Владимир Пальтис
Д Е Д
И Л Ь И Ч
Рассказ
(из сборника рассказов "Матюша")
– Мечта у меня, – задумчиво вглядываясь в грубую поверхность матюшинского стола, произнес Дед Ильич. – Осетра словить!
– Осетра? – Василий тщательно пережевывал поданные женой малосольные огурчики собственной прошлогодней закрутки. Выдались огурчики на славу, крепенькие такие. Почти одинаковые, как на подбор, они задорно хрустели на зубах, и рассол имели необыкновенный.
– К такому огурцу, – дед рассудительно пожевал губами, – хорошо бы водочки.
– Не дам я водки, – подала голос из угла Наталья. – Нельзя вам, дедушка, вы же лучше меня знаете, нельзя!
– Осетр, – как ни в чем не бывало, продолжил Дед Ильич, – она рыба аккуратная. Где попало, не плавает.
Деду Матюшин искренне сочувствовал. Ну, нельзя ему, Деду Ильичу водку пить, нельзя, потому как Дед Ильич особое пристрастие к этому делу имеет. Но разве погубит его рюмка-другая, выпитая после баньки, в душевной обстановке, под горячее, да еще под такой сказочный огурец? Нет, прав Дед Ильич. Под такой огурец!.. Но разве Наталье объяснишь?!
Снова принялись за еду.
– А где же она плавает? – это Василий больше для поддержания разговора спросил.
– Да в том-то и дело, Матюша, что у нас она не плавает, – Дед смотрел снисходительно. – Я же говорю, умная рыба, интеллигентная, она, где попало, не водится.
– А если б водилась? – Василию почему-то стало обидно за родную деревню. Что значит «где попало»? – Что у нас, совка своего нет?
– Помню я, – Дед Ильич мечтательно подпер бороду изъеденной трещинами ладонью, – как ты, Матюша, малой еще, в том совке головастиков ловил. Будто вчерась это было. Вот время мелькнуло!
Голос у деда дрогнул, а в уголках глаз образовались влажные искорки.
– А ты представь, Дед Ильич, – не унимался Василий, – что в нашем совке осетров этих видимо-невидимо. Хоть руками лови!
– Экий ты, Матюха, шустрый! Руками! – чуть не поперхнулся огурцом Дед Ильич. – Да знаешь ли ты, что я был первый рыбак на своем корабле! Да что там на корабле,– замахнулся дед,– пожалуй, во всей флотилии не найти было такого рыбака, каким был я!
Дед Ильич прошел всю войну, служил на флоте, и о его подвигах в деревне ходили легенды.
– Дед Ильич!– извиняющимся тоном начал Василий. – Ты не обижайся, пожалуйста. Я же не рыбак, многого не знаю. Ну, нельзя ее руками ловить – значит, нельзя. Сеть поставим, или ещё как-нибудь.
– Запоминай, Матюша! – сжалился дед. – В каждое время года – своя тактика лова. Зимой ловят на мормышку. Сразу видно, что ты не рыбак.
– Да какой из меня рыбак?! Просто с удочкой сидел пару раз.
– Рыбак – просто так, – незлобно пробурчал Дед Ильич. – А вот, положим, при ловле окуня и плотвы, делаешь лунку поменьше, и снегом не забудь замаскировать. Еще можно маскировать соломой, камышом, а уж потом только…
– Подсекать! – догадался Василий.
– Ты еще мормышку не опустил, а уже подсекать! Торопишься! – охладил Василия Дед Ильич. – Спервась мы с тобой по стаканчику нацедим, по такому случаю. А уж апосля-то…
– Подсекать! – выпалил, как стопку опрокинул в рот, и огурчиком захрустел, так что прям на сердце полегчало.
– Торопишься, - подытожил дед. – Мормышка-то наша рядом с лункой покамест, только на изготовке лежит.
Дед Ильич замолчал и тоже за огурцом потянулся. Ухватив его двумя пальцами, на пример мормышки, долго и придирчиво разглядывал.
– А что дальше-то? – не вытерпел Василий.
– Дальше я его есть буду, – задумчиво пообещал дед.
– Да не! С ловлей-то?
Дед Ильич перенес взгляд с огурца на Василия.
– А ты еще перебивать меня будешь?!
Василий перестал жевать. Теперь уже настал черед Деда Ильича огурцом хрустеть.
– До чего же у тебя огурчики ладные получились! – довольный произведенным эффектом, сощурился дед. – На рыбалку не забудь взять. Запомни, Матюха! Без хорошего огурца никакая рыбалка не сладится. Так на чем это я остановился?..
– На стаканчиках, – подсказал Василий.
– На каких таких стаканчиках? – не понял дед.
– Которые мы нацедили. То есть, нацедим, – сказал, и в сторону кухни покосился.
– Вот теперь ты молодец, Матюша! Вовремя заметил про стаканчики-то. А то я чуть было всю рыбалку не испортил. Нацедили мы, значит, по стаканчику, посидели перед лункой, как полагается, и…
Василий затаил дыхание. Глаза у Деда Ильича загорелись красным, блеснули из-под кустистых бровей, и метнулись к банке с огурцами.
– На вот, закусывай! – дед сунул Василию огурец, и уже вовсю хрустел сам. – Замечательный огурец! Это, значит, мы с тобой рыбалку наметили.
Теперь и мормышку опускать можно. Майна помалу. Пересаживайся ко мне на «баночку», на лавку, значит!
Не вставая с лавки, Дед Ильич разом отодвинул ее прочь от стола, и замер, согнувшись, затих, будто и, правда, на льду, над рыболовной лункой сидел. Василий потихоньку встал из-за стола и на цыпочках, обойдя его стороной, примостился на краю лавки. Мешать не хотел.
– Ближе садись, – не отрывая глаз от воображаемой лунки, шепнул дед.
Василий придвинулся. Теперь они сидели рядом, бок обок, почти соприкасаясь головами, неотрывно глядя в темную щель между плохо подогнанных, растрескавшихся половых досок.
– Где сидим? – как можно тише спросил Дед Ильич.
– У нас, – так же тихо отвечал Василий, – на совке.
Дед повернул голову и заглянул Василию в глаза.
– Значит, под нами метра три, не больше, – сказал, и отвернулся к лунке, удить.
С такого близкого расстояния Василий видел глаза Деда Ильича впервые. Глаза у деда были лучистые, светлые, распахнутые, а зрачок – синий–синий, как у ребенка. Глаза совершенно не вязались с его лицом. Обветренным лицом, изборожденным глубокими морщинами, со спутанной седой бородой.
Вдруг Василий оказался в своем детстве, увидел перед собой бабушку, а затем вспомнил недавний свой сон про Богородицу.
– Не отвлекайся! – прервал мысли Василия Дед Ильич. – Запоминай. На мелководье мормышку опускают на самое дно. Кончик удильника держи над водой сантиметрах в двух. Запомнил?
– Запомнил. Сантиметрах в двух.
– Вот у мормышки кивок, вот леса, – показывал Дед Ильич. – Теперь самое главное! Медленно-медленно поднимаем и пританцовываем.
– Ногами? Для согрева, что ли? – не понял Василий.
– Какой «для согрева»?! – обиделся дед. – Для согрева мы с тобой огурцами закусывали. А это для поклевки. Слово такое – «поклёвка» – слыхал?
– Нет, – честно признался Василий.
– Эх, ты! Скоро сам дедом станешь, а что такое «поклёвка» не слыхал. Ну, ничего. Я из тебя рыболова сделаю! – пообещал Дед Ильич.
Правая рука его стала медленно уходить вверх, при этом быстро-быстро подрагивая, затем, плавно покачиваясь из стороны в сторону, устремлялась вверх-вниз, вверх-вниз, и снова принималась выписывать в воздухе замысловатые кренделя в каком-то бешеном темпе. Словно дирижерская палочка была в его руке. И музыка, рожденная этим движением, то замирала, струясь тихим пиано, то вновь обретала силу, вкручиваясь в бешеное крещендо.
Василий скорее почувствовал, чем увидел, как натянулась леса, как пригнуло к лунке удильник.
– Подсекай, – только и успел выдохнуть в большое, заросшее седым волосом, дедово ухо.
– Рано! – прохрипел Дед Ильич, и навалился всем телом, засопел, повел влево.
Василий догадался помогать, тоже схватился. Лавка под ними стала на дыбы, балансируя на струганных ножках, и уже через мгновение, сбросив седоков, с грохотом обрушилась на пол. Василий больно упал на копчик.
– Мамка! Мамка! Дед с Папкой с лавки грохнулись! – вопил с порога сын.
– Вы, что, очумели?!! – в дверях высилась Наталья.
Первым захохотал Дед Ильич. Зашелся в смехе Василий. Сидели на полу, потирая ушибленные места, и не могли угомониться. Смеялись все. Долго смеялись. Громче всех смеялся Ванька Матюшин.
***
Ночью Василию приснилась рыбалка. Вместе с Дедом Ильичом они взяли большую банку малосольных огурцов, облюбовали на берегу родного совка местечко, под плакучей ивой, и принялись удить рыбу.
Василию не везло, зато у Деда Ильича клев был необыкновенный. Дед брал огурец, насаживал его на крючок, и лихо забрасывал на середину совка. То и дело поплавок его удочки уходил под воду, и тогда на берегу оказывалась очередная рыбина, по размерам больше походившая на морскую акулу, чем на рыбку из пруда. Обитательницы совковых глубин широко раздували жабры, пучили глаза, били мощными хвостами и норовили цапнуть Деда Ильича за штанину. Дед же только посмеивался, наливал маленькую, вдумчиво выпивал, всякий раз приговаривая: «Запомни, Матюша! Без хорошего огурца, никакая рыбалка не сладится». Когда банка из-под огурцов опустела, Дед Ильич посерьезнел, засобирался, сложил удочки, попрощался с Василием, и ушел вверх по склону, так ни разу и не обернувшись.
Василий проснулся, быстро собрался, вытащил из буфета припрятанную там, на «черный день», заначку, и, поцеловав спящую Наталью, уехал в город.
***
Уже в пути, думал так про себя. Если все сладится, если дорога легкой окажется, значит, он поступает правильно, верно. Пешком миновал деревню, дошел до дороги. Асфальтированной дороги, ведущей в город. Вокруг – звенящая тишина. Только поля и леса вокруг, да разбросанные там и сям деревни и села. А еще города, большие и маленькие. И только дороги их связывают. Паутина дорог. И еще люди их связывают. Со своими радостями и печалями, мыслями и мечтами, устремлениями и надеждами. А где-то там, совсем далеко, плещется огромное синее море, и в нем живет своей жизнью маленький кораблик, тот самый, на котором ходил шестьдесят лет назад в атаку Дед Ильич. А над всем этим – огромное, чуть подернутое рассветом, глубокое небо. И затухающие звезды на нем. И все это Страной называется. А еще – Родиной.