая часть моего сердца.)
С Булатом Окуджава я был визуально знаком с детства - часто видел его на тенистой дидубийской улице Вахушти, когда он в летние месяцы приезжал погостить в доме своего дяди и двоюродных братьев и сестер - Гии, Мераба, Наты и Нелли. Гия и Мераб были моими школьными друзьями. А Ната, новоиспеченная учительница математики, на внеклассных занятиях долго и упорно вытягивала меня из алгебро-геометрического омута, в котором я беспомощно барахтался от четверти к четверти. И сегодня отчетливо помню небольшой дворик, увитый пахучей "Изабеллой" и высаженными вдоль глухой кирпичной стены изысканными розами вперемежку с полевыми ромашками.
Своей тугой сообразительностью Нату я изводил на светлой застекленной веранде, где за большим обеденным столом мы делали уроки, а сверх программы еще решали и вовсе ненавистные дополнительные задачки, грозившие материализоваться в будущих контрольных работах. Но если научная экзекуция переносилась мной безропотно и внешне даже мужественно, то ароматы, клубившиеся за постоянно распахнутой входной дверью, напрочь выметали из башки с таким трудом попадавшие туда биномы и логарифмы. Дело в том, что сразу за крыльцом, на щербатом асфальте, днями напролет пыхтели увенчанные огромными медными тазами примусы и керогазы. В них, в зависимости от сезона, в янтарном, рубиновом, изумрудном сиропе томились малиновое, вишневое, инжирное или айвовое варенье. Наконец, сжалившись над страдальцем, Ната приносила блюдечко с густой пенкой. И я, старательно облизывая ложку, жмурясь, млел от удовольствия, которого, к сожалению, так не хватало во время сидения над учебниками.
Иногда в тени беседки, увитой виноградной лозой, бесшумно возникал Булат, садился на невысокий табурет и молча созерцал лубочный пейзаж двора, принадлежащего тбилисским Окуджава. Тогда, к концу пятидесятых, он больше походил на педагога из Калуги, нежели на выдающегося поэта и барда, начавшего ощущать силу своего таланта и власть творца над простыми смертными. Но ПРИЗНАНИЕ уже выбрало его в толпе, находясь на расстоянии вытянутой руки. И, может быть, именно тогда он подыскивал рифмы к небольшому стихотворению "Огонек в окне на улице Вахушти", вошедшему в один из ранних сборников "Дорога к Тинатин" и посвященному Нелли и Нате.
А заговорить впервые с Булат Шалвовичем я осмелился спустя лет пятнадцать. В Багдади, где родился Владимир Маяковский, проходили ежегодные Дни советской поэзии, на которые со всей страны съезжались и классики, и начинающие литераторы. Праздники продолжались полную неделю. Окуджава появлялся вместе со всеми, но через день- другой бесследно исчезал. Видимо, сбегал к своим в Тбилиси. В тот год я твердо решил атаковать его без раскачки, в стенах бывшей Кутаисской городской гимназии, где учился будущий трибун революции. Отсюда традиционно начиналась официальная программа мероприятий, и присутствие участников было почти стопроцентным. Окуджава мирно беседовал с Ираклием Абашидзе и Нодаром Думбадзе, нашими «живыми классиками». Поздоровавшись с ними и извинившись за вторжение, я взял столичного гостя под локоть и повел в сторону установленной на штативе кинокамеры программы "ВРЕМЯ".Успев за оставшиеся до нее метры выпалить все и о школьных друзьях, и о Нате - репетиторе, и о том, как из-за занавески подглядывал за ним. Булат Шалвович обнадеживающе заулыбался и... категорически отказался от интервью!
- Давай в следующий раз, когда вокруг будет меньше людей, любящих позировать и мечтающих попасть в кадр.
К великому сожалению, этому не суждено было случиться. Судьба еще несколько раз буквально сталкивала меня с обожаемым кумиром. Но, как бы в издевку, на ходу, мимолетом-то в аэропорту, то на выходе из останкинского телецентра, то опять на каких-то торжествах, где Булат Шалвович всегда старался держаться в тени. Много позже, в середине восьмидесятых, со мной произошел случай, правда, без его непосредственного участия, но имеющий прямое отношение к Окуджава.
Я находился в командировке в Марокко. Шли съемки документального фильма об этой североафриканской стране. Мы исколесили ее вдоль и поперек, оставалось поработать на столичных объектах Рабата. Я жил отдельно от киногруппы у моих московских друзей Якуниных. Семья состояла из Виктора Петровича, бывшего первым секретарем посольства СССР и директором советского Культурного центра, его супруги Надежды Дмитровны, дочери Веры и рыжей кошки Алисы, лишь совсем недавно, на двадцать пятом (!!!) году жизни отошедшей в мир иной. Вечера мы коротали на широком балконе, утопающем в роскошной экзотической растительности. И баловали себя винтовой "Столичной", салом, селедкой и черным бородинским хлебом, регулярно доставляемыми в это светское мусульманское монархическое государство с диппочтой со Смоленской площади. Под конец очередных посиделок, сопротивляясь дремоте, машинально включил стоящий на подоконнике транзистор, оказывается, настроенный хозяевами на радиостанцию "Маяк". И свершилось чудо! Как по мановению волшебной палочки, из динамика заструился щемящий голос Булата Шалвовича. Он пел знаменитую "...виноградную косточку..." Много раз слышанная, поселившаяся в душе с нюансами, в данной ситуации, на чужбине, она произвела ошеломляющее действие. Захотелось сейчас, сию минуту, немедленно сорваться с места и не чувствуя ног помчаться в сторону родного дома. В те времена мы жили в большой дружной стране. И о ностальгии знали понаслышке, так как не покидали ее надолго, а тем более - навсегда.
Потом все круто изменилось, рухнуло. Внешние и внутренние враги втянули Грузию в этнические и территориальные конфликты. Не желая участвовать в этих унизительных разборках, рискнул ненадолго поехать к дочери в США, где она училась в престижном Католическом университете Гонзага. Увы, визит этот растянулся на целых двадцать пять лет. Лиза вышла замуж,я на пенсии,но всё равно очень трудно бороться с тоской по Родине, которая то притупляется, то вспыхивает с новой силой. Недавно, переживая очередной приступ ностальгии, еще раз явственно воспроизвел в памяти ощущения, вызванные булатовской песней. Итогом "телепортации" стало небольшое посвящение любимому поэту, которое вы видите перед собой.
Бирюзовой волной соблазненным пловцом
Утонул, захлебнувшись садами Рабата ...
Так поэт с характерным грузинским лицом
Каждый день умирал в переулках Арбата.
Я стоял под навесом марокканских чинар,
Виноградную косточку пряча в ладони,
А в надрывных аккордах андалузских гитар
Вдруг услышал далекие всхлипы Риони.
Мы не возим с собой горсть родимой земли,
Это правило вышло из моды ...
Но опять позовут нас домой журавли,
Не пугаясь нелетной погоды.
Синий буйвол подставил витые рога,
Распустила косу черноокая Дали,
И форель золотая и белый орел
До отцовских ворот проводить предлагали.
Они были мне ближе замужней сестры,
И намного дороже угрюмого брата ...
Вдоль дороги печально стояли кресты,
Освященные - духом и словом Булата.