(Фрагмент из кинофильма «Баллада о солдате»)
Посвящается 65 – летию ВОВ и памяти моего отца, Жибрила Зубеировича Холаева.
***
Воскресным ранним утром,
Шел на сенокос,
Высокий парень,
И на плече покатом,
В руке он косу нес.
Себе чему-то улыбался,
И в голове его простой
Мотивчик напевался,
И лес вокруг стоял густой.
Шел сорок первый,
Июнь, двадцать второй,
Денек был очень светлый,
А день был роковой…
По радио утром объявили:
Границу враг, мол, пересек,
Приказ всем семьям предъявили,
Война! В солдаты паренек!
Наш парень, он же Жора,
Подстрижен наголо,
Не отрывая взора,
В строю стоит давно.
Родные, мать, отец и братья,
Переживая, ожидают вести,
Шлют Гитлеру проклятья,
И нет средь них его невесты.
По горским правилам всегда,
Нельзя любимым признаваться,
Пока сведет законом их судьба,
Могли со стороны лишь любоваться.
Надеждой полон, он горит,
Глазами рыщет по толпе,
Нет ее, и это его очень злит,
Никто не знает о его беде.
Звучит сигнал: «Пора, посадка»!
В грузовики набились до отказа,
Все разместились без остатка,
На фронт уехали ребята…
На запад и в далекий путь,
На страшную войну солдатиков везут,
Никто из них, друзья, не знает,
Их, какие судьбы ждут.
В первый день войны кого убьет,
Калекой стать кому-то суждено,
С боями кто Берлин возьмет,
А кто-то сгинет, пропадет…
Вагоны полные солдат,
Сальные шутки, песни и слова,
Родину свою готовы отстоять,
Ура! За Сталина! Он голова!
Мол, с ним народ не пропадет…
Средь них тихонько в стороне,
Сидит наш парень и молчит,
Что у парня в голове?
Вздыхая, папироскою дымит, дымит…
Секрет тут прост, девушка причина,
Ведь женихи за ней толпой,
Он не успел сказать ей слова,
Любовью к ней горел большой.
Вздыхает тихо Жора снова, снова…
Стучат вагонные колеса,
Уходит под ноги земля,
И много у солдат вопросов,
Продлится, долго ли война?
«Вот немцев скоро одолеем,
На мир посмотрим и легко,
По всей Европе прошагаем,
Их девок поимеем хорошо»!
Мечтают все героями вернуться,
Мол, грудь вся будет в орденах,
К своим девчонкам возвернуться,
И всех их будем делать… трах…
Земля вдруг вздыбилась вокруг,
Вагоны дернулись и встали,
«Окружены! Нас взяли в круг…»
Кричали, падали, стонали.
Тут капитан, суровый сибиряк,
Ко мне…, кричит: «Оружье к бою!»
Вояка, видно, по всему мастак!
Всех сразу разом успокоил.
В земле укрытие устроил,
Он с командиром рядом,
Спокойно свой прицел настроил,
В нем немцев рыща взглядом.
Заполонив простор степей,
Стена солдат и танки,
Сверкая свастикой своей,
Тучей шли по флангам.
Все ближе враг подходит, ближе…
Рука сжимает автомат,
А командир: «Спокойно, вижу,
Когда стрелять, я дам понять»!
Враги совсем подходят близко,
Бледнеет молодой солдат,
К земле он припадает низко,
Команды он не хочет ждать.
Уже нетерпиться стрелять,
Вдруг капитан как зарычит:
«Огонь! Стреляй, ****а мать»!
Сам пистолетом в рельс стучит.
Гибли все и наши и враги,
Кровь у солдата на губах,
Вокруг огонь и все в крови,
Песок в крови, и на зубах…
Атаку первую смогли,
Не без потерь, но все ж отбили,
В изнеможении отдыхать легли,
Все скопом сразу закурили.
Дым, густой пуская изо рта,
Капитан спросил у Жоры:
«Ну как, солдат тебе война?»
«Да, что война, вот горы наши, это да»!!!
Смеялись все, а сибиряк,
От хохота хватался за живот,
Сказал он вроде бы пустяк,
А получился вот такой компот.
Когда веселье улеглось,
Стали подсчитывать потери,
Да, много крови пролилось,
И трупов много, не поверишь!
Из четырехсот тринадцати солдат,
Их осталось только триста,
И вот такой кромешный ад,
Устроили фашисты.
Тут опять все снова началось,
Немчура шла в атаку,
Двести от трех сотен осталось,
И немцы снова показали сраку!
Так продолжалось и день, и ночь,
К утру осталось меньше вдвое,
Теперь никто не мог помочь,
Случилось с ними вот такое.
Контужен тяжко капитан,
С ним остался только Жора,
Один приказ ему был дан,
До последнего патрона!
Немцев бить без разговора.
Вторая ночь уж накатила,
Все стихло, зарево кругом,
Усталость сразу навалилась,
У Жоры, словно, в горле ком.
Рычит и стонет капитан,
В бреду кричит: «Огонь! Огонь!»
Солдат полез к нему в карман,
Взял документы и…
Губную вытащил гармонь.
Что делать? Он один,
Патроны кончились уже,
И в волосах добавилось седин,
Лежал и думал. На меже…
Приказ он, помня комиссара,
Плащ-палатку расстелил,
И на него, без шума, аккуратно
Капитана уложил,
И что-то бормотал невнятно.
И наугад, да в темноту,
Тащил его солдат устало,
Стон капитана резал тишину,
Тащил, пока его хватало.
Войной повязанных судьбою,
Ползли, стонали - нелегко двоим,
При редких выстрелах собою,
Комбата тело закрывал своим.
В пути на что-то часто натыкался,
Во тьме сибиряка волок,
Он часто отдыхал и задыхался,
Сжав зубы, и все-таки тащил, как мог.
И тут услышал свист снаряда,
Он понял сразу, все, конец!
Мелькнула в голове солдата-
Прощайте мама и отец!
***
Как будто из других миров,
Услышал Жора голоса,
Из громких и каких-то слов,
Ее увидел вдруг глаза…
«Любимая! Откуда ты»?
Хотел он прокричать,
Однако, где-то с высоты:
«Солдат! Ты что хотел сказать?
Тебе бы лучше помолчать…»
И снова боль, благая тишина,
Для Жоры наступила тьма,
Над ним консилиум врачей,
У них проблема есть одна-
Как уберечь его от костылей?
Эпилог.
Прошли года, десятилетия,
Мы помним той войны мгновенья,
Теперь солдатам из бессмертия,
Я это посвятил стихотворение…
Чрез годы Жора стал моим отцом,
Прожил он долго и счастливо,
А иногда, с губной гармошкой сидя за столом,
Куда-то вдаль глядел тоскливо.
Я понимал всегда его,
Он думал все-таки о нем,
Понять хотел лишь одного,
Жив иль нет, тот сибиряк, притом?
Рискуя жизнью под огнем,
Он братом стал ему тогда:
«Эх, был бы жив, они б вдвоем…»
***
Недавно и отец покинул этот свет,
Лежит гармонь губная на его могиле,
Встречая вместе вечер и рассвет,
И никакая нипочем теперь им сила!
***
Солдатам нам принесшим мир,
Погибшим в той войне! Живым!
Родину и мир спасавших, матерей…
Балладу эту посвятил я ИМ,
И для меня, и для моих детей,
СОЛДАТ войны,
ОН навсегда останется СВЯТЫМ!