Завод умирал. Обида выворачивала наизнанку его железное нутро. Слёзы отчаяния ржавыми потёками сочились по когда-то зеленой окраске мертвых станков, тёмными пятнами проявлялись на отсыревших стенах, тонкими струйками вытекали из размороженных радиаторов отопления. Завод умирал. Умирал долго и мучительно.
Завод не помнил, когда он родился. Детская память хранила только несколько фамилий инженеров, строителей, рабочих, вложивших свою душу в его металлический скелет. Днём своего второго рождения Завод считает холодную зиму сорок первого. Тогда его, разобранного и упакованного, привезли в небольшой сибирский городок и разгрузили на, продуваемом всеми ветрами, пустыре. Завод помнит стариков, женщин, детей, вгрызавшихся в промороженную землю. Сначала были станки. Ещё не было стен, не было крыши, а на фронт уже шли эшелоны с продукцией, изготовленной на Заводе. Завод плакал вместе с женщинами, которым почтальон вручал казенный конверт. Завод сжимал стальные челюсти, когда Совинформбюро сообщало о неудачах на фронте. Завод радостно гремел металлом в дни побед. Потом пришла Великая Победа.
И вот сейчас Завод умирал. Первый удар он выдержал в девяностые. Эшелон с мазутом, простояв на Заводе сутки, вдруг загадочно исчез. Сибирская зима таких шуток не прощает. Это было начало конца. Завод заболел. Сначала он думал, что это легкое недомогание. Такое случалось и раньше. Но болезнь прогрессировала и вскоре её метастазы присутствовали уже во всех жизненно важных органах заводского организма. На здоровом теле Завода начали злокачественной опухолью разрастаться разные ООО, ТОО, ЗАО. Самая гордая профессия – Рабочий, вдруг, превратилась в холуйскую – работник. Заводоуправление лихорадило. В руководство рвалась посредственность. Завод чувствовал, как теряет лучших специалистов, а вместе с ними и свою силу, свою живучесть.
Завод умирал. Стон эхом метался по пустым корпусам. Обрывки кабеля, разорванными сухожилиями, свисали с металлических ферм. Первым вырвали из организма Завода, его гордость - общежитие. Потом детский сад, спортзал, столовую. Обособленно стоящие корпуса продавались по цене подержанного автомобиля. Завод знал, что он умирает. Он даже не удивился, когда директор в одном из цехов организовал производство пеноблоков и заложил ими все оконные проемы. Его даже не возмутило новое пристрастие директора к производству стеклопакетов, которые заменили в оконных проемах пеноблоки. Ему было уже всё равно.
Завод умирал. Завод знал, что осталось совсем немного. Завод будет жить до тех пор, пока последний станок не будет сдан на металлолом. Как только остановится последний станок, Завод умрёт. Будут стоять корпуса, будет светить солнце, но Завода не будет. Будет очередная база китайского ширпотреба.