"Под-Московье"
ОТ АВТОРА
Эта история свалилась на меня как снег. Неожиданно? Как раз в этот период я находился в состоянии предчувствия какого-то важного события, но скорее да, именно неожиданно. Знаете, как бывает иной раз - потянет вдруг в далекие края, или возникнет вдруг на душе тревога и ходишь по улицам, и во все глаза таращишься вокруг в поиске. Чего ищешь? Зачем? Я не задаю себе вопросов в такие моменты, просто брожу и стараюсь не пропустить ничего мало-мальски важного. И знаете, нахожу всегда. То ржавый, болтающийся на одном гвозде указатель номера дома, какие вешали еще в начале века. То трехцветного котенка в подворотне. То старую женщину у подъезда, которая сидит, опершись на палочку, и смотрит на мир, благодушно улыбаясь. Какой в этом всем смысл, спросите вы. Этого добра и без особого поиска вокруг завались. А мне, знаете ли, помогает. Снимается с мертвой точки рассказ или рождается новый сюжет, образ, тема - все, чем жив писатель, его творчество.
Так вот, я в очередной раз находился в ожидании откровения. Настолько большого и значимого, что руки мои подрагивали от нетерпения, а на сердце лежала грусть о слишком медленно текущем времени. Я не знал, как ускорить события и метался по комнате, смотрел на улицу через окно на кухне, курил одну за одной сигареты. По телевизору шел какой-то старый фильм, до меня донесся перестук колес поезда. Мне показалось, что это неспроста, что это знак. Недолго думая, я побросал, не глядя, дежурные вещи в сумку, пошарил в шкатулке, где хранил невеликие сбережения и, обнаружив там полторы тысячи рублей, забрал все. В задний карман брюк сунул паспорт и, хлопнув входной дверью, бегом спустился во двор, затем к ближайшей станции метро. Уже в подземке я попытался подвергнуть логике свои действия, но, обнаружив полное ее отсутствие, бросил это занятие. Пробежался взглядом по схеме метро и остановился на станции метро «Комсомольская». Мне стало уже очевидно, что мой путь лежит на Казанский вокзал, затем дальше из Москвы. Прикинув, как далеко я могу уехать на мои сбережения, понял, что, даже разделив имеющиеся деньги пополам, дабы обеспечить обратный путь, я могу уехать достаточно далеко. Поскольку направление с Казанского вокзала было только вглубь страны, я уже разбирал варианты конечного пункта - Башкирия, Урал, Поволжье. Так вот развлекая себя размышлениями о предстоящем путешествии, я довольно быстро оказался на Комсомольской и эскалатор вынес меня на площадь Трех вокзалов. Наверху хлопнул себя по лбу за забывчивость - с кольцевой выход не к Казанскому, а к Ярославскому вокзалу. Делать нечего, пошел к переходу в сторону Казанского. Возле перехода наблюдал странную картинку - пожилая женщина, в надетом не по погоде, сильно заношенном пальто, кричала кому-то прямо в переход: «На Киевский! На Киевский тебе надо!» Я остановился и задумался - а почему собственно я решил, что мне надо на Казанский? Почему не на Ленинградский - благо, и стою прямо возле него? Или вот почему не на Киевский? Я подошел к женщине и спросил, кому она кричит, на что она долго смотрела на меня снизу вверх и удивленно заявила:
- Так тебе шь! Сиганул как недаслушифши, я и охнуть не успела. Че сиганул-то?
Ни больше, не меньше. Женщина бесспорно меня с кем-то перепутала, но я воспринял знак однозначно. Выразив ей благодарность за совет, я развернулся обратно к метро.
Первое, что я услышал, выйдя из на улицу у Киевского: «На Калугу! На Калугу! Кому на Калугу?».
- Мне, - про себя ответил я.
Через полчаса я уже отправлялся от Киевского в электричке до Калуги и смотрел в окно. Вы скажете, что это полный бред и будете правы, но такое происходит со мною время от времени, и мне это нравится.
В вагоне сидело еще несколько человек парами, тройками и по одному. Я достал блокнот и записал: «Вторник, двенадцатое сентября, вагон электрички на Калугу, полдень». Мне предстояло провести три с половиной часа до станции назначения или около того, с бесконечными промежуточными остановками, и я приготовился смотреть во все глаза и слушать во все уши. Но на коротких остановках людей заходило мало, о чем говорят на соседних местах, было не слышно, и, впав незаметно для себя в меланхолию, я заснул. Проснулся от резкого толчка - электричка остановилась на незнакомом полустанке. Кто-то из баловства или еще по какой причине дернул стоп-кран, о чем стало известно от помощника машиниста, пробежавшего мимо по вагону, ругая в голос хулигана. Потом поезд пытался тронуться, но система торможения не сработала на отпуск тормозов, и его дернуло второй раз. Тут-то я и очнулся от полудремы. Это же мне, недотепе, сигналы подаются! Уже второй раз тряхнуло, а я все сижу. Так и мимо проехать можно! Я подскочил, хватая свою видавшую виды сумку, и побежал к выходу. Двери были открыты, но после того, как я выпрыгнул из вагона на гравий, они зашипели и закрылись. Электричка тронулась с места и звонко перестукивая стыками рельс скрылась за леском, быстро набрав скорость. Я проводил ее взглядом, потом огляделся. Немного дальше по ходу поезда был короткий перрон из бетона, напротив его через пути - такой же перрон и беленое строение с надписью «Касса» посреди его. А вокруг лес. Ничего говорившего о названии станции или цели моего визита сюда при беглом осмотре достопримечательностей я не обнаружил. Имея уже опыт подобных приключений, я не пал духом, а пошел поискать место, где было бы удобно дождаться событий, за которыми и приехал. По пути подошел к кассе и взглянул на расписание движения пригородных поездов. Оказалось, что через час будет последняя электричка в сторону Москвы. Этот факт меня озадачил. Еще раз посмотрел вокруг и подумал, что не хотел бы заночевать прямо тут на перроне или в лесочке по соседству, а это значит, что ожидаемое событие произойдет в течение ближайшего часа. Такая находка меня взбодрила. Я забросил сумку за плечо и двинул к середине перрона, чтобы усесться там в ожидании. Но не так все просто. Час минул, показалась электричка, и с грустью окинув полустанок последний раз, я сел в нее несколько раздосадованный.
На этот раз людей в вагоне было много, тем не менее, свободное место для меня нашлось. Я втиснулся на любезно оставленную двумя грузными мужчинами узкую полоску скамейки у окна, бросил сумку под ноги и привычным движением выудил из кармана блокнот, сделав хронологическую запись. Прочитав предыдущую запись, попечалился, что она не стала началом большого и важного, но при этом с надеждой посмотрел на последнюю. А чем черт не шутит? Точки в конце записи я не ставлю обычно. Точка - это всегда законченная история. Если желаешь продолжения, не торопись ставить точку. Для меня это почти суеверие. Так вот и ехал дальше, смотря в окно с открытым блокнотом и ручкой в руке.
День клонился к закату, поезд ходко двигался к Москве. Я размышлял о событиях этого дня, стараясь найти место, где я прошел мимо главного, не заметив знака. Может быть не стоило менять направления и продолжать движение от Казанского вокзала, как и решил вначале? А с другой стороны, где бы я сейчас был или где бы был завтра? Где-то в душе я был рад, что ехал домой и в этот раз опять лягу спать в свою постель. Ругаю себя часто за это малодушие, но все равно радуюсь, когда отменяется поездка в дальнее далеко и мне не надо будет ютиться в палатке, отминать бока на полках, пить плохой чай из пакетиков, мерзнуть в дешевой гостинице и так далее. Рука автоматически записывала возникающие мысли и рассуждения. Сам того не сознавая, я исписал полторы страницы блокнота. Перечитал, поморщился, но решив, что может и пригодится когда, перевернул страницу. За окном большое красное солнце висело над лесом. Я завороженно смотрел на эту картину, пока поезд не сделал поворот и солнце не скрылось за спиной, тогда переключился на людей в вагоне. Лица, лица. Обычные лица подмосковных жителей. Часто озабоченные чем-то или спокойные, в общем разные, но ничего цепляющего взгляд. Напротив меня сидел парень лет двадцати и поглядывал на меня. Я не сразу заметил его интерес ко мне, а заметив, стал украдкой его рассматривать. Ничего выдающегося, обычный юноша, каких много. Если бы не его частые взгляды украдкой на меня, я бы и не обратил на него внимания. Но пульс мой неожиданно стал чаще, я ощутил гулкие толчки в груди. Сердце подавало знак, и я другими глазами посмотрел на парня напротив. Ну ничего особенного, парень как парень, хотя нет, взгляд полон житейской мудрости и под упрямой челкой на лбу две четкие борозды. Такое бывает у парней вернувшихся с войны, когда на молодую психику обрушивается другая, страшная правда жизни - насильственная смерть или убийство человека. Мне показалось, что мой сосед несколько молод для ветерана Чечни и решил выяснить это прямо сейчас. Придвинулся к нему поближе и завел беседу:
- Простите меня, пожалуйста, но мне показалось, что вы хотели меня спросить о чем-то.
Парень вздрогнул, и посмотрев на меня большими глазами, спросил: «Кто? Я?», но сразу успокоился и улыбнулся.
- Вы писатель? - спросил он.
- В точку, - ответил я, улыбнувшись его прозорливости.
- А вы известный писатель? - спросил парень опять. Вопрос озадачил меня или даже огорчил. Во-первых, тем, что я должен сам на него ответить невзирая ни на какие позитивные самоустановки, и ответить негативно, а во-вторых, попытка тут же сгладить ситуацию уверениями, что это временное явление, будет выглядеть ужасно.
- К сожалению, нет, - изрек я как приговор, но про себя вставил все же: «Пока!».
- Это хорошо.
- Ну, знаете, - такое вот смелое утверждение выдернуло меня из начавшегося было самобичевания, за что спасибо, но как-то неприятно резануло слух, что быть неизвестным писателем это хорошо. - Мне так не кажется. Хотелось бы, знаете, немного признания.
- Да нет, я не про то, известные писатели все на крючке, и не берут жареные темы. Только журналисты, но мне шумиха ни к чему.
Я был снова озадачен. Молодой человек говорил о чем-то ему хорошо известном, но при этом упускал, видимо, что оно неизвестно мне. Я никогда не гонялся за жареными фактами, и журналиста во мне процент невеликий, но интерес уже проснулся и требовал пищи.
- Вы располагаете какой-то информацией и желаете поделиться? - спросил я, глядя парню прямо в глаза. Он тоже смотрел неотрывно мне в глаза, видимо взвешивая судьбу дальнейшего разговора.
- Да, - коротко ответил он через минуту.
- Поделиться именно со мной? - опять спросил я, несколько суживая широту вопроса.
- Да, - уже не задумываясь подтвердил свое намерение молодой человек.
- Слушаю вас.
- Да, собственно, я не хотел говорить, я хотел... чтобы вы прочли кое-что, - смутившись, сказал парень.
- Вот как, у вас есть рукопись?
- Хм, слово такое странное. Ну не совсем рукопись, ну не в том смысле как вы подумали, наверное. Всего несколько тетрадок. Я только записал все, как было, но сам не знаю, что делась с тетрадками теперь. Да и не нужно мне это. Моя задача передать.
- Вы воевали? - неожиданно для самого себя спросил я.
- Хм, да как вам сказать... Нет, скорее, чем да. А почему вы спросили?
- У вас морщины на лбу - как у взрослого мужчины, и глаза... как бы это сказать... взрослые очень.
- А, это... Это после завода. Про него и написал в своих тетрадях, - парень достал из своей сумки целлофановый пакет с пачкой листов бумаги и протянул мне. - Вот, возьмите и сделайте из этого книгу. Пожалуйста.
Я взял пакет со сложным чувством ответственности и, опомнившись вдруг, понял: «Вот оно!». Меня обдало жаром. Оно, свершилось! Мое предчувствие, за которым я гоняюсь сегодня с утра.
- Вы ничего не обещайте мне, но я очень прошу не выбрасывать эти тетради, и если вам история покажется неинтересной, то передайте ее знакомому или кому посчитаете нужным с такой же просьбой. Поверьте, в этих тетрадках - жизнь многих людей, которые были мне дороги и дороги сейчас. Тут наше прошлое, наша судьба и память. Не подведите нас.
Парень так пронзительно смотрел мне в глаза, что стало не по себе. Я перевел взгляд на рукопись, чтобы скрыть смущение и стал убирать их в сумку.
- Да-да, конечно, я просмотрю материал, оставьте мне свои координаты, - сказал я.
- Не надо. Если вы прочтете тетрадки, то они вас уже не отпустят, как не отпускают меня. Проверено. Но теперь это уже ваша ноша, я свою долю отпахал.
Мы молчали и смотрели друг на друга, каждый был поглощен своими мыслями. Я подумал: почему парень называет рукопись «тетрадками»? Но через минуту уже забыл об этом. Мы разговорились о том, о сем и скоротали дальнейший путь. В Москве, уже в метро мы пожали последний раз друг другу руки и разъехались в разные стороны. Уже подъезжая к родной станции, я вдруг вспомнил, что так и не спросил имени парня. Был повод снова треснуть себя по лбу.
Рукопись я начал читать сразу по прибытию домой. Прямо с порога достал ее, бросив сумку в прихожей, не разуваясь прошел в комнату и бухнулся в кресло. Начало меня не тронуло никак - перечисление событий довольно отвлеченных от главной линии, слишком все издалека. Неожиданные перескоки с события на событие, малопонятные диалоги и описания, которые очевидны для участников описываемых событий, но никак не для читателя. Далее это понемногу сглаживалось, события срослись невидимыми нитями взаимозависимостей, персонажи обрели характеры и роли. Я обнаружил вдруг живые характеры, личности. Истории, описанные в тетрадке, происходили параллельно тому самому времени, когда я бегал по своим бесконечным делам, варил макароны или спал в своей постели. Прямо подо мной! Это впечатляло, ужасало, вводило в состояние ступора. Можно привести множество красочных эпитетов тому чувству, которое рождало чтение текста. И верилось, и не верилось. Вернее, хотелось верить, потому как нельзя - даже в фантазиях - так играть судьбой, высокими чувствами и жизнью других людей. Я курил, осмысливая прочитанное. Пытался размышлять логично и прагматично. Какая мне выгода от этих записей? Напечатают ли произведение по ним созданное? Много вопросов, но все они лежали веером на раскладе, который я уже принял за истинный - я буду писать про Завод.
Я определил, что парня, который мне передал тексты, звали Андреем, по имени героя от первого лица. Первоначально рукопись писалась, видимо, в простых тетрадках. Она так и делилась на тетрадки. Так вот, Андрей был прав - прочитав тетрадки, я уже был в их власти. Роман поселился в моей голове и начал жить там самостоятельно, обрастая деталями, эмоциями. Я просыпался среди ночи, включал лампу на столе и записывал новый отрезок, эпизод, событие. В другое время вы бы сказали - ну что же, нормальное явление для писателя, и были бы целиком правы, но не в этот раз. Герои не проявлялись в моем сознании, не давали свежую идею продолжения главы, нет, они жили вне меня, общались, искали, находили, захватывая меня все более красочными картинами происходящего, заражая меня своими чувствами, передавая мне свою решимость или боль. Пытаясь записывать, я производил автоматические действия, смотря в свое воображение как в экран. Каждый раз перечитывая свеженаписанное, я удивлялся. Записи были, конечно, выполнены моим почерком, но писал другой человек. Если бы мне рассказал кто-нибудь, что такое бывает, я отнес бы рассказанное к дешевому популизму рассказчика. В данной ситуации крыть было нечем. Так что я качал головой, потом садился за машинку и, пользуясь своими записями как конспектом, перепечатывал начисто, но уже не как автор, а как соавтор. Возвращаясь время от времени к тетрадям Андрея, я пытался нащупать золотые нити, которыми сшито или соткано повествование. Обонять эфир душевного состояния его героев, атмосферу мира, который они сложили своими судьбами. Мне это плохо удавалось, когда я именно осмысливал или пытался фантазировать, но работа продолжалась, когда я прекращал говорить сам и начинал слушать. Герои приходили и показывали свои картины, рассказывали свои истории, а я слушал их и записывал. Мне понравилась идея разделения повествования на тетради, и я оставил эту форму без изменений.
ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
Предисловие от Андрея
Когда возникает вопрос - писать или не писать, а все окружающее ратует только за бездействие. Когда все твои смелые идеи и дерзкие мысли осмеяны или подвергнуты хуле лишь по одной причине - отсутствие строго аргументированных и научно обоснованных доказательств. Когда на поиск этих самых доказательств потребуется целая жизнь, и не только твоя, плюс немалые средства, которые негде взять. Когда найденное тобой настолько очевидно и настолько жизненно важно, что не может не быть высказанным, тогда надо облечь свою мысль в текст. Пусть он будет корявым и нескладным. То сердце, для которого ты старался, все поймет и забьется чаще.
Все нижеследующее повествование будет исходить из одних уст - моих. Уст очевидца или наблюдателя? Неважно, мне выпала доля вобрать в себя, а затем соединить в объективное целое весь спектр событий, сложившихся, как в калейдоскопе, в замысловатый узор. Я буду писать от лица не самого главного героя, но о главных героях - безусловно. Я никогда не смог бы выделить кого-то одного из участвовавших в этой истории. Никогда, потому как не было в ней статистов или незначительных участников.
Осмысливая и переживая каждый эпизод снова и снова, я остро осознал однажды необходимость записать их на бумаге. Я не писатель и вряд ли когда им стану, не для этого решил писать, а для того, чтобы не исчезла всуе память о людях, переживших нижеописанные события. Во имя всех, кого затронула эта трагедия прямо или косвенно, во имя тех, кого нет более с нами.
Эта история писалась очень трудно и долго. Каждая новая фраза оживляла воспоминания, и я переживал событие снова, но наиболее ярко. Чтобы не запутаться в сумбуре всплывающих воспоминаний, я решил восстанавливать события пошагово и так же пошагово описывать, борясь со своей эмоциональностью, стараясь давать больше деталей и быть объективным. Это плохо получалось. Только перечитав страницу раз тридцать, я был способен править и дополнять, приглушив по максимуму чувства. Таким образом, каждая тетрадь писалась годами. Что поделать, психика, какой бы крепкой ни была, всегда возьмет с тебя по максимуму за насилие над собой. Я видел, как плакали крепкие, специально подготовленные мужики, не раз смотрящие смерти в лицо, лишь вспомнив о чем-то трагическом, происшедшем при условии повышенной опасности, а тут обычные, простые люди и я - вчерашний мальчишка, полный романтики и наивности.
История писалась трудно еще потому, что рабочие тетради и файлы постоянно пропадали, исчезали бесследно физически или убитые вирусом. Наученный первым горьким опытом пропажи тетрадок, я восстановил тексты по памяти на компьютере и разослал их знакомым, с просьбой сохранить. Благодаря этому, все последующие потери я компенсировал, отзывая старые файлы. Чьей злой воле я был обязан этими пропажами и не знаю. То, что вы сейчас видите - уже четвертая версия, переписанная сызнова. Тексты пропадали не только у меня. Также и у моих знакомых, которым я отсылал их на чтение и хранение. Мистика, скажете вы? И это будет еще мягко сказано. Бывало, что некие скептики определяли сие как паранойю. Да ну и шут с тем, как это называется или на что похоже. Главное, что не прошло и шести лет, как тетрадки мои лежат предо мною и последняя точка уже поставлена. Далее уже вам давать оценку, если решитесь прочесть их.
ПРОЛОГ
Москва!
Слово, не рождающее ассоциаций.
Это даже не слово - заклинание. Галлюциноген, вызывающий образы и видения. Это всегда предвкушение восторга и удивления. Поэзия, рождающая оды.
Она разная.
То матрона с умными всепроникающими глазами, умудренная опытом и не растратившая в веках величественной красоты внешней и внутренней.
То капризная и недовольная всем и вся тусовщица, любящая пестрые одежды и громкие вечеринки.
То надменная и деловая леди, всегда находящаяся за тонированным стеклом лимузина, окруженная крепко сложенными парнями в черных костюмах, со стальными мышцами.
Ее много, и одновременно это она вся. Москва поманит сверкающими соблазнами. Прижмет, смеясь, к сердцу, радуясь, как родному. Надует губки и устроит сцену. Даст и тут же отнимет, ударит и приласкает, плюнет и поцелует. И будь ты хоть семи пядей во лбу, все равно никогда не угадаешь, что от нее ожидать в следующий миг. Пока не сольешься с ней в целое, не станешь частицей ее.
А пока ты - восторженный провинциал с огромным багажом иллюзий, и первое, что тебе предстоит - разочарование.
ЛУЧНИК
Его звали Рашид. Обычный парень. Серьезный, рассудительный. Он работал плотником в строительной организации или даже в нескольких организациях - этот вопрос остался без деталей. Судя по ритму его трудовой деятельности и количеству обслуживаемых объектов, его работодателем не могла быть одна фирма. Хотя кто его знает, каким образом существуют все эти строительные фирмы? Кто у кого берет подряды и субподряды? В круговерти новостроек работают не люди, а деньги. И разница только в том, что деньги большие или очень большие. Все зависит от размеров проекта или амбиций некоторых инвесторов. Деньги перетекают из кармана в карман, по рукам, по счетам, налаживают свои невидимые ходы и завязывают невидимые узлы. Это поток, способный подмыть любой камень, чтобы тот перестал бесполезно торчать на месте, а покатился туда, куда укажет поток, и сделал работу. Камни катились споро куда надо, и работа спорилась. Лишь бы поток не пересыхал. Каждый, кто участвовал в этом процессе, промокал или подмокал в разной степени. Если ты совсем близко к истоку, то вымокаешь насквозь, да так, что с тебя льется и льется, а если ты простой каменщик или плотник, то удается иногда смочить руки или скорее одну - левую, два или, чаще - один раз в месяц. Но и этого было достаточно, чтобы со всех сторон ехали в поисках трудной, напряженной работы мужчины и женщины всевозможных специальностей. Благо работа была, и было ее много. Пусть страну немного лихорадило, зато город строился, расползался во все стороны, трансформируясь в новое понятие - Мегаполис.
Приехал Рашид в Москву из Ташкента. Не метался в поисках случайных заработков или легких денег, а пошел сразу по профессии в солидную строительную корпорацию, и его сразу взяли. Думаете, что всех брали? Да очередь стояла в километр на каждое место, потому что платили очень хорошо и, главное, вовремя. Разные люди приезжали в Москву. Кто не особо что умея, на одном желании научиться по ходу дела, кто, вообще не собираясь работать. Но все, безусловно, ехали на заработки. В отделах кадров крупных компаний сидели серьезные люди. Умеет человек работать или только трепется, научились определять по внешнему виду, по глазам. Работать Рашид умел не в пример многим - и быстро, и качественно, отчего и не имел практически свободного времени. В Москве не нужно особо рвать жилы, чтобы заметили и продвинули. Если попал в струю заказов при гарантии оплаты, если ты не получаешь нареканий по скорости или качеству, то твоя карьера делается сама собой. Ты впрягаешься в то дело, которое способен тянуть, тянешь - и молодец, а вот как ты это делаешь, никого не интересует. Объект должен быть сдан в срок, несмотря ни на что. Задержка - неустойка, а чем ее покрывать? С тебя же и вычтем. Сам брался и сам же виноват. Если сломался от ноши не по силам, что ж, на твое место заступит другой и все без обид. Дело не должно стоять. Через полгода Рашид был бригадиром плотников на родной фирме. Параллельно нанял две левые бригады и брал подряды по горящим объектам у конкурентов. Вел одновременно четыре-пять объектов и ни от кого не получал нареканий. Мастер. Это работа. Но была еще другая жизнь - личная.
Если говорить о видимой стороне личной жизни - стройка, рабочие, общага, какие-то товарищи, отношения, то значит вообще ни о чем не говорить. Его истинная личная жизнь была неизвестна никому, за исключением нескольких доверенных товарищей.
Все началось чуть ли не в первый месяц его трудовой деятельности в Москве. Фирма вела большой объект в центре. Финансирование шло и простоев не было. Мало того, работали в три смены и постоянно чего-то не успевали. Рашида, как новенького, кидали во все авралы. Один из таких авралов пришелся на монтаж коммуникаций. Чего-то там недолепили или прилепили не туда по запарке, в общем, надо было срочно копать траншею и копать вручную, так как технику во двор уже не загонишь. Дали Рашиду лопату, лом и показали направление. Грыз он эту траншею споро, пока через три часа не уперся в кирпичную кладку. Что с ней делать, спросить было не у кого, и трезво оценив наличие в арсенале лома, Рашид разобрал стеночку ровно до размеров траншеи. А за стеночкой был провал. Точнее, ход вниз, в форме трубы. Дневной свет слабо освещал сухое пространство дна колодца. По одной стороне были вбиты железные скобы. Рашид посидел, покурил, посмотрел вокруг. Никого из начальства не было по-прежнему, какой длины должна быть траншея ему не сказали, что делать с колодцем - тоже, а сидеть вот так без дела Рашид не привык. Короче, бросил он окурок и полез вниз. Таким вот образом, совершенно случайно, простой Ташкентский парень узнал, что под городом Москва есть еще один город, состоящий из запутанных лабиринтов используемых и забытых ходов, веток метро, различных коммуникаций. Рашид тогда чуть не вылетел с работы. Его спасло только то, что он выполнил работу точно и быстро. Пусть не совсем в том направлении, но в том его вины не было. Другую траншею он выкопал в тот же день, она прошла в нескольких метрах от пресловутого колодца, а первую сам же и закопал. На следующий день никто уже не помнил об инциденте, но у Рашида появилась тайна и тайна эта его сильно занимала.
Сначала Рашид искал информацию в литературе, не нашел. Спрашивал у товарищей по работе, которые тоже ничего не знали, а один пожилой маляр обозвал его «диггером сраным». Приняв выражение за оскорбление, Рашид расспросы прекратил, но новое слово запомнил.
Впоследствии он выяснил, что в Москве существовала организация диггеров, которая изучала подземную Москву и имела какую-то неясную цель или мечту - найти библиотеку Ивана Грозного.
К диггерам Рашид не пошел, потому что ему ни к чему была библиотека хоть кого, и не совсем волновало изучение подземелий. Но было в подземке что-то, что будило воображение и волновало кровь. Там была тишина, неизвестность, тайна. Там был другой мир. Мир, который можно создать самому. Рашид сначала просто бродил по подземке, а потом придумал игру.
Это были отголоски когда-то прочитанных произведений в стиле фэнтэзи, или скрытая доселе, жажда приключений. Кто знает, о чем мечтает мальчишка, даже если он мальчишка уже только в душе. А Рашид был еще и романтик. Из чего-то подручного на стройке, он смастерил себе разборный лук и стрелы. Наконечники на стрелах были тупые, обмотанные тряпкой, чтоб не дай бог, как говорится. Облюбовал район постоянного посещения, очень быстро различив, где люки выходов подземки и где просто канализационные. И два раза в неделю преображался в грозного следопыта, воителя и защитника своего мира. Придумывал истории, разыгрывал их потом. Бродил по темным коридорам - то выслеживая, то преследуя воображаемых злодеев. Так продолжалось довольно долго, но однажды Рашид понял, что ему нужны реальные соратники или соперники. В противном случае игра теряла смысл. Тем более, что появлялись новые изученные или только открытые территории и сюжеты, в которых невозможно было участвовать одному. И Рашид начал искать единомышленников. Одного судьба привела к нему на встречу очень скоро. Это был Мечник.
МЕЧНИК
Юра тоже был приезжим, но в отличие от Рашида, он не имел достаточно четкой профессии на руках, чтобы сразу устроиться на хорошую работу. Придя из армии, Юра вдруг резко ощутил свою ненужность в родном городе Еманжелинске, и вместе с этим пришла идея уехать. Помотавшись без дела недельку-другую, послушав, где какая жизнь, он принял решение попытать счастье в Москве. Собирался недолго. Оповестил родню, что уезжает на заработки, купил билеты и через полтора суток окунулся с головой в мясорубку судеб под названием Казанский вокзал.
При его врожденной немногословности было трудно выяснить начало его жизни в Москве. Он всегда лишь криво ухмылялся, вспоминая что-то, или отделывался плоскими шуточками. Но то, что это начало было несладким, было и так понятно. Какое-то время Юра торговал дешевой парфюмерией под началом одного пройдохи, потом таскал ящики, подметал дворы, часто работал просто за кормежку, в долг или за долги. Была разовая работа у мелких жуликов, карманников, но об этом вообще ничего не известно. Ночевал где придется. Хорошо изучил нравы и законы бомжей и бродяг. Как он выжил в этой ситуации одному богу известно. Может, благодаря физической силе - Юра с детства занимался спортом и единоборствами - а может просто уравновешенному характеру, судьба явно благоволила ему.
В те времена процветали мелкие частные точки общепита. Любой вокзал был под завязку укомплектован различными производителями еды на ходу. Один из таких хозяйчиков, пожилой армянин по имени Сурен присмотрелся к Юре и позвал его помогать к себе в палатку с вывеской «Арабская шаурма». Несколько дней Сурен учил Юру азам искусства по производству шаурмы, затем поставил работать самостоятельно. Сначала под присмотром, но скоро, поняв, что парень справляется, вообще появлялся в палатке раз в день, и то только за выручкой. Платил он Юре мало, постоянно ругал, что тот много ест и его, Сурена, выручка падает день ото дня. В общем, в один прекрасный день Юра снял халат и ушел из палатки прочь под громкие проклятия Сурена. Ушел, опять не имея ничего за душой, кроме короткого опыта поварской практики. Юра трезво рассчитал все плюсы профессии повара и решил пытать судьбу на этой ниве. Работу, пусть не так быстро как хотелось, он нашел. Снял койко-место в недорогой общаге в Люберцах, покинув навсегда и без сожаления ночлежку на Казанском. Жизнь потихоньку налаживалась.
Устроился Юра ночным поваром в небольшое кафе в самом центре Москвы. Работа его заключалась в приготовлении целого списка салатов на раздачу для дневной работы кафе. В этом деле он нашел себя. Жестких норм закладок по калькуляции не существовало, единственное условие - чтоб было вкусно, ну и Юра давал волю фантазии. Посетителям что-то нравилось, что-то не очень. Исправлял рецепт, заглядывал в литературу. Учился быстро. Юра тоже придумал игру. Облачаясь на кухне в поварской костюм, он преображался в сказочного волшебника, творца миров или древнего лекаря. Самозабвенно рубил, чистил и варил, сотворяя очередной шедевр кулинарного искусства. Рабочие ночи пролетали быстро. После смены он никогда не оставался ни поболтать с официантками, ни на какие-либо мероприятия в виде дней рождения или еще чего. По этой причине Юрика считали нелюдимым, хотя безобидным. Он легко исполнял различные просьбы, всегда подменял по необходимости сменщика. Этим часто злоупотребляли, но Юра никогда не возмущался. За это качество ему прощали все странности. Юра работал два через два, то есть две смены подряд по двенадцать часов, а затем целые два дня были в его распоряжении, если никого не подменял. Все свободные дни он отдавал подземке.
С подземкой Юра познакомился, когда бомжевал на Казанском вокзале. С нею был связан практически весь быт общественного дна. В свободные часы Юра уходил в темные коридоры, бродил там бесцельно, лупил руками и ногами по стенам, поднимал тяжести. Теперь же он не только занимался спортом в подземке. Еще и играл. Выстругал, как смог, из кривой палки нечто похожее на самурайский меч и бродил в своих фантазиях, подобно Рашиду, по лабиринтам и подземельям драконов и злых магов. Вот в один из таких походов ему в грудь и тюкнула небольно стрела.
Юра долго не мог понять, что это такое, держа стрелу в руке. Стоял так оглоблей посреди коридора и моргал. А когда дошло, то понял, что теперь не один в своей игре, и появился противник. Юра рванулся в сторону и прижался к стене, озираясь по сторонам. Игра принимала новый оборот. Мысли забегали, заметались хаотично, сковывая тело. Какое-то время пришлось просто глушить этот поток, чтобы не стоять истуканом и предпринять хоть что-то. И в это время в ногу стукнула вторая стрела. Уже не так слабо, заставив все мысли разом стихнуть. Юра потер ушиб и проследил по направлению удара место предполагаемого противника. Отбежал под прикрытие стены и начал перебирать план окружающих переходов с целью составить маршрут в обход соперника. Он тихо крался, прислушивался, вглядывался, держа меч наизготовку. Но на очередном повороте прилетела еще одна стрела, теперь в спину. Как нежданный противник прошмыгнул мимо, Юра не понял. Было немного обидно, но желания найти стрелявшего не убавилось. Он опять крался и вслушивался со всеми предосторожностями, но стрелы все равно прилетали из разных мест и всегда в цель. И Юрец сдался. Он вышел на слабоосвещенное пространство, бросил под ноги свой меч и, обращаясь вокруг, сказал: «Все, я сдаюсь. Если хочешь, выходи знакомиться. Если нет, пришли еще одну стрелу». Стрела не прилетела. Из темноты вышел Рашид. Он поднял свой лук и широко улыбнулся. Юра тоже улыбнулся. Так началась их дружба.
Я
Я приехал в Москву с одним намерением - найти работу, заработать денег, купить квартиру, жениться, народить детей и так далее, как у всех. Москва давала такой шанс. Она принимала всех, отбирала лучших, перемалывала, истирала, шлифовала. Делала с людьми все, что хотела или что они сами позволяли с собой делать. Сотни и сотни ежедневно штурмовали этот колосс и также сотнями уезжали не солоно хлебавши, навсегда затаив обиду и злость на Москву и москвичей. Некоторые везунчики находили лазейку и цеплялись за бетон метрополитена, или кирпич новостроек. Цеплялись крепко и начинали вгрызаться в холод коммерции, выгрызая себе жизненное пространство. Другие через испытания многих месяцев и даже лет на нудной, часто низкооплачиваемой работе, все же не выдерживали и уезжали. Но в основном уезжали быстро, лишившись последних сбережений, обманувшись в своих искренних побуждениях или будучи обманутыми вездесущими пройдохами и шарлатанами всех мастей, окопавшимися на Московских благодатных нивах. Наивные простачки из провинции. Такие же, как я.
Долго я пытался работать честно у себя в городе, в областном центре, в соседней области. Везде было одно - бардак. Более-менее нормальная шарашка, где и платят честно, и условия терпимы, долго не живет, большинство же «малых предприятий» жило обманом, эксплуатацией и воровством. Самому воровать претило, вот и поехал, понаслушавшись сказок, в столицу. Денег с собой имел немного на первое время. Думал, устроюсь на работу, пока туда-сюда, должно хватить. Щаз-з!..
- Здравствуй, милая столица!
- Здравия желаю, гражданин, предъявите документики ваши, с какой целью приехали в столицу нашей Родины, ах не забудьте оформить регистрацию за три дня.
- А где ее оформить?
- По месту проживания.
- А где я живу?
Вот примерно с этого и начинаются все истории ищущих счастья на Москве молодых и наивных. А Москва их не любит. Наивные - ее хлеб. Она их ест.
Пошел я искать, где мне жить. Куда ни сунусь, денег только на два дня хватает. Купил газету, почитал объявления. Сервис - аж глаза разбегаются. Начал звонить в разные места по поводу работы - везде спрашивают регистрацию. По этой теме в газете было листа три. Позвонил наугад. Все делают быстро, надежно, недорого. Поехал по адресу. Здрасте! Здрасте. Нате денег, когда прийти. Через три дня. А дальше и через три, и через четыре... хоть обзвонись, хоть заприходись. Контора съехала, адреса не оставила. Лохотрон. Плакали ваши денежки. Так вот помотался я несколько дней, наблюдая, как тают мои капиталы.
В тот памятный день я шел в полной прострации от безысходности по бульвару. Шел, тупо уставясь в дорожку под ногами. Никаких особых мыслей в голове не было, лишь пустота и слабая надежда на чудо. Все мои потуги как-то устроиться не увенчались успехом. Деньги кончались. Надо было решать - или домой, или на паперть. Любое решение надо начать осуществлять не позднее завтрашнего утра. Домой я уехать, естественно, не мог - гордость не позволяла. Попрошайничать было противно. И как раз на этой мысли я услышал фразу, которая стала первым аккордом во всей последующей какофонии.
- Минуточку, гражданин! Старшина Агафонов, - отсалютовал к козырьку сотрудник милиции, - Предъявите документики, пожалуйста.
Откуда он появился, я так и не понял. Вот только что никого рядом не было. Деваться некуда, стоит и требовательно так смотрит. Здоровый, взгляд цепкий. От такого не убежишь. Догонит, так еще и побьет. Достаю паспорт. Хотя зачем им вообще смотреть документы? Приезжих и так влет определяют. Подходил бы и говорил бы сразу сколько денег надо. За моталово последних дней я хорошо изучил нравы и аппетиты местных блюстителей порядка. Ну и этот сразу на прописку уставился. Смотри, смотри, все равно денег нет.
- Так, так, Андрей Николаевич, регистрация есть? Н-е-ет! Так, т-а-ак, Андрей Николаевич, придется проехать в отделение.
- Зачем в отделение, я завтра уезжаю.
- Билетики имеются?
- Знакомый тут машину покупал, завтра домой едет, меня с собой берет.
- Ну, так это завтра будет, а сегодня проедем, - поставил точку на прениях сторон старшина.
Понятное дело, что на этот раз от ментовки не отвертеться. Уазик стоял в арке двора, в нем сидели еще два таких же мордоворота. Уселись мы все плотненько, завелись не с первого раза и поехали не спеша.
Я предполагал, что отделение милиции, куда мы ехали, было недалеко, но ехали мы долго. Я уже потерял счет поворотам и разворотам, потерял направление, откуда меня забрали. Мои задержатели молчали всю дорогу и на том им спасибо. Без того на душе, что говорится, кошки скребли. Но всему подходит конец. Машина на очередном повороте во двор уперлась в металлические ворота. Агафонов сделал жест мне рукой, намекая на выгрузку, вылез пыхтя сам и провел в давно неремонтируемое помещение отделения милиции. Усадил к столику, сам сел напротив и начал снимать с меня протокол. Такая вот приблизительно тягомотина - ФИО, когда, где, кто, за что. Писал долго, старательно. Потом - прочтите, распишитесь и начинайте выворачивать карманы. Имущества по карманам было мало. Что было, легло кучкой на стол. Старшина посмотрел на это с пресной миной. Задержал взгляд на останках моего капитала, разрешил убрать все на прежние места и препроводил за решетку «обезьянника». Там я просидел где-то час, настраиваясь провести в нем ночь, когда вернулся Агафонов с еще одним блюстителем с погонами старлея. Меня выпустили из «обезьянника», препроводив в знакомый кабинет, и указали на то же место, где сидел до этого. Старлей разместился напротив, а Агафонов ушел.
- Так, Андрей Николаевич, что мы тут имеем, - видимо самому себе молвил старлей, бегло читая протокол и просматривая мой паспорт. - Давно ли находитесь в столице?
- С неделю, где-то.
- И зарегистрироваться, конечно, не получилось. Ну что ж, придется заплатить штраф, - вот Америку открыл. Зачем было везти через весь город, подумал я.
- Вот вам квитанция, - положил старлей на стол серую бумажку, достав ее из стола: Заполните и оплатите в сберкассе 25 рублей. Там у дежурного на входе висят номера счетов и адрес сберкассы, где вы можете оплатить. Документик ваш я у себя оставлю, пока вы с квитанцией не вернетесь. Так что не теряйте времени понапрасну, Андрей Николаевич, - сказал он и указал на дверь.
Это было что-то новенькое.
Я прошел к окошку дежурного, как предписывалось, и обнаружил на стене листок с адресом сберкассы, который мне ровным счетом ничего не сказал. Попытался узнать у дежурного, где эта сберкасса находится. Тот принялся объяснять как пройти, дублируя направление направо, налево, прямо ладошкой и так меня запутал, что я так и не понял в итоге куда идти вообще. Но переспрашивать не стал. Вышел из отделения, выбрал наугад направление и пошел, спрашивая у встречных, где находится нужный мне переулок. Меня отсылали все дальше и дальше от отделения милиции, часто показывая направление, откуда я только что пришел. Через час, вконец запутавшись, присел на скамейку и тут только сообразил, что забыл посмотреть название улицы, номер дома и хотя бы номер отделения милиции, от которого пустился на поиски сберкассы. Меня как жаром обдало. Перспектива заночевать прямо тут на скамейке, без денег и документов как-то не радовала. Хаотично пытаясь осмыслить ситуацию, я понял, что важнее найти дорогу назад, чем сберкассу. Лучше в «обезьяннике», чем на скамейке. И двинулся в обратном направлении, высматривая запомнившиеся детали по пути сюда. Когда уже начало смеркаться, я увидел знакомую арку во двор.
Дежурный сидел прежний. Я хотел было спросить, как найти старлея, у которого мой паспорт, но в дежурку вышел старшина Агафонов. Он посмотрел на меня, думая о чем-то своем, мотнул головой, приглашая следовать за собой и вышел в дверь. Я прошел за ним в уже знакомую комнату, где было еще двое. Знакомый старлей беседовал с гражданским мужчиной в сером костюме. При моем появлении они повернулись в мою сторону. Гражданский приветливо улыбнулся и встал ко мне навстречу.
- Вот и наш задержанный Андрей Николаевич, - представил меня старлей.
- Здравствуйте, уважаемый Андрей! Ничего, что я вас по имени? Меня зовут Виктор Тимофеевич, - так и попер на меня мужик в сером, хватая мою руку и начиная трясти ее яростно в приветствии. Я и слова не успевал вставить. - Вот Александр Иванович позвонил мне и рассказал про Ваше желание работать в Москве и вашу необустроенность.
Старлей в этот момент тоже приветливо улыбнулся, и я понял, что Александр Иванович - именно он.
Пока я весь колыхался от энергичного пожатия мужика в сером костюме, Агафонов смылся. Мой новый знакомый сменил тактику. Он взял меня за плечо и, не переставая говорить, увлек к столу. Старлей, с прилипшей к нему участливой улыбочкой, сразу встал и отошел в сторону, освобождая место.
- Присаживайтесь, Андрюша. Вас как мама называет? - спросил мужик, занимая стул напротив.
- Андрейка, когда маленький был.
- Александр Иванович, мы немного займем ваш кабинет, если вы не против, - обратился мужик уже к старлею. Вроде мягко так обратился, с тактом, но у меня сразу отпал вопрос о том, кто тут главный. Старлей сделав жест, типа «хорошо, хорошо», удалился. Я по-новому посмотрел на нового знакомого. Приличный костюм, обходительные манеры. Взгляд ласковый, но в его немигающие глаза я смотреть долго не мог. Он долго и вежливо нес про бардак в стране и социальную несправедливость, про общество, погрязшее в паутине грязного бизнеса и народ, запутавшийся в долгах и безработице. Я даже рта не раскрыл. Мое сознание было просто сметено этим ласковым и нежным ливнем. Все, что он говорил, я слышал, но уже мало что понимал. Мне он начал уже нравиться. Хотелось со всем соглашаться. Но время от времени проносился вопрос - чего ему от меня надо?
- …так сказать, корпоративно. Любой вопрос, возникающий вокруг отдельной личности - это уже задача для целого круга специалистов и огромного банка данных, который пополняется ежеминутно. Решения, которые выдаются в результате подобного комплекса работ, просто шокируют клиента. Все остаются довольны. Вот именно такой услугой я и предлагаю вам, Андрюша воспользоваться. Так говорите Андрейка? Очень хорошо. Очень хорошо. Буду краток в своих изъяснениях. Я представляю фирму, которая находит работу всем желающим. За какую-то плату, разумеется. Но оплату мы не требуем сразу. Мы даем время войти в ритм, устроиться. Даем место в общежитии. Когда клиент встает на ноги и может себе позволить снять квартиру, то мы находим варианты в нужном районе. Все законно и гарантировано. Все только по желанию клиента. Вот и вам, Андрей, мы могли бы помочь. Если, конечно, вы не надумаете уехать на родину. Ну так как? Что вы думаете по этому поводу?
Я не знал, что ответить. Голова сама по себе кивала, но не было ни одной мысли, а нужно было что-то сказать и что-то сказалось.
- У меня сейчас нет денег.
- Ничего страшного. Главное, чтобы сохранилось желание работать. А рассчитаемся потом. Если вы не против, то сейчас мы поедем в общежитие, а завтра с утра составим договор и начнем подыскивать вам работу. Да? Как вы, Андрей Николаевич? - Голова сама опять кивнула. - Вот и чудненько. Пойдемте, заберем ваши документы у Александра Ивановича и поедем. А то время уже позднее. - Я опять кивнул и мы поднялись из-за стола.
Дальше все шло быстро, без заминок. Старлей молча отдал паспорт. Они с Виктором Тимофеевичем любезно распрощались. Агафонов тоже вышел подосвиданькаться. Потом господин в штатском показал мне ладошкой в сторону двери и вышел вслед за мной. На проезжей части, за аркой двора, стояла его машина. Большая, красивая иномарка. Мы сели в нее и поехали уже по темной Москве. Мелькали огни неона, красные фонари впередиидущих машин. Штатский постоянно что-то говорил, но я почему-то плохо воспринимал его речь. Огни сливались в сполохи и переливаясь цветами перетекали из одного в другой. Фоном звучала странная музыка или замедленная речь.
Потом пришел сон: я летал в голубом небе. Подо мной плыла зеленая долина. Было легко и свободно. Вдруг из ниоткуда появилась большая черная птица и глядя пристально так на меня, спросила строго: «Ну и долго ты тут собираешься нам воздух засорять? Поналетает дерьма, блин, а ты разгребай. Иди бутылки собирай, тунеядец!!!». На этом месте я проснулся, и началась другая жизнь.
Или не жизнь.
КАК ВСЕ НАЧАЛОСЬ
Рашид и Юра медленно шли по вечернему бульвару. Было как раз то время суток, когда московская духота уходила прочь, а вечерняя прохлада задерживалась по непонятной причине. В такое время обостряются запахи деревьев, цветов, травы. В такое время особенно романтично пройтись по бульвару с подругой или близким кругом товарищей, поговорить о сокровенном или просто поболтать ни о чем. Люди вокруг гуляют завороженно, молчаливо держась за руки или в обнимку. Все скамейки на бульварах и скверах заняты парочками и компаниями. Молодежь, люди среднего и старшего возраста, все, кто имеет возможность прямо вот сейчас выйти под кроны кленов и лип, уже тут. Рашид шел не торопясь, сцепив руки за спиной. Юра также медленно шел рядом без суеты и лишних движений.
- Ты что-нибудь знаешь о сталкерах? - спросил Рашид.
- Это кто? - спросил в ответ Юра.
- В компьютерных играх есть такие герои. Они свободны и независимы. Типа следопыты. Они исследуют новые земли, выступают проводниками.
- Это на каком языке?
- Как переводится, не знаю. Может - проводник.
- Угу. А куда?
- Куда? - Рашид помолчал немного, задав этот вопрос самому себе, - Да хоть куда. Туда, куда сам никогда не дойдешь.
- До ручки… - Юра ухмыльнулся, - Сам не дойдешь, так желающие довести всегда найдутся.
- Ты, смотрю, в хандру кинулся? - Рашид внимательно посмотрел на Юру, - Не клеится что?
- Да нет. Нормально. Что ты про сталкеров то начал? Задумал кого по метро потаскать?
- Не совсем так, но в точку, - Рашид прищурился сквозь улыбку. - Ты как в воду смотришь. Колдун, что ли?
- Да ладно, скажешь тоже. С кем поведешься...
- Подземелье - очень хорошее место. Там тихо и темно. Там за каждым углом могут жить чудища.
- Бояться начал, что ли?
- Нет, это не мои страхи. Но может быть твои? - Рашид остановился и заглянул в глаза Юре.
- Я не боюсь темных углов, - несколько презрительно даже ответил Юра, остановившись тоже и ответив на взгляд.
- Совсем?
- Совсем.
- Совсем ничего не боишься?
- Почему сразу ничего? Ты сказал про темноту.
- Значит, чего-то все же боишься?
- Чего пристал? Докопаться решил? - Юра не совсем понимал, к чему клонит Рашид, но понимал, что тот не со зла, просто начинает, как всегда, очень издалека. Соглашаться огульно со всем подряд он не собирался, но на всякий случай улыбался.
- У каждого человека есть страх где-то внутри. Не тот, который называют инстинктом самосохранения, а тот, который мешает жить, - Рашид продолжил неторопливое движение по бульвару.
- Угу. Например? - двинулся рядом Юра.
- Например, нерешительный человек может не решиться сделать шаг, который мог бы изменить его жизнь и будет страдать от этого до конца дней.
- Угу. Ну и что? Будет умнее. Пусть работает над собой. Если ты тряпка, то фиг ли мне плакать.
- А почему люди бывают нерешительными?
- Ну не знаю. Слабаки.
- Ты решительный? Ты всегда действуешь, как считаешь нужным, по совести?
- Если надо.
- Ты всегда подойдешь к красивой девушке без страха, что она посмеется над тобой?
- Вот пристал опять. Все. Доказал. Да, я бываю нерешительным, - Юра хмыкнул про себя, потом помолчали немного каждый о своем. Рашид явно к чему-то клонил, и Юра решил запастись терпением, чтобы выяснить, к чему, хотя эта тактика могла ничего и не дать. Рашид редко рассуждал вслух и тем более редко пускался что-то объяснять. Он варил свою кашу глубоко внутри и никого к процессу не допускал. Рашид размышлял вслух, и в данной ситуации Юре оставалось только принять игру в вопросы и ответы.
- Сильный, слабый - это все ярлыки. Вот ты сильный человек физически? - Продолжал Рашид.
- М-м-м… Да.
- Но ты бываешь все же нерешительным? - Юра опять хмыкнул и покачал головой. Сегодняшние размышления Рашида плотно лежали рядом с потаенным миром Юры. Рашид подвергал досмотру его личность под рентгеном своей логики. Ну да посмотрим, куда эта кривая выведет, подумал Юра.
- Да, все в мире относительно. Сильный может быть слабым, нерешительный - героем. Ну и что же? Каждому свое, - резюмировал Юра.
- Да нет, друг. Сила не всегда может быть достоинством, но слабость - всегда порок. Если, конечно, мы говорим не о женщинах.
- Ну и?
- Когда человек явно чего-то боится, то с ним занимаются психотерапевты, психиатры или еще кто. Лечат, дают советы. Допустим, напугали тебя в детстве или позже. Собака, к примеру, кинулась неожиданно или травма...
- Ну?
- А что если страхи твои сидят настолько глубоко, что их не видно со стороны? Если они тщательно скрываются? Что тогда?
- Не знаю. Каждому, наверное, есть чего скрывать.
- Вот и я о том же. Но если подумать, нужны ли многие из тех страхов, что скрывает каждый? Насколько проще было бы человеку жить, если бы он избавился от них?
- Ты что, психов решил лечить?
- Ага. Вот с тебя и начну.
- Да пошел ты, - Юра хмыкнул, вроде нашел, тоже мне, психа. Рашид был серьезен, но едва заметная улыбка говорила о том, что он доволен разговором и реакцией товарища. Его мозговой трест, видимо, получил необходимые исходные, и мысль ушла работать в самостоятельной колее. Впрочем, как всегда.
С течением времени у Юры с Рашидом стали появляться новые товарищи по игре. Игрушки - так стали именоваться разыгрываемые совместно с ними сценарии. Сценарии были большие и короткие. Некоторые игрушки затягивались на несколько месяцев. Было интересно. Приходила в основном молодежь, но молодежь разная. Студенты, работающие, после армии, рокеры, панки. У каждого был свой образ, свое оружие. Не боевое, сценическое, но и бутафорией такие вещи тоже не хватало смелости назвать. Свое оружие прибывший делал сам. Пусть оно было взято из книжек, фильмов, компьютерных игр, но сделано было с чувством. Зачем приходили люди? Кто знает, зачем мы все делаем странные шаги? Отвлечься? Развлечься? Может и так. Главное, чтоб никто не задавал таких вопросов. А их не задавали. Но игрушки были только частью тех действий, которые производил Рашид. Еще были «Сафари» и движение «Сталкеров». Это было целиком детище Рашида. Он был главным идеологом и бесспорным лидером.
Сталкер - проводник по черте страха на ту сторону. У каждого человека есть черта, за которую он не смеет ступить самостоятельно, но не каждый имеет смелость даже признаться в ее наличии. Сталкер находит эту черту и берется провести по ней туда, где находится уже другой человек. Лучше? Хуже? Не в этом дело. На той стороне все по-другому. Там находятся ответы. На все. Так уж и на все? Не знаю, во всяком случае, скептики приходили, но оставались ими недолго. Путешествие на ту сторону называлось Сафари.
Рашид называл себя сталкером. Начиная с самого первого, все Сафари он продумывал сам. Когда стали появляться другие сталкеры, они устраивали самостоятельные Сафари, но все равно все сценарии обсуждались с Рашидом. Он действительно мог видеть человека насквозь, его пороки и слабости. Рашид мог создать условия, при которых человек сам вывернет все свои чувства наизнанку, познает себя и через себя. При этом Рашид всегда знал меру. Грань. Черту. Это был его дар. Кому нужен еще один сумасшедший? Искусством сталкера было провести и не дать упасть.
Рашид был единственным сталкером, который появился ниоткуда. Все остальные рождались после Сафари.
Сафари - испытание всего, что есть у человека ценного или даже просто целого. Тем ресурсом, который мы представляем гипотетически, но совершенно не понимаем его природу и местонахождение. Смысл действа понимали, лишь пройдя его до конца. Даже если приходил уверенный в себе, сильный мужчина, он мог сломаться и запаниковать, не дойдя и до середины действа. Такие уходили сразу и сами. Оставшимся не говорили, что они куда-то там приняты. Если человек доходил до конца Сафари, то он уже никуда не пропадал. Он возвращался и занимал какое-то место в сообществе.
Желающих пощекотать себе нервы или проверить себя было много. Не то чтобы висело где-то объявление на запись в очередь, просто земля слухами полнится, а слухов было хоть отбавляй. В некоторых кругах это уже стало называться новомодным течением. Надо же! Кто бы знал, что целое течение замутится из фантазий плотника, приехавшего из далекого далека, предложившего однажды вновь прибывшему на игрушку парню проверить себя, свои возможности и качества.
Юра был «Путником» - идущим самостоятельно по своей черте. Это тоже целая философия. Допустим, что все ценное, что ты находишь в жизни, ценно только потому, что нашел его сам. Многие вкладывают в это понятие свой талант находить оправдания своим слабостям и страху. Но в данном случае ты можешь назваться «путником», если действительно идешь по черте своего страха самостоятельно. Самосовершенствование - самый распространенный инструмент всех философских учений и конфессий. Это стезя одиночек.
Все вновь прибывшие становились «Ищущими» путь к своей черте, которую показал сталкер. Тут все гораздо проще - вы можете заказать сафари и не пройти и половины, можете испугаться с самого начала, но вы парализованы возможностями сафари и вам остается только ждать, когда внутренний порог подведет вас к началу действа, к согласию. Вы не можете заставить себя уйти, вы ищете решение. Чего? Ну, это как войти в воду. Кажется, что она холодная, и каждый шаг - борьба с собой, но только до момента, когда вы уже весь в воде и смеетесь над своей слабостью некоторое время назад. Но так только в том случае, если вы мерзляк.
Любой мог, преодолев пороги собственной личности, стать путником или даже сталкером. Но ни одно звание не было предтечей следующего. Каждое существовало самостоятельно и обрастало со временем собственной философией.
Были еще «товарищи» - те, кто идет рядом со сталкером во время сафари. Были «участники» - кто не завершил свое сафари по разным причинам или проблемам личности, но не замкнулся и всегда откликался на просьбы о помощи или клич на очередную игрушку.
Встречи с настоящим сталкером искали разные люди и разными путями. Появлялись лжесталкеры. Такие факты добавляли таинственности и загадочности. Отличительной чертой настоящих было то, что они никогда не назначали цены за свои услуги. У Рашида был такой принцип. Он говорил, что люди приходят за помощью, и мы им помогаем, что подло требовать деньги у страждущего. По этой причине и самого понятия «клиент» для него не существовало.
Встречи, на которые Рашид отзывался, происходили в каком-нибудь небольшом кафе. Место присматривали «товарищи» или советовали «участники», потом его изучали на предмет фискалов и только потом утверждали для встречи. Конспирация была непременным условием существования движения. Ажиотаж предполагал определенное и лишнее внимание различных структур, и поскольку никакой коммерции не предполагалось, то реклама была излишней. Были некоторые члены команды, которые предлагали поставить сафари на поток, нарубить капусты, сделать бизнес. Такие или понимали со временем опасность подобных перемен, или уходили, встретив непонимание. Да, бывало Рашиду предлагали деньги и немалые. Трудно в наш век объяснить человеку, что ты делаешь что-то по идейным соображениям или по зову сердца. Да никто и не объяснял ничего. Не существовало никакой таксы на сафари, но если человек оставлял деньги, его не догоняли, чтобы вернуть их. Странным образом суммы возрастали от заказчика к заказчику. Тут, как ни крути, но надо отдать должное кулуарной рекламе движению, родившей миф о крутом экстриме и экзотике.
Как я уже сказал, приходили разные люди, серьезные и сама надменность, жесткие и неуравновешенные, прагматики и фантазеры. После личного разговора Рашид назначал время и место начала сафари или отказывал. На само сафари приезжали заказчики экипированные, как для вояжа по джунглям или как на спектакль, чуть ли не в смокинге. Но по завершению действа уже никто из них не обращал внимания, во что он одет. К финишу приходил другой человек. Даже если человек не выдерживал психологического ритма обрушившихся на него событий и, не дожидаясь нервного срыва, сафари прекращалось, это все равно были измененные личности. Имел ли Рашид какое-то право на это? Кто знает. Он не брал на себя функции бога, не обещал избавить от недуга. Он строил ситуацию, в которой человек открывал для себя нечто важное, в чем и обретался другой мир или мир истинный, обретался покой. Многие из прошедших до конца становились в ряды движения, самостоятельно определяя свое место. Некоторые сафари, связанные с людьми, сыгравшими в нашей истории определенные роли, я опишу.
ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ
ВАЛЕРА
Эпизод первый. Знакомство
Валера был из людей того склада, которые считали, что за все в жизни надо платить, и пристально наблюдал, чтобы все вокруг платили только ему. Валера был жестким, скорее даже жестоким бизнесменом. Это новомодное иностранное слово как-то вдруг влетело в российский быт, и вместе с ним из ниоткуда появились однокоренные люди. Их отличительные признаки были резко очерчены определенными стереотипами, сформированными американскими фильмами про мафию, бизнес и вообще про большие деньги. Свои принципы, своя мораль, своя цель. Бескомпромиссность - это ли не принцип, достойный нувориша? И деньги. Только деньги - вот и мораль, и цель. Еще какая цель! Что может стать преградой на пути к ней? Лишь то, что нельзя устранить любыми средствами.
Валера с детства был заводилой многих дворовых игр. Мальчишки своего и соседнего двора уважали его за дерзость и боялись за вспыльчивость. Валера был не столько обидчив, сколько горделив. Его мнение - единственно правильный ответ на вопрос. Да, он был начитан, любознателен от природы и учился на твердую четверку, но имела место еще интуиция, особое чутье, которое всегда подсказывало верное решение. Валера не привык ошибаться или быть неправым. Любой, кто противопоставлял себя ему, сразу становился врагом. И тогда затевались баталии - двор на двор, улица на улицу. Всего-то из-за амбиций подростка. Не правда ли, знакомое явление? Вокруг Валеры всегда были верные товарищи. Через детство и юность в коммерческое настоящее. Когда Валера прошел первую фазу торговой практики - сникерс, он понял, что если подойти с умом, то продавать можно все и очень выгодно. А чтобы торговле не чинили препятствий, она должна быть надежно защищена. А чтобы защита была надежной и не борзела, она должна быть своя, и не просто своя, а своя в доску. Валера сколотил маленький концерн из своих верных товарищей детства и юности, проверенных на верность в детских и недетских драках. Их общий принцип был таков: хочешь жить в мире - готовься к войне. И они готовились. Постоянно готовились.
Количество торговых точек концерна Валеры, затем палаток, росло, с ними вместе росла команда его боевиков - бульдогов, охраняющих ревностно свою сахарную косточку от всех. Работы было много, так как захваты и переделы территорий рынка превратились в то время в противостояние кланов. В шоколаде лишь тот, у кого больше безбашенных бойцов. Появлялись соседи, не всегда желанные, чаще наоборот. Соседи, которые рано или поздно становились врагами. Вопрос времени. Стычки и грызня, вплоть до военных действий. Рост зоны влияния был осознанной необходимостью, так как рынок, как таковой, никто не делил, его захватывали. Качественный рост есть увеличение фондов и оборотных средств - магазины, кафе, рынок. Валера понимал, что вырасти за пределы его района ему не дадут, поэтому осваивал пространство целиком и во всех направлениях. Росло и подразделение службы безопасности концерна, яростно охраняющее свои границы, свои магазины, свое благосостояние. Валера был мозгом, сердцем и хозяином всего этого. Ему нравилась такая жизнь, потому что не было скучно. Постоянное напряжение мышечных и умственных сил, отсутствие рутины. Каждый день был нов текущими задачами. Но, возможно, именно это и стало навевать на него тоску со временем. Возникла некая иллюзия стабильности, а это уже рутина. Хотелось нового, чтобы необычно, чтобы холодком по спине. Именно в это время прошла информация о новомодном течении сталкеров, и Валера схватился за нее крепко, как умел хватать все, что входило в границы его интересов.
На встречу с Рашидом Валера приехал на большом черном Мерседесе, в сопровождении трех охранников и Димки - своего шефа безопасности. Они довольно скептически окинули фасад забегаловки, куда их пригласили, скривили лица и зашли с таким видом, типа «ну чево нам тут покажут?». К столику, что ему указали, Валера подошел вальяжно, присел раскинувшись, закурил сигарету, глубоко затянулся, длинной струей выпустил дым, все это время не отводя взгляда от Рашида. Затем, выдерживая паузу между словами, молвил:
- Ты, что ли, сталкер?
- Да, - также с небольшой паузой ответил Рашид. Рисовки клиента были очевидны. Рашид спокойно относился к таким вещам. Человек пришел по делу, значит надо это дело делать, остальное неважно. Рашида не обижали ни напыщенность, ни высокомерие чье бы то ни было. Этим он не обманывался никогда. Чем больше клиент хотел что-то показать, тем больше говорил о себе сам без наводящих вопросов и анкет. Поэтому Рашид предпочитал в таких случаях меньше говорить и больше слушать.
- В игрушки играешь?
- Играю.
- Мне сказали, прикольно играешь.
- ...
- Хочу заказать игрушку для себя. Как ты ее у себя называешь? Сафари? По полной программе. Сколько возьмешь?
- ...
- Я смотрю, ты немногословен. Смотри, обижусь.
- У тебя ко мне дело, ты и говори. Мое дело выполнить просьбу, а не болтать.
- Молодец. Складно говоришь. Я б тебя взял к себе. Пойдешь?
- ...
- Ладно, тонны хватит?
- Я не торгуюсь. Хочешь по полной, будет по полной. На подготовку уйдет месяц. Оставь телефон, тебе позвонят о дате и месте начала.
Валера был немного обескуражен. Не очень содержательная беседа, немногословный собеседник. Да что этот чурка сможет ему устроить? По полной! Но все же достал сотовый телефон из кармана и бросил небрежно на стол с фразой «Звони на «Мой второй», обожду». Потом медленно, с достоинством поднялся, застегнул костюм на одну пуговицу и так же медленно вышел, не оборачиваясь. «Хрен с ним, - подумал он уже на улице, щурясь на солнце, - пусть подарит себе эту мобилу и гордится тем, что лоханул крутого».
Прошло какое-то время, и Валера забыл о своем визите к Рашиду. Но однажды вечером завибрировал мобильник, и ему назначили встречу на полдень завтрашнего дня. Кто это был, Валера не понял, а неизвестный ничего больше не сказал. Телефон в руке молчал, номер не определился.
Валера мало чего боялся у себя в районе и вообще. Своих недоброжелателей и конкурентов знал хорошо. Подобные звонки воспринимал однозначно - кому-то надо вправить мозги, чтобы неповадно было в следующий раз вот так с ним разговаривать. Вопроса «ехать или нет» даже не возникло. Ближе к полудню следующего дня он подъезжал к назначенному месту на своем мерсе. Никого из друзей или охраны не взял, так как в себе был уверен и опасности не ощущал. Условленным местом была арка старого дома у бульвара. Но никого не было, даже прохожих. Валера прохаживался от машины к арке и курил. Через минут десять он уже подумывал о розыгрыше и развлекал себя тем, что придумывал способы расправы с шутником, если того найдет.
- Прикурить не найдется? - Спросили из-за спины. Валера повернулся. Голос принадлежал плюгавенькому мужичонку с сигаретой в зубах. Валера недовольно щелкнул зажигалкой. Прохожий затянулся, и широко улыбнувшись, махнул Валере за спину: «Хорошая машина». Разговаривать с разными прохожими особого желания не было, но Валера совершенно машинально оглянулся к своей машине. На обратном повороте к мужичку, получил сильный удар коленом под дых, согнувший его пополам. Следующий удар был в основание черепа. Дальше была темнота.
Очнувшись, Валера обнаружил себя на дне земляного колодца. Его костюм был испорчен, голова болела. Где-то наверху тускло горела лампочка, но в колодце был полумрак. Валера оглядел себя и стены вокруг. То, что он увидел, ему не понравилось. Закипала злость. В голове забегали мысли: «Кто? Зачем? Как выбраться?». Потом последовало детальное изучение стен. Тщетно. Стены гладкие, без торчащих предметов и выбоин. Земля твердая, сухая. Ногтями не наковыряешься. Валера схватился за карманы - пусто. «Суки! И мелочь выгребли. В земляные ямы сажали на Востоке, - продолжал размышления Валера, - Может, Айнур? Собака, зря я его пустил в район. Раскормился говнюк, оборзел. Мочить, козла. На Кавказе тоже в яму сажают. Может, Джихад? Вероятности больше. Давно зарится на мой удел. Не дай бог он, тогда война. До последнего. Вырежу всех его псов, сожгу все палатки его и его друзей. Или еще кто? Может, центральные? С ними тяжелее. Но кто, кто?».
Мысли возникали хаотично и бросались в стороны, накладывались друг на друга. Вопросы, вопросы, вопросы. Понимание проблемы не приходило, и от этого становилось все тяжелее на сердце. Голова разболелась сильнее. Валера сел на пол и зажал голову руками. Боль затихла. Начала накатывать новая волна злости. Ее рождало чувство бессилия, сводящее с ума. Валера вскочил с места, начал кричать бранно, обращаясь наверх, к своим предполагаемым тюремщикам. Перебрал всю их родню, близких и знакомых. Пообещал все муки ада. Злость пошла на убыль, но включился моторинг. Он заметался от стены к стене, если только можно так сказать, о практически цилиндрической форме колодца. Хотелось помыть руки, скинуть убитый костюм. Чесалась голова. Все это было непривычно, и оттого более нетерпимо. Опять сел. Тишина. Полумрак. Валера понял, что единственное занятие на ближайшее время - это ждать.
- Эй, чмо! Как тебе новая хата? - Валера вышел из забытья. Сверху доносился голос. Незнакомый. С акцентом. Валера вскочил на ноги.
- Вы кто, суки! Чего вам надо? - сердце бешено колотилось. Руки чесались размазать говорившего сверху о стены этой ямы.
- Вах! Она еще трепещется, - это было адресовано куда-то в сторону, и в ответ послышался смешок. «Их там двое», - отметил Валера.
- Не рыпайся, чмо, а то залью зиндан дерьмом свиным, чтоб патанул, - оба сверху поржали над шуткой.
- От кого работаете? Говори, ты, чурка! - Валеру уже колотило.
- Кто чурка? Я чурка? Это ты будешь чурка. Дохлый, - наверху опять поржали.
«Так, успокойся. Базар не туда идет. Дела нет. Ты хозяин, а они исполнители. Держи масть»,- успокаивал себя Валера.
- Ладно. Какие дела? Что за предъява? Говорить будем или будем ржать?
- С кем базарить? С тобой? Ты труп. Твая магила тебя уже даждалась, - опять донесся ехидный смех. Валера опять не выдержал.
- Тварь! Я выберусь отсюда и порву тебя в клочья. Твою башку я набью твоим же дерьмом и пошлю твоему хозяину. А когда настанет очередь твоего хозяина, я заставлю его жрать твою башку, баран! - Сверху вдруг полилась струей вода, попав на лицо Валере. Сплюнув солоноватую жидкость, он с ужасом понял, что это моча и в бешенстве зарычал. В этот рык выплеснулась вся ярость и ненависть к подонкам сверху. Там опять в голос рассмеялись и стали уходить.
- Стой! Стой, падла! Убью! Всех вас убью! Рыдать будешь о пощаде, гад! - Валера бился о земляные стены, ломал себе ногти и кричал, кричал проклятия в пустоту над головой. Потом пришла слабость. Он сполз по стене на пол и замер, полусидя-полулежа, в скрюченной позе, уставившись перед собой. Мыслей не было. В голове стоял однотонный гул. Казалось, вот так сходят с ума. Прошло время. Может час, может день. Затекла нога. «Что делать? Что делать?» - это была первая мысль: «Надо выбираться. Как? Стены сухие, но не сыпятся. Как камень. Где братва? Кинулись уже? Надо ждать. Братаны найдут! Этих сук корявых здесь закопаю, в этой яме». Жизнь возвращалась, тревожно напоминая об отсиженных частях тела. «Зиндан», - припомнилось оброненное сверху словечко. Это земляная яма с решеткой сверху. Тюрьма на Востоке или Кавказе. Так, это наверное Ильяс, собака. Зря я его пустил в свой район. Говорили мне пацаны, что от чурок понтов больше, чем пользы. Только и смотрят, где споткнешься. Этот за бабки на все готов, а у меня район жирный. Или Реваз? С этим труднее. Притащил с собой банду из Азербайджана. Зарится на все вокруг себя. Не просто голодный - ненасытный, оттого кровожадный. Много с ним уже хлопот было. С ним война. До конца. Всех его отморозков передавлю. Никто не уйдет.
С такими мыслями Валера начал потихоньку разминать затекшие ноги. Много еще что пришло на ум. Перебирались враги и злопыхатели, варианты мести. Это отвлекало от стен перед глазами, но ни в коем случае не допускало чувства смирения и, не дай бог, безысходности. Была надежда, что друзья встретятся с кем надо, поговорят, наедут, в крайнем случае, и все кончится. Этим Валера и тешил себя.
ЗАВОД. НОВАЯ ЖИЗНЬ
Это было тяжелое пробуждение - как из омута, как из глубокой заморозки. Оттаивание. Оживление. Или рождение. Меня тащили из бездны, а все мое нутро этому всячески противилось, желая покоя. Это было неприятно. Я чувствовал себя голым, мне было холодно. Проявляющаяся реальность резала глаза даже сквозь закрытые веки, и они не хотели открываться. Я хотел сорваться с крючка и уйти обратно в омут, но мое сознание цепко держал монотонный голос, вещающий мне непонятные слова.
- Вы уже проснулись, молодой человек? Замечательно. Я дам вам начальные инструкции. Начнем с того, что вы будете вставать, одеваться и внимательно слушать, - я вплывал в холодно-колючую, ослепляющую реальность под беспристрастным потоком протокольных фраз абсолютно не понимая, что я и где я.
- Инструкции - это распорядок жизни на нашем производстве. И поскольку это распорядок ЖИЗНИ, то всякое нарушение инструкции влечет за собой нарушение этой самой жизнедеятельности посредством физического воздействия. Прошу это сразу усвоить и сделать соответствующие выводы.
Что мне внушал этот некто? Зачем? Мое сознание лениво воссоединялось с телом. Я никак не мог собрать себя целиком. Липнущая ко мне реальность время от времени начинала вращаться, закручивая меня в спираль, и рвала уже образовавшиеся связи. Самое странное, круговерть не втягивала сознание в небытие, а наоборот, пыталась вышвырнуть в эту чужую и холодную реальность, под бесцветный взгляд человека-репродуктора. По телу пошли неприятные вибрации. Я попытался контролировать мышцы, но вскоре понял, что вибрация не зависела от меня. Меня трясли за плечо.
- Начинайте уже подниматься. Одежда сложена у изголовья. На одежде лежит цепочка с жетоном. Это ваше удостоверение. Личный код. При его утере или порче вы подвергаетесь административному наказанию.
Благодаря ли приложенным своим усилиям или магии транслируемого слова, я все-таки сел. Глаза открылись сами и прямо перед собой я увидел тощие ноги и подумал: «Мои, не мои? Не знаю». Голос не врал, рядом действительно лежала стопка одежды грязно-серого цвета. Может быть, армейская униформа, но я не мог тогда вспомнить значение этого слова. Трусы, майка, легкие брюки без ремня, такая же куртка на молнии, берет. Был еще комплект из оранжевой ткани погрубее. Вероятно, рабочая смена. На полу - легкие туфли и носки, тоже серого цвета.
- Вас будут называть Иван во всех списках и приказах.
«Меня зовут Иван! Иван-н-н! Иван-н-н!».
Я проверил имя на ощущения - никаких ассоциаций. Но в голове появилось мелкое пушистое «Нечто» и заметалось из стороны в сторону, как будто в поисках чего-то. Мое тело кидало вслед этим поискам.
Иван-н-н!!! Прозвучал набат. Метание прекратилось. «Нечто», обволакиваясь звуком набата, зависло дрожащим комочком в центре пустого пространства головы. Стало спокойнее, теплее. Сделав еще несколько усилий, я натянул комплект серой униформы. Исчезло ощущение наготы. Провел ладонями по одежде на себе. Хорошо.
- Следуйте за мной, Иван.
Тут я впервые посмотрел на говорившего со мной. Высокий, худощавый, лысый (совсем без волос на голове) человек в белом халате. Бесцветным взглядом он смотрел сквозь меня и этот взгляд жег мне затылок изнутри.
- Цепочку с жетоном наденьте на шею, - тоном сухой инструкции сказал человек и, проконтролировав исполнение, резко развернулся и пошел прочь. Я автоматически двинулся следом. Это действие было скорее интуитивным, чем осознанным. Моя сущность уже привыкла к помещению, в котором недавно родилась и несколько сопротивлялась уходу из него. Цеплялась за спинку кровати, пыталась разделиться с телом. Но ноги теперь подчинялись совсем другой силе - приказ, инструкция, распорядок. И эта сила, не приемля расчлененности, жестко вязала части меня в единое целое.
Мы двигались друг за другом по узким белым коридорам, минуя закрытые двери. Я тупо глядел в спину лысого мужика, постоянно ловя себя на мысли, что иду с ним в ногу и повторяю все его движения. Я ни в коем случае не обезьянничал и не глумился. Во мне не было ни капли юмора или сарказма. У меня вообще никаких эмоций не было. Наверное, так действовал могучий магнетизм моего проводника. Наконец человек резко остановился возле одной двери, повернув направо. Достал карточку, не глядя махнул по небольшому устройству над ручкой, и дверь отъехала вбок, исчезнув в стене.
- Проходите, вас встретят, - сказал лысый, отступив в сторону, предлагая мне пройти мимо него в открытую дверь.
Я медленно прошел в помещение за дверью и остановился. Дверь за мной с тихим шорохом закрылась, щелкнул замок. Огляделся. Круглое помещение, отделанное узкими черными панелями, с белым потолком, ярко освещенное вмонтированными в потолок лампами. Оно контрастировало с коридором. Возникло ощущение неловкой растерянности.
- Подойдите сюда, - донеслось справа.
Я закрыл почему-то открывшийся рот и повернулся на голос. У стены стояла система столов такого же черного цвета, как и все вокруг. На них - разная аппаратура и монитор. В центре системы находился второй представитель этого мира. Он был одет так же, как я, только ткань была покрыта пятнами разных оттенков синего. «Камуфляж» - подсказало сознание. По телосложению этот был покрепче предыдущего. На правом рукаве и слева на берете у него имелось по три узкие желтые нашивки. На меня этот тип не взглянул, даже когда я подошел.
- Предъявите жетон, - сказал он.
Я снял жетон с шеи. Тип бросил взгляд только на протянутую руку, резко взял жетон и принялся его разглядывать. Набил что-то на клавиатуре. Долго пялился в экран монитора. Затем бросил жетон на край стола. Я расценил жест как предложение вернуть его на шею, что и сделал.
- Пройдите в лифт. Вас встретят.
Ни больше, ни меньше. Рядом с неприветливым в «камуфляже» отошла панель, открыв нишу. Прошел в нее. «Это, я так понимаю, и есть лифт» - подумалось. Дверь закрылась. Ниша была отделана светло зеленым пластиком и зеркалами. Мир вокруг меня становился цветным. Рассуждая об этом, я остановил взгляд на отражении передо мной. Оно было лысое и серое. Странно. В лифте больше никого не было и мне пришлось признать в отражении себя. Ладонь поднялась к голове и смяв берет, погладила череп. Непривычное лицо. Чужое. Скулы торчат, глаза большие. Но глаза знакомые. Защемило сердце. «Может, мамины?» - предположило сознание. Догадка разлилась теплом по телу. Стало хорошо, но грустно. «Мама, где ты?» - крикнуло что-то изнутри и стало плохо. Опять защемило в груди. В этот миг кабину дернуло, и лифт пошел вниз. Я закрыл глаза беретом, чтобы притушить немного боль и прервать начавшуюся вдруг борьбу за вычеркнутые воспоминания.
Место, куда привез меня в тот день лифт, называлось «завод». Не знаю, как выглядит настоящий завод, но это место мне больше напоминало мастерские в ПТУ, где я учился после школы. Невысокое помещение цеха, много станков. Что-то скрипит, жужжит и стучит. Трудовой день проходит напряженно, без перекуров. Все рабочие погружены в созидание. В этом механизме моя задача была несложная, но не менее ответственная и трудоемкая, чем у других. Я должен убирать стружку вокруг металлообрабатывающих станков. Цех работал интенсивно, и стружка текла рекой. Чтобы не получить нареканий, мне приходилось бегать с тележкой из конца цеха в конец всю смену. Смена продолжалась двенадцать часов. Потом приходили другие, так что станки практически не останавливались. Но это все началось потом, а вначале меня встретили возле лифта двое в сером и проводили в «общежитие».
Мне показали мою кровать, выдали постель и оставили в одиночестве. Я сидел на кровати, глазел по сторонам: одинаковые кровати, одинаково застеленные, беленые стены и потолки, окон нет. Слишком все однообразно. Как в казарме. Мелькнуло воспоминание о школьном лагере. Я попытался его развить, но не смог. Память отказывалась работать. Перед глазами вдруг встал лысый мужик в белом, и я оставил упражняться с памятью. Я не помню, сколько сидел вот так на кровати. Мне было хорошо, спокойно. Но вот входная дверь открылась, и в спальню стали входить люди.
Люди в серых робах медленно входили друг за другом, от порога сразу обращая взгляд на меня, и уже не отводя его, проходили до своего места. Комната наполнилась, и все пришедшие, сидя на своих кроватях, смотрели на меня. Молча. Мне стало не по себе. Мой взгляд бегал по сторонам и встречал другие взгляды. Так продолжалось долго.
Я вздрогнул, когда чья-то рука легла мне на плечо, и обернулся. Это был парень лет двадцати. Он улыбался.
- Здорово, новичок! Тебя как назвали?
- Иван.
- Ха, вот козлы - и тебя Иваном. Ну ладно, здорово, что ль?
- Здорово. Ты тоже, что ли, Иван?
- Нет. Это тот, вместо которого тебя взяли, был Иван.
- А где он?
Парень погрустнел, потом сказал, что это к делу не относится, представился Ильей и, пожелав удачи, отправился в дальний конец спальни. Я не понял, в чем мне пожелали удачи, но спросить вокруг уже было некого. На меня уже никто не смотрел. Все занимались своими делами, и в основном эти дела заключались в «помыться», «почиститься» и «улечься на боковую». Я тоже разделся и залез под одеяло. Сон пришел быстро.
Снилось мне большое поле цветущих маков. Я иду по пояс в больших красных цветах. Летают шмели. Солнце в зените. Легкий ветерок в лицо. Мне легко и радостно, я иду со счастливой улыбкой, а навстречу две лошади. Белая и красная. Я протянул руки к лошадям желая потрепать их по гриве, но красная лошадь схватила вдруг меня за ухо зубами, а белая зло прокричала в лицо: «Вставай молокосос, уже подъем пробили».
Так начался мой первый трудовой день. Мне коротко, но доходчиво объяснили, что меня ждет, если я просплю «подъем» в следующий раз. Потом объяснили круг моих обязанностей и проводили в цех. Там указали на вместительную тележку, место, куда свозить стружку и предоставили самому себе. Я окинул цех взглядом, как плацдарм для битвы. Стружки было навалено у каждого станка. Я не мог решиться, с чего начать. Подошел мужчина в желтой робе, назвал меня обормотом и, пригрозив выговором за простой, удалился. Я решил начать с ближней кучи. Последней кучи в тот день так и не увидел.
Распорядок рабочего дня был жестким. Начало смены, обед, окончание смены, а между этими пунктами - напряженный труд. Никаких перекуров, отдыхов или простоев. Обслуживание оборудования и снабжение заготовками было рассчитано на обеспечение беспрерывного цикла производства. Что там точили и пилили, я не понимал, да и не старался особо. Забот по исполнению своих обязанностей было выше крыши. За пару-тройку дней втянулся в ритм и уставать стал меньше. Даже интерес какой-то появился, азарт. За различного рода несанкционированные простои наказывали строго. Правда, как строго, я не знал, но все боялись этого сильно. Я видел, что даже одно напоминание о возможном нарекании заставляло сереть лица у взрослых мужиков. Мне нравилось, что оказался при деле, а не болтаюсь по улицам. Здесь была стабильность. Был ночлег и пища. О завтрашнем дне как-то мало думалось. После смены до отбоя было четыре часа личной жизни. В это время я знакомился с товарищами по спальне, поскольку вся личная жизнь в спальне и проходила. В другое время я бы хихикнул над этой фразой, но здесь веселились почему-то мало. Я научился различать профессию людей по цвету робы. Все кто носил оранжевую робу, как я, работали уборщиками. Серая роба - станочники. Черная - ремонтники. Были еще люди в голубой робе - это инженеры, и в желтой - «надсмотрщики», как между собой называли мастеров, но они жили отдельно.
Не все люди из нашей казармы одинаково шли на контакт. Многие отмалчивались и на вопросы, и на попытку познакомиться. Были и такие, что волком смотрели. Я сошелся с тремя ребятами примерно моего возраста. Илья, что первый ко мне подошел, и двое его товарищей - Витя и Миша. В цехе мы практически не сталкивались. У всех нас были разного цвета робы. Илья был «серый», Витя - «черный», а у Миши была белая куртка. Он был техническим работником в инженерном крыле. Проще - таким же уборщиком, как я, только таскал не стружку тележками, а корзинки с мусором. Он был единственным в казарме в такой робе.
Меня ребята сразу поставили в известность, что разговоры о работе - тема закрытая, дабы не напороться на неприятности. Поэтому я мало знал, чем конкретно занимаются ребята. Болтали о всякой ерунде, балагурили втихую. Жизнь шла от вечера до отбоя. Вечер определялся для нас концом смены. Никаких других опознавательных знаков о времени дня у нас не было.
Илья был немного старше всех нас, и был признанным лидером четверки. Он редко болтал с нами о пустяках, часто впадал в задумчивое состояние. В такие моменты он нехорошо смотрел. Мы боялись этого взгляда. Бывало, кто-нибудь тронет его за плечо с вопросом: «Илюха, что с тобой?». А он встряхнется так, как будто груз скинул и отмахнется с улыбочкой: «Да нет, ничего, братаны, все путем! Отдыхайте». Однажды я видел, как он в таком состоянии бил кулаком по стене умывальника и тихо крыл кого-то матом. Я не рискнул тогда приставать к нему с вопросами. В общем, если бы не некоторые странности, жизнь была довольно сносной, но со временем, этих «если бы» становилось все больше.
Как-то в обычный рабочий день, которым давно уже потерян счет, я бегал со своей тележкой от станка к станку. Перед глазами была только стружка. Тело само делало движения, необходимые для выполнения моих обязанностей. Руки грузили, ноги бегали. Голова же была занята совсем другим делом. Последнее время стали приходить разные мысли, какие-то цветные картинки. То ли из детства, то ли из прошлой жизни. Они были необычно новыми, и в то же время родными. Возникало смутное чувство того, что где-то я все это видел. Картинки мелькали и пропадали. Это были рваные куски большой картины, и мой мозг решал задачу по составлению кусочков в гармоничное целое. Получалось у него это плохо, но все равно задача упорно не снималась. Казалось, что мозг отключился от тела, заставив его убирать стружку и не мешать делать главное. Было еще третье чувство, которое сопротивлялось попыткам мозга что-то сложить. Я начинал порой сомневаться в целостности самого себя. В конце концов мое Я выбрало наблюдательную позицию и стало наблюдать, как весь я разваливаюсь на куски, пытаясь что-то собрать. В таком состоянии я находился уже несколько смен. И смена, про которую упомянул, была не исключением.
Совершенно неожиданно размеренный привычный гул цеха нарушил крик, как удар стали о сталь. Я обернулся на звук. В той части цеха, где работал Илья, была какая-то возня. Я схватил недогруженную тележку и потащил ее за собой в том направлении. Со всех сторон в цех стали вбегать, вооруженные автоматами, люди в камуфляже. Я остановился. Так предписывала инструкция - при любой нестандартной ситуации, ты должен стоять там, где стоишь. Любое движение влечет за собой наказание. Я видел Илью. Его повалили на пол и заломили руки. Он чего-то кричал и вырывался. Огромный детина с тремя нашивками на рукаве с размаху пнул Илью в бок. Даже я ощутил, как ему было больно. Я хотел броситься на помощь, но меня удержали за рукав. Я обернулся. Это был мужчина в голубой робе. Он очень строго посмотрел на меня и сказал: «Не дергайся. И ему не поможешь, и себя загубишь». Я опять смотрел на Илью. Его волокли прочь из цеха. За что? - была первая мысль, - что произошло? С немым вопросом я обернулся к инженеру. Тот так же строго смотрел на меня и молчал. Желание задавать вопросы пропало.
- Будь рядом с утилизатором за пять минут до конца смены, - еле слышно сказал инженер. - Ничего не спрашивай сейчас и приступай к работе.
Последние два слова инженер сказал громко, после чего развернулся и ушел. Я посмотрел вокруг. Люди засуетились, завозились у своих станков. Военные ушли не все. Оставшиеся пристально вглядывались в лица рабочих. Один из них так посмотрел на меня, что захотелось спрятаться. Я нагнулся за стружкой и стал грузить ее в тележку, неосознанно закрываясь ею от охранника. Послышались крики мастеров. Я быстро догрузился и двинулся к утилизатору.
Люди в камуфляже никуда не уходили до самого конца смены. Они молча стояли по периметру цеха и наблюдали. Цех работал в прежнем режиме, но напряженность чувствовалась. Я возил полные тележки к утилизатору и все надеялся, что в очередной раз увижу там инженера, назначившего встречу. Он сказал, чтоб я пришел за пять минут до конца смены, но часов в цехе не было. Мы работали по звонку. А время сегодня тянулось медленно. Я надеялся, что инженер скажет что-то важное, может про Илюху. Я сильно переживал, и поэтому каждый раз, не найдя инженера на условленном месте, чувствовал, как у меня внутри что-то обрывается и падает. Но когда тележка наполнялась опять, появлялась надежда.
Инженер появился неожиданно. Я разгружал очередную партию стружки, когда он подошел. Я немного растерялся и все мои вопросы куда-то вылетели из головы. Но инженер и не дал мне ничего сказать.
- Камера наблюдения находится строго за мной. Постарайся не делать лишних движений и ничего не говорить. За нами наблюдают, и любое неоднозначное действие может быть воспринято, как нарушение внутреннего распорядка и дисциплины. И не смотри в сторону камеры. Они скрытые. Знать о них рабочим не положено. Если возникнет подозрение, что ты знаешь о местонахождении хотя бы одной камеры, то меня уберут. Когда я выну руки из карманов, в тележку упадет записка. Постарайся, чтобы никто ее не увидел. Я делаю особый акцент - НИКТО! Прочтешь вечером перед отбоем, в туалете. Потом порвешь и смоешь в унитаз. Все понял? - Я кивнул. - Ну и замечательно. Если кто-нибудь спросит, о чем мы разговаривали, скажи, что я спрашивал о работе утилизатора.
Я опять кивнул. Инженер тоже кивнул и пошел своею дорогой. Еле заметное движение его руки - и в тележку упала сложенная бумажка. В процессе выгрузки стружки я положил ее в рукавицу. Меня все время тянуло посмотреть на предполагаемое местонахождение камеры слежения, убедиться, что ли, в правдивости предупреждения, но сдерживал эти порывы, памятуя происшедшее с Ильей. Скоро прозвенел звонок, и все из цеха без суеты двинулись в казарму.
В казарме все вели себя так, как будто ничего не произошло. Но если ловили мой взгляд, то опускали глаза. Я пытался задавать вопросы и наталкивался на молчание. Подошли Витюха и Мишаня с вопросами об Илье. Я рассказал им что видел. У них были те же вопросы, что мучили и меня. Я не мог на них ответить. Мы сидели кружком, смотрели друг на друга и молчали. Так молча потом и разошлись по местам. Илья, видимо, был подвергнут наказанию, о котором постоянно говорили и которого боялись как чумы - это было очевидно, потому что после смены он не появился в казарме. Но за что? Все прояснится, наверное, когда он вернется.
Записка от инженера жгла мне карман брюк. Я дождался, когда большинство народа в казарме угомонится, и вышел в туалетную комнату. Заперся в кабинке и развернул лист. Там был текст следующего содержания:
«Здравствуй, Иван! Я обращаюсь к тебе от имени группы инженеров, которые не согласны со своим нынешним положением. Чтобы все было понятно, объясню суть вещей. Мы находимся на бывшем секретном объекте глубоко под землей. Предприимчивые службы, воспользовавшись глобальными перестройками и передвижками в стране, вычеркнули объект из списка существующих и создали здесь частное производство с особым режимом. Все, кто здесь работает, попали сюда не по своей воле. Всем была сделана промывка мозгов и блокировка памяти. Мы наблюдаем за тобой с первого дня, и можем сказать: то, что с тобой происходит в последнее время - борьба сознания за воспоминания. Это естественный процесс сильной личности. Не удивляйся ничему и не бойся. Мы тебе поможем. Ты спросишь, почему? Настанет момент, когда сознание начнет пробивать заслоны блокировки памяти, и память начнет возвращаться. Кусками, но уже упорядоченными. Мир изменится, и ты увидишь ложь вокруг себя. В такие моменты возможен нервный срыв. Уже было достаточно жертв, и мы не можем больше терять перспективные кадры. Ты нам нужен. У нас мало людей среди рабочих. Служба безопасности завода постоянно вербует стукачей из их числа. Надеемся на понимание того, что этим письмом мы вверяем в твои руки свои жизни! У нас есть свои способы проверки персонала, и ты нам подходишь. Если ты решишь, что и тебе не нравится твое теперешнее положение, то при очередной встрече со мной урони на пол рукавицу. Постарайся ни с кем не говорить о письме. Даже со своими друзьями. После прочтения уничтожь письмо».
Я смотрел в текст и ничего не мог понять. Я уже дважды его прочитал. Буквы начали прыгать перед глазами. Мысли закрутились в беспорядочном водовороте. «Борьба сознания», «блокировка памяти», «жертвы». Что это все за хрень? Во мне боролись двое. Один кричал: «Бред! Бред! Бред!!!..». Другой молчал, но его молчание выражало еще больше чувств и эмоций. Я вспомнил солнце, небо, траву. Захотелось домой, к маме. В глазах помутнело и по щеке поползла слеза. Я смахнул ее рукавом. Первый заткнулся. Слишком многое осталось последнее время без ответов, и каждый день добавлял новые вопросы. Решение было принято. Я мелко-мелко порвал записку и смыл в унитазе. Я хочу, чтобы память моя вернулась, и меня не устраивает, что меня используют как раба. Нужно только дождаться Илью. Он-то точно уже давно догадывался о происходящем вокруг. С этой мыслью я отправился в постель. А потом мне приснился сон.
- Прости меня, добрый человек.
Илья стоял за оранжевыми языками пламени и смотрел на меня. Его губы не шевелились, но я слышал слова. Я был рад видеть Илью. Я был рад тому, что он наконец вернулся. Я хотел обнять его и тянулся к нему. Я кричал Илье, но кричал без звука, и руки не подымались ему навстречу.
- Я долго сомневался в тебе, а зря. Мне до чертиков надоела возня на выживание. Я не могу больше смотреть в глаза тирана и изображать преданность. Свобода, живущая во мне, слишком сильно рвалась наружу. Прости, если сможешь, я не нашел времени рассказать тебе про беспредел вокруг. Постарайся найти свое имя. Найди свое прошлое и не потеряй будущее. Будь сильнее меня. Прощай.
Силуэт Ильи медленно таял за пеленой огня. Я кричал его имя и плакал, но в ответ только нарастал гул огня. Огонь уже заполонил весь мой сон и обжигал щеки. Гул перерос в звон. Звонок! Это был сигнал подъема.
Весь последующий рабочий день языки пламени стояли у меня перед глазами. Я видел сквозь них все и всех. Возможно, это горело мое сознание? Не знаю. Мыслей не было. Работа двигалась каруселью, свистя под резцами станков и лязгая шестеренками. Я больше не увижу Илью - понимание этого возникло само, пришло в виде решения или вывода. Я был в этом убежден и всю смену прощался с ним, пробегая мимо мест, хоть как-то связанных с ним в прошлом.
Я еще не знал всей правды о том, что произошло с Ильей, не знал всей правды о себе и людях вокруг, но новая правда уже пробивалась зеленым ростком из блокированных глубин меня истинного во внедренное сознание меня нового, заполняя и преображая окружающее. Реальность менялась, обнажая свои неприглядные стороны, становясь большей реальностью, нежели прежде. Мне не за что прощать тебя, Илья, наоборот, спасибо тебе. Ты сдвинул с мертвой точки потуги моего сознания найти себя. Теперь я помнил больше, красочнее. И видел больше, нежели заставляли видеть хозяева завода.
Знакомого инженера я увидел в другом конце цеха, вбегая в него в очередной раз с пустой тележкой. Он шел навстречу мне по проходу. Рукавица упала сама, как только я остановился у кучи стружки. Не знаю, увидел он или нет, он свернул сразу в другой проход, но я уверен, что увидел, знаю.
ВАЛЕРА
Эпизод второй. Жизнь и смерть
Время проходило между забытьем и бдением. В забытьи приходили сны из жизни - жена, сынуля. Вот они вместе у бабушки в деревне плещутся в пруду. Маленький Женька учится плавать. Валера держит его в воде на ладонях, а Женька молотит руками и ногами по воде. Жена смотрит с берега. Все смеются.
...Лица друзей.
...Какие-то разборки с барыгами. Потом были кошмары. Валера просыпался и не мог понять явь ли вокруг. Кошмар продолжался. На вонь и грязь он уже давно не обращал внимания, голод притупился. Хотелось спать, и Валера желал снов, где смеется его ребенок, и он обнимает жену. В них все было светло и спокойно. Господи, как много счастья мы порой не замечаем в суете повседневности!
- Эй, шакал! - окликнули сверху. Валера автоматически поднял глаза, но ничего не ответил, - Не сдох еще? Я знаю, что ты меня слышишь. Я принес тебе падарок. У тебя болше нэт братвы. Твая братва тебя пахаранила.
Это было что-то новенькое. Валера даже сел поудобнее.
- Дай пожрать, - тихо сказал он.
- Вах! В Макдоналдс сбегать?
- Пожрать дай! - повторил Валера уже с напором.
- Зачем тебе жрать? Ты же труп. Я был на тваих пахаранах. Видел тваю магилу. Твая жина ходит в черном, а ты тут жрать трэбуешь. Ха-ха. Нэээт! Ты уже сам жратва. Для червей! Ха-ха.
- Чего тебе надо?
- Все, что мне было нужно от тебя, я уже палучил. Твой район, братву. Жирный кусок! Еще пригрею тваю вдову! Ха-ха.
- Кто ты?
- Я твой рок. Злой. Кароче, вот тебе музыка - вниз упала маленькая сумочка, - Паслущай на дасуге, развлекись.
Человек сверху пошел прочь. Валера взял сумочку, в ней был плеер. Все, что говорил незнакомец, как-то мало тронуло его сознание. Трепется, и пусть трепется. Руки взяли наушники и воткнули в уши, пальцы нажали клавишу. Все дальнейшее было как дурной сон. Худший из снов.
В наушниках звучала похоронная музыка. Оркестр играл с чувством. Так бывает на дорогих похоронах. Шаркали ноги, доносились всхлипывания. Заговорил мужчина. По тембру голоса и характерному акценту, Валера узнал старого противника по бизнесу - чеченца по кличке Джихад. Он говорил выразительно, с расстановкой, чеканя каждое слово, как будто выбивал его в граните: «Дорогие братья и их подруги! Сегодня тяжелый для всех нас день. Сегодня мы прощаемся с дорогим нашему сердцу человеком. Другом, отцом, настоящим мужчиной. Человеком, для которого слова «дружба» и «честь» были не просто звуки. Для которого все имело высший смысл. Человеком, который примером всей своей жизни стал для всех нас тем, что рождает надежду и побуждает к действию, - Джихад говорил с чувством, как настоящий артист, выдерживая паузу где нужно, и где нужно повышая голос. - Не сказать всех слов, которые могли бы полностью отразить то большое, чем был для нас Валера, - на этом месте у Валеры начали шевелиться волосы, и стянуло кожу на затылке. - Скорбь утраты заливает мое сердце и сушит мой язык. Спи спокойно, брат. Клянусь у твоего гроба, что дело твое не зачахнет и память о тебе навсегда поселиться в наших сердцах. Я клянусь жизнью своей, что найду причину твоей гибели и жестоко покараю виновных».
Говорило еще много людей. Всех их Валера узнавал. Это были Шурик и Костик, ближайшие помощники и друзья детства. Это были члены его команды в разных рангах, и все они читали отходняк по нему. В речах не было фальши или наигранности, он бы это понял. Слишком долго терся с каждым из говоривших. Валеру хоронили. С ним прощались не понарошку. Происходило что-то, чего не могло быть. Валерино тело собирались кремировать. Это стало понятно по фону зала и эху. Он был в этом зале раньше, но при других обстоятельствах. Опять жалостливо заиграл оркестр. Кто-то истошно закричал. Раздался глухой удар о дерево. Кто-то заголосил навзрыд. Валера узнал голос жены. Он не мог больше слушать. Он сбросил наушники. Сердце бешено колотилось. Не хватало воздуха. Он рвал на себе рубаху и царапал грудь, с хрипом заглатывая воздух. Воздух жег ему легкие. Потом наступила темнота.
ЗАВОД. ПРОБУЖДЕНИЕ
Прошло много смен, как всегда загруженных работой. Я постоянно искал взглядом знакомого инженера, но тот не показывался. Мое тело по-прежнему добросовестно выполняло необходимые операции, но мозг уже не решал никаких сложных задач. Все мое естество желало лишь видеть инженера. Наверное, он смог бы рассказать что-то об Илье. От ожиданий смены тянулись бесконечно. Прозвенел звонок. Я устало опустил руки и отправился вместе со всеми в казарму. На входе люди стали останавливаться. Я протиснулся вперед. Все смотрели в одном направлении. Я посмотрел туда же. На кровати Ильи кто-то сидел. Народ медленно входил, обтекая с двух сторон нового жильца. Я подошел к парню и тронул за плечо. Он поднял на меня большие ошарашенные глаза.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Илья.
Ответ был произнесен без всяких эмоций, со стеклянным взором, но меня обдало жаром. Передо мной сидел новый Илья. Точно так же, как некоторое время назад сидел новый Иван перед Ильей. Это значит, что того Ильи, которого я знал и успел полюбить, больше нет. Меня шатнуло назад. Люди проходили мимо и смотрели на этого нового несчастного парня. Я узнавал эти взгляды, но теперь воспринимал их по-другому. С ребятами в этот раз не собирались. Каждый переживал новость по-своему.
С этого момента все изменилось. Я не понимал, почему не замечал раньше серых стен и колючих, цепких взглядов охранников. Почему я вообще не замечал, что каждый человек в этом месте находится под пристальным вниманием, и не только скрытых камер, о которых я узнал недавно, но и разного рода соглядатаев. Я обнаружил, что не первый, кто открыл для себя эти вещи. Это было видно по глазам, по тому, как сжимается человек, когда мимо него проходит охранник или мастер. Люди боялись. А страх - это и был тот гарант видимого порядка. Я не боялся. Во мне рождалось другое чувство. Каждый раз, когда в стружке попадался обрезок трубы или испорченная заготовка, я обдумывал, куда бы припрятать ее, чтобы при случае снести башку ближайшему врагу. А врагов я для себя уже определил. В их число вошли все надзиратели, их приспешники, стукачи из числа рабочих. Непонятное чувство было лишь к инженерам. По тому, как они вели себя по отношению к рабочим, можно было сразу записать их во враги, но ведь именно инженер впервые открыл мне глаза на заводскую действительность. Я ждал вестей от инженера, накапливая тем временем злость внутри. По ночам я долго не мог заснуть. Лишь когда в своих фантазиях я сокрушал очередного врага, приходило какое-то облегчение и сон. Часто снилось, что я бегу по длинному коридору. Мигают красные огни, прерывисто звучит монотонный сигнал. Я вбегаю в тот самый лифт, который привез меня сюда, нажимаю кнопку, и лифт рывками двигается вверх, но вскоре останавливается. Кнопка больше не реагирует на нажатия. Гаснет свет. Потом все взрывается. Этот момент сна всегда совпадает с сигналом подъема. Работа после таких ночей идет туго. Все валится из рук. Я получаю тычки от мастеров и угрозы о нареканиях. Хочется только одного: чтобы закончилась поскорее эта смена, прийти в казарму, упасть в постель и, зарывшись с головой под одеяло, убежать от этого мира.
Однажды перед самым звонком, когда я находился возле утилизатора, мимо прошел незнакомый человек инженерного состава. Внимания на сам факт я не обратил, они часто проходят мимо. Кланяться им я не обязан, признаний с их стороны не ищу, поэтому занимаюсь своими делами и никогда не оборачиваюсь. Нагнувшись за следующей партией стружки, заметил сложенный лист бумаги. Меня тряхнуло. Бумаги в моей тележке быть не должно, неоткуда ей туда попасть. Это послание! Я спохватился, что слишком долго стою, нагнувшись над корзиной, что может быть превратно истолковано надзирателем. Схватил ком стружки, бросил в утилизатор. Потянувшись за следующей партией, сунул бумажку в рукавицу. Так потом и бегал с ней в рукавице до конца смены. Рука нестерпимо чесалась. Горела лишь одна мысль - достать ее и прочесть. Я говорил себе - нельзя, нельзя! - и заставлял ноги бегать быстрее. Звонок к концу смены был настолько желанен, что я чуть не подпрыгнул от радости. Но возле казармы ждал сюрприз. Стояли вооруженные охранники в камуфляже и ощупывали всех перед входом. Я оглянулся. В конце нашей группы тоже появились вохры. Записка лежала в рукавице. Рукавицы я держал в руке и, влекомый общей волной рабочих, медленно двигался к охране. Сердце колотилось бешено. Подошла моя очередь.
- Подними руки, - охранник даже не посмотрел мне в лицо. Обстучал ладонями-лопатами по бокам, поясу и ногам и мотнул головой в сторону двери. Я зашел в казарму. Меня противно трясло, по телу струился холодный, липкий пот. Я с такой силой сжимал рукавицы, что суставы заклинило. Долго не мог сразу разжать кисть. Пальцы потом болели. Так я в первый раз осознал страх. Животный страх. Страх тела. Оно боялось быть уничтоженным. Оно боялось боли. До ужаса. Это было возможно нужное, но не приятное открытие в себе. Сзади за дверью послышался окрик, чей-то испуганный голос что-то быстро заговорил, потом несколько тупых ударов. Я хотел посмотреть, что там произошло, но люди входили непрерывно, никто не останавливался и не оборачивался. Все как-то подчеркнуто напряженно смотрели в пол. Я понял, что случилась еще одна трагедия, и чья-то постель будет сегодня пустовать. Видимо сработал донос. Где они, эти тайные соглядатаи? Что там за преступление они обнаружили? Я сидел на кровати и искоса поглядывал на соседей. Кто-то из них жрет двойную пайку. Перед глазами встал Илья. Ладони сжались в кулак. Найду - придавлю собственными руками. Странным образом ненависть притупляла ломоту в висках, но порождала жалость к себе и сильное желание разрыдаться. Это была ненужная слабость. Сдерживая колючий ком в горле, я уткнулся в подушку и сунул кулак в рот. В кулаке была зажата рукавица, а в ней записка. Засунул рукавицу в карман, и чуток отпустило. Дождался времени отбоя и вышел в уборную. Заперся в кабинке. Достал рукавицу, из нее записку. Разворачивал медленно. Я и ждал этого сообщения, и боялся его. Оно было недлинным:
«Постарайся задавить в себе все проявления агрессии. Это становится заметным. Мы не можем бесконечно ждать нового человека. Ты нам нужен. Все, что мы делаем - в твоих интересах. Присмотрись к окружающим, выдели осведомителей. Не иди на близкий контакт ни с кем. Мы тебе укажем, кого можно будет привлечь к работе. Больше сосредоточься на своих обязанностях. Скоро мы тебе откроем твое задание и постараемся вернуть память. Для этого тебе нужно успокоиться, если хочешь, свыкнуться с текущей ситуацией. В противном случае возможен коллапс. Не ломай наших надежд на тебя. Будь терпеливее».
Подписи не стояло, да она и не нужна была. В авторе записки я видел того первого инженера. Бумагу порвал на максимально мелкие кусочки и спустил в унитаз. Выждал время, еще раз спустил воду. Потом вышел. Перед кабинкой стоял Миша.
- Ты чего там застрял? Веревку проглотил, что ли?
- Да, есть малость, - я скорчил мину и потер по животу. - Наверное, съел чего-то не то.
Мы непринужденно похихикали тогда, но меня этот случай несколько напряг. Я решил быть осторожнее с Мишей и, как показало будущее, решение мое было верным.
На следующую смену я шел честно работать на благо незримых хозяев, но включив по полной глаза и уши. В сердце была уверенность в себе. Я был не один, и это было важнее личных эмоций. Была задача и цель. Правда, я не очень ее себе представлял, но одно ее существование давало силы. Все постороннее, не касающееся моих обязанностей, я постарался выбросить из головы. Так стало легче работать. Вся моя последующая жизнь превратилась в мгновение - от письма до письма. И письма приходили. С четкими указаниями действий и поведения. С необходимыми предостережениями и запретами. Я потихоньку втягивался в конспиративную жизнь. Конкретного задания мне не давали. Похоже, что меня просто учили выживанию в условиях сопротивления, и это было ценно. Люди исчезали по любому поводу. За нарушение внутреннего распорядка, за попытки в чем-то разобраться или что-то вспомнить. Попытки вспомнить пресекались жестче, чем явные проступки. Это почему-то сильно пугало наших хозяев. И от этого жажда воспоминаний только усиливалась. Однажды мне пришло сообщение, что наступил момент, когда мне дадут ключ, который позволит мне сломать блокировки и вернуть память. Я должен был приготовиться. Этого письма я ждал с удвоенным нетерпением.
Новый мальчик, который заменил Илью, оказался достаточно веселым и общительным. Мы с ним сошлись. Старая компания наша не распалась. Мы так же встречались вечерами и проводили все личное время. Так же травили байки и ржали по пустякам, но все чаще то один, то другой как-то осекался на полуслове. Чаще я замечал странные взгляды своих товарищей друг на друга. Видимо и я бросал настороженные взгляды. Мы редко смотрели друг другу в глаза. Только один из нас был раскован и предельно искренен - это новый Илья. Его наивность и неосведомленность стала вдруг чем-то ценным для нас всех. Не сговариваясь, мы опекали его. По злой иронии хозяев Илью поставили за тот же станок, на котором работал прежний Илья. Не знаю, каким он был специалистом, но, бегая по цеху, я не замечал, что мастер делает ему замечания. Старый и новый Илья не были похожи. Новый был моложе, но что-то роднило их, может быть имя. Может чувство, что наш Илья что-то знал о нашей реальности и не говорил нам, щадя нас. Что мы не усмотрели того кризиса, толкнувшего его на бунт. Что мы эгоистично были заняты лишь собой, своими переживаниями. Кто-то из нас назвал однажды новенького «Молодой», и это прозвище было сразу принято с молчаливого согласия всех. Я задумывался о Молодом как о союзнике или напарнике в деле сопротивления, но открыто сказать ему хоть что-то не мог, а свое невидимое руководящее звено спросить не решался, тем более что связь наша была односторонней. Инструкции, которые давались в посланиях, я старался соблюдать точно, и поэтому самодеятельности решил не допускать. Сверху виднее, что делать и с кем сходиться. Все должно идти своим чередом.
Очередное послание, которого я ждал так долго и с таким нетерпением, наконец, пришло, и, как всегда, под конец одной из смен. Его, как и в прошлый раз, подбросил мне в корзину возле утилизатора кто-то из инженеров. Ребята работали профессионально. Я практически не видел никого из них в лицо. Да и со спины замечал часто уже мельком. Бывало, пытался пронаблюдать за поведением или мимикой кого-нибудь из инженеров, в надежде выявить союзников, но тщетно. Хотя инженеры и не ходили толпами по цеху, кто-то из их состава всегда был на виду, поэтому лица особо не запоминались. Некого было различать по лицам. Они были просто люди в голубом. Станочники с ними хоть и редко, но общались, не в пример мне. Может быть, они и различали инженерный состав в лицах, я - пока нет.
И вот я держу послание, которое должно вернуть мне память, и не решаюсь открыть. Как всегда ближе к отбою, как всегда запершись в кабинке туалета. Сижу на крышке унитаза и смотрю на сложенный листок. Что я помню на данный момент? Когда-то давно я пришел на завод. Лысый в халате. Лифт вниз. Лица друзей и соседей по койке. Маковое поле. Темный подвал какого-то дома, где жило невиданное чудовище, пожирающее маленьких детей. Лицо женщины, при воспоминании о котором, почему-то сдавливало грудь. У Кольки была большая машина, и мне страшно хотелось иметь такую же или больше, но ни дед Мороз, ни на День рождения мне ее не дарили. Этот факт, помню, меня очень удручал. Еще говорящие лошади. Или это был сон? Последнее время мне часто снились цветные сны, и я плохо различал, где отголоски памяти, а где фантазии. Белый клочок бумаги лежал на ладони, и пора было решаться развернуть его. Выдохнул резко воздух и развернул. Все послание состояло из одного предложения. Я не сразу понял смысл фразы, но тело мое среагировало сразу:
Тебя зовут Андрей Николаевич Парфенов.
Меня бросило резко вбок, и я шарахнулся головой о стенку кабинки. Потом меня швырнуло назад, и я шарахнулся уже затылком об другую стенку. К горлу подкатил ком. Меня начало мелко трясти. В голове все металось. Врывались новые и новые образы с все ускоряющимся темпом. Скоро их поток превратился в нечитаемую мелькотню, и родился свист. Я хотел рыдать, но ком у горла пропускал наружу только утробное рычание и слюни. Я хотел кричать, но тот же ком давил желание на корню, и поэтому кричало все внутри. Это было нестерпимо. Я съехал по стене на пол. Тело билось в конвульсиях. Голова ритмично билась затылком об унитаз, производя странный звук. Сверху бил прямо в глаза яркий свет. К сознанию стали пробиваться звуки извне. Свет надо мной заморгал. Это кто-то стоял надо мной и кричал. Я не понимал слов, пытался сказать, что никто ничего не понимает, что за стенами есть другой мир, но производил лишь шумные всхлипы, рычание и слюни. Из размытого слезами пространства передо мной стало проявляться лицо. Это был Миша. Он выволок меня из кабинки и хлестал меня по щекам ладонью.
- Что с тобой, Ванька!? Что с тобой!? Скажи чего-нибудь!
Меня по-прежнему колошматило, но внутри уже не метались чувства и эмоции. Я уже ощущал холодный пот по телу и дрожал больше от холода. В Мишкиных глазах был испуг. Его самого тоже трясло.
- Я позову охрану! - сказал он и дернулся было к выходу, но я на автомате схватил его за руку.
- Не надо, - прохрипел я.
Видимо в моих глазах было нечто большее, чем просто просьба. Мишка остался. Он помог мне сесть. Меня тошнило. Я почувствовал, что меня сейчас вывернет. Сказал об этом Мишке, и тот помог мне доползти до унитаза. Меня вывернуло. Блевал я долго. Как будто сидящая внутри тварь пыталась вылезти наружу, но ей это не удавалось. Спазмы прекратились, когда уже болели кишки.
- Что у тебя в руке? - вдруг жестко спросил Миша. Я посмотрел на руки - в левой было зажато письмо.
- Дай мне, - требовательно скомандовал Миха.
Я попытался сделать непонимающее лицо.
- Дай мне! - подчеркнуто раздельно и настойчиво повторил Миха.
Черты лица его обострились. В глазах появилось недоброе. Я поднял левую руку к лицу и утерся письмом. По мере производства всех этих движений, тело Мишки выпрямлялось, и подбородок подымался. Потом он шумно выдохнул и как-то сник. Я бросил письмо в унитаз и спустил воду.
- Ладно, - сказал Мишка, - У тебя, наверное, был приступ. Раньше бывало такое? - Я пожал плечами, - Понятно. Пойдем, я провожу тебя до кровати. Тебе лучше? Сам-то справишься? А то может доктора позвать? - Я только кивал головой, или в знак согласия, или наоборот. Он проводил меня. Едва прикоснувшись к кровати, я вырубился. Снов не было. Была пустота. К подъему я проснулся самим собой.
Я помнил. И это было новое ощущение. Я как будто стал выше ростом. Гордость, достоинство, личность. Я не задумывался о значении этих слов раньше. И как они важны! Это я понял только теперь. Перед тем, как открыть глаза, я уже по-другому видел окружающую себя действительность. Рабство! По-другому нельзя было определить наше существование. Как с этим жить или не жить, нужно было решить быстро, сей момент, потому что за мной уже шли. Я слышал стук армейских ботинок. Их было трое. Они подошли к двери казармы, открыли дверь и четко по прямой шли к моей кровати. Я принял решение.
- Встать!
С меня сорвали одеяло. Я открыл глаза. Двое стояли слева, один справа.
- На одевание две минуты.
С людьми в камуфляже спорить опасно и, вскочив, я быстро оделся.
- За мной! - Скомандовал тот, что слева, с нашивками сержанта, и двинулся к выходу. Я двинулся следом, и двое военных за мной.
Мишка все же стуканул. Поворот событий вполне ожидаемый, но все равно неприятный. На сердце кошки скребут. Во рту те же кошки еще и нагадили. И страшно, и гадко. Меня вели по коридорам на разбор или на допрос. Я был готов к вопросам и мордобою. Я решил биться за свою жизнь до конца, если решил-таки жить. Но жить не ценой чьей-то другой жизни, а ценой совести. Я предполагал, что может не получиться. Я предполагал, что у противника будет самое совершенное оборудование и он не погнушается пыток при надобности. С людьми здесь не церемонятся, я знал об этом не понаслышке. Меня привели в небольшой кабинет, в котором находились еще трое. Двое военных были мне незнакомы, а третий - мой старый знакомец - лысый в белом халате.
- Назовите свое имя и предъявите жетон, - сказал один военный, по виду старший.
- Иван, - сказал я и снял с шеи жетон.
Лысый смотрел на меня, не мигая. Я почему-то повернул к нему голову и сказал: «Здрасте». Лысый слегка кивнул.
- Расскажите, что с вами вчера произошло, - опять начал допрос старший.
- Когда? - я сделал максимально удивленное лицо.
- Вчера! Непосредственно перед отбоем, - повысил голос старший, проявляя недовольство.
- А! В туалете, что ли?
- ...
- Так я не знаю, что было. Я сидел на толчке, потом пришел Мишка и вытащил меня из кабинки. Кричал чего-то на меня. Это он сломал крючок, не я. Я не понял вообще, чего он. Меня потом стошнило. Чет хреново с желудком было. Видно, съел не то. И все. Потом я спать пошел.
Все переглянулись. Лысый сказал что-то по латыни, какой-то ...ниус - типичный случай.
- Как, вы сказали, вас зовут? - Теперь спрашивал уже лысый.
- Иван.
- А отчество? - все напряглись так, что я это напряжение даже почувствовал.
- Какое отчество?
- У вас есть отчество?
- Нет.
- Как же нет? У всех есть отчество. Как звали вашего отца?
- У меня нет отца, - я опять сделал максимально удивленное лицо. Глаза вытаращил так, что они только не выкатывались.
- И фамилии у вас тоже нет?
- Нет, - я продолжал хлопать глазами. Троица переглянулась.
- Рано делать какие-либо выводы. Необходимо произвести ряд анализов, - в этот раз лысый обращался к старшему.
- Что за записку вы держали в руке? - спросил меня старший.
- Когда?
- Вчера! В то время, когда Михаил, с ваших слов, вытащил вас из кабинки.
- Записка? Какая записка?
- Вот та самая бумажка, которую вы держали в руке.
- А, так это, чтоб жопу вытереть.
- Но это была не туалетная бумага.
- Так ее ж нет там никогда. С бумагой вообще хреново. Че, пальцем, что ли?
- Почему вы отказались показать ее Михаилу?
- Кого?
- Вот ту самую бумажку, которая чтоб не пальцем.
- А чего на нее смотреть! Она же грязная была! - Троица опять переглянулась. Старший посмотрел на лысого многозначительно и кивнул.
- Мы переводим вас в карантин. Здоровье надо беречь, - выдал мне вердикт старший.
Лысый встал и направился к выходу. Старший сделал какие-то знаки военным, что привели меня сюда. Меня подтолкнули к выходу, и опять - коридоры, коридоры...
ВАЛЕРА
Эпизод третий. Надежда
Валера слушал кассету снова и снова. Это было как наваждение. Он не выключал плэйер, и реверс гонял запись по кругу. Кассета была записана целиком с двух сторон, и если бы не тихий щелчок при переходе на другую сторону, могло создаться впечатление непрерывных похорон. Далекие люди говорили вычурные речи, звучала музыка, и кто-то плакал. Возникали картинки. На них Валера опять узнавал своих друзей. То ли сон, то ли явь. Валера ходил среди печально сосредоточенных людей и заглядывал им в лица.
Вот Джихад. У него на лице действительно горе, но где грань искренности и наигранности? Вот его друзья. У многих в глазах отчаяние. Костик сидит в стороне на ступеньке и плачет. Эх, Костик, Костик. Чем я могу тебе помочь? Появились и новые лица. Они напряженно смотрят по сторонам. Еще недавно такое соседство было для них небезопасным. Вот жена Марина. Она в черном. Ее поддерживают с двух сторон ребята. Какая она бледная. Сынули Женьки нет нигде, и слава богу. Вот гроб. Он закрыт. Внутри - он. Мертвый и холодный. Музыка заиграла в очередной раз, но вдруг сломалась и, зависнув на низкой ноте, смолкла. Батарейки сдохли. Валера еще долго сидел с плеером в руке и наушниками в ушах, слушая приглушенный гул. Было ли это или только пригрезилось? Валера не слышал звука, но продолжал видеть лица. Немые губы друзей шевелились. Что там в гробу? Очень хочется посмотреть. Валера протянул руки, взялся за крышку гроба и поднял ее. Внутри лежала дохлая крыса, и белые черви копошились у нее в животе.
Сверху упал камешек. Через некоторое время еще один.
- Э-э-й, кто там шуршит? - раздался шепот сверху. Валера напряг слух. Этот голос был не похож на голос его тюремщиков. Это был детский голос. Откуда здесь дети?
- Ты кто, медведь? - опять спросил голос. Валера не знал, что ответить. В горле встал ком. Что-то давило на грудь и не давало ничего сказать. Он шумно вздохнул.
- О-ой, ты так дышишь! Я боюсь. - Валере показалось, что этот голос сейчас исчезнет навсегда. Он испугался.
- Не уходи, - крикнуло что-то изнутри за Валеру, - я не злой медведь.
- Д-а-а, а откуда я знаю? Вдруг ты меня съешь?
- Нет-нет. Не съем. Я ем только бутерброды с сыром и вареньем, - Валера и сам не понимал, зачем это говорит. Голос сверху, как тоненькая нить, вдруг зацепил его жизнь.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Меня зовут Маша. Но наши соседи меня зовут Жулькой, а мама зовет меня Машулей. Мне больше нравится просто Маша. А тебя зовут Медведь?
- Я уже не знаю, как меня зовут, - сказал Валера, помолчав, - Если хочешь, зови меня Медведь.
- А это твой дом, Медведь?
Валера посмотрел вокруг и невесело усмехнулся.
- Нет, это мой зверинец.
- О-о-й, тебя сюда, значит, посадили?
- Да уж, посадили. А как ты сюда попала, Маша?
- Я здесь живу.
- Как живешь? Где?
- Да тут недалеко. Я люблю гулять по коридорам. Иногда страшно бывает, но я не хожу туда, где страшно. Мы с мальчишками часто в прятки играем. Но я не люблю с ними играть. Они злые и дерутся.
- А где твои родители?
- Ой, совсем забыла. Побегу я, а то мамуля заругает. Хочешь пирожок? На, возьми! - Вниз скатился маленький сверток. Валера взял его в руки и недоуменно повертел.
- До свидания, Медведь! Хочешь, я потом еще приду?
- Да, да, конечно хочу, - Валера ужаснулся вдруг мысли, что не услышит больше этого голоса, что опять останется один на один со стенами и своими мыслями. - Ты приходи поскорее, Маша, я буду ждать.
- Ха-ра-шо-о, - прошептала напоследок девочка и убежала.
Валера долго еще смотрел наверх. В пустоту и слегка размытую далеким фонарем темноту, но стало вдруг легче дышать. Как будто сверху потянуло озоном. Он находился в той же яме, с плэйером в руке, в котором шли беспрерывные похороны, но что-то изменилось. Появился свежий воздух - маленькая девочка, неизвестно откуда появившаяся. Чистый воздух надежды. На что? Да черт его знает, на что. В груди отпустил спазм. И даже стены уже не так давили. Потом он долго вертел в руках газетный сверток, слушал шуршание, вдыхал запах. Развернул. Внутри был маленький пирожок. Такие продают на вокзалах, неизвестно где и как приготовленные. Внутрь пихают всякую бурду, как правило, но сейчас это не имело значения. Пусть пирожок был не первой свежести, но он был кусочком жизни. Валера откусил кусочек. Рот заполнился слюной. Дальнейшее произошло слишком быстро. Он даже не понял, что там было внутри. Таких пирожков он съел бы сейчас целый вагон. Потом он заснул, и ему опять снилось, как он учит маленького Женьку плавать. Они плескались и смеялись, а Марина стояла на берегу.
В дальнейшем маленькая добрая девочка, вдруг появившаяся в злой реальности Валеры, приходила часто. По два раза в день, если бы можно было мерить время днями, находясь в яме. Валера ее ждал. Он радовался каждому ее приходу. Он улыбался ее голосу, самому факту присутствия. Они разговаривали. Валера спрашивал, Машуля отвечала. О том, где и как они живут, про маму. Девочка поведала, что ее мама работает психологом - разговаривает с дяденьками про жизнь, помогает им расслабиться. Поведала о своих друзьях и соседях. Об играх, в которые они играют. Про то, где они жили раньше с папой. Про папу. Вот так, за несколько дней, с детской непосредственностью, по-детски наивно, девочка рассказала про все, о чем помнила в своей жизни, а Валера сам уже сложил детали мозаики в одну большую картину и то, что у него получилось, заставило его содрогнуться, потому что история Маши была ему известна, мало того, в самой трагичной ее части он принял непосредственное участие.
Вот эта история.
Они жили молодой и дружной семьей в городе Кургане. Папа, мама и дочурка Маша трех лет от роду. Время было нелегкое у всей страны, не только в этой семье. 1992 год. Зарплату задерживали на год, и мужчина крутился, как мог. Выживал. Кто-то из знакомых с завода, где работал отец Маши, рассказал, как он неплохо зажил, начав заниматься коммерцией. Вся коммерция заключалась в том, что надо покупать подешевле, а продавать подороже. Мужчина походил по рынкам и палаткам, присмотрелся. Действительно, торговля шла бойко. Откуда деньги у людей, непонятно. С другой стороны, думать надо о себе, а не о людях. Жена без работы, дочь маленькая. Он решился. По совету другого знакомого нашел парня, который представлял какую-то «крышу», следил за порядком и собирал дань с торговцев. Рассказал ему о своем намерении, попросил дать место и, если возможно, занять денег. Парень посмотрел на мужика лениво, сказал прийти завтра. На другой день с Машиным отцом разговаривал другой человек. Выслушал все внимательно, кивнул головой, сказал, когда и сколько надо будет отстегивать, предупредил, что отношения строятся только на честности, и попытки обмануть будут жестко пресекаться. Сказал, когда надо будет отдать долг. Договорились, хлопнули по рукам и разошлись. В тот день принес мужик в дом три тысячи рублей. Сидели они всей семьей на кухне, смотрели на деньги и строили планы. Жизнь коммерческая началась быстро. Завертела в своем особом ритме. Многие торговцы ездили за товаром в Екатеринбург, Челябинск, но Машины родители решили, что товар надо возить из Москвы: и выбор побольше, и качество получше. Да и дешевле намного выходило в закупке. Поначалу все было хорошо. Но потом прижала налоговая, а на рынке украли пару детских комбинезонов. Потом передрались рэкетиры и появились другие качки, в связи с чем поднялась «арендная плата» за место. Потом заболела Маша.
Маша не помнила, чем она тогда болела. Рассказывала со слов матери. Пришел доктор, посмотрел на ребенка и сказал, что ничем помочь не может. Родители были в шоке. У Маши высокая температура, горячечный бред, не ест, а врач ничем помочь не может. У женщины чуть не истерика, мужик растерялся. Доктор помялся немного и сказал, что есть одно средство и, если он позвонит, его привезут, но это стоит денег. Запросил полторы тысячи рублей. Сумма была великая, но, посмотрев на жену, мужчина отдал эти деньги. Врач позвонил, и через двадцать минут привезли ампулу, сделали инъекцию. Маша спокойно уснула. Жар прошел. Жена еще долго плакала на груди у мужа.
Приближался срок ежемесячного платежа. Имеющихся денег было ровно на очередную закупку. Торговать было почти нечем, и мужчина пошел просить рэкетиров отсрочки. Ему отсрочили на три дня, но напомнили, что за ним должок по кредиту. Это было хоть и ожидаемо, но сейчас некстати. За три дня даже при великой торговле таких денег не собрать. Машин отец отъехал за товаром, вернулся быстро, но торговля шла из рук вон плохо. До дня получки на предприятиях было далеко, праздников не намечалось. У покупателя просто не было денег. Через три дня он отдал ежемесячную сумму, и качок сказал, что за расчетом по кредиту придет в конце месяца. До конца месяца оставалось полторы недели. Товара было мало, денег тоже. Все новые знакомые с рынка в просьбе занять денег отказали, у старых знакомых с завода их просто не было. На малом семейном совете решили продать обручальные кольца и другие ценности, что имелись в небольшом количестве. На партию товара хватило. Торговля в этот раз прошла удачно. Мужчина уже собирался сделать еще ходку за товаром, как однажды под вечер пришел парень от «крыши» и сказал, что условия поменялись. Деньги нужно принести завтра. Делать было нечего. Мужчина собрал все деньги. Их хватало. Отнес, куда сказали. Там посчитали, кивнули головой и спросили про проценты. Это было большой неожиданностью. Машин отец сказал, что о процентах уговора не было, на что был ответ, что это у старой бригады не было процентов, и что незнание законов не освобождает от ответственности, и что если положенный процент не будет принесен через пять дней, то будут проблемы. Проблем и без того хватало. Где взять денег на товар, мужик не знал. Имеющегося товара вроде хватало на выплату процента, но его еще надо было продать. Мужик опять пошел по соседям, знакомым и родственникам. Помогла теща - у нее оказались отложенными кое-какие средства на черный день. Опять была быстрая ходка за товаром в Челябинск и торговля. Но необходимой суммы к сроку не хватало. В назначенный день мужик пришел на встречу без денег. Он сказал, что не сможет пока отдать требуемой суммы, потому что не останется денег на товар. Ему сказали, что это его проблемы, и что с этого дня его ставят «на счетчик». Каждый день сумма долга будет увеличиваться на десять процентов. И что не дай бог с его стороны какой фортель. Напомнили, что у него жена симпатичная, и дочка тоже ничего, что сами родители может и не стоят ничего, но за дочку отвалят достаточно бабла. Слухов разных о беспределе бандитов по городу ходило много, и мужчина испугался. Он сказал жене, что теперь за товаром в Москву поедут все вместе. Мол, товару стало больше, и он не может таскаться по рынку с большим баулом, что нужен еще кто-то, чтобы покараулил, пока он делает закупки, тем более что в один день закупка не получается. Машу придется возить с собой, потому что теща хоть и не против посидеть с нею, но человек работающий, а оставлять без присмотра ребенка одного в квартире ни к чему. Супруга не возражала, да и спокойнее ей было так. Необходимо было решить главный вопрос: где взять денег на эту самую закупку? Опять кто-то из знакомых дал мудрый совет. Попробуй, заложи квартиру. Деньги нормальные, проценты невеликие. Все равно, мол, за товаром едешь, не на пьянку ведь. Отобьешь. Опять состоялся семейный совет. Было страшно потерять жилье, но еще страшнее был конфликт с рэкетирами. Мнение, что с долгами надо развязываться, было единодушным. Торговля как-то выручала, и провальных закупок все-таки не было. Решили рискнуть. Залог оформили по всем правилам, через нотариуса, но у тех же бандитов. На следующий день, как получили деньги, собрались поутру и уехали. Рэкетиры тем временем выяснили через соседей мужика по рынку, где обычно их сосед закупается и останавливается на ночлег в Москве, отзвонились кому надо в этом районе и указали на мужика как на должника. Попросили дозволения приехать на разбор, на что им ответили, что на своей территории разберутся сами, но заверили, что интересы правильных пацанов будут соблюдены. В Москву были высланы описания всех членов семьи и фотографии. Мужика вычислили быстро. Вечером, когда семейство Маши уже выписалось из гостиницы и со всем закупленным товаром направлялось к стоянке такси, чтобы ехать на вокзал, прямо в переходе рядом с гостиницей его встретили крепкие ребята и, посокрушавшись картинно о том, что мужик поступает неправильно, что долги надо отдавать в срок, заявили, что теперь придется рассчитаться, и что они реквизируют товар и наличность, какая есть у мужика. Отец Маши пытался оправдаться, что никуда не собирался скрываться, что он возвращается домой с товаром, и что долг вернет в срок. Но, увидев холодные ухмылочки, понял, что с этими ребятами объясняться бесполезно, что они пришли не разговаривать, а забрать у него товар и деньги. Мужик решил за просто так ничего не отдавать и стиснул кулаки. Ребята же быстро перешли к делу и, не в пример Машиному отцу, дрались умело. Бить кого-то было тем делом, за которое их кормили, и неплохо кормили. Мужика били долго, с остервенением, а когда он упал, пинали ногами. За то, что сопротивлялся, что не наложил в штаны. Женщина кричала и рвалась к мужу. Ее держал один из качков. Машуля забилась за сумки и тоже кричала - от страха. Мужик остался лежать. Ребята почистили ему карманы, забрали сумки и ушли, оставив женщину и ребенка возле тела. Женщина сначала просто рыдала, сидя возле мужа, потом пыталась выбегать на улицу и звать помощь. Но надолго оставить дочь одну не могла, а на улице в это время уже никого не было. Потом она сидела рядом, положив голову мужа на колени, и тихо плакала. Дочка пристроилась рядом и заснула. Под утро мужчина помер, не приходя в сознание. Женщина поняла это, когда почувствовала холод. Пошли первые прохожие, вызвали скорую и милицию. Какие-то люди, вопросы. Женщине было все равно. Жизнь остановилась. Дальнейшая ее судьба так и пошла наперекосяк. Без денег, без документов, одна, с маленьким ребенком на руках в чужом городе. В милиции женщину «обнадежили», сказав, что дело - «глухой висяк», что оперов не хватает, и работать по этому бесперспективному делу просто некому. Записали что-то, взяли описание напавших на них молодцов и отправили восвояси. Она вернулась в тот же переход, на место гибели мужа и молча села у стенки. Дочка была рядом. Прохожие кидали им мелочь, Машуля собирала денежки и счастливая совала их в руки маме. Денег неожиданно хватало, чтоб не подохнуть с голоду самой и кормить ребенка, но долго побираться не пришлось. К женщине присмотрелись местные бомжи. Подошли как-то утром и сказали, чтоб шла за ними. Эта компания бомжей жила в местной части подземки и имела свой бизнес, князя, свой квартал. В общем, город под городом, общество под обществом. Женщину привели к князю, объяснили что к чему, и тот разрешил занять одну «комнату», жить и питаться с общего котла, но за это отрабатывать телом. Милосердное разрешение больше походило на приказ. У князька имелась своя гвардия головорезов, которая и охраняла свой народ, и карала его при надобности. Один такой тип предупредил сразу, что если она соберется убежать, то пусть лучше сразу удавится. Таким вот образом они с Машулей и дожили до сего дня.
Валера знал эту историю. Не до конца, но знал. Тем авторитетом, что так необдуманно решил судьбу этих людей, был он сам. Это было три года назад, но Валера вспомнил сейчас каждую деталь тех событий. Трагедия вырисовывалась сквозь детские рассказы о прошлом, о куклах, собачках и отношениях со сверстниками. Валера молча плакал, давя в себе все звуки, а когда Маша уходила, то кричал в ярости и бился о стены ямы. Он начинал потихоньку ненавидеть себя, свою прошлую жизнь, свое так называемое дело. Единственное, чего он желал тогда всем сердцем - вылезти отсюда, наконец, и сделать все, чтобы этот ребенок никогда больше не знал горя.
ЗАВОД. КАРАНТИН
Мой карантин продолжался две недели. Я жил отдельно от всех в одноместном боксе, где-то в дальнем углу завода. Из людей я видел только охранников и лысого доктора, хотя все чаще я думал о них не как о людях. Глядя на них, я представлял разных животных. Лысый, например, был похож на хорька. Но были в нем еще какие-то паучьи повадки. Охранники в общей массе были похожи на бревно с глазами. Но если учесть, что это бревно может и укусить, то это уже змея. В общем, все они гады ползучие. Меня водили два раза в день к лысому на обследования. Этот хорек со мной практически не общался. Сухо задавал вопросы при тестах и требовал быстрых однозначных ответов. Он жестко, по-паучьи смотрел на меня, и я чувствовал, что не нравится ему возня со мной. Ох, с каким удовольствием он применил бы ко мне другие методы дознания. Я этого боялся и старался всем своим существом показать свой страх. Я косил под простачка. Заставил себя забыть что помню, что не помню. Ничего не помню! Ничего не было! Приносили сложное электронное оборудование, подключали меня к проводам. Брали анализы всего подряд. Снова и снова. Я уже начинал уставать. Хотелось назад в цех, таскать тачку.
Больше всего лысого интересовала бумажка, которую я держал в руке и которую так и не показал Мише. Зациклились они на этой бумажке. Чувствовали черти, где копать. Я не боялся проговориться о существовании сопротивления, так как просто ничего не знал о нем. Я не знал в лицо ни одного инженера из тех, что приносили мне записки, не совершал ни одного действия, которое можно было расценить как нарушающее внутренний распорядок. Все инструкции, которые я получал, были направлены именно на соблюдение правил этого самого распорядка. Да и самих инструкций никогда не было. Если кому-то что-то показалось, если кто-то вдруг решил предположить, что на заводе существует мифическая организация, подрывающая внутренние устои, так при чем здесь я? Я маленький серый человечек, рожденный убирать стружку, чем горжусь и чем дорожу. Я бесконечно благодарен руководству завода, что не дали сгинуть в горниле беспредельно капиталистической действительности нашего государства. Так, и только так должен думать всякий работник завода, чтобы выжить. Так, и только так я и думал. Благо, что все те установки, которые мне были вживлены вместо настоящей памяти, не стерлись в момент восстановления моего я. Я наиболее четко их сейчас выделял на фоне реальных воспоминаний. Они мне были как руководящая инструкция, сценарий того спектакля, который я разыгрывал перед лысым и всеми стоящими за ним. Мне нравилась эта игра еще и потому, что хорошо получалась. Что бы со мной было, если бы не получалось? Это был акт выживания и награда за это - не просто аплодисменты. И даже не овация. Награда - жизнь.
Пару раз приходил военный, что был за старшего в той комнате, откуда меня определили в карантин. Они с лысым переговаривались тихо в сторонке. Старший поглядывал на меня, нахмурив брови. Лысый всем своим видом показывал, что возня со мной ему надоела. Хотя при его пониженной эмоциональности трудно определить что-либо по мимике. В общем, меня промурыжили еще несколько дней и решили, что я слишком долго отдыхаю. Повторили - больше для самоуспокоения, не иначе - серию анализов и тестов. Проверили все, что еще можно было проверить, и отправили убирать стружку. Кстати, стружку все это время убирали военные. Они ходили на это дело по очереди, как в наряд. Место было зарезервировано, пока меня исследовали, а лишних рук на заводе не держали. Работа эта была охранникам поперек горла, потому что проходила на виду у работяг, а так низко в их глазах они еще не падали. Работяги старались виду не показывать, но внутренне упивались сарказмом. Военные это чувствовали, но ни к чему придраться не могли. Эта ситуация не могла продолжаться долго. Рано или поздно кто-нибудь не выдержал бы, и разразилась бы еще одна трагедия. Военные, естественно, не пострадали бы. Досталось бы, как всегда, рабочим. Поэтому мое возвращение было принято всеми с облегчением. Народ на заводе разучился улыбаться, расположение и радушие читалось только по глазам, и радушных глаз я видел в этот раз много. Меня это радовало.
Я вдруг на своем примере осознал, что всех этих мифических хозяев, их псов и супертехники бояться не стоит. Опасаться - да. Но не бояться. Там тоже работают люди, так же подверженные страхам и заблуждениям, а вся их супертехника показала себя несколько несовершенной. Чрезмерное доверие этой технике показало их уязвимость. Я знаю теперь их слабое место. Именно на этом и необходимо было строить сопротивление. Не то, чтобы я загордился, осознав этот факт, но появилась уверенность в себе. Я с нетерпеньем стал ждать весточки от инженера и думать об установлении обратной связи. Хотелось все рассказать, поделиться соображениями. Но посланий не было, и я стал беспокоиться. Полезли в голову разные мысли, и одна из них расстраивала меня больше всех - могло возникнуть подозрение в том, что я что-то выдал и был завербован. Что-то необходимо было предпринять, чтобы доказать свою невиновность. Я не знал, что. Проходили смена за сменой, работа вошла в прежний автоматический ритм. Ноги бегают, руки ворошат стружку, а в голове пусто. Ситуацию переломил Молодой. Как-то после трудового дня подсел он ко мне со своей открытой улыбкой и спросил: «Как прошел карантин?».
- Привет! Как сегодня отбегал? - спросил Молодой.
- Нормально.
- Чего невеселый такой? Устаешь?
- Да нет, а что особо веселиться? Повод надо.
- Чего его искать-то? Жив ведь остался. Это повод, что надо, - сказал Молодой, и я напрягся, а следующий его вопрос подкосил меня окончательно. - Как прошел карантин?
Спазмом мне сжало горло, и я никак не мог сглотнуть накопившуюся во рту слюну. Передо мной стоял Молодой, но я был в большом сомнении, что это действительно он. Я боялся разочарования, боялся смерти. Я знал, что мое молчание сейчас с головой выдает все мои страхи, но что говорить в эти чистые глаза, я не знал. Мне мерещился в них яд.
- Нормально прошел. Отдохнул, здоровье поправил.
- Ничего не хочешь рассказать больше?
- А чего больше-то?
- Ладно, ходить кругами не буду. Тебе привет от инженера.
- Какого инженера?
- Молодец. Правильно себя ведешь. Ладно, выйди, посиди на толчке, я подойду минут через несколько, - Молодой загадочно подмигнул и опять улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.
Я подумал чуток и решил, что даже если это провокация, то пока ничего лишнего не сказал, а то, что я выйду сейчас в туалет, так это физиология, а не криминал. Встал и неторопливо вышел. Молодой появился скоро. Постучал в дверцу кабинки, где я пытался изобразить оправдание своего визита в туалет.
- Ну, ты чего там, на серьезно, что ли?
- Щас выйду, - ответил я, застегнулся и вышел. Молодой держал в протянутой руке до боли знакомый листок бумаги.
- Что это?
- Что, что... Жопу утрешь! - Всунул мне в руку листок и с неизменной улыбкой ушел.
Я остался один на один с мыслями и сомнениями о провокации. Заперся в кабинке. Опять подумал, что большого криминала нет, если я воспользуюсь бумажкой в туалете. Развернул.
Здравствуй, Андрей! Мы долго молчали, так как было необходимо время на некоторые уточнения по результатам твоего карантина. Связь теперь будем держать через Илью. Работы предстоит много. Готовься.
Вот так - ни больше, ни меньше. Я раз пять прочитал записку. Сомнений в подлинности ее не возникло. Тот же слог и стиль, я бы даже сказал, запах. Действительно, проверяли, ну, это и правильно. Всякое могло быть. Зато теперь у меня будет задание. Мелко-мелко порвал бумажку, спустил в унитаз и вышел. Молодой сидел на своей кровати. Когда я вышел, он обернулся, посмотрел на меня внимательно и едва заметно кивнул. Он вырос вдруг в моих глазах. Да, за время моего отсутствия кое-что изменилось. Так начался второй виток нашего подпольного существования.
ВАЛЕРА
Последний раз про яму
Ничего внешне не менялось, но незримо протекали некие процессы, сродни медленной химической реакции, безвозвратно меняющие реальность. Серые стены ямы, слегка подернутые туманом полусна, проецировали картины прошлого как на экране. Ошибки, просчеты - все видно сейчас. Видно, но пойти и исправить не пускает та же стена. Сиди и смотри. Не нравится? Закрой глаза! Но и там та же картина за серым туманом. Куда деваться от прошлого? Что с ним делать, когда в нем столько дерьма? Хотя нет, постойте. Вот родился сынуля. Маринке очень идет быть молодой мамой. Она такая... Она светится вся счастьем, любовью. Женька родился здоровяком, таким и рос. Вот он лежит в коляске и улыбается папке. Рад, что папка рядом.
Друзья подарили новорожденному розовую коляску. Розовую! Совсем охренели. Орал на них, почем зря. Мол, девке, что ли, покупали? А они: «Ну, знали, что парень, только голубую брать стремно как-то, а других приличных не было». Простил, куда деваться. Да и какая разница, какого цвета коляска. Гудели тогда всю ночь целой улицей. Бабулька возле кабака долго так смотрела, потом плюнула и ушла. Чего она? А на следующий день разбирались с делягой одним. У того тоже, кажется, был маленький сынишка. Сколько он тогда был должен? Не помню. Били его долго. В кровь. Кричал. Просил. За детей просил. Но по-другому нельзя. Бизнес. Один раз дать поблажку - и все, сразу посчитают за слабость. А слабость увидят - и порядок пропал. С говном смешают. Родному брату нельзя прощать, если влез в бизнес, иначе сиди дома или работай на заводе. Деляге расплата - другим урок. Сколько их было, уроков этих? Который среди них отец Машеньки? Зачем все это? Где она, жизнь-то, была? Разборки, наезды. Волки вокруг, по-волчьи только и рычать, чтобы уважали. Не то порвут.
Или вот еще, погиб дружок со школы, Васяня. Глупо погиб, на пьяном ноже. Больно было. Васяня, как наглядная память детства, всегда был на глазах - простецкий добрый парень со смешными оттопыренными ушами. Всем был товарищем и собутыльником. За что его зарезали? Нашли тогда уродов этих. Два алкаша на пузырь сшибали с прохожих, а Васяня послал их не со зла, а скорее оттого, что у самого ни копья в кармане, но гордость взыграла. Поди ж ты, опустились ниже некуда, ничего человеческого уже не приметить в них, а туда же - гордость. Тоже кричали, тоже просили. Противно было о них даже руки марать. Пинали их ногами. Молча пинали. Пока не замолчали те совсем.
Глаза людей, соседей, мамкиных подруг. Один страх в глазах. Боятся - значит уважают? Когда уважают, то по-другому смотрят. Время было такое, что женщины боялись всего подряд, а тут у подруги сынок единственный - чуть ли не главный бандит в районе. Через это в одиночестве мамка живет. Не ходит к ней никто, давно уже не ходит. Но молчит ведь, ничего против не говорит. Тоже боится? Мама, мама, прости меня.
- Э-э-й! Медведь, - раздался шепот сверху. - Это я пришла уже.
Мысли и видения исчезли.
- Здравствуй, Машенька! Я очень ждал, когда же, наконец, придешь!
- Я и пришла. Мальчишки не пускали, дразнились. Но я им пинков надавала. - Валера представил себе эту картину и рассмеялся.
- Да! Надавала вот. Пусть не лезут. Витька и Сережка там за главных. Натравливают всех на девочек, за косички дергают. Но вообще-то они хорошие. На улице всегда защищают. Сережка мне пирожки ворует у армяшки. Я тебе пирожок принесла. Хочешь? Ой!
- Сматри, какой я пиражок паймал! Вах, какой свежий! Ха-ха.
Валера не понял такого оборота. Что происходит? Что за фигня? В этот момент Машуля заверещала.
- Сматри, как пищит, а! Веселый сегодня ночь будет.
- Пусти, я маме скажу!
- Вах, и маме скажи, пусть тоже приходит! Ха-ха.
Валера растерялся. В том кусочке мира, где жила сейчас для него Маша, не было никаких посторонних. Что там происходит? Голоса удалялись. Маша кричала. В голосе был слышен страх. По репликам Валера понял, что этих посторонних там двое. Они силком тащили его Машулю прочь. Чего они хотят? Потом удары пощечин и дикий крик. И тут как пелена упала с глаз.
Встала в глазах история с одним его школьным товарищем. Они только начинали первые шаги в мире зарождающихся коммерческих отношений. Крутиться народ начинал самостоятельно, но так вышло, что они втроем решили сложить невеликие капиталы и работать вместе сразу. Получалось неплохо, так вместе и продолжили. Завистников было много. Пытались и бить, и грозить. Друг за друга держались, защищались. У Димки, одного из компаньонов, вдруг пропала сестра. Ушла вечером к подруге в соседний подъезд и пропала. Всполошились все. Куда могла пойти девчонка десяти лет? На танцы? В кабак? Да никуда она не ходила. Нашли утром за гаражами. Мертвую. Такого случая двор не помнил. Димка был сам не свой от горя. Все были взвинчены. Если бы тогда сразу нашли ублюдка, рвали бы руками, без жалости. Нашли его через три дня. Случай помог. По зажигалке Zippo, что валялась там же за гаражами. Зацепка мелкая, мало ли кто потерял или выбросил, но ребята ее показывали всем подряд. Зажигалочку узнали на рынке и указали на подонка - студент первокурсник, приезжий. Этот студент подрабатывал недалеко на рынке грузчиком. Он стукнул камнем девчонку по голове, потом насиловал ее за гаражами, потом долго душил. Она была без сознания, и он не знал, жива или нет, поэтому чуть не оторвал ей голову, измочалив горло. Вытащили его прямо с работы. Решено было сдать в милицию сразу, но не выдержали. Били его вчетвером, жестоко били. Как его вычислила милиция, неизвестно, но тогда они подъехали минут через восемь. Студент уже и не дергался, но жив остался. Посадили его. Дальнейшей судьбой его никто не интересовался. Девочку звали Аня. Эта история выплыла перед глазами Валеры, и он пережил ее всю с самого начала.
Над головой пронесся крик ужаса. Кричала Аня? Нет, кричала Маша.
- Н-е-е тро-о-ожь, су-у-киии!!!!! Не сме-е-е-ййи!!! По-о-о-рвууу, га-а-дыыы!!! - Ничего больше не было слышно. Валера боялся даже подумать о том, что там произошло. Он бился руками в стену и рыдал в голос. В глазах стояло растерзанное тельце его Машули. Это было невыносимо. Губы пытались кричать, но раздавался только хрип. Он ненавидел эти стены, ненавидел себя. Себя ненавидел особо. Всю свою прошлую жизнь. Крик рвался из груди, и вместе с ним уходила душа. Жизнь кончилась. Незачем больше жить. Нет права. Сухие слезы текли из сухих глаз. Грудь уже болела от крика, и он не кричал. Лишь только ум. Расчетливый и холодный ум искал, чем вскрыть вены.
Сверху упал яркий луч света. Резануло по глазам. Что-то шлепнуло по плечу.
- Вылезай. Все кончилось! - Чей-то незнакомый голос. Или знакомый? Валера нащупал веревочную лестницу. Он опять ничего не понимал. Чего от него хотят? Изнутри что-то сильно сопротивлялось предложению вылезти. Но рука схватилась за веревку, и нога сама поднялась к перекладине. Он медленно вылез наверх.
Наверху свет был еще ярче. Резало глаза. Валера зажмурился и ладонями попытался отгородиться от света.
- Выруби там пару ламп. И так хорошо видно, - сказал тот же голос кому-то.
Свет стал глуше. Вокруг стояли какие-то люди. Один подошел.
- Все, Валера. Сафари закончилось, - сказал подошедший.
«Очень знакомое лицо, - подумал Валера. - Откуда я его знаю? Какое сафари?».
Как сквозь туман из памяти стал пробиваться образ - из прошлой жизни. Сначала как будто старая истершаяся фотография, потом все четче и четче вырисовывалось лицо, накладываясь на то, что находилось рядом. Настраивалась резкость. Они медленно проявлялись из негатива и вдруг совпали. «Что за черт? Какое сафари? - Мелькнула мысль - маленькая и безумная. - Нет! Нет! Это игра?». Валера смотрел в спокойные глаза Рашида, и в нем закипала ярость. Он вдруг понял, что никого отсюда живым не отпустит. Все эти люди прямо сейчас ответят за свой беспредел. За рукав кто-то настойчиво дергал. Валера хотел отмахнуться, как от мухи, но посмотрел все же налево. Там стояла молоденькая девушка с прямыми соломенными волосами, большими добрыми глазами и торчащими из волос ушками.
- Привет, Медведь! - Защемило в груди.
- Маш-ш... - Только и смог прохрипеть Валера, после чего дыхание перекрыло напрочь.
- Меня зовут Таня. Со мной все нормально. Пойдем, - девушка потянула Валеру прочь. Он не мог не пойти. Этот голос. Сколько он молился на него. Как он ждал его. И теперь он держит его хозяйку за ручку своей рукой. Где та сила, что заставит ее отпустить?
Вот такое это было сафари. Безусловно, в душе Валеры бушевала буря. Он переживал крайние чувства. Он и прощал, и ненавидел. Но откуда-то из глубины души уже истекало тепло покоя. Уже была уверенность свершения чего-то важного, не осмысленного пока. Валера сидел напротив Маши-Тани, держал ее за руки и глупо улыбался. Ему было хорошо. Это уже потом были информация о событиях, которых он не застал, возвращение домой и шумиха, с этим связанная. Потом оценка работы, которую произвели друзья Рашида. Работы, за которую он бы по собственной воле залез бы в любой «зиндан».
История развивалась следующим образом. Когда Валера вдруг пропал, друзья кинулись его искать. Искали целые сутки, но тщетно. Потом был звонок из МВД о сгоревшей машине и трупе в ней. По описаниям было похоже на машину Валеры. Деловая жизнь в районе затаилась. Гадали: он - не он? Многим хотелось, чтобы это был он. Может, по этой причине и поверили так быстро в гибель Валеры без соответствующих экспертиз. И как только стихла похоронная музыка, в районе начался передел. Повылазило наружу все, с чем Валера пытался бороться в своей небольшой корпорации. Грызня и резня. Друзья Валеры были в шоке от поворота событий. Еще в большем шоке они были от того, как их дружная команда стала делиться по новым хозяевам. Как кто-то, спасая шкуру или пайку, становился чужим псом и рычал уже на прежних братьев. Приехали новые люди. Но хуже всего то, что сразу стали проявлять бешеную активность залетные рэкетиры. Отлаженная торговля рушилась на сегменты. Руководители подразделений предъявляли права на часть бизнеса и прекращали отношения по обязательствам. Хорошо организованное подразделение охраны растаяло на глазах. Часть людей отсеялась к рэкетирам, часть разделилась по новым хозяевам. Люди Рашида внимательно наблюдали за событиями и подробненько, по пунктам, заносили все в тетрадочку.
Устроили фиктивную гибель Валеры просто. Знакомый дядька из морга продал Рашиду за литр спирта неопознанный и никому не нужный труп бомжа. Надели ему на палец перстень Валеры, да и спалили вместе с Валериным мерсом. А перед этим съездил Рашид к жене Валеры и подробно объяснил, что у мужа ее большие проблемы сейчас, и чтобы решить их, надобно затаиться, а еще лучше - умереть. Так, если случится что, ничему, мол, не удивляйся и по необходимости не бойся признать Валерика мертвым. Перстенек показал и предупредил, что враги не лохи, если фальшь заметят, то все медным тазом. Марина собрала вещи, ребенка и уехала к матери в деревню. А когда через три дня прикатили друганы с мрачным видом, она уже была готова. Опознание прошло без сучка и без задоринки. Марина хлопнулась прямо в морге в обморок. На обгоревшем трупе был перстень Валеры. Его узнали все. Марине было страшно, но это только добавляло правдивости ее горю в глазах посторонних. А те смотрели внимательно. По-разному смотрели, разное хотели увидеть. Так же натурально прошли и похороны.
Валерины близкие друзья всегда были рядом с Мариной, помогали, чем могли, пусть даже просто присутствием. Они страдали не меньше, чем она. Марина это видела, и чувства, которые рождались при этом, ее удивляли. Она, кажется, начинала любить этих людей. Марина постоянно хотела их утешить, но боялась. За мужа боялась. После похорон все про нее забыли. Но друзья мужа никуда не уходили. Нечего им было теперь делать в районе. Там начинался бардак.
Валера долго, очень долго читал и перечитывал тоненькую тетрадочку. Цены ей не было. Сколько проблем решала она! На сколько вопросов отвечала. Актеры сняли маски.
- Зачем ты это сделал? - спрашивал Валера Рашида.
- Ты просил.
- Да, я просил. Я даже заплатил, - Валера ухмыльнулся в сторону.
- Денег я не просил. Сам дал, - сказал Рашид.
- Да не про это я. Зачем ты все это сделал для меня?
- ...
- Ага, типа сам просил? Хм. Веселый ты человек. Я и не знаю, спасибо тебе говорить или предъявить что. М-м-да. Много я испытал в твоей яме. Много передумал.
- Это не моя яма. Это твоя яма. Но вытащил тебя из нее я.
Валера долго смотрел Рашиду в глаза. Потом протянул руку, и они обменялись крепким рукопожатием. Валера сказал короткое «спасибо», а большего и не требовалось. Он много понял такого, чего никогда бы сам не догнал. Так прошла бы жизнь. По копейке.
Последний вопрос, который он задал Рашиду, это где настоящая Маша. Рашид ответил, что с ней все хорошо теперь. Живет в деревне, бегает за бабочками и практически забыла свою подвальную жизнь.
Когда Рашид в своих изысканиях личности Валеры натолкнулся на случай этой семьи из Кургана, он сразу попросил своих ребят найти их. И их нашли. Женщина была на грани. Однажды она вдруг осознала, что у нее подрастает дочь, и что, как ни брось, ее ожидает судьба матери. Этот вшивый князь уже посматривает на ее Машулю. Она видела это. Эта тварь не дернется, продав девочку любому извращенцу, кто больше заплатит. Женщина поняла однажды, что не вынесет этого. Лучше смерть. Она серьезно готовилась совершить убийство себя и дочери, когда пришли за ней ребята Рашида. Ее с ребенком выкупили у князя за полторы тысячи долларов. Женщина не сразу поверила, что ее рабство кончилось, а когда стала понимать, то плакала тихо, украдкой от дочери, три дня. Рашид поселил ее в доме у родителей своего товарища, которые жили в Москве и в деревню выезжали редко. Приняли ее там радушно, дочку не обижали. Валера пожелал с ними обязательно увидеться. А вскоре после этой встречи у Маши появился свой дом.
Валера быстро поправил свои дела. У него изменился стиль руководства и тактика бизнеса. Помогала тетрадка. Вопроса «кто есть кто» больше не было. Он расширил бизнес, пригласив в компаньоны оставшихся верными друзей. С Рашидом Валера не потерял контакт. Он посещал все игры сталкеров. Со временем и сам стал таковым. Самостоятельно проводил некоторые сафари. Одно из них было со следующим героем, точнее, героиней моего повествования. Это была Настя.
ЗАВОД. КАРАНТИН
Мой карантин продолжался две недели. Я жил отдельно от всех в одноместном боксе, где-то в дальнем углу завода. Из людей я видел только охранников и лысого доктора, хотя все чаще я думал о них не как о людях. Глядя на них, я представлял разных животных. Лысый, например, был похож на хорька. Но были в нем еще какие-то паучьи повадки. Охранники в общей массе были похожи на бревно с глазами. Но если учесть, что это бревно может и укусить, то это уже змея. В общем, все они гады ползучие. Меня водили два раза в день к лысому на обследования. Этот хорек со мной практически не общался. Сухо задавал вопросы при тестах и требовал быстрых однозначных ответов. Он жестко, по-паучьи смотрел на меня, и я чувствовал, что не нравится ему возня со мной. Ох, с каким удовольствием он применил бы ко мне другие методы дознания. Я этого боялся и старался всем своим существом показать свой страх. Я косил под простачка. Заставил себя забыть что помню, что не помню. Ничего не помню! Ничего не было! Приносили сложное электронное оборудование, подключали меня к проводам. Брали анализы всего подряд. Снова и снова. Я уже начинал уставать. Хотелось назад в цех, таскать тачку.
Больше всего лысого интересовала бумажка, которую я держал в руке и которую так и не показал Мише. Зациклились они на этой бумажке. Чувствовали черти, где копать. Я не боялся проговориться о существовании сопротивления, так как просто ничего не знал о нем. Я не знал в лицо ни одного инженера из тех, что приносили мне записки, не совершал ни одного действия, которое можно было расценить как нарушающее внутренний распорядок. Все инструкции, которые я получал, были направлены именно на соблюдение правил этого самого распорядка. Да и самих инструкций никогда не было. Если кому-то что-то показалось, если кто-то вдруг решил предположить, что на заводе существует мифическая организация, подрывающая внутренние устои, так при чем здесь я? Я маленький серый человечек, рожденный убирать стружку, чем горжусь и чем дорожу. Я бесконечно благодарен руководству завода, что не дали сгинуть в горниле беспредельно капиталистической действительности нашего государства. Так, и только так должен думать всякий работник завода, чтобы выжить. Так, и только так я и думал. Благо, что все те установки, которые мне были вживлены вместо настоящей памяти, не стерлись в момент восстановления моего я. Я наиболее четко их сейчас выделял на фоне реальных воспоминаний. Они мне были как руководящая инструкция, сценарий того спектакля, который я разыгрывал перед лысым и всеми стоящими за ним. Мне нравилась эта игра еще и потому, что хорошо получалась. Что бы со мной было, если бы не получалось? Это был акт выживания и награда за это - не просто аплодисменты. И даже не овация. Награда - жизнь.
Пару раз приходил военный, что был за старшего в той комнате, откуда меня определили в карантин. Они с лысым переговаривались тихо в сторонке. Старший поглядывал на меня, нахмурив брови. Лысый всем своим видом показывал, что возня со мной ему надоела. Хотя при его пониженной эмоциональности трудно определить что-либо по мимике. В общем, меня промурыжили еще несколько дней и решили, что я слишком долго отдыхаю. Повторили - больше для самоуспокоения, не иначе - серию анализов и тестов. Проверили все, что еще можно было проверить, и отправили убирать стружку. Кстати, стружку все это время убирали военные. Они ходили на это дело по очереди, как в наряд. Место было зарезервировано, пока меня исследовали, а лишних рук на заводе не держали. Работа эта была охранникам поперек горла, потому что проходила на виду у работяг, а так низко в их глазах они еще не падали. Работяги старались виду не показывать, но внутренне упивались сарказмом. Военные это чувствовали, но ни к чему придраться не могли. Эта ситуация не могла продолжаться долго. Рано или поздно кто-нибудь не выдержал бы, и разразилась бы еще одна трагедия. Военные, естественно, не пострадали бы. Досталось бы, как всегда, рабочим. Поэтому мое возвращение было принято всеми с облегчением. Народ на заводе разучился улыбаться, расположение и радушие читалось только по глазам, и радушных глаз я видел в этот раз много. Меня это радовало.
Я вдруг на своем примере осознал, что всех этих мифических хозяев, их псов и супертехники бояться не стоит. Опасаться - да. Но не бояться. Там тоже работают люди, так же подверженные страхам и заблуждениям, а вся их супертехника показала себя несколько несовершенной. Чрезмерное доверие этой технике показало их уязвимость. Я знаю теперь их слабое место. Именно на этом и необходимо было строить сопротивление. Не то, чтобы я загордился, осознав этот факт, но появилась уверенность в себе. Я с нетерпеньем стал ждать весточки от инженера и думать об установлении обратной связи. Хотелось все рассказать, поделиться соображениями. Но посланий не было, и я стал беспокоиться. Полезли в голову разные мысли, и одна из них расстраивала меня больше всех - могло возникнуть подозрение в том, что я что-то выдал и был завербован. Что-то необходимо было предпринять, чтобы доказать свою невиновность. Я не знал, что. Проходили смена за сменой, работа вошла в прежний автоматический ритм. Ноги бегают, руки ворошат стружку, а в голове пусто. Ситуацию переломил Молодой. Как-то после трудового дня подсел он ко мне со своей открытой улыбкой и спросил: «Как прошел карантин?».
- Привет! Как сегодня отбегал? - спросил Молодой.
- Нормально.
- Чего невеселый такой? Устаешь?
- Да нет, а что особо веселиться? Повод надо.
- Чего его искать-то? Жив ведь остался. Это повод, что надо, - сказал Молодой, и я напрягся, а следующий его вопрос подкосил меня окончательно. - Как прошел карантин?
Спазмом мне сжало горло, и я никак не мог сглотнуть накопившуюся во рту слюну. Передо мной стоял Молодой, но я был в большом сомнении, что это действительно он. Я боялся разочарования, боялся смерти. Я знал, что мое молчание сейчас с головой выдает все мои страхи, но что говорить в эти чистые глаза, я не знал. Мне мерещился в них яд.
- Нормально прошел. Отдохнул, здоровье поправил.
- Ничего не хочешь рассказать больше?
- А чего больше-то?
- Ладно, ходить кругами не буду. Тебе привет от инженера.
- Какого инженера?
- Молодец. Правильно себя ведешь. Ладно, выйди, посиди на толчке, я подойду минут через несколько, - Молодой загадочно подмигнул и опять улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.
Я подумал чуток и решил, что даже если это провокация, то пока ничего лишнего не сказал, а то, что я выйду сейчас в туалет, так это физиология, а не криминал. Встал и неторопливо вышел. Молодой появился скоро. Постучал в дверцу кабинки, где я пытался изобразить оправдание своего визита в туалет.
- Ну, ты чего там, на серьезно, что ли?
- Щас выйду, - ответил я, застегнулся и вышел. Молодой держал в протянутой руке до боли знакомый листок бумаги.
- Что это?
- Что, что... Жопу утрешь! - Всунул мне в руку листок и с неизменной улыбкой ушел.
Я остался один на один с мыслями и сомнениями о провокации. Заперся в кабинке. Опять подумал, что большого криминала нет, если я воспользуюсь бумажкой в туалете. Развернул.
Здравствуй, Андрей! Мы долго молчали, так как было необходимо время на некоторые уточнения по результатам твоего карантина. Связь теперь будем держать через Илью. Работы предстоит много. Готовься.
Вот так - ни больше, ни меньше. Я раз пять прочитал записку. Сомнений в подлинности ее не возникло. Тот же слог и стиль, я бы даже сказал, запах. Действительно, проверяли, ну, это и правильно. Всякое могло быть. Зато теперь у меня будет задание. Мелко-мелко порвал бумажку, спустил в унитаз и вышел. Молодой сидел на своей кровати. Когда я вышел, он обернулся, посмотрел на меня внимательно и едва заметно кивнул. Он вырос вдруг в моих глазах. Да, за время моего отсутствия кое-что изменилось. Так начался второй виток нашего подпольного существования.
НАСТЯ. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Настя была молодой и перспективной журналисткой. Энергичной, целеустремленной. Она нравилась мужчинам, и в свои восемнадцать лет имела большой жизненный опыт. Знала, чего хотят от нее мужчины, знала, чего хочет от них сама. Прекрасно отдавала себе отчет в собственных возможностях и не питала ложных иллюзий. У нее была мечта: завязать полезные знакомства и начать собственное дело - модный ночной клуб, отстроенный на барже. Чтобы сплавляться по Москве-реке по ночам и приставать к причалам в разных частях города. Мечта, достойная уважения - большая, трудная, серьезная. Для ее реализации нужны были деньги, и, что самое главное, знания. Настя училась без перерыва, везде и на любом примере. Не только в школе или в институте. Она считала, что лучший учитель - жизнь, и брала от нее по максимуму. За что жизнь и била ее, и ломала, но всегда делала подарки, если очередной экзамен был сдан «на отлично». И по-другому Настя просто не могла. Свою самостоятельную жизнь она начала с помощью одного старого борова, которого сама же так и называла. Этот боров предложил ей быть его эскортом на пирушках, загородных поездках в охотничий домик и походах в баню тесной компанией. Настя поразмыслила над всеми выгодными и невыгодными сторонами этого альянса и приняла предложение, в чем боров и не сомневался. Насте было едва пятнадцать, и кроме этого багажа больше ничего. Борову в три раза больше, обеспеченное государством существование, полный набор благ, и он был уверен, что этот список вполне сглаживает наличие живота, потливости, одышки и маленьких грязных сексуальных фантазий. Настя два года беспрекословно выезжала на любой вызов борова, за что одевалась от кутюр, всегда имела сумму наличных в зелени, и под занавес их отношений боров купил ей небольшую квартирку за Садовым кольцом. Были и другие покровители. Настя трезво оценивала свой возрастной капитал. Инфляция с годами была очевидной, и использование ресурса должно быть максимальным. Параллельно была карьера. Ей очень хотелось основать свое дело, стать боссом. Она решила опробовать свои силы в карьерном росте в журналистике. Стать лучшей, приобрести имя и затем - спонсоров. И вот она - журналист. Хорошая газета, нормальный редактор, много работы, тем. Но слишком все обыденно - повторяющиеся темы, переписанные слухи. Ей хотелось своего большого репортажа. Такого большого, чтобы сразу во всю первую полосу. Она искала ее.
Про игры сталкеров ходили разные слухи. Никто не знал, где они базируются, кто они, чем занимаются на самом деле. Это была очень интересная тема. Настя бросила всю свою энергию на поиски сталкеров. Она загорелась идеей статьи, рассказывающей о захватывающем приключении в подземелье. Она придумала, как сольется с ролью фанатки подземных путешествий, станет одной из сообщества сталкеров и разузнает изнутри все их тайны, запишет все их рассказы о необычных приключениях. Чтоб из самой глубины души. Чтоб от самого сердца. Тогда получится материал. Сенсация. Бомба.
Настя разработала стратегию поиска сталкеров. Она говорила друзьям и знакомым при малейшей возможности, как мечтает встретить настоящего сталкера, как ей все это интересно, в надежде, что ее услышит кто-то более посвященный. И настойчивость девушки была замечена. Ее пригласили на встречу.
Встреча происходила в небольшом кафе недалеко от МКАД. Проводил встречу Валера. Он собрал загодя кое-какие сведения, касающиеся личности Насти. Девушка преследовала личные цели, что было ему очевидно. Двусмысленность ее желания приобщиться к играм сталкеров лежала на поверхности. Именно на этом Валера и решил строить сафари. Но было еще что-то. То, что и есть, возможно, самое ценное в человеке, но что по непонятной причине скрывается от посторонних всеми правдами и неправдами. То, что пытается развернуть крылья, но воспринимается как неполноценность. Это душа. Под толстым слоем надуманных пороков и ложных ценностей, но большая и чистая.
- Здравствуйте, меня зовут Настя, - сказала Настя, присаживаясь за столик, указанный ей молодым человеком, который подошел к ней сразу, как только она вошла в кафе, будто знал ее в лицо. Ей понравилось, что за этим столиком сидел еще и симпатичный, элегантный молодой мужчина. Она смотрела на него во все глаза, чисто автоматически включая свои женские инструменты обольщения.
- Я знаю. Вы желали встречи. Я вас слушаю, Настя, - кивнул Валера. Он был галантен, это была часть задуманной им игры, но это та часть, которая всегда давалась ему легко. Быть галантным с дамами - его врожденный талант.
- А вас как величать? Или это тайна? У вас такая серьезная конспирация! - Настя описала подбородком полукруг слева направо, не то показывая скрытно расставленных коллег сталкера, хотя откуда ей было знать об этом, не то намекая на непрезентабельность забегаловки, в подобиях которых и проводят свои встречи в фильмах разные темные личности и шпионы.
- Вы пришли брать интервью у меня лично или развенчать нашу конспирацию? - улыбнулся Валера.
- Ой, простите, привычка. Просто мне не совсем удобно никак к вам не обращаться. Ну, если называть свое имя у вас запрещается, скажите хоть прозвище или еще что-то, ну хотя бы придумайте его, - Настя быстро сменила интонацию, уловив, что с этим фруктом надо быть деликатнее.
- Зовите меня сталкер, - Валера принял игру.
- Сталкер!? Это из Тарковского? - Настя предприняла последнюю попытку вытянуть красавчика на диалог. Но Валера промолчал и лишь поднял правую бровь в ответ.
- Да, простите. Я постоянно отвлекаюсь. Если у вас есть время, я расскажу одну историю, - сказала Настя скорее утвердительно, нежели вопросительно. Валера не возражал и только сделал рукой приглашающий жест. Он понимал, что девушке надо выговорить весь заготовленный материал, иначе продолжения может и не быть. Он удобно расположился на стуле и приготовился изобразить благодарного слушателя.
Валера молча сидел напротив этой девушки и слушал занимательную историю маленькой девочки. Ее мечты и чаяния. Чего было не отнять у Насти, так это определенного дара повествования. Ее темперамент окрашивал слова эмоциями. Она умело пользовалась ритмом и тембром. Ей хотелось верить, участвовать в ее судьбе, спасать от врагов. Но придумывала она свои истории прямо на ходу. Мастер! Валера смеялся от души, но тихо так, про себя. Внешне оставаясь внимательным слушателем.
- ...Я просто заболела всем этим, когда услышала про ваше дело. Не знаю, насколько возможно стать членом вашего общества, или братства, я не знаю, как это у вас называется. Я слышала, что ваши услуги дороги, скажите сколько, я найду, соберу, - тут Настя умолкла и с мольбой во взгляде уставилась на Валеру.
- Мы ничего не продаем и не оказываем услуг, - Валера был невозмутим и доброжелателен.
- А как же ваши сафари? - Настя была несколько обескуражена таким ответом.
- Сафари - действо. Вы можете заказать сафари, но мы можем и отказать.
- А что нужно сделать, чтобы вы не отказали? - Настя включила взгляд, которым обычно завлекала нужных мужчин. Она часто добивалась желаемого, лишь обнадежив жертву взглядом, ничего не обещая. - Может быть, существуют иные ценности, нежели банальные деньги?
Валера улыбнулся, опустив глаза, и продолжил: Несомненно. Нас прежде всего интересуют иные ценности.
Настя восприняла это как начало флирта. Наклонилась вперед, облокотившись о стол, не выключая свой завлекающий взгляд.
- И что же мне нужно сделать?
- Оставить свой телефон.
- ?..
- И подождать. Свое решение мы вам сообщим, - Валера встал, он почему-то перестал быть галантным и улыбчивым. Его движения стали резки, взгляд колючим. - А теперь мне пора. За телефончиком к вам подойдут. До свидания.
Такой вот неожиданно резкий финал встречи Настю обескуражил. Она не привыкла, чтобы вот так ее оставляли. Несмотря ни на что, это было ее правом - уйти, хлопнув дверью, не попрощавшись. Для нее это было не нормой поведения, а частью игры, обязательной программой в отношении полов. Она красива, умна, и этого достаточно, чтобы не церемониться с мужчинами. Пусть сами церемонятся. Такова их природа. Но, как оказалось, не в этот раз. На душе было гадко.
Подошел парень и встал у столика слева. «Чего ему надо?» - Настя посмотрела на парня уничтожающе. Тот промолчал, но с места не сдвинулся. «Ах да! Телефон». Вырвала листок из блокнотика, начеркала свой домашний номер и протянула ожидающему молодому человеку. Тот взял бумажку молча и так же молча ушел. Спохватившись, Настя открыла сумочку и выключила диктофон. В кафе было не людно, на нее особо никто не пялился, и она решила еще посидеть немного. Поставила диктофон на перемотку, достала наушники. Прослушав ленту один раз, опять поставила на перемотку. Ничего интересного. Только ее голос. От собеседника лишь общие реплики. Начала слушать снова. Сдернула наушники, бросила диктофон в сумочку. «Фигня. Надо продолжать внедряться. Но что мы имеем? Контакта нет, где бывают - неизвестно. У них есть мой номер. Одного знаю в лицо, нет, двоих. Ну что ж, будем ждать или заглядывать встречным в глазки? Ждать менее глупо. А еще надо искать других. Ведь не один же вот этот хам принимает у них все решения. Всяко должен быть кто-то главнее, кто не ходит на встречи». На том порешив, Настя встала и решительно направилась к выходу. У нее и мысли не возникло спросить счет. Она привыкла, что ее счета всегда есть кому оплачивать.
***
- Как ты думаешь, Юр, наши сафари нужны кому-нибудь? - Рашид говорил с Юрой по душам в очередной раз, занимаясь любимым действом в свободные часы - прогулкой по вечернему бульвару.
- Не знаю. Жили же без них, - Юра шел рядом с открытой бутылкой пива в руке.
- Жили. Это верно. И будут жить, - у Рашида зрела мысль, и в ожидании ее зрелости он молча шел, сцепив руки за спиной. - Так может зря мы все это затеяли?
- Не знаю, Рашид. Ты делаешь то, что делаешь. Зачем? Так если бы все только думали над этим, то ничего бы не происходило вообще, - сказал Юра, и Рашид усмехнулся.
- Но я ничего не делаю. Я только дал старт, остальное завертелось само, - подогрел Рашид мысль Юры.
- Оно завертелось не оттого, что ты дал старт, а оттого, что стал копаться в себе и преуспел. Стали приходить другие, чтобы помочь уже себе в познании себя, а ты повел их за руку, как уже что-то познавший. Когда познаешь природу себя, познаешь природу других, и наоборот. Мастер растворяется в окружающем и видит каждого как себя и каждому способен помочь как себе. Если твое творчество привлекает людей, значит оно наполнено добротой, то есть жизнью. Твое Дао безмерно, - выдал Юра. Рашид посмотрел на него уважительно.
- Ты мудр, - сказал Рашид.
- Хм. Я ж говорю, с кем поведешься...
- Значит не зря мы делаем свое дело, о великий гуру? Так думаешь?
- Не знаю. Вот теперь не совсем уверен, потому как ты стал выражать сомнение. Что тебя гложет? Если ты делаешь дело и делаешь его хорошо, то ни к чему порождать червя сомнения, ибо он и пожрет то великое, ради которого ты начал дело. Люди ведь приходят не просто за эмоциями. Их притягивает нечто большее. Трудно говорить о том, насколько это помогает им жить в дальнейшем, но то, что они меняются, и меняются в лучшую сторону - однозначно. Во всяком случае, это мое мнение. Живи в том, что создал, помогай людям и не парься. Все нормально.
Юра редко так многословно выражал эмоции. Что в этот раз его так возбудило, осталось для Рашида загадкой, но понятно было, что для Юры была несомненна важность действий сообщества сталкеров. Рашид задумался. Получалось, что дело живет потому, что им живут люди, оно им дорого.
Шли далее молча, не торопясь. Юра потягивал свое пиво, Рашид размышлял. Вечер теплый, воздух не шелохнется. Редкие гуляющие парочки навстречу. Группки молодежи, сидящие на спинках скамеек. Один бульвар перетекает в другой. Ощущение бесконечности бытия. Идиллия.
- Похоже на станцию скорой помощи. Сидишь и ждешь, а кого прижало, приходят за помощью, - нарушил молчание Рашид.
- Чего ты хочешь услышать? Что ты делаешь большое дело, что этого ждали тысячи лет, и что ты - Иисус Христос? - вспылил Юра.
- Не преувеличивай. Я действительно делаю то, что делаю. Но часто приходит вопрос: с чего это началось? Какой в этом смысл?
- Ну все, капец. О смысле жизни начал задумываться. Стареешь, братан! - Юра отошел к урне и выбросил пустую бутылку.
- Люди приходят друг к другу, чтобы что-то сказать. Один человек ждет или не ждет другого человека, но этот другой приходит ниоткуда и говорит важные слова. Просто так говорит, только потому что ему захотелось их сказать тебе. А потом все меняется, - продолжил Рашид, когда Юра вернулся.
- Что меняется? - Юра встал перед Рашидом с поднятыми бровями.
- Все, Юра. Все. Вот ты жил-был и меня не знал, но встретились мы и беседуем вот. Тебе тошно от этого? - сказал Рашид, остановившись.
- Нет. Мне нравится, - ответил Юра и продолжил путь.
- А нужно ли тебе это? - не унимался Рашид.
- М-м-м... Не знаю. Наверное, да.
- Что-то изменилось в твоей жизни после встречи со мной?
- Да.
- Так может быть, я родился только для того, чтобы что-то тебе сказать? Изменить твою жизнь?
- Ага. Наговорил уже. Можешь помирать, - посмеялись незлобно вдвоем.
- Вот и думаю я, что те люди, что к нам приходят, приходят не просто так. Они ищут ответы на свои вопросы и отвечают нам на наши.
- Ты все же подвел философию под свою деятельность. Жук, - опять рассмеялся Юра, Рашид же просто улыбнулся.
Вечер продолжался. Бульвар, как пунктирная линия изрезанный дорогами, тянулся бесконечно.
- Философия - это инструмент высшего порядка. Философию не надо подводить. До нее нужно дорасти, - размышлял вслух Рашид.
- Будем считать, что ты дорос.
- Нет, Юра, я в самом начале пути. Все познается в сравнении, а для того, чтобы было что сравнивать, нужно предпринимать действия. Вот и действуем, как можем.
- Действуй, деятель. Вреда вроде нет никому, так что ж не продолжить сравнивать?
- Угу. А ты будешь приглядывать, чтоб не натворили чего в запале?
- Я пригляжу! Со стороны-то виднее. А ежели что, я разбираться долго не буду, снесу тебе башку. Меч у меня теперь острый.
- Лады. Ты Хранитель мой и мой Палач.
- Я твой друг, балда.
- Нда, точнее не скажешь. Спасибо, друг! Тогда договорились.
- Что друг или что балда? - спросил Юра и Рашид, положив ладонь на плечо Юре, ответил - Что ты мне друг, и я тебе - друг.
Уже зажгли фонари, народу на бульваре прибавилось. Прибавилось больше парами - гуляющими, сидящими, целующимися и обнимающимися. Жизнь продолжалась, и это было хорошо.
- Рашид, ты вот уже давно в Москве. Домой не тянет? - спрашивал Юра.
- Тянет. Как же не тянет.
- Что тебя держит здесь?
- Не знаю. Что-то незаконченное, недоделанное.
- Твои игрушки? Сафари?
- Да нет. Другое. Не знаю пока сам, что.
- Странно. Я приехал, чтобы зацепиться тут навсегда. Ты приехал, что бы сделать то - не знаю что. Мудришь ты чего-то.
- Меня самого заботит это чувство. Хотел как-то съездить домой, но не смог. Стоял уже в очереди за билетом на вокзале. Почти от окошка ушел. Грызет в груди, как обещанное забыл.
- Может, это грех какой?
- Какой грех? Откуда? Хотя, кто знает. Может, и грех.
- Так покайся сходи. К мулле или кто там у вас.
- Хм. Наивный ты. Мусульмане мы, это верно, но в мечеть не ходим. Муллу уважаем, но главный мулла - все же отец. Отец учит законам предков, порядку и морали. К отцу бы сейчас и пошел, но он дома, а домой Москва не пускает.
- Мистика прямо. Ты это прекращай. Накрутил себе мыслей. Как решишь, так и будет. Сам себе не хозяин если, то и нечего сваливать на сверхъестественное.
- Ладно, друг. Ты - мой щит от мистики. Смотрю вот на тебя, и не грызет больше.
- Чудишь опять? Щит! Так и буду бегать впереди тебя?
- Нет. Со щитом быть - значит быть победителем. Хуже, когда на щите.
- Ладно, прорвемся. Не боись. Если что, я рядом.
- Давай двигать домой. А то поздно уже.
- Да уж, пора и до дому. Пойдем, мистик ты наш обрезанный.
Вечер уже отвоевал большую часть мира. Все вокруг заполнилось его серым воинством. Редко, где вспыхивали короткие сполохи цвета, но силы были неравны. Вечер торил путь своей владычице Ночи, и она уже плыла следом, меняя суть вещей. Окружающее живое превращалось в контуры и медленно растворялось в темноте. Как стражи равновесия, как посредники и наблюдатели этой вечной битвы света и тьмы, зажглись фонари. Ночь была не властна над ними, но держала в плотной осаде, стараясь до минимума сжать границы их влияния.
Две тени свернули на Трубной, в направлении ближайшего метро, оставив временный стан Темной Владычицы. Ночь укрепилась на бульваре и готовила плацдарм для наступления дальше, в сердце Москвы. Туда, где давно уже нет ее власти, но куда рвутся ее мечты.
ЗАВОД. СМЫСЛ ИГРЫ - УЦЕЛЕТЬ
Работа проходила в прежнем, занудно-однообразном ритме. Сказать, что все обрыдло - значит умолчать половину. Стружка в тележку, стружка из тележки. Снова, снова и снова. Один раз или тысячу - трудно сказать. Время долго шло по кругу, затем замкнулось в себе, и всех нас замкнуло в бесконечном беге на месте. Шли дни, недели, если вообще можно было мерить время общепринятыми категориями. Смена начиналась, затем долго-долго длилась, и вдруг заканчивалась. Одна похожая на другую, следующая - на предыдущую. Дни различались лишь какими-то незначительными происшествиями типа: «Помнишь, когда Сашка вороток на ногу уронил? - А-а-а... Ну д-а-а...». Вот так приблизительно и ставились временные вешки нашей жизни между подъемом и отбоем.
В ту смену я получил очередное послание от моих невидимых лидеров сопротивления. Смешно иногда было - бойцы невидимого фронта. Ни фронта не видно, ни бойцов. Одни инструкции. Письма приходили хоть и редко, зато ритмично. Для меня уже не было событием получить письмо, хотя и ждал их как раньше - с нетерпением. Это были моменты надежды, на которых и держался мой мир, моя психика. Обычно в них были инструкции по поведению на настоящее время, предостережения относительно того или иного человека из моего окружения. Руководство по долгой, максимально приближенной к реалиям игре в конспирацию. Я понимал, что действительно больше играю, нежели осознанно соблюдаю правила опасной двойной жизни. Одергивался, пытался переключиться на серьезный лад. Не переиграть бы. Пытался действовать строго по инструкциям в письмах, не больше. Сколько людей вокруг меня вот так же играло, я не знал. Эти инструкции никогда не вовлекали в действие кого-то еще, и благодаря этому мое одиночество возвращалось к игре, легко преодолевая одергивания и переключения. Смысл игры - уцелеть. Для действия, для будущего, научившись максимально экономить силы и энергию без бонусов и дополнительных жизней. Но слишком долго что-то не наступало время действий. Слишком медленно как-то приближалось будущее.
В этот раз все было иначе. Записку мне сунул прямо в карман проходящий работник из инженерного состава. В этом была новизна. Это было странно. Сунул, не останавливаясь, не повернув головы, без обычных предостережений от постороннего глаза и чуть ли не посреди цеха. Такого ни разу до сего момента не было. Я находил послания в пределах своей тележки, но только не в кармане. В случае чего, всегда можно было прикинуться дурачком, откреститься. От письма в кармане не открестишься. Этот факт меня насторожил. Звонка со смены ждал с нетерпением. А когда он прозвенел, поспешно переместился в казарму и с не меньшим нетерпением ждал своей очереди в туалет. Очередь же сегодня была что-то длинной. То ли потравился народ чем, что вряд ли - с одного котла питаемся. То ли народу надо было уединиться, как и мне, что тоже было необычно. Я стоял, тупо уставившись в серую спину впереди стоящего мужчины, сжимая клочок бумаги в кармане. Мысли покинули меня, как я ни звал их остаться. Вспоминать тоже особо не о чем было. Разглядывал сплетение нитей на ткани робы соседа. Это занятие ввело меня в какой-то транс. Очнулся оттого, что сосед чуть не заехал мне локтем в глаз, когда решил пошарить у себя в кармане, настолько близко я разглядывал эти ниточки. Я переключил внимание на руку соседа чисто автоматически. Вот рука опустилась в карман робы, вот пальцы там что-то нащупали и сжали, вот на свет божий появляется лист бумаги, сложенный до состояния комочка. Я проследил взглядом дальнейшую судьбу листочка. Сосед, не торопясь и не особо таясь от окружающих, развернул листок. Там было что-то написано, но этого я уже не разобрал, потому что сосед резко смял бумажку и засунул опять в карман. И тут ко мне вернулись мысли. Резко. Я вздрогнул. У меня в кармане лежала точно такая же бумажка. Я посмотрел вокруг. Еще один работяга в углу казармы что-то читал с белого листка. У меня, наверное, было странное выражение лица. Крутя башкой, я нарвался на настороженный взгляд, быстро отвел глаза и уставился опять в спину впередистоящего. Мишаня. Он нехорошо на меня смотрел. Его взгляд ощущался даже спиной. Мне стало тревожно, и поэтому мне надо было срочно прочесть листовку. То, что я получил ее не один, стало для меня очевидным.
- Ты чего такой напряженный? - Мишаня стоял прямо за мной. Мне надо было повернуться и что-то сказать.
- С чего ты взял? - Сказал я как можно непринужденнее, стоя вполоборота к нему.
- Да вот встали в очередь тут, как за колбасой.
- За какой колбасой?
- За ливерной! Чего дебилом-то прикинулся?
- Каким дебилом?
- Угу, таким вот, как сейчас. Записку-то получил?
- Какую записку?
- Ну-ну. Давай, давай. Чтоб жопу вытереть, а то желудки у вас тут у всех слабые, блин. - Мишка зло развернулся и ушел.
Я был в смятении. Мишка что-то знал, но умалчивал. Возможно, даже хотел о чем-то предупредить, но не мог. С этими записками было явное попадалово. Кто еще получил, кроме тех, кого уже видел? По какому принципу раздавались листовки? Вопросы роем вились в моей голове. То пусто, то густо. И то хреново, и этого даром не надь. Очередь моя, наконец, подошла. Насколько это было возможно, не торопясь, я вошел в кабинку. И тут началась дерготня. Я спешил, поэтому делал много лишних движений, и от этого дело продвигалось медленно. Руки мелко и противно так дрожали. Развернул бумажку. Текст был небольшой, но емкий.
«Дорогой товарищ! Время пришло. Хватит гнуть спину на врага. Сопротивление назначило на завтра операцию по освобождению. Часть военного состава на нашей стороне. Спланированная акция произойдет быстро и без лишнего шума. В твою задачу входит влиться в операцию полноправным членом сопротивления. Для этого необходимо завтра при построении выйти из строя по команде офицера «Внимание» и получить персональное задание.
Мы надеемся на тебя».
Вот те нате, хрен в томате. Почему меня не предупредили? Мысли забегали хаотично, собирая все подряд из произошедшего за последнее время, потом за все время, что помнил. Вырывались картинками разные события, совсем не связанные друг с другом. Что-то строилось, складывалось и вдруг - стоп! Да потому и не предупредили, что фигня все это! Фигняяяяя! Это провокация, не меньше. Зачем? Да чтоб всех нас одним махом. Что делать? Надо предупредить народ! Но кого предупреждать? Я как был один, так и остался, не считая призрачной связи посредством коротких записок. Инженер неоднократно остерегал от непродуманных и несогласованных действий. Стукачи только и ждут возможности выслужиться и получить лишнюю пайку. Первое правило - беспрекословное соблюдение правил, а они гласили, что ты ни под каким видом не должен самостоятельно устанавливать контакты, искать сторонников и членов сопротивления. У меня вырвался тихий стон. Стало вдруг холодно.
- Эй, - стук в дверцу, - скоро там?
- Да, да, сейчас, - мне надо было выходить, что бы не вызвать подозрений. Но трясучка никак не унималась. Щеки горели, но я замерз. Автоматически порвал записку на мелкие кусочки, спустил в унитаз и вышел. Люди стояли перед кабинкой угрюмые. Я почти не видел лиц. Серая очередь. Люди без лиц. Зачем они шли в эту кабинку? По нужде? Или... Я гнал от себя эти мысли. Хотелось поскорее уйти из сортира. Хотелось зарыться под одеяло и заорать без звука, одним горлом.
- Ну и как? - Я обернулся, это был опять Мишаня. Он смотрел мне прямо в глаза, фиксируя изменения в мимике. Юлить было глупо: все, что происходило, Мишане было известно загодя.
- Да, ты был прав. Бумажка была достойна задницы. Прости, пойду я, чет хреново мне, - Видимо, видок у меня был соответствующий, так как Мишаня сразу оттаял, сочувственно помотал головой:
- Да, давай иди, отдыхай. Завтра тяжелый день.
Я тяжело вздохнул напоследок, опустил глаза и побрел к своей койке.
«Да уж. Что-то завтра будет, - подумал я вслед, - Мишаня, Мишаня. Если и ты... Спасибо тебе за все, конечно, но как ты мог? Во имя Ильи, во имя нашей дружбы, как ты мог? Ты испугался, Мишаня. За себя испугался. Сам себя за это и осудишь, придет время. Только бы не наделать завтра глупостей, только бы не наделать глупостей!».
Я завалился под одеяло в надежде закрыть глаза и провалиться в небытие, но не засыпалось долго, а когда уснул и не заметил. Пока пытался заснуть, в голове шуршал ворох мыслей в виде обрывков фраз, вспышек картинок, а когда пришел сон, в него переместился и ворох. Что-то снилось, но не помню что - мельтешило, рябило. Кто-то бегал или летал, или падал странно так - слева направо, а потом наоборот. Говорили все сразу о чем-то настолько разном, что невозможно было ничего понять вообще. Все падающие и бегающие мимо обращались ко мне - это единственное, что я вынес из сна. Они рассказывали мне о своем одновременно. Никого сей факт не смущал, но до моего понимания они так ничего и не донесли. От напряжения в попытках что-либо понять у меня еще во сне начала болеть голова, и естественно, облегчения сон не принес.
Утро началось с грохота сапог. Вместе со звонком подъема в двери стали вбегать солдаты. Прозвучала команда строиться. Казарма механически синхронно вскочила с постелей, напялив на себя все, что положено. Неровное шевелящееся подобие строя сформировалось в считанные минуты. Военные разместились напротив и по бокам. Наш строй стоял, плотно прижатый к стене черными дулами автоматов. Экипировочка у военных была как на войну. Каски-шлемы, бронники, короткие автоматы. В сочетании с камуфляжем - прямо коммандос. Перед строем прохаживался офицер - ладно сбитый мужичок невысокого роста. Он чего-то ждал. Посматривал пристально то на одного, то на другого в строю. Стояли мы так без объяснений минут пятнадцать. Я стал подумывать, что ожидаем кого-то постарше, и загрустил было по стружке, но офицерик гаркнул вдруг «Смирно» и поднял левую руку. Строй вздрогнул и уставился на нее. Затем размеренно, выделяя каждый слог, офицер выдал следующее:
- Сейчас я скажу только одно слово! Вы все должны быть к нему готовы, - предупредил офицер не опуская руки, затем выждал секунд тридцать и проговорил со значением - Внимание!
Строй застыл в ожидании. Я тоже напрягся, чтобы не пропустить то важное, на которое предложили обратить внимание.
- Для тех, кто не понял, повторяю. «Вни-ма-ни-е»! - на этот раз он произнес фразу по слогам. Строй колыхнуло, и люди стали шагать вперед. Тут и до меня дошел смысл последнего слова.
«Вот оно, началось - это же команда из вчерашней листовки!»
По спине побежали холодные ручейки. Я вдруг потерялся в своем намерении, стали мешать руки. Хотелось их спрятать в карманы или что-нибудь сделать ими, но ничего умного в голову не приходило. Ладони вспотели. Я прижал их к штанам по стойке смирно и зыркнул по сторонам. Рядом со мною никого уже не было. Почувствовал себя одиноким и голым, от этого стало тоскливо. А строй все колыхало. Неуверенно трогаясь с места, люди выходили и выходили, как в замедленном кино. Я видел, как они делали первый шаг, но на втором шаге они как бы растворялись в тумане. В голове крутилась только одна глупая, неизвестно откуда пришедшая, мысль «чтоб я сдох, чтоб я сдох...». Вышедших из строя столкали в гурт, плотно оцепив автоматчиками. Офицер еще постоял какое-то время с поднятой рукой, цепко вглядываясь в оставшихся у стены, потом опустил руку и сделал знак солдату за спиной. Оцепленный гурт погнали из казармы.
- Ваши товарищи вызвались выполнить ответственное задание. Есть ли еще желающие? - строй ответил молчанием. Какое-то время стояла такая тишина, что начало гудеть в ушах.
- Внимание второй раз! Из строя! - прозвучала команда, которой не было в листовке, но строй опять зашевелился. Вышли еще какие-то люди и построились в ряд напротив нашего строя. Прямо напротив меня стоял Мишаня. Я догадался, для кого прозвучала команда. Мишаня стоял, опустив голову. Очень хотелось посмотреть ему в глаза. Мы стояли в трех метрах, напротив друг друга, но между нами был космос, океан, стекло. Я видел его, но его не было. Не было никогда. Ни тогда, когда мы весело болтали в короткие часы личного времени, ни тогда, когда мы вместе переживали пропажу Ильи. Был кто угодно, но только не этот, стоящий напротив подонок в светлом образе Мишани. Я чувствовал, знал, что вижу его последний раз и забуду о нем сразу, как только отвернусь, и поэтому хотел посмотреть ему в глаза, но Мишаня упорно смотрел в пол.
Офицер по очереди подходил к каждому в строю напротив, и каждый что-то коротко докладывал ему. Они говорили вполголоса, но мне было противно от понимания сути докладов. Соглядатай делал работу, за которую жрал свою пайку - закладывал шкуру чужого, чтобы спасти свою. Офицер выслушивал одного стукача и, кивнув головой, переходил к следующему, некоторые показывали на кого-то из нашего строя пальцем, и тогда солдаты вытаскивали очередного несчастного и немедленно выводили из казармы. Я уже не сомневался в том, что всех, кого вывели сейчас, постигнет общая судьба, и что она незавидна. Очередь дошла до Мишани. Он покивал в ответ на слова офицера, потом посмотрел на меня. Я жаждал этого взгляда, но в тот миг страх опять проткнул меня холодной иглой. Я опустил глаза и стал молиться: «Мамочка, мамочка, помоги мне, мамочка». Ничего не происходило. Поднял глаза. Стукачей перестроили и выводили прочь. Мишаня не показал на меня. Почему? Я был уверен, что покажет. Комок подкатил к горлу. Стало трудно дышать. Хотелось заплакать. Офицер повернулся к нашему строю с еще одной речью.
- Вас переформировывают. Вы будете работать в другом месте, в новом коллективе. Предлагаю всем, кого это не устраивает, сказать об этом прямо сейчас. - Молчание в ответ, - Хорошо. Сомкнуть ряды. Перестроиться по трое.
Народ подтянулся. Справа и слева от меня встали серые робы. Я мельком окинул наш строй. Он состоял максимум из 5-6 рядов по трое. Народу заметно поубавилось. Строй возглавили и замкнули солдаты, прозвучала команда двигаться, и мы пошли прочь. Мимо почти родных станков, мимо стружки, мимо части жизни, которая для многих оставшихся была единственной из имеющихся в памяти. По тусклым коридорам. В другую жизнь. Я посмотрел на рядом идущих людей. Ничего не выражающие лица. Зомби. Оглянулся. Человек за мной улыбался. По-кретински как-то, в никуда и ни о чем. И тогда во мне что-то треснуло. Звучно так, на весь завод. И мне стало плохо.
Что такое ненависть? Вы можете это объяснить? Не уверен. В тот момент я узнал, вдруг, что это такое, но и я не смогу этого объяснить. Лучше этого не знать. НИКОГДА!!! НИКОМУ!!!
НАСТЯ. САФАРИ.
Настя получила письмо. Не по почте, как обычно их получают, а прямо под дверь квартиры. Без штемпелей и марок, просто «От Валеры». Она держала его в руках и смотрела на единственную строчку на конверте.
- Смешно. Я искала их и нашла. Потеряла и снова искала. А они вот ничего не ищут. Захотят - приходят, захотят - письма вот приносят. Просто это у них. Невыносимо просто. Просто тошнит уже.
Настя бросила в сердцах конверт на столик, и он, соскользнув, упал на пол.
- Что они себе представляют? Что они себе представляют? Что... Что? Собралась шайка мудаков и играет себе в приключения и страшилки. Модно! Д-а-а... Бабки гребут. Врут, все врут, что не гребут. Все гребут. И эти не лучше. Хуже! В сто раз хуже! Что они из себя лепят, Сталкеры хреновы!
Настя ходила от журнального столика к окну и обратно, резко разворачиваясь. С памятной встречи с Валерой прошло три месяца. Три месяца поисков непонятно чего. Других сталкеров? Других кого? Кто такие сталкеры? Тема вдруг оказалась недостаточно популярной для сбора какой-либо объективной информации. Никто ничего не знал настолько, чтобы это выглядело не просто слухом или выдумкой. Или не хотел знать. Или действительно нечего было знать. Откуда она вообще взяла, что есть какое-то сообщество, устраивающее шоу в пещерах под Москвой? Да бред это все. Приснилось. Заморочилась на пустышку, только карьеру чуть не завалила. Редактор вызывал два раза. Первый раз что-то пытался корректно объяснить, а Настя ему что-то горячо пыталась доказать. Второй раз просто отлаял, как пацанку, и пригрозил вышвырнуть из газеты, если не перестанет заниматься чепухой и не возьмет серьезную тему. Темы были. Каждый день подкидывал их с избытком. Киллеры и их жертвы, инфляция, коррупция, рэкет, демократизация и прочая фигня. И нигде, нигде этих долбаных сталкеров. И никому, никому они не интересны, кроме, может быть, ее самой. «Зачем они мне? - уже не раз думала Настя, - чего я хочу от них? Забойного репортажа? Может бомбы? Как ни крути, взрыва не получится. Загадочная компания, увлекательные похождения, но не интересно это никому. Странно? Да нет, простая диалектика: когда очередного директора банка взрывают, у газеты сразу рейтинг, а приключения - это достояние библиотечной пыли. Какая невидаль. Да и о наличии под Москвой другой Москвы тоже вопрос спорный. Кто это видел? Где документальное подтверждение? Даже у московских диггеров нет более или менее связной информации о размерах подземелий. Они тоже рассказывают друг другу сказки, которые придумывают на ходу. Схемы на уровне чертилки третьеклассника, разрозненные маршруты и участки, разрисованные скорее для дешевого фэнтези. Очень много в этом деле домыслов и легенд. Фольклора, если хотите. Настя уж и не надеялась хоть что-то раскопать, как нате - это письмо. Кстати, где оно?
Настя опустилась на пол. Конверт белел под диванчиком. Диванчик был низенький, и рука еле протиснулась до середины. До письма не хватало двух сантиметров.
- Прямо насмешка какая-то. Я постоянно тянусь к ним, и мне постоянно не хватает чуть-чуть, чтобы ухватиться.
Настя оставила затею достать письмо и села на пол, откинувшись на диванчик. Она смотрела на облака за окном и размышляла о странности ситуации, в которую сама же и напросилась. Сначала ей стало немного весело, но потом вдруг дико жаль себя. Захотелось зареветь.
- Да черт бы вас подрал! - воскликнула Настя в сердцах. Она вскочила с пола и перевернула диванчик на бок удивившись, что так легко сделала это. Сердце стучало гулко и часто. Прядь волос упрямо падала на лицо, она сдувала ее, но та опять падала. Конверт лежал у ее ног.
- Что же вы со мною делаете, козлы вонючие? - Настя опустилась медленно на колени и взяла письмо. Надо было вскрывать, иначе ситуация становилась просто комичной. Пальцы сами оторвали край конверта. Внутри лежал лист бумаги в клетку, сложенный пополам. Развернула. Внутри - «Вам назначено на завтра. Будьте там-то и там-то в 11.00». И все. И вот из-за этого все волнения? Н-е-ет, точно козлы вонючие. Но настроение все же улучшилось. Настя встала и стала приводить в порядок себя и комнату. Пришел покой. Остановилась, прислушалась к себе: с чего это так? С чего это ты успокоилась?
Странные ощущения, но Настя гнала все вопросы прочь. Было хорошо.
- Мне бы их ненавидеть, а я их почти люблю!
Прикинув, что раз не забыли и позвали, что, если откинуть недовольство от долгого ожидания, этот факт вызывает все же радость, она стала собираться на приключение, к которому стремилась всей душой. Зачем? Этот вопрос был последним в списке всех ее вопросов.
- Здравствуй, Настя! - Валера стоял напротив Насти. Спокойный, добрый, большой. Руки в карманах пальто. Легкий наклон вперед и вежливая располагающая улыбка.
Чертовски хорош! Настя невольно залюбовалась. И когда почувствовала, что сейчас вовсю заулыбается в ответ, резко себя одернула. Вокруг стояли еще люди, но их Настя не видела. Она отметила только, что женщин среди них нет, и этот факт ей понравился.
- Ну, здравствуйте, сталкер. Давненько не виделись, - она нарочито взяла надменно-ироничный тон и соответствующую ему позу.
- Так уж и давненько? - Валера опять лучезарно улыбнулся. Настя чувствовала, что от этой улыбки у нее появляется слабость внутри. Рушится вся ее надменность и просыпается желание. Она сопротивлялась этому. Гнала прочь, ругаясь про себя матом.
- Вы, похоже, последний из себе подобных? Я не смогла найти других.
- Нас невозможно найти. Мы приходим, когда надо и к кому надо. Я вот пришел к тебе.
- Очень мило.
- Милости просим на сафари, если не передумала.
Настя не передумала. Она ни за что бы не передумала, даже если бы поняла, что эти игры лишены смысла. Только потому бы, что просто хотела видеть Валеру. Она это поняла сейчас, стоя напротив него. Эта мысль ввела ее в некоторое смятение. Со стороны показалось, наверное, что она задумалась.
- Так как? - Валера оказался нетерпелив, хотя и вежлив.
- А-а-а... да-да. То есть, нет, вы не так поняли. Я, конечно, согласна. Иначе к чему я здесь?
- Прекрасно. Тогда пройдем в комнату для совещаний? - Валера сделал приглашающий жест. - Кстати, ты прекрасно экипировалась, - улыбнулся он, и первым двинулся в направлении, куда указал.
Настя мысленно окинула себя взглядом. Кроссовки, оранжевый джинсовый комбинезон. Оранжевый? Почему бы и нет? Небольшой походный рюкзак. В нем ничего лишнего. Фонарик, батарейки, бутылка воды, перчатки, теплые носки, большой складной нож, еще кое-какая мелочь. Вроде ничего не забыла. Осталось недоумение: замечание Валеры было комплиментом или иронией? Настя хмыкнула, поправила лямки рюкзака и пошла в «совещательную».
- Итак! - все расселись за большим овальным столом. Причем Настя опять напротив Валеры. - Мы предлагаем вам, милая Настя, вот такой вот сценарий нашего «Сафари». Мы все уже разделились на несколько групп по 3-4 человека. Каждая группа имеет свой маршрут и программу, адаптированную под вашу психику.
«О-о... - подумала Настя, - психику они мою изучали, блин. В окна подглядывали, что ли?»
- Мы выйдем вместе, одновременно и чуть впереди, - продолжал тем временем Валера, - На развилках будем делиться на две группы. Ваша задача - делать выбор и идти за какой-то одной группой, до тех пор, пока вы не останетесь наедине с группой, имеющей прямую задачу. С этого момента и начинается, собственно, сафари. Это будет выбор из возможных сценариев, который сделаете вы сами.
«Какого черта он начал мне выкать? - думала Настя, кивая в ответ. - И потом, хотела бы я пойти за двумя группами одновременно», - захотелось похихикать.
- Ну, раз все всем понятно, тогда в путь? - Он опять смотрел на Настю и улыбался. Настя уже никуда не хотела идти, но пауза затянулась до неприличия, и она встала.
- Да, начинайте, пожалуй, а то болтаем только, - подвела таким образом черту Настя.
- Вот и хорошо, - Валера кивнул, обращаясь уже ко всем сидящим, и все одновременно встали.
Разношерстый коллектив этой странной организации или клуба, или кого там еще, сгрудился неорганизованной толпой в начале полутемного коридора. Справа и слева от Насти переминались два юнца. «Боятся, что сбегу, что ли?» - подумала Настя. Так и тронулись в путь. Сзади - чужие дворы, подвалы, переходы, канализация, впереди - нечто завораживающее, таинственное. Приключение. Экстрим. Настю слегка колотило.
Шли по широкому коридору с арочным сводом, который оказался неожиданно длинным. Он изгибался то вправо, то влево, но перекрестков не было. Шли молча. Впереди группа кое-как оформилась в нечто организованное во главе с Валерой. Настя старалась не терять его из виду и не заметила поэтому, как отделилась часть людей, которая просто исчезла, уйдя вбок. Настя чуть прибавила шагу, сокращая расстояние между ней и Валерой. Она уже давно приняла решение, что останется в группе, которую поведет он, и поэтому не хотела пропустить рокового поворота. Дорога шла с уклоном вниз. Уже давно шли со своим освещением. В начале пути Насте дали каску с фонариком, поэтому она даже не доставала свой. Белый луч света бил в спины впереди идущих, которых осталось к этому времени пять человек. Позади остались три развилки и, возможно, предстояла последняя, а то не с кем игрушки играть будет. Валера все еще шел впереди. Парнишки, что сопровождали Настю от начала пути, уже давно испарились во тьме и рассеянном внимании. Основная задача Насти была - не отстать от последней группы. Как-то она обернулась и ужаснулась. Сзади была темень, которую не пробивал луч фонаря. Первый раз за поход стало страшно, и больше она не оборачивалась, старалась держаться поближе к основной группе. И вот эта группа остановилась.
Стояли перед высоким завалом, где под потолком чернела щель, через которую надо было пролезть на другую сторону. Ребята становились на колени и втискивали себя в щель один за другим, без интервала. Настю нарочито оставляли последней. Когда настал и ее черед лезть в щель, она слегка замешкалась. Сначала скидывая рюкзак, потом обдумывая, как она его потащит, впереди себя или за собой. Ноги последнего уже давно пропали в щели. Настя испугалась опять. Ведь ее бросили, она совсем одна в этом чертовом подвале, и сейчас обязательно выползет из тьмы какое-нибудь чудовище. Надо было поспешить, чтобы не потеряться, ведь эти паразиты нарочно не будут ждать, и болтайся тут одна до конца жизни. Она расстегнула лямку рюкзака, привязала ее кое-как к ноге и кинулась к щели. Было тесно. Как тут пролезали мужики? Щель казалась длинной, может оттого, что впереди не было света. Это было плохо, очень плохо. Насте стало казаться, что она застряла, что барахтается на месте. Она засуетилась и запаниковала, но, поняв, что это делу не подмога, успокоилась, как смогла, и стала двигаться на выдохе. Понемногу дело пошло, но все равно очень медленно. Уже казалось, что ее специально сюда заманили, чтоб оставить навсегда. Страх вернулся, застучало часто сердце. Настя завизжала неистово, гребя под себя и от себя все, что попадалось под руки, и тут щель кончилась. Все эмоции сразу схлынули, и страх исчез. Впереди расходились огоньки двух групп. Настя на руках выбралась из щели как можно быстрее, почти на ощупь прошла камни завала и бросилась к развилке. Но куда бежать дальше? За кем? Где Валера? Блин, блин, блин... Раздумывать было некогда, и Настя наудачу побежала за группой, ушедшей направо. Эта группа состояла из трех человек, и впереди шел Валера.
Была ли она рада, что не ошиблась в направлении? Не то слово. Сердце колотилось в груди, но в этот раз колотилось от радости. Она не сразу спохватилась, что рюкзак ее остался где-то возле щели, что на руках появилось несколько ссадин. Да ну к шутам их, думала она. Все сглаживалось тем, что впереди шел этот загадочный красавчик - Валера. Куда они шли, в данный момент было для нее уже неважно. Хотелось покурить, но сигареты остались далеко позади вместе с рюкзаком, а попросить у ребят Настя не решалась. Было что-то в их шествии значительное, таинственное. Она не могла, не хотела спугнуть это чувство. Темные коридоры, своды. Кирпич, бетон, камень. Все это неопределенного цвета в росчерках неярких лучей от фонариков. Подъемы, спуски, трудные участки. Иногда приходилось спускаться в темноту по отвесным стенам, улавливая даже самую незначительную опору, чтоб не рухнуть в небытие, но крепкие руки всегда рядом. Это было ново для Насти, и это было приятно. Потом был привал возле ручья. Было странно, что тут, в богом забытых коридорах-пещерах были свои ручьи и реки. Покурили, попили воды. Вода была вкусная. Чистая. Для экономии энергии батарей на привале горел только один фонарь. Слабо освещенные лица, мерцающие красные точки сигарет и черная темнота вокруг. Это было здорово. Настя увидела то, к чему стремилась, что интуитивно давно искала. Ей вдруг показалось, что она знала этих людей всегда. Что и раньше они часто уходили во тьму, чтоб посидеть вот так у ручья, испить его волшебной воды. Ребята почти не разговаривали, а если перебрасывались фразой, то вполголоса. Темнота не любит шума, она - прибежище тишины. Любой резкий звук был бы тут чужим, а чтобы познать здешние тайны, надо быть своим, то есть молчать, и не затем, чтобы не нарушить торжественной тишины, а затем, чтобы услышать, о чем она говорит. Настя слушала и даже что-то слышала, или ей просто хотелось что-то услышать.
Она уже давно запуталась в направлениях и ходах, но этот факт ее не пугал, ей было все равно. Если бы ее неожиданно бросили, то она ни за что не вышла бы наружу, но такая мысль даже не посетила ее. Она верила этим людям. Может быть первый раз в жизни кому-то верила и, тем более, совершенно незнакомым людям. Мало того, вверила им безоговорочно свою жизнь.
Было еще несколько поворотов, развилок, коридоров. И вот все остановились. Странно, но остановились перед железной дверью. Дверь казалась тут менее уместной, нежели все чудеса, о которых она только слышала из рассказов про подземелья. Валера отодвинул засов, и дверь со скрипом открылась. Все выключили фонари. Настю взяли за руку и в полной темноте ввели в помещение. То, что это было помещение, Настя поняла по отзвуку шагов и эху. Голос Валеры приказал крепко закрыть глаза, и зажегся свет. Даже сквозь сомкнутые веки свет больно ударил по глазам. Настя зажала их руками. Глаза ломило. Медленно, только приоткрывая глаза и снова закрывая их, Настя привыкала к освещению. Еще щурясь и опуская взгляд, она все же рассмотрела и помещение, и то, что они тут были не одни. Тут были, наверное, все, с кем они начинали путешествие. Настя стояла спиной к стене, все остальные - полукольцом вокруг.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил Валера.
- Хорошо. - Настя изобразила улыбку. Глаза слезились, и она нечетко еще воспринимала окружающее. - Где мы?
- Мы в конце твоего пути.
Настю удивил такой ответ, кольнуло неприятное чувство двусмысленности фразы, но Валера стоял рядом, улыбался и это действовало успокаивающе.
- Это вентиляционный узел, Настя. Старый. Мы до конца не знаем, куда тянутся все эти трубы, что сведены сюда, - сказал Валера.
Стена, противоположная той, у которой стояла Настя, практически вся состояла из выходов труб большого диаметра, таких, по которым бегают голливудские герои в своих героических похождениях по территории врага. Некоторые трубы были закрыты крышками.
- Все это время мы шли сюда? - удивленно спросила Настя.
- Да, - со своей непременно милой улыбкой ответил Валера, - Мы шли сюда для того, чтобы ты могла себя испытать. Это самое подходящее место.
Странный был диалог. Они говорили друг другу нечто полупонятное, полудомысленное. Остальные стояли молча, не шевелясь и не отрывая от нее взгляда. Горел свет, но в груди собиралось в комок гадкое чувство надвигающейся опасности. Темнота за стеной так не пугала, как это молчание. Настя более не знала, что спросить или сказать. Она посмотрела на Валеру, тот был по-прежнему приветливо ласков, но теперь казалось, что это была приветливость восковой фигуры. Что за маска? Улыбка без сарказма, добрые глаза, а под ними? Нож в спину?
- И как вы будете меня испытывать? - тихо спросила Настя.
- Не мы. Ты сама. Ведь это ты настойчиво добивалась испытания, а не мы. Мы только откликнулись на твою просьбу, - Валера отошел к стоящим вокруг. - Ты когда-нибудь была с пятнадцатью мужиками сразу?
Глаза Валеры перестали быть добрыми.
- Вот и испытай себя!
Насте перехватило дыхание. Что за шутки? Вокруг стояло пятнадцать мужчин, и никто из них не улыбался, глядя на нее. В этих взглядах не было чувств, даже жизни не было. Вокруг стояли мертвые, зомби, но мертвых Настя не боялась, ведь это была ее любимая компьютерная игра - пробираться через легионы алчущих крови зомби, кроша их направо и налево. Она сжала кулаки, в игре она всегда побеждала. Эх, жалко, что рюкзачок потеряла, можно было вооружиться ножиком, но есть еще каска, а еще можно царапаться и кусаться.
- Ты не первая, кто рвался сюда, - опять заговорил Валера. - Были и другие дурочки. Кто более, кто менее покладист, но все проходили испытание. Самые строптивые находили тут свой дом.
Валера подошел к трубам и начал снимать крышки с закрытых. В некоторых что-то лежало, но разобрать что именно, было трудно. Из-под очередной крышки упала прядь желтых волос. Именно волос! Такой цвет мог быть только у человеческих волос. Эта прядь приковала взгляд Насти. Валера тем временем подошел к Насте и что-то бросил ей под ноги. Настя с трудом отвела взгляд от золотой пряди и посмотрела на Валеру. Он опять улыбался, но кривенько так. Потом она медленно опустила взгляд, и шаг назад окончательно прижал ее к стене. У ног лежал череп, еще обтянутый сухой, серой кожей, с редкими останками светлых волос. Сердце стало бить глухо, явственно отдаваясь в уши.
- Хорошая была девочка. Красивая, - произнес Валера, и Настя по-другому посмотрела на него. Теперь она отчетливо видела монстра, прятавшего свою личину до поры. Казалось, что он сейчас возьмет себя за скулы и снимет эту ненавистную маску доброго красавчика. Под ней она готова была увидеть что угодно. Внутри родилась и стала разбегаться по телу мелкая, противная дрожь. Настя понимала, что смотрит на Валеру слишком широко раскрыв глаза, но не могла отвести взгляд. Он как удав гипнотизировал ее, прежде чем сожрать.
- Вентиляция до сих пор работает. За пару месяцев труп высыхает в труху, - методично посвятил Настю в тонкости своей дьявольской технологии Валера и снова отошел к остальным, встал в полукольцо. - Раздевайся.
Это прозвучало как удар грома! Повисла тишина. Тишина потерянных километров, темноты, мрака, одиночества, и Настю вдруг придавила тьма, стоящая за стеной. Не было сил, не было воли. Не было ничего. Она не хотела умирать. Когда она вдруг так захотела жить? Когда она вообще хоть в грош ценила свою жизнь?
Случайные знакомства, связи, короткие и мимолетные. Ее первый мужчина, мальчик, взял ее на полу пустой квартиры на большом банном полотенце. У него это тоже был первый раз. Как-то быстро и скомкано все произошло. Она хотела этого. Именно с этим мальчиком. Почему? Он был красив? В общем-то, да. Но еще у него был богатый папа. Потом парни сменялись быстро. Она цепляла любого понравившегося ей, если у него была красивая машина, если он посещал модные тусовки. Ей никто не отказывал. Она привыкла брать то, что нравится, и ей давали все, чего бы она ни пожелала. Скорости, машины, мотоциклы, ночные трассы. Все, что могло принести новые ощущения. Трава, таблетки, сомнительные вечеринки. Ее имели, когда хотели, она имела, кого хотела. Имели ее подруг. Под траву, под таблетки, снова и снова. Это была ее жизнь. Плохая ли, хорошая ли, об этом и не думалось никогда. Ей так нравилось. В мозгу мелькали эпизоды.
Вот она заехала ногой с размаху в пах какому-то азербайджанцу. Посреди танцпола в ночном клубе где-то за городом. Он якобы что-то сказал, а ей не понравилось. Этот тип мог просто убить ее. Никто бы не защитил. Никто. Она была пьяна. Справиться с нею мог тогда и ребенок. Ей было плевать.
Вот они с подружкой, обкуренные в дым, вываливают на шоссе в два часа ночи в намерении ехать домой с очередного тусняка. Их подбирает какая-то машина и везет куда-то. Мог завести куда угодно. Об этом не думалось. Было плевать.
Карьера - дрязги. Подсидеть соперницу или соперника - святое дело. Мимо текли большие деньги, и за эти деньги сослуживцы бились друг с другом насмерть. Волчья яма. Грызня как стимул движения прессы. Настя бросалась к горлу очередной жертвы и грызла ее с остервенением, не задумываясь о последствиях.
Трагические недоразумения случались, но не с нею. Ей было плевать. Секс! Много секса! Под экстази! Чтоб вылетало сердце, и тело падало в изнеможении. Плевать. Кокаин, марихуана, разная химия. Все, что могло тряхануть мозги. Так, чтоб до истерики. Это дорого. Деньги? На то были богатые покровители, со своими пошлыми и дешевыми претензиями на усладу, но толстыми кошельками. И снова скорость, адреналин. Наперегонки по ночным улицам. Машины, одна царапина на которых стоит больше ее зарплаты. Это было здорово! Рядом ломались, улетали в кювет, врезались друг в друга. Синяки, сотрясения, сломанные кости. Плевать. Жизнь - дерьмо, и поэтому от нее нужно взять все, пока не кончилась.
И вот все это так бесконечно далеко, что само существование его можно поставить под сомнение. Есть только километры темноты вокруг, километры одиночества и безысходности, и есть маленькая родная жизнь в хрупком тельце, за оранжевым комбинезоном. Настя держалась за нее, намертво схватив лямку на груди. Было бесконечно тоскливо от мысли ее потерять. Она не могла закрыть широко открытые глаза. Из них без перерыва текли слезы. А вокруг продолжали стоять хмурые пятнадцать недочеловек.
- Ну?!
Настя вздрогнула, как от удара. Она уже ничего не соображала, ничего не видела. Рука оторвалась от комбинезона и, плохо слушаясь, начала расстегивать пуговицу лямки. Размытые в ярком свете неясные тени пришли в движение и утекли вправо. Пуговица не желала поддаваться, Настя уже судорожно дергала ее. Никто не прикасался к ней, ожидание затянулось, и тут внутреннее напряжение прорвало. Настя сползла на пол по стене. Слезы не просто текли, ее рыдание уже тонуло в их потоке.
Потом ее кто-то гладил по голове, что-то говорил нежное. Наверное, нежное. Она, кажется, сидела, прижавшись к кому-то. Слезы все текли и текли. Но глаза были закрыты, и теперь она не могла их открыть. Горло сдавило. Рука ее по-прежнему теребила, пытаясь расстегнуть, ту же непослушную пуговицу комбинезона. Сквозь пелену слез стало проявляться лицо сидящего рядом - это был Валера. Вокруг никого, только они вдвоем. Железная дверь открыта. Настя опять большими глазами смотрела на Валеру.
- Твое сафари закончилось, Настя. Ты молодец. Прости нас за все, таков был сценарий, - Валера опять смотрел на нее своими чистыми и добрыми глазами и ласково улыбался. В них не было зла. Не могло быть. Никогда. Все зло, которое она увидела, было только в ней. Тогда ей опять стало плохо. Очень плохо. Настя рыдала долго, навзрыд, не думая об опухших веках и губах, а Валера сидел рядом и гладил ее по голове.
Наружу они вышли минут за десять. Вентиляционная была почти на самом верху. Это была действительно вентиляционная, а все остальное - муляж.
ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ
Навстречу неизведанному
- Юра, ты часто уходишь один, и я не знаю, как глубоко. Ты ведь понимаешь, что это может быть опасно? - Рашид беседовал с Юрой у себя на кухне в один из редких совместных вечеров.
- Понимаю. Тянет, ничего не могу поделать. Там везде неизведанное. Там встречаешь вещи, которых не встретить наверху. Там тайна, прикосновение к которой - всегда новые ощущения. Это невозможно описать словами, ну я-то точно не смогу. Может быть, я подсел на иглу своих эмоций? Что скажешь? - спросил Юра.
- Точно, подсел. Если не можешь без своих путешествий, то точно, - ответил Рашид.
- Нет, не могу. Но даже не думаю завязать. Там меня некому понимать, оттого нет и непонимания. Нет бессмысленной борьбы за свою личность и право что-то делать не так, как все.
- Это плохо, Юра, плохо, - покачал головой Рашид, - Это кризис, понимаешь? Надо больше быть с друзьями, на людях или с людьми. Почему не берешь никого с собой?
- Я привык отвечать только за себя. Что плохо, понимаю, но знаешь, Рашид, стою вот на тусовке, смотрю на ребят, девчонок, вроде нормально все, смеются, балагурят, без зла все, но скучно мне. Не о чем мне с ними разговаривать. Меж нами как пропасть глубиною в наши подземелья. Пропасть восприятий. Ты редко бываешь свободен - работа, все такое. Я не в упрек, я понимаю все. Просто так бродить по Москве, чтобы только быть среди людей, так на поверхности никто никому не нужен. Внизу людей хоть и нет, но состояние такое же. К тому же, что я не видел на поверхности? Все хожено-перехожено.
- Кризис, Юра, не в том, что поговорить не с кем, а в том, что ты довел себя до такого состояния. Люди остались такими же, как были, но ты изменился, и твоя новая форма стала отталкивать тебя от людей. Что такого ты познал, что меж окружающими у тебя возникла пропасть? Это правда, ты идешь на поводу своих эмоций, нет... допинга, адреналина. Это тоже наркота, Юра! Бороться с этим без твоего понимания опасности невозможно. Как донести это до твоего понимания? Вот уйдешь ты в очередной раз неизвестно куда, неизвестно зачем. А если с тобой что-нибудь случится?
- Значит, судьба.
- Ты не прав. Мы переживаем за тебя.
- Да ладно. Мы? Это кто же? Может, «мы» - это только ты?
- Вот тебе и ладно. Мы - это мы все. Движение уже давно не собрание по интересам, ты разве не заметил? Это уже давно один организм. Он чувствует и переживает равно, как каждый из нас и о каждом, поверь.
- Ну... ты меня удивляешь. Не придумывай себе монстров, Рашид. Организм. Да, люди собрались сильные, и я всех равно уважаю. Но какое дело всем до меня лично? У каждого и без меня забот полно.
- Полно - не полно... какая разница? Я говорил уже, что люди приходят друг к другу не просто так. И уж точно не затем, чтоб просто так потом уйти. Ты уже понял, зачем ты пришел?
- Может быть. Я пришел, как помнится, к тебе, а ты уже потом собрал вокруг себя всех остальных. Так кто к кому пришел? Вот ты идешь рядом, и я верю, что ты беспокоишься обо мне, но к чему говорить мне обо всех и их волнениях? Все это как-то ни о чем. Давай лучше о нас - ты о себе, я о себе, ну или друг о друге, в конце концов.
- Вот ты как повернул, Юрец-молодец. Хорошо, давай так, но имей в виду, что я передал тебе не только свои слова. Ребята просили с тобой поговорить. Может, у тебя что-то не так пошло, может быть, тебе помощь нужна?
- Видишь ли, Рашид, понимание тоже приходит к тебе, как и человек. Мне не нужна помощь, поверь. Вы мне уже сильно помогли тем, что просто есть у меня, за что и спасибо всем. Я просто чувствую, что там под землей что-то есть, что-то важное, и ищу его. Это трудно объяснить, ну как бы тянет меня туда, зовет кто-то.
- Мда. Русалки тоже красиво зовут и манят, а потом утаскивают на дно. Не боишься таких русалок?
- Нет, представь, страха нет. Есть уверенность в необходимости поисков. Пойми, я должен разобраться в этом только сам, и пока не разберусь, не могу привлечь никого.
- Я-то тебя понимаю. Хорошо понимаю. Но что мне сказать ребятам?
- Всему свое время. Пусть оно пройдет, и тогда придет понимание. Правильно говорю, да?
- Да уж. Хорошо, но ты как-нибудь поаккуратнее все же. Один-то.
- Хорошо, Рашид, хорошо. Ты не волнуйся за меня, я всегда слежу за временем и соблюдаю технику безопасности.
Юра ходил в пещеры и подземелья в одиночку снова и снова. Бывало, что он вспоминал старое и играл один, сам с собою. Он, конечно, с удовольствием участвовал в коллективных игрищах и сафари, когда они были, но чаще уходил один и никому не говорил, куда. Рашид следил за его уходами и приходами. Он всегда волновался, когда кто-то надолго уходил вниз, пусть даже не в одиночку. Но Юра редко давал повод волноваться. Он не пропадал надолго. Ему хватало дня или ночи.
Внизу время относительно - нет солнца, луны, других временных отметок. Глубина открывает тайны неохотно, требуя полного внимания, интригуя. Необходимо сродниться с нею, вжиться в неизведанный мир, чтобы он стал открывать свои сокровища. Опасно без оглядки идти навстречу глубине, таких она поглощает без остатка. Только осторожными шажками, тщательно изучая новые пространства. Изученное остается позади, но через шаг - опять неизведанное. В этом процессе и была та притягательность походов в глубины под Москвой для Юры. Он слушал истории чужих похождений, истории диггеров и сталкеров. Он не ставил под сомнение даже самые немыслимые и фантастичные эпизоды, а проверял их.
В этот раз он поставил себе задачу найти и сразиться с «Белым призраком», о котором часто говорили уходившие глубоко. Призрак якобы принимает форму человека, иногда издает тонкие звуки и смотрит зелеными огоньками. Персонаж ужастика, да и только. Юра не верил в мистику, он был приземленным реалистом. Юра верил, что всему есть реалистичное объяснение, и целенаправленно шел искать этого призрака, чтобы развенчать его жуткую славу.
Было дело он, кстати, воевал с «живым мхом». На уже приличной глубине, метров сорок, он столкнулся со странным явлением, о котором ходили байки среди экстремалов глубин, но научного обоснования или образцов ткани никто не предоставлял для скептиков. Юра не был скептиком, он был исследователем, уверенным, что в мире достаточно неизученного и неисследованного, поэтому во всех байках искал максимум описания явления, оценивал координаты места предполагаемого поиска, затем продумывал экипировку и отправлялся в экспедицию. Не часто явление проявлялось в первые же вылазки на глубину, но с «живым мхом» ему повезло. Кто его знает, что за хрень и откуда она выползла. Было полное впечатление, что двигался мох. Неоднородная, постоянно меняющая форму серая масса приближалась так быстро, что Юра не успевал сфокусировать на ней зрение в слабом луче собственного фонаря. Масса, двигаясь, не издавала звуков, только громко шуршала. То, что у этой штуки были плохие намерения, Юра понял сразу, как только она окружила его. Щипания и рывки по ботинкам и штанине без слов сказали, что тебя жрут. Юра не стал долго разбираться. Меч был с ним всегда и в отличие от первых походов - из отменной стали, с приличной заточкой. Меч был длинный, немного искривлен на манер японского, с длинной же ручкой. В общем, очень скоро мху было что жрать. Голос у мха появился. Пищал он отвратно, и хоть хищнические свои намерения оставил не сразу, до штанин Юриных он больше не дотянулся. Когда мох все же ретировался, Юра не нашел вокруг себя ничего, говорившего о чьем бы то ни было присутствии. То ли мох был действительно однороден, то ли с большой скоростью пожирал павших своих братьев, из которых и состоял. Юра про себя отметил, что это крысы. Особые, подземные, мохнатые и слепые крысы. И никакой мистики! А крыс он не боялся.
Так вот, глубина была уже приличная, а «Белого призрака» все не было. Времени прошло много, Юра решил отложить на сегодня акцию и пошел обратно наверх. И вот на полпути назад луч с его каски выхватил кусок бетонной стены, и что-то привлекло Юру. Стена как стена, но в одном месте она дала усадку и образовалась черная змейка щели. Этой трещины тут не было в прошлый раз, это Юра отлично помнил, так как всегда старался проходить одним маршрутом до финиша исследования одного направления или явления, поэтому глаз и остановился на ней. Юра подошел и начал изучать трещину. Что-то в ней было необычно, и Юра скоро понял, что. В общем, трещина как трещина. Стены ломаются по разным причинам, осыпаются целыми глыбами, но тут в общей массе бетона проглядывал кирпич. Он не был под шубой бетона сплошняком, а виделся только внизу трещины, хотя глубина трещины выше кирпича была глубже. Тут явно было был заложен проем в бетонной стене, а сей факт был уже интересен. Дело в том, что раз заложено, то это ход, а ход в никуда не бывает. По ту сторону должно быть что-то, куда этот ход ведет, и это что-то еще не осмотрено и не изучено. По подземельям ходят множество легенд о таинственных комнатах, секретных ходах и кладах. Конечно, ход может вывести в старую сточную трубу, но все равно стоило глянуть, чтобы убедиться. Поковырять штукатурку было нечем, кроме меча. Юра поискал в округе камешек поувесистее и постучал по стенке. Штукатурка рушилась неохотно, тем не менее скоро проявился из-под нее заложенный кирпичом низкий свод, залепленный в свое время цементной шубой. Это точно был новый ход, тщательно замаскированный бетоном. Расковырять кладку камешком непросто, это Юра понимал, тут нужны были и кувалда кило на три, и стальной клин по возможности. Он принял решение вернуться в это место позже, вооружившись более серьезным оружием.
В каждом районе подземки было особое место, куда сходились парни и девушки поболтать, потусоваться, рассказать о своих похождениях. Ребята собирались разные - те, кому интересно, те, кому больше нечего было делать, те, у кого не было мотоцикла, компьютера, или чего там еще может быть у молодежи. Кто-то хотел стать сталкером, кто-то был одержим прикосновением к тайне, собственному страху или открытием нового в мире, в ощущениях. Не все, даже не многие ходили глубоко под землю, и тем более никогда - в одиночку. Такое геройство могли позволить себе единицы. Люди развлекались, придумывая игрища на разные темы. Благо, Рашид часто подкидывал их. Разворачивали захватывающие ристалища, порою на несколько дней. И, наверное, самое привлекательное для молодежи - в подземке можно было шуметь. Побеспокоены могли быть только крысы, но крысам места хватало и они не возмущались редким человеческим праздникам. Часто появлялись люди, которых никто не знал. Но это до первой игрушки. Потом человек или оставался или уже никогда не приходил. Часто возникали группы по более узким интересам, нежели движение сталкеров и их игрища, кто-то пытался организовывать уже свои игрушки. Люди уходили, приходили, организовывались новые места встреч. Все менялось. Все шло так, как должно было идти.
Юру знали во многих местах схода. Знали как малообщительного и скорее замкнутого человека. Личность почти легендарную, потому что это он вместе с Рашидом стоял у колыбели движения и потому что он был чуть ли не единственным человеком, который запросто мог найти Рашида или завалиться к нему в гости. Этакой вольности не мог себе позволить никто. Не потому, что Рашид так уж неприступен и высокомерен, просто определенной субординации требовала дисциплина, Рашидом же установленная, которую принимали все. Юра же был как-то вне дисциплины. Он был сам по себе. Юра участвовал в игрищах наравне со всеми. С ним было интересно играть. Он преображался, жил сценарием и своим героем. Это было удивительно и добавляло ему таинственности, наряду с тем, что мало кто знал о нем больше, чем все. Про него ничего не было известно. Где родился, как жил, что знает. Он улыбался на приветствия, отвечал просто, пожимал несколько рук и уходил незаметно, постояв для приличия в сторонке. Он не стал сталкером, не имел учеников. Но он ходил один туда, куда не рискнули бы пойти и группой. Слишком часто туда ходил. Таких людей сторонились. Говорили, что у них не все дома, рассказывали небылицы. Сам же он ничего не рассказывал, а на редкие расспросы отвечал полушутя и невпопад.
В тот раз Юру встречали так же, как и всегда - рукопожатия, хлопки по плечу, ничего не значащие вопросы и пожелания. «О-о-о-о! Юре-ец, сколько лет... Как дела, старик? Как прогулка? Что-нибудь нашел?». И все в таком же духе. Юра улыбался и отвечал простыми фразами больше из вежливости, что, мол, нормально, да ничего пока интересного. Посидели, пообщались, чаю попили. Люди приходили, приносили новости, уходили. Все текло в привычном ритме. Когда Юра ушел, никто и не заметил.
К заложенному проему Юра приходил не один раз. Сначала он кое-как, в несколько приходов, разобрал кладку, которая оказалась чуть ли не в метр толщиной. Основательная такая кладка. За ней ждал сюрприз в виде лестничного пролета вниз, уходящего под воду. Под водой пролет заканчивался железной решеткой из прутьев в два пальца толщиной. Такую решетку на поверхности перепилить непросто, не то что под водой. Была в решетке калитка, но был и огромнейший замок на ней. В следующие приходы Юра как раз им и занимался. Под водой он работал в аппарате, сделанном из дыхательного аппарата пожарных. Воздух туда можно было качать насосом от велосипеда, но хватало минут на пять максимум. Зато эти пять минут надо было обеспечивать с полчаса - процесс еще тот. Вследствие этого работа растягивалась в несколько приходов. Наверху ребята интересовались, куда это он ходит каждый день. Но Юре нечего было сказать. Ну кладка новая, ну решетка под водой. Это вполне может оказаться каким-либо технологическим помещением, безо всякой романтики. Нечего было рассказывать. Он и не рассказывал ничего. Рашид тоже поинтересовался раз - нормально ли все? А что ненормально-то... Вот раскопаю что, тогда и покажу, а так что болтать зря. Так Юра думал, так и поступал.
В очередной приход должно было что-то проясниться. Замок он перепилил вчера, дверцу кое-как открыл. Дальше не стал лезть сразу же, решив прийти на следующий день и отправиться в неизведанное со свежими силами. Тем более баллон для дыхательного аппарата наверху качается компрессором, а тут внизу - ручным насосом. Разница в полчаса!
На следующий день он принес заполненный воздухом баллон, переоделся в гидрокостюм, запечатал одежду в мешок, на случай, если ход имеет другой выход и возвращение нелогично, и вошел в воду. За решеткой был затопленный коридор. Свет не доставал до его конца. Времени в запасе - только пять минут. Юра двигался сильными рывками. На поясе дернулся шнур. Мешок с одеждой был привязан к поясу шнуром, чтоб в пути не тормозил движение. Но десять метров шнура кончились, и надо было останавливаться, чтобы подтянуть мешок. Это потеря времени. Можно было отрезать шнур, но это означало бы остаться без одежды. Этого Юра не мог себе позволить. Он уперся ногами в стены, благо, что коридор был узким и подтянул мешок быстро, как смог. Посмотрел на часы, отметив, что воздуха могло хватить еще минуты на три и надо бы возвращаться, но все же двинулся дальше. Поворот направо, затем сразу налево - и он очутился в небольшом помещении. В нем под потолком была большая подушка воздуха, можно было отдышаться. Еще в нем было два пути дальше - два лестничных пролета, наверх и вниз. Путь наверх был посуху, но упирался в сплошную кладку кирпича, разобрать которую в данной ситуации было Юре не под силу, а вниз уходила чернота воды. Юра пошел по пути наименьшего сопротивления. Подкачал воздуха в баллон насколько можно было и приготовился плыть вниз. Выбрал пару кирпичей поровнее и привязал мешок с одеждой к поясу. Повороты под водой - коварный враг. Мешок мог застрять, зацепившись веревкой за неровность угла, что потребовало бы возвращения за ним, а это потеря времени, что в данной ситуации равносильно смерти. Поэтому он решил отпустить мешок позже, на прямой, если прямая будет. Подышал глубоко, включил аппарат и нырнул, зажав кирпичи под мышкой. Внизу завернул за угол, где обнаружился еще один пролет вниз, потом еще один. Кирпичи упрощали погружение, но мешок ему всячески сопротивлялся. За третьим поворотом был коридор. Юра несколько засомневался в своих силах и удаче. Могло не хватить воздуха, чтобы вернуться. Он бросил мешок и кирпичи в начале коридора, решив, что дальше десяти метров не поплывет, и оттолкнулся с силой от стены во тьму коридора. Но долго плыть не пришлось. Коридор опять закончился небольшим помещением и лестничным пролетом и на этот раз, только вверх. Тут тоже под потолком был небольшой слой воздуха, можно было выключить аппарат, подтянуть мешок. Юра подумал, что на этот раз мешок поможет подниматься и, привязав его к поясу, поплыл вверх. Вода кончилась раньше, чем лестница. За лестницей была развилка. Один коридор был заложен, второй вел под уклон вниз. Двигаясь со всеми предосторожностями, Юра все же чуть не провалился в черное отверстие шахты под ногами. Спасла реакция. Он слишком поздно увидел провал под ногами, почти шагнув в него, но успел все же оттолкнуться и перепрыгнуть его. Шахта уходила глубоко. Воды было вроде не видно. Юра решил, что сегодня в воду не полезет и переодевшись, оставил сумку с вещами и снаряжением у шахты, а сам полез вниз. В стене колодца были скобы, что упрощало путь. Был еще крепеж от кабеля, но самого кабеля не было. Обычно Юра всегда считал пройденный путь шагами, это фиксировало маршрут и выручало при возвращении. Спускаясь вниз, он также выработал шаг, равный примерно метру, и когда достиг дна, получилось, что он спустился метров на пятнадцать, что вместе со всем маршрутом складывалось почти в шестьдесят метров. Прикинул - что могли строить на такой глубине, но ничего не придумав, двинулся дальше. Коридор в метров сорок окончился небольшим помещением - это был тупик. В помещение выходило несколько вентиляционных труб большого сечения. Из одной трубы сверху поступал воздух. На трубе, что тянулась вдоль стены, была решетка. Юра вывернул ее. Внутри уходило в черноту три квадратных хода. Направо, налево и вниз. Вниз не было скоб, и этот путь Юра вычеркнул из выбора. Решил двинуться налево. Так ему не надо было перелезать через ход вниз. В трубе лежал толстый слой пыли, и стараясь двигаться без лишних движений и по максимуму не пылить, Юра все же двигался в облаке пыли и наглотался ее изрядно. Вдруг впереди показался свет. Это было очень неожиданно, на такой глубине он еще не встречал света. Юра насторожился. Стараясь не шуметь, он приблизился к источнику света - решетке в трубе. За ней внизу был коридор, чистый и ярко освещенный. Людей видно не было, но Юра и не стремился тут кого-то встретить. Он продолжал двигаться осторожно по трубе от решетки к решетке, пока труба не кончилась тупиком. Теперь надо было решать - или проникать в коридор или возвращаться. Путь назад был менее интересен, что и определило выбор. Юра вышиб ближайшую решетку, выглянул в коридор, осмотрелся. Никого. Коридор направо и налево одинаково кончался поворотом. Проема было только-только, чтобы вылезти. Юра вылез, снова осмотрелся и замер от второй неожиданности - прямо на него из-под трубы смотрела камера слежения. Это было очень плохо. Назад залезть он уже не смог бы ни за что. Посмотрел по сторонам, решив опять пойти налево, и двинулся. За поворотом коридор, закрытые двери, потом еще один поворот, потом коридоры разошлись. Куда двигаться? Хрен его знает! И в это время резкая команда за спиной: «Стоять, руки за голову! Медленно обернуться!». Юра не стал искушать судьбу. Расклад был не на его стороне. Медленно заложил ладони на затылок и повернулся. Прямо в глаз ему смотрело дуло автомата.
ЗАВОД. ДРУГОЙ ЦЕХ
Нас разместили в другой казарме, и мы приступили к работе в другом цеху. У меня были новые обязанности. Стружка сменилась на бумагу из мусорных корзин инженерного корпуса и носил я теперь белую робу - такую же, как Мишаня. Честно говоря, мне было нестерпимо стыдно ее носить. Казалось, что каждый из работяг смотрит на меня с укоризной. Казарма была несколько меньшего размера, чем предыдущая, да и людей тут было поменьше. Знакомых лиц почти не было. В связи с новыми обязанностями я не появлялся в цехе и видел своих новых соседей только в личное время. Никому ни до кого не было дела, как и прежде. Каждый жил плотно закрывшись от всех в своей раковине. Так что все свое личное время я проводил в одиночестве. Это тяготило, но с другой стороны - была возможность осмыслить происшедшее, подвести некие итоги.
Память моя вернулась, но кусками, избирательно. Я осознавал, что попал сюда не по своей воле, помнил многие лица родных и знакомых, разные истории детства, школы, службы. Но я не помнил самого момента попадания на завод и всего, что ему предшествовало. Все, что происходило потом на заводе, безусловно, помнилось целиком. Может быть от этого я переживал и оценивал в основном «заводской» отрезок жизни. Оттого ли, что эмоции ярче, что не рвутся они на провалы в памяти? Сколько времени уже тут нахожусь - не смог высчитать. Не от чего оттолкнуться. Нет чисел, недели не отмечаются выходными или праздниками. Странную определил я пользу от праздников - зарубка для памяти. Не просто повод, чтобы ничего не делать, а чтобы посмотреть вокруг, повидаться с друзьями, запомнить окружающее так, как оно есть и отложить приятные вспоминания. Душа просила пусть маленького, но праздника. Да где уж тут. Праздники нужны людям, а кто нас тут за людей-то держит? Самым светлым событием в жизни оставались письма. Хотя, наверное, сильно сказано - скорее записочки, весточки из другого мира, где все светлее и роднее. Они грели меня, грели мою надежду. Единственное желание - чтобы приходили чаще.
На новом месте связь наладилась быстро и почти по старой схеме. Записки подбрасывали теперь в корзины для бумаг, отмечая точкой зеленого маркера в углу. В них по-прежнему были инструкции и предостережения. В инженерном корпусе не было охранников, но вся жизнь корпуса отслеживалась большим количеством камер. Конспирация тут была на порядок выше. А еще тут были часы - большой диск со стрелками посреди коридора. И вся работа инженерного пространства была им подчинена.
В мои обязанности входило освобождать корзины от мусора и бумаг, сортировать мусор, предъявлять все обнаруженные предметы контролирующему лицу, затем пропускать бумаги через машину, которая резала их на лапшу и прессовать весь мусор на небольшом прессе в аккуратный кубик. Кубики я складывал в отдельный чулан, откуда они каждые пять дней пропадали. В инженерном корпусе было много людей, прямо как в старой казарме. Меня это поразило сначала, я всегда думал, что инженеров на производстве должно быть намного меньше, чем рабочих. Что там: начертил железку, отдал, да сиди кури, а чтобы железка эта на склад легла, с десяток рабочих рук прикоснутся к этой бумажке. А тут куча народа, все стоят и что-то чертят, считают и не присядут за всю смену ни разу. Что уж они вычерчивали, и не знаю, мне не разрешено было ходить мимо столов и кульманов. Когда чья-то корзина наполнялась, инженер сам относил ее к дверям и забирал пустую. Я же выгребал бумагу из корзин только от дверей. В некоторые кабинеты был вообще закрыт доступ. Корзины там выставляли за дверь. Уборщик я тут был один, и поэтому беготни хватало. Я старался делать работу быстро и без замечаний. Распорядок как и в цехе - все по звонку. На обед, перекур и конец смены. Общее руководство осуществлялось через посыльных. Подходил такой посыльный к инженеру в общем зале, что-то говорил и вместе они уже уходили в один из кабинетов, куда мне запрещено было входить. Я старался все подмечать, запоминать. Мне казалось, что скоро должно произойти что-то важное, и что я должен буду оправдать надежды моих руководителей.
В один из вечеров я обнаружил соседскую койку пустой. Ее хозяином был некий Миша. Когда он назвал мне это имя, я так удивился, что на время потерял дар речи. Кто знает, когда он пришел на «завод» - вчера или месяц назад и если он пришел вчера, то не заменил ли Мишаню? Я не мог подробнее расспросить его об этом, во первых откуда бы знал этот Миша, что он кого-то тут заменил, а во-вторых, мне не должно быть известно, что люди тут меняют друг друга. Наблюдатели могут расценить подобные догадки, как проблески истинной памяти, что карается незамедлительно. Я воспринял тогда такое соседство как насмешку судьбы. И вот койка этого Миши пуста. Некого было расспросить, что случилось. Да и не рассказал бы никто. Многие боялись всего и вся, некоторым было наплевать на все и вся. Понятное дело, что раз человека нет, то он не вписался в правила, и что на этом месте скоро появится новичок. Вывод был настолько логичен и прост, что я даже не удивился, когда через три смены новичок появился.
Он сидел на койке, внешне безучастный к окружающему. Люди заходили в казарму, проходили мимо и поглядывали на новенького. Вот так же, наверное, и я сидел в первый день своего появления на заводе с проветренной башкой, ничего непонимающий новорожденный раб. Я подошел и сел на свою койку. Какое-то время мы сидели и молча смотрели друг на друга. Новичок первый прервал молчание, слегка улыбнувшись:
- Привет!
- Привет. Как тебя зовут? - Я задал вопрос на автомате, заранее зная, что он ответит. Но он продолжал улыбаться и молчать. Я подумал - крепко промыли парню мозги, но тот вдруг ответил.
- Даже и не знаю, что тебе сказать, - он говорил короткими фразами, делая между ними паузы, - Я еще не знаю, какие тут у вас порядки. Тот лысый сказал, что меня зовут Миша. Я, правда, не понял, с какой стати, но решил осмотреться сначала. Может быть ты меня просветишь, что к чему?
- А меня Иван, - я сказал это опять по инерции. То, что произнес сейчас вот этот новенький, совершенно не укладывалось в привычную схему. Я, наверное, сильно открыл глаза или рот.
- Очень приятно, Иван. Тебя что-то сильно удивило в моем лице? - новенький опять улыбнулся.
- Да. Говори, пожалуйста, тише, - у меня быстро-быстро забегали мысли. Я был в шоке и пытался сообразить, что ответить или предпринять вообще в этой ситуации, но ни одной мысли в голове и ни одного нужного слова на языке.
- Хорошо. Но в чем дело? Мне как-то не очень понравилось тут все, - продолжал разговор новенький. Он был трогателен в своей невинной наивности. Меня мучили сомнения - а вдруг это опять провокация, проверка? Вот так запросто огорошить и брать потом тепленьким? Видимо на моем лице отразились мои сомнения.
- Ты, я вижу, чего-то боишься, - опять начал новый Миша, - Ладно. Я не знаю, что здесь происходит, но скажи хотя бы, будь другом, что мне говорить, если кто спросит, как меня зовут?
- А что, есть варианты? Ты можешь назваться как-то по-другому?
Этот Миша был кладезь сюрпризов. Мои подозрения усилились. Слишком много нестандартного за один раз.
- Да, - тем временем продолжал Миша как ни в чем не бывало, - По-настоящему меня зовут Юра. Я попал сюда дня три назад. Залез сам, представляешь? Вот история.
- Куда залез? - я стал использовать безотказный пока метод защиты «ничего не видел, ничего не знаю» или, по-другому, закосил под дурачка.
- Сюда. Ты в курсе, что это странное место под землей? Над нами метров шестьдесят подземелий!
- Каких подземелий?
Береженого, как говорится, Бог бережет. Может новенький и не провокатор, может он и впрямь каким-то образом не поддался промывке мозгов и сохранил истинную память, но своя шкура дороже, и лишний раз перестраховаться не лишнее. Так я рассуждал, усмиряя свои сомнения и некий порыв доверия к этому человеку. Мне действительно хотелось рассмеяться, обнять его и все-все рассказать про это место, про себя, про ребят.
- «Подмосковных!» - Миша-Юра опять улыбнулся, и я не мог более лукавить с ним. Я не мог позволить себе сразу вот так открыться новенькому, мне надо было посоветоваться с руководством, но я не мог его хотя бы не предупредить на случай, если сомнения мои в его благонадежности ложны. Будь, что будет - подумал я.
- Тебя зовут Миша, и только Миша, - я старался говорить со значением, выделяя определенные слова, - Все остальное тебе показалось или придумал. Если не понял чего, тебя ликвидируют. Делай, что скажут, а потом посмотрим.
- Кто ликвидирует? - сосредоточился новенький.
- Просто доверься мне, - продолжал я в тоне нравоучения, сильно наклонившись в его сторону. - Тут все не так как везде, и тех, кто наказывает, тут гораздо больше, чем тех, кто гладит по голове. Понял?
- Хорошо. Я понял. - Миша-Юра подмигнул мне со значением и улыбнулся.
Потом мы еще некоторое время смотрели друг другу в глаза. Мне показалось, что он действительно понял, о чем я пытался его предупредить, еще мне показалось, что на меня взглянул из глаз этого парня Илья.
Юру поставили на работу, которую выполнял я в другом цехе - убирать стружку от станков. Видимо не нашли у него нужной специализации. Он справлялся. Удивительная загадка, каким образом Юра не потерял память, каким образом уживаются без конфликта обе памяти - настоящая и эрзац. Несколько позже я узнал более точное определение для этого случая - феномен. Мне очень хотелось сообщить руководству об этом факте, но обратная связь была строго регламентирована, и мне ничего другого не оставалось, как только ждать. Каждый вечер после смены мы здоровались с Юрой одним взглядом. Я молчал, потому что боялся и ждал. Он молчал, потому что просто ждал. В силу природной осторожности ждал или потому что так я сказал ему. В общем, мы оба были терпеливы.
Наконец, пришло сообщение о времени и месте следующей передачи. Мне надо было оставить подробный письменный отчет по текущим задачам там-то и там-то, в определенное время. Вечером накануне я заперся в кабинке туалета и на клочке бумаги карандашом убористо изложил новости последних дней. Я выложил все про Юру-Мишу, наш первый разговор, его поведение, свои мысли. Письмо получилось длинное. Строчек на тридцать мелким почерком. Скорее всего, я был неправ, и это - ничего не значащая информация. Возможно, я зря подвергал опасности людей, которые доверились мне. Подвергал риску предприятие, от которого зависела свобода многих, жизнь. Я осознавал все это, но продолжал торопливо писать. Что-то подспудно заставляло это делать. Я чувствовал важность происшедшего. Потом наутро я сильно боялся досмотра. Обычно, благодаря моей белой робе, охранники не обращали на меня особого внимания, но я ждал, что меня схватят за руку сзади. Записка лежала под стелькой ботинок. Я чувствовал ее подошвой. Она жгла меня. Заложить письмо в тайник нужно было в точно оговоренное время, чтобы время до выемки было минимальным и исключились всякие случайности. Я должен был войти, допустим, в туалет, в 12.45, в течение трех минут заложить записку в тайник за сливным бачком в одной из кабинок и уйти. Выемка должна быть произведена в 12.50. Мне дается две минуты на то, чтобы уйти подальше. Я не должен встречаться с тем, кто придет за письмом, в противном случае он воспримет это как сигнал опасности и выемка с этого места не будет произведена никогда. Я с нетерпением ожидал условного времени. Чтобы время летело быстрее, я прибавил скорости по уборке мусора, пытаясь увлечься работой, но это получалось плохо. Работа производилась на автопилоте, а голова была занята только письмом, и отвлечься от этого процесса было не на что. Последние пятнадцать минут перед контрольным сроком все внутри стонало от нетерпения. Потом, стараясь идти как можно медленнее в сторону туалета, я все же летел туда. Только избавившись от бумажки, я почувствовал облегчение, и время сразу полетело быстрее. Вечером в казарме я как всегда увидел Юру-Мишу и улыбнулся ему приветливо. Он тоже улыбнулся и покивал головой. Страха не было, значит все я сделал правильно.
ВАХТА ЧЕСТИ
Рашид не находил себе места. Юры не было уже три дня. Было много свидетелей, что Юра уходил на глубину тогда-то и тогда-то, но никто не видел, возвращался ли он из последнего своего вояжа. Где он мог застрять? Хотя в подземелье много где можно было застрять, навсегда застрять - что за вопрос? Всякое могло случиться - обвал, например, и если не думать о непоправимом, то надо было срочно организовывать поиски. Рашид стал подымать знакомых и друзей. Сталкеры разделили предполагаемые зоны поиска на участки и стали прочесывать квадраты своими группами. На поиски откликнулись многие. Это был беспрецедентный случай. Никто не знал даже приблизительно, куда Юра мог ходить, как глубоко залезть в этот раз. Делали расчеты по времени его отсутствия в прошлые походы. Вспоминали детали. Вспомнили, что на днях он брал акваланг. Это сильно сбило от нужного направления поисков, потому что среди описанных водоемов и участков затопления не было того места, куда действительно подался Юра. После пяти дней походов поиски прекратили. Собрался совет. Внесли предположение, что Юра нашел новый путь, не описанный на картах. Приняли решение начать поиски сначала, обращая внимание на тупики, ниши, провалы, в поиске нового хода. Еще через три дня такой разлом был обнаружен. Все говорило о том, что это именно тот самый ход, в который ушел Юра. Там было много следов, говоривших о недавней деятельности человека, и ход этот начинался с затопленного лестничного пролета. Вот для чего Юре потребовался акваланг. Опять был совет. Предлагали оснастить несколько человек аквалангами и немедленно пускаться следом или начать откачку воды и потом продолжить поиск. Было неизвестно, насколько велик участок затопления, поэтому решили оба предложения реализовать одновременно. На следующий день уже были известны размеры затопления и что этот путь никуда не ведет. В конце его был большой завал. Сомнений быть не могло - завал и есть причина долгого отсутствия Юры. Началась откачка воды ручной помпой для того, чтобы приступить к разбору завала. Работали без перерыва, круглые сутки. Ребята понимали, что по ту сторону завала может погибать их товарищ. Это была вахта чести.
На третий день откачки воды из затопленного коридора произошло странное происшествие. Где-то в три часа ночи появились вооруженные люди в масках и камуфляже, со всех сторон, совершенно неожиданно. Они не разговаривали. В какие-то мгновения все участвующие в работах по откачке в данное время оказались в положении лицом вниз и в наручниках на руках сзади. Кто-то из ребят попытался возразить против подобного обхождения, но получил три пинка в бок и умолк. Желающих потребовать свои права больше не было. Мальчишки переглядывались с теми, кого видели и делали непонимающие лица. Всем вывернули карманы, изъяли все, что можно было изъять. Потом подняли под руки и быстро, почти бегом поволокли на поверхность. Следующая смена на подходе к месту вахты встретила заслон. Идущих первыми скрутили те же люди в масках, остальные разбежались. Заслоны были со всех возможных сторон подхода к месту Юриного разлома. Рашид созвал Совет сталкеров. На удивление пришли все, чего никогда не было ранее. Парни знали друг друга кого лично, кого только со слов других. Были группы знаменитые своими походами, и их командиры были личностями почти легендарными внутри движения. Мальчишкам всегда была пища для умопомрачительных историй о приключениях в пещерах под Москвой, рассказываемых на местах традиционных встреч за чаем у костра или пивом под вяленую воблу. Так ковалась слава, писалась история и рождались свои герои. И вот сегодня был знаменательный день - день встречи всех героев, но лица собравшихся были озабочены. События способствовавшие этой встрече были непонятны, более того - странны. Восемь товарищей были задержаны и допрошены на предмет цели их работы в подземелье сначала людьми, принадлежность которых к какой-то правовой структуре никак не угадывалась, потом они были переданы милиции и вторично допрошены. Милиция не особо копала истинные цели нахождения ребят среди ночи в подземельях, но дела о хулиганстве были заведены на каждого. Процедура расспросов и дознаний заняла три дня и три ночи, о чем и было доложено собранию. Необходимо было осмыслить происшедшее, сделать выводы. Долго молчали, было над чем подумать. Один большой вопрос мучил всех - что происходит? Шестерых из восьми задержанных товарищей особо доставали вопросами о принадлежности к тайной организации, структуре руководства, целях, задачах, адресах товарищей. Были провокационные вопросы о соучастии в заговоре свержения правительства и покушений на президента. Это было серьезно. Первым встал Рашид. Он заговорил, как всегда с расстановкой, вдумчиво:
- Друзья! Я не могу объяснить, что в самом деле произошло. Но одно очевидно - нашим игрищам приходит конец, - начал говорить Рашид. - Не знаю, в какую историю попал Юра, но очевидно, что он наступил кому-то на очень больную мозоль. Мне кажется, что никто не будет оспаривать связь последних событий с исчезновением Юрика? Мы не смогли найти его, чтобы он все объяснил. Это плохо. Нам почему-то мешают продолжать его поиски - это непонятно. Нашим движением заинтересовались комитетчики и милиция - это странно. Мы не совершаем противоправных дел и у нас пропал товарищ - это наша правда. Что от нас хотят и в чем их правда, нам не сказали. Но на сегодня мы имеем восемь дел о хулиганстве, которого не было, и повышенный интерес к каждому из нас. Я предполагаю продолжение неприятностей для многих из нас, и в связи с этим хочу предупредить всех. Участие в мероприятиях, которые мы сейчас решим предпринять - это дело совести каждого. Многие из вас никогда не видели ни Юры, ни кого-то из присутствующих. То, что нас объединяет, скорее всего, надумано. Я не могу даже попросить вас помочь мне найти Юрика, потому что за вами стоят люди, которые могут пострадать. Неприятности не нужны никому. И все же, я прошу мне помочь в поисках. Всех, кто сочтет это возможным для себя. Я буду рад любой помощи. Спасибо.
Рашид закончил говорить и сел. В комнате висело молчание. Никто не встал, не ушел, но никто ничего и не ответил. Смотрели, задумавшись глубоко, на свои руки, колени. Кто на что. Тогда поднялся Валера. Он внимательно посмотрел на присутствующих, видимо сделав какие-то свои выводы, покивал головой и полез во внутренний карман. Достал сложенный лист бумаги и медленно развернув его, положил на стол. Это была карта его сектора. Присутствующие заворожено смотрели на нее некоторое время, потом встал еще один и достав похожий лист, положил рядом. Далее подымались из-за стола уже вразброс, доставали сложенные листы и выкладывали на столе нечто, чего не было в природе еще никогда. На глазах собравшихся рождалась карта подземного мира Москвы. Во многом примитивная, в разных масштабах и условных обозначениях, но все же реальная. Значение этого момента понимали все присутствующие. Сталкеры стояли вокруг стола и смотрели на сложившуюся мозаику. У многих в глазах был восторг. Трудно было сдержать улыбку.
Карту тогда скорректировали, уточнили, но перечерчивать в целую не стали. Слишком большой соблазн для разного рода нечистых на руку людишек. Решили отработать возможные маршруты поиска и руководствоваться только теми схемами участков, которые в эти маршруты попадали. А на будущее, при необходимости, собирать вот так же карту и предпринимать следующий шаг.
Начали с поиска путей подхода к тому месту, где сгинул Юра, в обход заслонов. Памятуя еще первую водную разведку, в затопленном коридоре было несколько заложенных коридоров. Нужно было найти их и попробовать пробиться через завалы другим путем. Откачали тогда совсем немного, что было на руку - охраняющие подход с этой стороны не услышат шума с той. Приблизительный район поисков был обозначен и разработана система оповещения поисковых отрядов об опасности. По всем маршрутам выделенного участка были выставлены караулы от чужаков, протянуты контрольные веревки, и на конце каждой такой веревки сидел сигнальщик. Поисковые бригады охранялись все время их походов и, как показали последующие события, эти мероприятия оказались совсем не лишними.
По результатам поисковых походов, наметили несколько тупиков, которые максимально близко подходили к координатам объекта поиска. На всех этих тупиках сразу приступили к разборке кладки, если она была и долблению бетона. Время улетало слишком быстро. С момента, как хватились пропажи Юры, прошел уже почти месяц. И тут опять начались облавы. Наряды милиции стояли у известных заходов в подземку, прочесывали верхние коридоры. Сигнальщики вовремя подымали тревогу, поисковики и вся их обеспечивающая группа района, где был замечен рейд, уходила наверх. Но ребят все равно отлавливали по одиночке, допрашивали, заводили дела. Все более или менее известные заходы в подземку стали закрываться на замки, опечатываться и оборудоваться решетками. Поиски на время прекратились. Необходимо было сменить тактику. Очередной Совет сталкеров, обсудив ситуацию, расценил текущие события как второй ход неизвестного врага и, рассмотрев доклады командиров групп наблюдения, принял решение все работы производить ночью, так как ночью количество нарядов милиции резко сокращалось, усилить охранные наряды и расширить зоны их наблюдения. Рабочие команды сократили в составе, рекомендовали собираться и расходиться поодиночке, разными путями. Долбили кирпич и бетон по три часа в сутки. Работа продвигалась медленно, но все же продвигалась.
Два разрабатываемых направления вывели к технологическим помещениям метрополитена. Их заложили назад. Один вывел к еще одному тупику, где заложенные арки шли на три стороны, но кладки были древними, что было интересно само по себе, но их оставили до лучших времен. Последняя кладка никак не заканчивалась. Общей проходки уже был метр. Кладка была необычная. Тут, видимо, возводили непреодолимый барьер. Кирпичом выкладывалась опалубка, которая армировалась металлическим прутком и заливалась бетоном. И так вот постепенно, слоями, возводили стену, как в бункере. Ребята же производили обратные действия. Слой за слоем выкрашивали кирпич, ломали бетон кувалдами, пруток резали ножовкой по металлу. Последний слой, по логике, должен был быть кирпичным, поэтому каждый раз, когда после бетона появлялся кирпич, у всех возникала надежда, что он последний. Но каждый раз приходило разочарование. По мере заглубления, проход сужался и приходилось постоянно, от слоя к слою, расширять его от начала, так как нужно было пространство для работы ножовки или кувалды. Когда очередной кирпич, вдруг провалился под ударом внутрь, все вздохнули с облегчением. Стена сдалась. Проход был готов.
Это был, похоже, нужный проход. Он выходил на лестничный пролет. О таком же рассказывали ребята, что плавали с аквалангом по Юриному коридору. Вниз по лестнице стояла вода, вверх опять заложенный проход. Предстояло повторить работу. Приступили сразу. Тут кладка была слабой, без бетона и армирования. В следующую же ночь стенку в два кирпича разобрали почти целиком. Но за ней ребят опять ждало разочарование. Коридор был обрушен. Такой завал не разобрать и за год. Все предшествующие работы были зря. А может быть и не зря. Как посмотреть. За это время родился Совет сталкеров, родилась карта подземного мира Москвы, возникло дело, объединившее многих. Но время, к сожалению, было потеряно и необходимо было начинать поиски сначала.
ЗАВОД. ВАЖНЫЙ РАЗГОВОР
Ответ на мое письмо пришел через несколько дней. Мне дали понять, что любые самостоятельные действия нежелательны, что я могу легко стать жертвой провокации и погубить не только себя. На этот раз я все сделал правильно, но в дальнейшем все интуитивные действия категорически запрещались. Новый юноша был, скорее всего, феноменом. Такие вот случаи и ломают стереотипы прочности некоторых убеждений и методик, заставляют углубляться в изучение уже, казалось бы, изученного. За Мишей будут наблюдать, и какие-либо предложения его немедленного использования недопустимы. Ставить его в известность о существовании сопротивления также недопустимо пока. На начальном этапе необходимо было оставить отношения на уровне личных. Мне доверялось поступать по ситуации, но информацию выдавать только относящуюся к себе.
Эх, знали бы они там, как сложно сдерживать внутри то, что хочется рассказать близкой душе, появившейся вдруг. Я ни на секунду не сомневался уже в надежности Миши-Юры, доверяя целиком своему сердцу, которое тянулось к этому человеку. Мы встречались каждый вечер взглядом и я видел в них один и тот же вопрос. Когда? Я не мог говорить с ним пока не получу разрешения на это. Мне разрешено действовать по обстоятельствам вроде, но что я ему скажу?
- Привет, - Мы сидели друг напротив друга на своих кроватях. Я чувствовал настойчивое желание Юры поговорить.
- Привет, - я смотрел, опустив голову к груди, на свои руки и думал о том, что могу сказать.
- Как работа? Устаешь? - Я решил начать с отвлеченных тем.
- Нет. Работа как работа, бывало и хуже.
- Можешь рассказать мне что-нибудь о себе?
- Да что рассказывать? Как все - родился, учился.
- Ну, ты же сказал, что бывало и хуже. Расскажи, если можно. Мне интересно знать о тебе больше.
- Интересно, говоришь? Было - не было... Прошло, и ладно. Ты же не за этим разговор начал. Правда ведь?
- Прости, мне надо больше о тебе знать. Я должен понять - что тебе можно говорить, а что придержать.
- Понятно. Можешь больше ничего не говорить. Мне и так все понятно - жопа полная. Народ захомутали в ярмо и держат за быдло - подох, и хрен с ним. На воле такого добра шатается навалом. Отловил нового и захомутал. Правильно я проиллюстрировал текущую ситуацию? - сказал Юра и посмотрел на меня с некоторым вызовом.
- В общих чертах верно, - я слукавил. Юра очень точно сформулировал положение вещей.
- А в деталях?
- И в деталях, похоже.
- Что за Миша был до меня?
- Стукач, наверное, но, в общем, не знаю.
- Та-ак. Теперь догоняю отношение.
- Да нет. К тебе нет такого чувства. Их видно. Жизнь научила в людях разбираться.
- Ну и какие ваши действия в связи с этими фактами?
- Пока никаких.
- Чего-то ждем? Когда всех изведут?
- Сложно все это. Прямо перед тобой была чистка. Ее прошли немногие.
- Ты ведь прошел?
- Прошел.
- Так может, ты не так прост, как кажешься? Может, ты меня разводишь?
- Ты еще жив. И о твоей непорушенной памяти никто не знает.
- Так уж и никто?
Я промолчал. Тут была ложь, ведь я сразу доложил сопротивлению о феномене.
- Понятно. Ты зашился в своих страхах, друг, и за это тебя взяли в команду таких же замороченных. Кто у вас принимает решения? Главарь, Первый секретарь? Вы мне не доверяете, и в этом вся проблема. Может это и нормально для вас, но мне не годится. У меня есть свои соображения о проблеме и пути ее решения, - вспылил Юра-Миша.
- С тобою говорю я один и ни о каких «мы» даже не намекал, - начал было я вносить конкретику, но сосед резко прервал меня.
- Не парь мне мозги. От вашей дешевой конспирации тошнит уже. Мне по барабану, ты или вы. У меня своя голова на плечах, и свои расчеты относительно своей свободы.
- Только не делай ошибок. Охрана сильна, все под наблюдением камер, - начал я его успокаивать.
- Ты со мной? - прямо спросил Юра.
Мне не предоставлялось время на раздумье. Ответ необходимо было дать прямо сейчас. Я был сердцем целиком на стороне этого человека, но разум дергал за нити и требовал осторожности. Я поднял взгляд и опять встретился с глазами с Ильей. Сомнений больше не было, я доверился сердцу и кивнул.
- Мне нужна только информация. Не боись, в случае чего, молчать я умею, - продолжил Юра, еще больше приглушив голос.
- Не надо никаких случаев. Я с тобой, но лучше еще немного подождать.
- Чего?
- Инструкций.
- Хм. Чудак ты. Когда ты в тылу врага, некогда и смертельно ждать инструкций. Надо включить все свои инстинкты и выжить. Но сначала надо хорошо вооружиться.
- Вооружиться?
- Да, родной, - Юра загадочно улыбнулся. - А теперь хватит болтать, ложись спать. Завтра обычный день. Пусть наблюдают за мной, кому это интересно, если так решили, а ты не подходи ко мне какое-то время, я сам позову.
Я покивал головой и завалился спать. Непростой человек. Как бы не натворил чего. Одна мысль беспокоила - сообщать о разговоре или нет. Решил не сообщать пока, тем более что это только разговор. Надо поглядеть, что будет далее.
СХОДКА
Рашид попросил сталкеров собраться у него на квартире - случай беспрецедентный. Еще никто не был у Рашида дома. Обычная однушка в панельной пятиэтажке. Старые обои, беленый потолок, кухня в десять квадратов, туалет и ванная раздельно. Поразила, конечно, некоторая убогость места обитания живой легенды, но с другой стороны - что вы ожидали увидеть? Хоромы нувориша? Или бая? Скромно жил Рашид. Самодостаточно. По средствам. Он по-прежнему работал в сфере строительства. Теперь ему было полегче, потому что он был на должности мастера участка. Руководил своей бригадой и еще двумя, сколоченными им самим на стороне. Было много разъездов и общений с заказчиками и подрядчиками, но зато ломиком или кувалдой на морозе уже не махал. Его доходы позволяли ему снимать небольшую квартиру и жить сообразно желаниям.
В этот раз девять единомышленников сидели за столом на квартире Рашида и пили чай. Говорили по очереди, кратко и по существу.
- Дела с поисками Юрика совсем плохи. Завал, куда мы уперлись слишком большой.
- Что делать-то будем? Время идет.
- Да. Время слишком быстро идет. Но надежда еще есть. Все странные события, сопровождающие поиски, говорят об этом. Юрец влез туда, что не подлежит огласке, а мы пытаемся его достать, то есть вскрыть тайну. Вот и получаем отпор. Это может оказаться опасным, но, слава богу, никто не пострадал. Есть опасения, что это временно. Возможны осложнения.
- Что ты предлагаешь? Бросить все? Юрца?
- Нет. Бросить я не предлагаю. Надо усилить работы по разбору завала. Вместе с тем, надо усилить охранные мероприятия и методы оповещения. Работать с рациями внизу нельзя, поэтому нужно тянуть провод. Разработайте возможные маршруты к месту работ и расставьте посты наблюдения. Мне нужны материалы для линий связи.
- Где будем брать средства?
- Есть кое-какие сбережения.
- Так не годится. У нас много соратников и союзников. Надо организовать фонд.
- Нет. Мы никогда не вязались на деньгах и не будем этого делать. На деньгах рухнет все наше дело.
- Ну, это эмоции, Рашид, реальность диктует другое. Тем более фонд нужен для дела.
- Зло всегда прикрывается благим делом и причины его всегда логичны. Я не хочу дискутировать на эту тему. Скажите мне количество материалов - и они будут. Найдутся ли среди ваших людей связисты?
- Найдем.
- Ладно, хрен с ним, с фондом. Но средства все равно соберем. У меня есть немного денег. Они в котел. На провода.
- У меня тоже кое-что найдется.
- И у меня.
- Вот и ладно. Не ершись, Рашид. Дело общее. Не только твое. Мы все переживаем за судьбу Юры.
- Спасибо. Я чувствую, что он жив. Далеко еще, закрыт, но жив. А если так, то постоять за себя он всегда сможет, надо только вовремя прийти на помощь.
Сходка решила организовать работы без перерыва. Для скорости проходки перекладывать завал в другую сторону коридора и освобождать проход только для одного человека. Параллельно тянули провода телефонов для сигнальщиков. Работы прекращались при любом постороннем движении по обозначенным маршрутам слежения. Завал был сложный. Видимо тут произвели взрыв с намерением обрушить потолки, что и произошло. Крупные бетонные части перекрытий были неподъемны. Разбор завала начинался сначала, когда упирались в такую плиту. Искали обход. Когда обхода не находили, дробили плиты. Каждая плита останавливала проходку на несколько дней, но работы продолжались. Пробить узкий проход, как замыслили по первоначальному плану, не получалось из-за бетонных плит, и поэтому завал перемещали сплошняком. Он постоянно обновлялся, осыпаясь сверху. Это было уже легче перемещать, так как не было расклиненных блоков. Но вот однажды сверху что-то страшно затрещало и работы прекратили, быстро начав отход с места раскопок. Далее случился мощный обвал слоя земли. Обрушился с шумом и треском, подняв туман пыли. Самых последних из отходивших ребят зацепило самым краем обвала, но если бы не было рядом товарищей, они могли бы и не выбраться сами. Мальчишек быстро откопали прямо руками, ломая ногти. Они выползли из бывшего подкопа серые, с полными глазами и ртами земли.
Отцы-командиры снова собрались у Рашида думать думу. Никто не знал, сколько там рухнуло земли. Могло случиться, что и не так много, но проверить сложно, а питаться предположениями бесполезно. Рашид сидел, обхватив ладонями голову. Совет молчал, потягивая чаек.
- Дальнейшая проходка возможна, но чрезвычайно опасна. Надо бить штрек, ставить крепи. Это опять не на один месяц. Есть ли смысл?
- Люди перестают понимать цель работы.
- Что думаешь, Рашид?
- Я все понимаю. Работы далее невозможны. Мы не можем долго ходить по грани, рискуя людьми. Просто повезло, что по итогам нескольких обвалов у нас не было жертв. Вы совершили героический шаг, и не ваша вина, что он никуда не привел. Нам остается только довериться судьбе. Какие есть предложения по дальнейшим мероприятиям?
- Надо подключать всех сопутствующих к получению информации. Может, что и накопают. Должны быть другие пути к тому месту, где сейчас Юра.
- Надо потрясти коренных жителей подземелий - чем черт не шутит?
- Короче, занимаемся поиском информации?
- Я думаю, что это не менее опасно, чем прямое копание завалов и на пути будут завалы административные или секретные. Осторожнее. Не знаю, как вы, но я никогда никому не прощу Юрца, если его действительно удерживают и если с ним случится плохое.
- Успокойся, Рашид. Это уже давно общее дело. Дело чести. Будем искать.
Работы по разбору завала прекратились, но возобновились в другом ключе. Тут была тайна. Нужно было собрать информацию, чтобы она стала явью. О направлении поиска информации оповестили всех, кто участвовал в судьбе Юры. Сложно сейчас сказать, на каких уровнях эта информация добывалась. Ее были крохи, но какое-то впечатление все же сложилось. Князьки подземные неохотно делились информацией, требовали денег и часто лгали. Некоторые трепались о тайных ветках метро, что усиленно охранялись и шуме глубоко под землей. Где эти ветки, никто не показывал, потому что там не разговаривают, якобы, а стреляют сразу. Такие байки общеизвестны и информацией, без конкретных фактов считаться не могли. Тем более, что подобные ветки были так же известны и стояли на картах под вполне конкретными именами заводов, их обслуживающих. Информация снаружи тоже намекала о неком объекте, имеющем место в бытность КГБ, но где этот объект и чем занимается, никто не знал. Ну не в ФСБ же обращаться за помощью.
Вывод напрашивался следующий: существует секретный объект, на некоторой глубине. Чем занимается неизвестно. Там предположительно Юра и находится. Ход, по которому он туда спустился блокирован. Известных путей к объекту нет. Юра там удерживается насильно, в противном случае давно бы подал весточку. Ситуации, при которых Юра просто попал под завал и погиб, не рассматриваются. Он жив, и в этом Рашид убедил всех.
Оперативные вопросы решали на быстрых летучках сталкеров, теперь уже командиров своих отрядов. Слетались по звонку Рашида туда, где он назначал встречу.
- Надо внимательно присмотреться ко всем линиям метро, которые особо охраняют.
- У меня на участке их три.
- У меня - одна, но я знаю все эти ветки, откуда они и куда, какие заводы обслуживают.
- Там сразу стреляют?
- Да нет. Всегда окрикнут и прогонят. Чтоб стреляли, ни разу не было.
- Так, надо искать линии, где стреляют сразу.
- Нормально предложил. А по-другому никак? Сразу под пули?
- Ну, во-первых, под пули никто еще не идет, во-вторых, я сказал искать, а не идти.
- Все равно, как-то не тешит ухо.
- Поговорите еще раз с бомжами, что про это рассказывали, денег им пообещайте.
- Ладно. Поговорим.
- И еще. Наши сопутствующие говорили о странном вакууме информации вокруг некоего объекта в самом ФСБ. Объект вроде и был при КГБ, но пропал. Никакой документации и малейших привязок о предполагаемом местонахождении. Где-то под Москвой. Этим вопросом сейчас занимаются.
- Может быть, его действительно нет?
- Может и нет. А нас тогда призраки на раскопках вязали.
- Логично.
- Ладно, кончай базарить. Если цели ясны, то надо действовать.
Стратегия дальнейших поисков была проста и понятна всем. Надо найти то, чего нет и найти быстро, так как каждый новый день являлся вестником не нового, а упущенного. Песочные часы вели обратный отсчет. Только общая надежда увидеть, несмотря ни на что, Юрика живым, заставляла песок в них сыпаться. Но кто знает, может статься, что песочка-то уже и нет. Опять ходили по бичевникам и клоповникам подземки. Выпытывали новую информацию у их завсегдатаев, искали отшельников и задабривали подношениями князьков. Прошли все маршруты, где предполагались тайные ветки. Один парнишка из недавно появившихся искателей острых ощущений из команды Валеры, смоделировал известные маршруты вокруг предполагаемого места пропажи Юры, подходы к нему, разведанные охраняемые ветки метро, на компьютере в 3D-программе. Получилась очень интересная картина. Весь район, в котором мы производили поиски, был по максимуму заполнен ходами и коммуникациями. Что-то было под или над чем-то. А там, куда мы так рвемся, вообще ничего не было. Ветки, проходы, линии как бы обходили этот район. Сквозь него не было проходов. То есть физически проходы были, но обрушенные, заваленные или замурованные. Пятно неизученного пространства, черная дыра, в которую безвозвратно канул наш товарищ. На этой дыре мы и сконцентрировались. Обрисовали зоны поиска там, где известные проходы подходили максимально близко к зоне «Х». Решено было прощупать, простучать, прозвонить каждый сантиметр. Старые кладки не имели арматуры внутри. Хорошая стена, крепкая и построенная недавно, просто обязана была иметь ее. Использовали детекторы металла, ковыряли стены, где он обнаруживался. Открывались новые полости, но знакомой, многослойно армированной стены все не попадалось. И тут опять начались облавы.
ЗАВОД. НОВАЯ ПРАВДА
Юра-Миша сидел напротив меня на своей кровати с очень загадочным видом. В его глазах металась шальная искорка. Он был явно чем-то доволен и хотел поделиться этим со мной. Я не торопил. Тем более что он меня пригласил, чтобы что-то сказать.
- Я кое-что придумал, - наконец проговорил Юра, и опасения мои подтвердились. Я очень боялся, что он будет искать самостоятельные пути освобождения, и видимо только этим он и занимался последнее время.
- Что ты придумал? - спросил я, готовясь заранее к большой проблеме.
- Видел щит справа от входа в цех?
- Откуда? Я же не бываю в цехе. У меня другой маршрут.
- Вот гадство, ну ладно, тогда слушай. Там, где я сказал, то есть прямо на входе в цех, есть распределительный щит. Он на ногах стоит и видно, что к нему подведены два толстенных кабеля. Кабели бронированные. Я такие видел на стройке. По мощности, где-то киловатт на триста каждый. Чтобы все станки цеха работали, хватит мощности одного кабеля. Это точно, я подсчитал. Так нафига там два? - Юра приподнял правую бровь и сделал паузу, как будто ожидая ответ.
- Не знаю. Что ты хочешь этим сказать? Что есть и другие цеха? Так спросил бы меня, я бы тебе сказал, что есть. Велика находка, - я, честно говоря, был немного разочарован началом разговора.
- Мда. Не о том я. Ежу понятно, что завод не может состоять из одного цеха. Это тогда не завод, а мастерская. Я о том, что щит у нас не простой. На нем завязана напруга для нескольких объектов. Как минимум двух. О чем это говорит?
- Ну? - нетерпеливо уже произнес я. Было пока неясно, к чему Юра клонит, но интриговало.
- Гну. Если обесточить этот щит, то встанет не только наш цех, - выдал таки Юра.
- Ну и что? Ну встанет, дальше что? - не совсем вник в гениальность плана я.
- Чего ты занукал? Охраны тут сколько?
- Хватает.
- А хватит, чтобы оцепить сразу два цеха?
- Не знаю. Их тут дофига.
- А если в обоих цехах вспыхнет сопротивление? Мятеж?
- Совсем дурак? Перехерачат всех нафиг, а назавтра новых притащат сверху и все дела, - я был опять разочарован разговором. Щит, напруга, идеи какие-то, а на поверку что? Мятеж. Точно, дурак.
- Так рассуждать - век тут сидеть, - не унимался Юра.
- Может и возникнет когда восстание, но не в таком виде это уж точно. Мозги есть и покруче, да ждем пока. Не все так просто, как кажется, - начал я опять вразумлять неразумного.
- Ладно. Ты донеси до кого следует, если можешь, а там посмотрим. Мне некогда тут загорать, у меня наверху куча дел, - Юра вдруг закончил разговор и завалился в кровать, повернувшись ко мне спиной.
Я понял, что Юра расстроен моим непониманием его находки, но я действительно не видел конструктива в его предложении. Произошло то, чего я боялся - новичок взялся за разработку плана восстания. Если так пойдет далее, то он начнет вербовать единомышленников прямо в казарме и влипнет под ликвидацию. Я не знал, как его убедить набраться терпения и стать реальной единицей существующего сопротивления. Записка с происшедшим диалогом была немедленно заложена в тайник. Ответ тоже пришел быстро. Уже на следующий день. В записке приписывалось провести разъяснительную беседу с объектом и отговорить его от непродуманных шагов. Легко было это написать. Я был в тупике. Ничего умнее не нашел, как вызвать вечером Юру в туалет и показать ему записку. Он только ухмыльнулся, прочитав ее.
- Осторожные вы. Слишком. Этим и пользуются ваши хозяева. От этого вы и гибнете, - только и сказал он, протягивая мне бумажку назад.
- Они сейчас и твои хозяева. Твоя жажда свободы проявит твой феномен - это раз. И будет стоить жизни не только тебе - это два. Что ты на это скажешь? - Я не терял надежды донести до Юры необходимость осторожности вследствие определенной зависимости членов сопротивления от действий друг друга.
- Никому не нужна такая жизнь. Это жизнь в ожидании смерти, - отрезал Юра.
- Я не жду смерти, я жду освобождения, - попытался парировать я.
- Ждать в нашей ситуации нечего. Никто не придет, чтобы вытащить тебя из дерьма. Освобождение возможно только с помощью своих рук.
- Я понимаю это, но ты можешь нарушить планы реального сопротивления.
- Какого нафиг сопротивления? Ты его видел? Что реального оно сделало, кроме вашей долбаной конспирации? Ты уверен, что это не уловка хозяев? Может и тебя держат за наживку! На тебя клюют наивные и попадают на орехи. Ты жив, а вокруг народ меняется и меняется. Вот чего я больше всего хочу - чтобы прекратили пропадать люди сверху. Нам-то самим вряд ли повезет, мы уже обречены. Уничтожить этого монстра и выжить самому - слишком малый шанс. Твои руководители щадят свои шкуры, а не наши. Они хотят выжить любыми путями и плевать, сколько за то время, как они найдут нужный выход, исчезнет нас.
Я был в шоке. Юра сказал новую правду. Она была ужасна, но это была правда. Юрины глаза горели. Он даже сжал кулаки, говоря. Теперь он часто дышал и было видно, что в нем бушевало не отчаяние, но негодование. Во мне закипали те же чувства. Боже, как он прав и какой же я дурак! Я тоже сжал кулаки. В это время в туалет кто-то зашел. Я спохватился, натянуто заставил себя улыбнуться и начал рассказывать с середины старый пошленький анекдот, хихикая не по теме. Юра поняв мою игру, тоже потихоньку успокоился. Когда посетитель закрылся в кабинке, я подал Юре руку. Он крепко пожал ее. Мы смотрели друг другу в глаза. Потом я кивнул и мы по очереди ушли из туалета спать.
Во сне мне было неспокойно. Меня жарили в котле черти с автоматами. Они скакали вокруг и подбрасывали поленья под котел. Огонь все подымался, но я не чувствовал жара. Потом я перестал видеть чертей за стеной огня. Я слышал только гул пламени. Так этот гул и перешел в звонок подъема.
Где-то в середине смены, после обеда, я заложил записку в тайник, в которой заверял руководство о выполненном задании. Беседа проведена, объект одумался, самодеятельность прекратил. Так было нужно. Или мне казалось, что так было нужно. Наша конспиративная организация, вдруг утратила для меня смысл, но я не мог порвать отношения с ними вот так в одночасье. Во мне боролись страхи. Вдруг это действительно хитрая ловушка внутренней безопасности? Тогда я ставлю под риск себя и Юру. Надо было внимательнее осмотреться, а для этого необходимо вести двойную игру. Это было нетрудно, потому что я не стоял пред начальственным оком и не отчитывался каждодневно о содеянном. У меня вдруг появился смысл сопротивления, но другого - того, которое имеет цель. Я был согласен с Юрой, что открытая борьба внутри завода имеет высокий процент превратиться в бойню. Не то, чтобы я горел желанием погибнуть за идею, но действие во имя прекращения рабства все же лучше, чем просто ожидание ликвидации за малую провинность. Необходимо было придумать ситуацию, которой непременно бы воспользовались многие трудяги, и не только в нашем цехе.
Юра предложил вывести из строя распределительный щит, но как это сделать, не знал. Я мало чем мог помочь ему в поисках решения. Я совсем не знал нового цеха и не бывал там. Я стал наблюдать коммуникации в инженерном корпусе, стал чертить в уме схемы коридоров, по которым ходил. Понемногу стала проявляться картинка той части завода, где мы находились в данный момент. Если очертить территории первого цеха и того, в котором работал Юра, очертить казармы, приписанные к ним, затем соединить их коридорами, то получится этаж, с несколькими помещениями. Коридоры, как оказалось, невольно очерчивали собою эти помещения, где повороты обозначали их размеры. Я прикинул, что возможно существование четырех таких же, как первый цех, помещений. Проходя на работу в инженерный корпус, я подымался на три пролета лестницы. Это соответствовало высоте цеха. Выходило, что это был этаж выше. Если предположить, что он такого же размера, как и нижний, то я обслуживал территорию вполовину реально существующей. Что находилось на второй половине, я не знал и узнать, наверное, уже не смог бы. Ну так что ж, надо было оперировать тем, что имеем. В инженерном корпусе все камеры слежения были на виду, в отличие от производственных помещений. Я давно пересчитал их и всегда ощущал их присутствие. Нельзя было к ним привыкнуть. Я пересчитал их по новой и прикинул видеоохват каждой. Оставалось очень мало свободного от наблюдения пространства. Стал внимательно всматриваться в планировку кабинетов, куда забегал ненадолго по делам службы, высматривая кабели и щиты. Все кабели были в коробах, а распределительные щиты заперты. Что бы добраться до выключателей, надо открывать коробку. А чем? Ломать? Сколько времени это займет? Да сколько бы это ни заняло времени, его не будет совсем. Охрана появится через минуту и сразу начнет стрелять. Было бы чем, можно было перерубить кабель. Но если тот бронированный? Реально ли вообще его перерубить? Я помнил, что на производствах должны быть противопожарные стенды, а на них положено быть большому топору, но таких тут не было. Как будто никого не заботит подобная безопасность. Хотя... о чем я? Конечно же никого не интересует и не заботит. Хоть сгори тут все синим пламенем. Нагонят новых рабов. Надо посоветовать Юре присмотреться к замку на двери распределительного щита в цехе.
- Да нет там никакого замка. Шпингалет со съемной ручкой. Руками не зацепиться, но плоскогубцами, думаю, реально. В другом углу кувалда лежит. То, что надо. Два удара и света нет, - влет ответил на все мои домыслы Юра при встрече.
- Что будем делать? - Я уже готов был подчиняться, видя его хватку организатора.
- Пока подождем. Тут нельзя точно назначить время. Охрана и мастера шатаются без расписания. А мне плоскаши надо пригреть и кувалдометр загрузить в телегу. Так что начнется неожиданно. Ты работай и слушай. Как начнется заварушка, шума будет много. Бей сразу камеры и подымай этих засранцев в белых халатах.
- А если они не подымутся? - Я не особо верил в помощь инженеров, так что вопрос был нужный.
- Да и шут с ними. У нас тут дела будут. Главное, добыть оружие, а оно само прибежит, думаю, только бери. Да, Ванюха? - Юра с улыбкой похлопал меня по плечу, и на сердце у меня стало легко. Я вдруг поверил в наше освобождение, в успешность наших задумок. Я поверил, что среди рабочих завода есть единомышленники, может быть менее решительные, но ждущие только случая взяться за оружие.
С этого вечера каждый рабочий день был заполнен ожиданием. Я не предполагал, что это так тяжело. К концу смены просто валился с ног. Я знал, что Юра не будет делать необдуманных шагов и не винил его за отсрочки. Если день прошел тихо, значит, не представился случай. Но хотелось уже, чтобы хоть что-то произошло.
ОБЛАВЫ
Январь был чертовски холодным. Москва, слабо укутанная снегом, промерзла до костей. Резким боковым ветром мело сорванные с крыш иголки снежинок. Кололо щеки. Замороженные в вечных пробках автомобили почти не блестели дорогим тюнингом, лишь слабым движением выделяясь из бело-серого однообразия, смазанные одним мазком метели в нечто гротескное. Пригород же почивал в покое, густо выбеленный сугробами и снежными шапками. В домах горят березовые поленья в каминах, спят коты.
В загородном доме какого-то товарища одного из сталкеров проходил пятый, чрезвычайный сход сталкеров. В доме было тепло, сухо и тихо. Вокруг овального стола в гостиной сидело шестеро угрюмых мужчин. На столе не было ни чаю, ни водки. От второго многие бы не отказались сейчас.
- Что происходит, Рашид? Что за фигня? - разгоряченно вопрошал Пашка.
- Остынь, Павел, при чем тут Рашид? Мы собрались, чтобы разобрать ситуацию, - сказал Валера, пытаясь успокоить товарища.
- Да нет никакой ситуации уже. Это жопа! - не унимался Пашка.
- Да-а. По-другому не скажешь, - согласились за столом.
- Давайте подведем итоги, - попытался Валера перевести совещание на деловой тон.
- Какие, к ****ям, итоги? Охренели, что ли, совсем? У меня троих парней убили, шестеро раненых и двое неясно где! Вы чего тут все? - Пашка ткнулся себе в кулаки и замолчал.
Что тут скажешь? Валера тоже сел. Неожиданно, благое дело завершилось трагедией. Такого даже не предполагали.
- Прости, Паша. Это я виноват, - сказал Рашид, поднимаясь из-за стола, - Я должен был продумать и такой ход. Мы говорили, что Юра залез не туда и возможны осложнения. Я должен был предусмотреть все. Я должен был.
- Кому от этого легче? - Пашка тер кулаком себе лоб. - Парней нет, и я ничего не могу объяснить их родным. Потому что я ничего не понимаю.
- У меня семь парней неизвестно где, - сказал один за столом.
- У меня тоже парней берут прямо из дома. Я даже не знаю, сколько сейчас всего взяли из моих, - подхватил второй.
- Моих тоже берут из дома.
Каждый имел потери в команде.
- Да и нас тут неполный комплект. Присутствуют все, кто на свободе, - подвел итог Валера.
- Кто за это ответит?! е-п-р-с-т, - Паша вскочил со стула с воспаленными и горящими глазами. - Кто, я вас спрашиваю? Я в рот ... всех этих говное..в, - кулаки его были сжаты и били в такт словам по столу.
- Погоди, Паш, не шуми. Надо осмыслить все. Месть - чувство благородное, но когда четко направленное. Стол ломать - не выход, - поднял руку Рашид.
Паша еще потряс кулаками, но сел.
- Семьи погибших ребят нужно поддержать сейчас участием. Максимально снять текущие заботы о похоронах, быть рядом. А пропавших парней надо вытаскивать. Откуда - я не знаю. Из милиции, ФСБ, из мафии. Искать надо. Мы научились искать. У нас есть много помощников, - стал размышлять вслух Рашид.
- Это понятно, Рашид, что искать надо, но ведь есть еще парни которые на свободе, но не могут вернуться домой, их сразу гребут без объяснений. Говорили уже - увозят прямо из дома, ни с кем не разговаривают. Домашние, кто видел, просто в шоке. Я сам, честно говоря, дома еще не был. Боюсь, - сказал один из сталкеров.
- Может быть и полезно сходить домой. Если ждут, то хоть узнаем, куда свозят ребят и чего хотят, - ответил на это Валера.
- Не надо только жертв. В наручниках за свободу не поборешься, - сделал замечание Рашид.
- Нд-а-а. Вишь, как повернуло-то. Радели за Юрика одного лишь, а попали как кур в ощип всем скопом, - покачал головой парень справа от Паши.
- Юрик - отдельная головная боль, - сказал Рашид, посмотрев на него.
Все, что переживали сейчас совместно сталкеры, произошло тремя днями ранее. Павел был Сталкером из новых. Толковый парень, рассудительный. Фантазии не любил. Мыслил реальными категориями. Ребята вокруг него собрались ему под стать. Между собой в тусовке их называли «молчуны». Если случались совместные игрища, то «молчуны» всегда участвовали целой командой, иногда даже против всех. Не то, чтоб они были злобными и нелюдимыми, просто таков был их командный дух. Их любили и уважали за отзывчивость и простоту. Ну, собрались вот немногословные, но улыбчивые люди, что уж тут. Слово еще скажут, для поддержания беседы, но вытянуть предложение - уже нереально. Зато отозваться на просьбу помощи или предложить ее, это они первые, хотя у молчунов и были постоянно какие-то свои важные дела. Дела, о которых никто из них не рассказывал никогда, но и не делал из них загадки. Так, нечто житейское и малозначительное. Вроде, как кран заменить у соседки или крышу залатать. Они производили впечатление казачьей ватаги и старшой был у них как батька-атаман. Именно их команда стояла вахту в тот роковой день. Вскрывалась мощная стена. Толстая, многократно армированная. По всем расчетам и предыдущему опыту, можно было сказать, что половина работы уже произведена и закончится через несколько дней. Работали слаженно, без лишнего балагурства, сосредоточенно. За общим ритмом работы никто и не заметил, что вплотную к ним подошло несколько вооруженных людей. Да и мудрено было заметить. Они были одеты в черную, свободную спецодежду, в глухих масках и перчатках. На них ничего не блестело, отражая свет. Они молча возникли из темноты и сразу стали действовать. Три молчуна с краю упали, прижатые к полу почти одновременно. Остальные оказались оцепленными и под прицелом. В следующий миг еще трое были опрокинуты и прижаты к полу. Когда ребята сообразили, что их вяжут, как баранов, черная троица уже вставала намерением пеленать следующих. Павел первым бросил ломик в одного из подходивших и в момент, когда тот уклонился, рванул ему за спину к лежащим парням. Это было сигналом для всех. Завязалась короткая потасовка. Нож был непременным атрибутом экипировки любого уважающего себя искателя приключений, тем более молчуна. Паша успел перерезать веревку только одному, когда к нему уже бежал черный, выдергивая из-за спины автомат. Благо, что пеленали ребят хоть и жестко (руки связаны сзади и притянуты петлей через горло к затылку), но все же веревкой. Паша кинулся резко в сторону с криком «бегите» и бросил нож в приближающегося неизвестного. Тот резко присел с уклоном, но видимо нажать на спусковой крючок успел. Пули затюкали по стене. Звука выстрелов было почти не слышно только в руке у черного расцвел огненный цветок. За его спиной расцвело еще три таких же цветка. На пол посыпались гильзы. Кто-то прыгнул на стреляющего сзади и повалил его. Паша кинулся было туда же, но заварушку заметили другие черные и в его сторону засвистели пули. В пульсирующих сполохах были видны убегающие тени. Огонь разделился в противоположных направлениях. Может быть это и спасло его. Паша более не ждал ни секунды. Он рванул по коридору зигзагами во всю свою прыть. Связанные ребята порезали веревки друг у друга и ретировались ранее. Паша бежал один и, скорее всего, последний. На месте работ остались только мертвые. Паша гнал от себя эту мысль, но это было очевидно - стреляли в упор.
За Пашей никто не гнался. Как только он в этом убедился, сразу сбросил темп и остановился за очередным поворотом на длинном участке, пытаясь отдышаться. Из-за следующего поворота его окликнули: «Паш, это ты?». Он отозвался. Выглянуло двое парней из его команды. Паша помахал им, чтобы подошли. Подбежало к нему четверо.
- Что это было, Паш? - спросил один, дрожащим голосом.
- Знать бы. Где остальные?
- С нами еще Олег и Мишка. Они оба ранены.
- Где они?
- Там, за углом.
- Так чего стоим? Серьезное что?
- Олега еле перевязали. Кровоточит. У Мишки навылет в ногу. Перевязали.
- Что есть ноги тащите их наверх и вызывайте скорую. Остальных видели?
- Остальные в другую сторону побежали. Я другое видел. Там Вовчик и еще двое остались лежать. Кто - не разобрал. Вовчика признал. Как с ними-то? Как думаешь, они живы?
- Нет. Так думаю.
- Что это, Паш? Что это? - Ребята стояли, едва сдерживая слезы. Всех трясло. Не от страха. Паша не знал что им сказать. Он только сжал кулаки и держал их, чуть ли не перед глазами.
- Так, не надо сейчас. Потом. Все потом. Бегите наверх, как сказал, вот телефон. - Паша лихорадочно достал ручку из нагрудного кармана и записал номер пачке сигарет. - Это Рашид. Он знает, что делать. Поняли? Скажете, что я вернулся на место. Вперед!
- Да, Паша, да. - Ребята бросились прочь.
- Вперед! Обзвоните сразу всех наших, кого найдете.
- Ладно, Паш, - донеслось уже из глубины коридора. - Мы побежали!
- Давай.
Паша проводил их взглядом, выглянул еще раз за угол, приценился и опять бегом бросился назад. Почему-то не было страха попасть под пули, ведь там остались его друзья. Расстояние назад оказалось больше, чем казалось. На последнем отрезке Паша остановился и прислушался. Тихо. Двинулся дальше. У раскопок никого. Включил фонарь на каске. Прямо у пролома в стене лежали в разных позах трое. Вокруг было все в крови. Паша подошел к ним на негнущихся ногах. Вовка, Стас и его брат Игорек. Паша упал на колени перед ними прямо в кровь. Из груди вырвался крик. Больше не было сил сдерживать себя, да и желания тоже. Паша рыдал без звука, уткнувшись в кулаки, время от времени рыча. Никто не был готов к такому повороту событий. Никто не предполагал, что в центре сердца страны, в столице, найдется враг, который вот так расстреляет мальчишек, даже не объяснив за что. Паша долго стоял на коленях, покачиваясь вперед и назад, уткнувшись в кулаки. Так его и нашли подошедшие товарищи, вместе с Рашидом. Рашид взял Пашу за плечи и тихо позвал. Паша резко оглянулся. В его глазах была только боль.
- За что, Рашид?
- Вставай, Паш.
- За что? Они же еще ничего не видели. И теперь их нет.
- Вставай, Паш.
Паша медленно поднялся, также смотря в глаза Рашиду. Потом взял его за плечи, сказал: «Надо ребят выносить».
- Да, Паш. Надо. Вопросы потом задавать будем.
Выносили ребят на связанных понизу проволокой брезентовых куртках. Наверху никого вызывать не пришлось. Их как будто ждали. Во дворе стояли два уазика и полный комплект милиционеров, с автоматами наперевес. Единственно, не ожидали, видимо, что выйдет так много человек. Ждали, чтобы скрутить и увезти, но тут было три трупа и этот факт, видимо, выходил за рамки их инструкций. В общем, через минут десять приехали криминалисты и скорая. Потом скорая увезла тела погибших. Между делом, один уазик с встречающими милиционерами также отъехал в неизвестном направлении. На снятие протокола в отделение поехали трое, в их числе и Паша. Остальные разошлись на поиски ребят из Пашиной группы. Рашид поехал к знакомому, который обеспечивал общий сбор сталкеров. Когда Паша ушел из отделения, подписав протокол и подписку о невыезде, его ждал следующий сюрприз. Из его команды нашелся только один человек. Он рассказал, что, убегая с побоища, потеряли еще двоих. Вернуться за ними не могли, так как их отсекали огнем, но то, что оставшиеся были ранены, но точно живы, ребята были уверены. Когда Паша крикнул «бегите», эта группа рванула сразу по туннелю вправо, прижимаясь к стене. Их не преследовали до самого выхода на поверхность, и у ребят было время перевести дух, подождать остальных. После безрезультатного ожидания решили разойтись по домам и обзвонить всех, кого знали по игрищам. По приходу домой, к каждому из ребят приезжали через какое-то время люди с корочками и просили проехать с ними. Сам рассказчик избежал ареста, потому что пошел вместе со своим товарищем к нему домой и в то время, когда за товарищем приезжали, он был в ванной. Он слышал, что товарищ кому-то открыл и выключил воду, чтобы услышать разговор в прихожей, который потом и передал Паше. Дело было ясное, что дело было темное. Рашид распорядился, чтобы среди своих пошло круговое оповещение о случившемся. Но на следующий день стали исчезать из дома ребята из других команд. Требовалось срочно предпринять какие-то шаги и Паша с Рашидом и Валерой пошли к оперу, который снимал показания с Паши, по случаю гибели его ребят. Они очень долго беседовали. Пришлось рассказать ему всю историю движения, вплоть до пропажи Юры и последних событий. Опер смотрел на троицу и молчал.
- Ну и намудрили вы, мужики. Сами-то хоть понимаете, что происходит?
- Нет. Если бы понимали, то знали, как с этим бороться и не отнимали бы у вас время, - ответил на это Валера.
- Ну и что вы от меня хотите? Чтобы я нашел организацию, которая вас прессует? - спросил опер, закуривая.
- У нас гибнут друзья. Мы хотим только защиты для них и хоть какое-то объяснение, - сказал Рашид.
- Я не могу защитить вас всех. Милиция не охранное агентство. Все, что я могу - это принять от всех вас заявления о преследовании со стороны неизвестных вам лиц и возбудить уголовное дело, по тройному убийству. Все. - Опер действительно бессилен был помочь.
- А как же те, которых повытаскивали из дома и увезли неизвестно куда? - спросил Паша.
- Должно быть заявление от родственников о пропаже. И то, в разработку оно поступит по прошествии определенного срока, - ответил опер, - Хорошо, если не замешано тут на спецслужбах да разведке. Тогда труба. Не будет никаких расследований и поисков. Заткнут всех, кого можно заткнуть национальной безопасностью и все.
- А как же наши права? - начал распаляться Паша.
- У нас самих прав никаких. О чем говорить? Я просто связан по рукам. Но все же давайте помозгуем вместе, что можно сделать, - жестко поставил на место Пашу опер.
В общем, помозговали. Уголовное дело по тройному убийству было возбуждено, и сразу перешло в ведомство ФСБ. Ни одна газета об этом факте не обмолвилась даже. Следователь Горохов позже был уличен в каком-то служебном несоответствии и переведен участковым на другой край Москвы. Милиция ничем помочь не могла или не хотела. Приходилось самим ломать голову, как найти пропавших ребят, чем и занимались тесным кругом сталкеров, сидя на чужой даче.
ЗАВОД. БУНТ
По моим прикидкам прошло больше половины смены, когда ярко моргнув, погас свет. Я остановился, прислушался. Тихо. В темноте замерло все и вся. Заглянул в ближайший кабинет, там хоть глаз выколи. Темень непроглядная и тишина. Если бы точно не знал, что тут полно народа, то мог бы подумать, что никого нет. Работников словно дрессировали заранее, как себя вести в подобной ситуации. Хотя, конечно же, тренировали. Я по стенке прошел до начала коридора, прыгнул и свернул на бок камеру. Какое мне доставило удовольствие это действие. Юра начал действовать! Другой причины выключения электричества у меня не было. А это значит, что пора выполнять свою часть договоренности - подымать инженеров. Как можно быстро прошел по стене в обратном направлении, открыл первую же дверь в кабинет и дурным голосом заорал в темноту - «Революция! Бросай все к чертовой матери, выходи мочить охрану!». В ответ лишь упал и разбился стакан. И снова тишина. Так прошел еще три двери. Что-то кричал, но никакого ответа не получал. Мне начало казаться, что нет никого. Куда все подеваться-то могли? Предположение надо было проверить. Вытянув вперед руки, я решил исследовать помещение, в мрак которого орал последний раз. Сначала уперся в шкаф, потом ушибся о кульман. Под ноги попадались корзины для бумаг, я их немилосердно отпинывал прочь. В это время тускло засветили лампы аварийного освещения, и прямо перед собой я увидел испуганные глаза из-под стекол больших очков. Мужчина вцепился обеими руками в край кульмана, как будто боялся потерять его. Он так сжался весь, когда увидел меня, как будто я ударил его палкой.
- Что стоим? - спросил я шепотом.
- А что надо делать? - тоже шепотом спросил инженер.
- Слышал, что я кричал? Революция. Хватить бычить на дядю.
- Какого дядю? - человек просто трясся от страха.
- Бросай свою доску, мать твою. Выходи. Там внизу заработало сопротивление, - меня начинало все это бесить.
- Простите. Я не могу пойти. Никто не пойдет, - жалобно прошептал инженер.
- Почему?
- Простите, - повторил инженер и замолчал, так и оставшись стоять в напряжении, держась за край своего рабства.
- Выходи хоть кто-нибудь! - опять закричал я. Мне показалось, что все инженеры этого этажа вздрогнули в этот миг и крепче вцепились в то, за что держались. Никто не подал голос, даже не шелохнулся. Это было непонятно. Это пугало. Похоже, что весь инженерный состав действительно получал жесткие инструкции, как вести себя в таких ситуациях. Может быть такие ситуации уже были раньше и многие помнят последствия. Люди были прикованы к рабочему месту собственным страхом. Действительно, как же я раньше не подумал об этом? Текучка в цехах гораздо больше, чем в инженерном корпусе, потому что замену в цех найти проще. Скорее всего, среди инженеров нет никого с двойной или эрзац-памятью, ведь от них требуются знания и опыт, чего не сможет дать никакой гипноз. Они все работают тут за страх. Как я раньше не догадался об этом? Я двигался по направлению к выходу, представляя путь и почти не прощупывая руками впереди себя. Там, в самом начале этажа, есть дверь. Она должна быть открыта, так как запиралась на электромагнитный замок. За нею Юра бился в одиночку с кучей охраны. Я должен был ему помочь. Бегом, бегом! Дверь открыта, теперь лестница и...
На голову обрушился дом, вспышка красного света, потом меня ударило по лицу бетоном. Дальше - тьма и продолжение падения вниз уже вместе с полом, впечатанным мне в лицо. На затылок давило бейсбольной битой, и кость трещала, вонзая в мозг острые осколки. Бетон, вцепившийся мне в лицо, мотался из стороны в сторону в тщетной попытке избавиться от меня. Под ногами зияла пропасть, и я держался кожей за отрывающийся понемногу бетон. Он оторвался все-таки, и мир сначала крутанулся, потом перевернулся, и плита опять стукнула меня, но теперь в спину, а потом еще раз по ногам и в завершение - по уху.
- Эй! Ну что, очухался, гаденыш? - Раздался бас из пелены красного тумана. Вспышками боли жгло щеку. Глаза открываться не хотели, веки как будто накачали воздухом.
- Эй! Слышишь меня?
В щеку настойчиво тыкали чем-то жестким. Было больно. Все лицо болело. Надо было взглянуть на этого садиста, который не давал мне уйти, вытаскивал из забытья. С большим трудом, но левый глаз все же приоткрылся узкой щелкой. Ничего не было видно. Общее белое марево. Через какое-то время стали прорисовываться контуры людей и предметов в комнате. Вместе с этим заболел бок и плечи. Комната была незнакомая. Я сидел привязанный к стулу посреди нее. Вокруг стояли люди в камуфляже. Хотя люди ли? Сомневаюсь.
- Очухался? Эй, как тебя там? Иван? Андрей? - Лысоватый невысокий мужичок продолжал тревожить короткой резиновой дубинкой мою щеку. Я посмотрел ему прямо в глаза.
- Ага. Очухался. Кто руководитель сопротивления? Отвечай! - Заорал мужичок и без перехода ударил по щеке, куда только что тыкал. Боже. Как больно. Я упал на бок вместе со стулом.
- Отставить! - раздался резкий командный голос.
Я лежал на оголенных нервах, и каждая пылинка пола резала меня ножом. В мозг воткнулись сотни игл.
- Отставить! Посадите его, - продолжал раздавать команды тот же голос.
Меня подняли. Голова летала то вправо, то влево, и каждый такой перелет рвал на мне клок волос.
- Андрей! Андре-ей! Вы меня слышите? - раздалось прямо возле уха.
Ничего я не слышу и слышать не хочу. Отвяжите мне руки, я должен поймать мою голову, а то она улетит, а потом отвяжитесь сами. Голова жужжала и моталась. Лезли бестолковые мысли. Бабах! Окатили холодной водой. Вот блин! Чуть не захлебнулся глубиной вдоха. Щеку зажгло нестерпимо, глаза открылись. Сразу оба.
- Ну вот и ладушки, Андрюша, - сказала противная морда лысеющего очкарика, находившаяся в десяти сантиметрах от меня.
Да тут армия лысых! Они, блин, все дети одной мамы!
- Доброе утро! Вы уже проснулись? - лысый явно глумился. - Ай-яй-яй. Как нехорошо с Вами тут поступали. Побили вот. Но вы должны понять наших солдатиков. Ваш дружок сильно покалечил несколько их товарищей, - наигранно участливо говорил очкарик, прохаживаясь туда-сюда передо мной. - Видите ли, Андрюша. То, что произошло, не является нормальным в плане дисциплины и безопасности нашего предприятия. Я бы сказал, совсем не является. Это ЧП! Чрезвычайное происшествие! Вы понимаете это?
Спросив это, лысый остановился и, приподняв брови, вежливо помолчал, ожидая ответа. Что я мог ему сказать? Не шевелились у меня губы. Благо хоть глаза мог держать открытыми. Если бы мог говорить, то сказал бы наверное какую-нибудь грубость. Не меньше. Меня называли по имени кстати! Не данному тут, а настоящему! Тут могло быть только два предположения - или это очередная провокация, или Юра прав. Вся наша конспирация и сопротивление были жестокой игрой этих же уродов. Я понял, что на этот раз дело не закончится карантином.
- Я уверен, что вы понимаете это. Ваш друг или товарищ уже все нам рассказал. Его зовут Юра, не так ли? У него не пропала память, не так ли? - Лысый опять приблизился почти вплотную, чуть не тыча мне в лицо очками. Я смотрел через линзы в его глаза и ничего не видел. Из деформированных толстыми стеклами желтых бельм смотрела смерть. Меня резко замутило и я не смог удержаться, чтоб не сблевать. Очкарик успел отпрыгнуть. Оглядел быстро свой костюмчик, что-то смахнул даже с него. Потом сморщил нос и достал платочек.
- Да. Как вам плохо, понимаю. Приятного мало попасть на расправу к солдафонам. Но я могу вам помочь. Мне нужны всего-то списки всех членов вашего сопротивления, - ворковал очкастый, смахивая невесть что с костюма платочком.
- Е есеефа а ась, - выдавил я, терпя боль в лице.
- Что? - очкарик опять наклонился надо мной.
- Мне нечего сказать, - повторил я.
Я чувствовал, как от усилия сказать эту фразу из губ потекла кровь. Струйка медленно продвигалась по подбородку, перетекая на горло и ниже. Ее след зудил. Страшно хотелось почесаться, разодрать себе кожу. Но руки были привязаны к стулу.
- Ах, вам нечего сказать? Вам еще не все отбили? Не будь дураком, баран ты блятский! - сорвался на крик очкарик, - Ты же молодой парень. Кого ты хочешь прикрыть? Юру? Это быдло? Да все они давно потеряли все, что было от человека. Подумай хорошо!
Лысый показал несколько другое свое лицо, возможно, настоящее. Как говорят, скинул маску. Он был омерзителен.
- Мы отложим несколько наш разговор. И предупреждаю, что на время моего отсутствия я не гарантирую вам безопасности.
И ушел. А передо мной встал мой истязатель, поигрывая дубинкой. Опять будет бить, наверное. Но мне уже как-то начхать было. Вот почесаться бы, это да, а больнее уже не будет. Главное, сознание быстрее потерять. Мой палач зашел справа и коротким взмахом отпустил мне первый удар по спине. Зря я думал, что больнее уже не будет. Нервы будто рвались по всему телу, пронзали насквозь иглами. Бил этот гад меня умело, с чувством. Сознание не торопило спрятать меня от мучений. Я опять упал. Кажется, несколько ударов попало по спинке стула, и она сломалась. На этом экзекуция прекратилась. Рядом громыхали ботинками. Перед глазами все плыло. Меня грубо, как клещами взяли под руки и потащили по коридору. Ощущение было такое, как будто руки с треском выламывались из спины. Я даже слышал этот треск. Хотелось кричать и вырываться, но сил не было даже стонать. Меня притащили куда-то и бросили в темноту. Вырвавшись из клещей, я долго падал в бездну. Подо мною был лес, и я летел прямо на вершину большого дерева. Стараясь защитить лицо, выставил вперед руки, но прекрасно понимая всю слабость такой защиты, выставил скорее инстинктивно и закричал. Потом врезался в верхние ветки и, круша их, падал дальше, врезаясь в ветки все толще и толще. Они сначала ломались подо мной, потом я бился о них ребрами, плечами, спиной и, переворачиваясь, продолжал лететь вниз. Я хотел схватиться за ветки, но они были скользкие, и силы пальцев не хватало. О последнюю ветку я больно стукнулся животом и на землю упал спиной, ударившись головой о камень. Наверное, я тут же потерял сознание, потому что лес исчез. Все вокруг залило белым светом. Я лежал или парил, не знаю. Тело не чувствовалось. Было спокойно, тепло. Пришла мысль, что возможно я умер, что надо встать и пойти куда то, но пошевелиться не мог. Странно, как будто неведомой силой меня забросило в запределье осознанного. И в каком смысле меня? Ведь тела я не чувствовал, да и не видел. Может это мое сознание закинулось сюда, где хорошо и спокойно, а тело в это время продолжает подвергаться мучениям? Но разве может сознание быть вот так прикованным к чему-то? Ведь сознание - это нечто бестелесное и свободное. Скорее всего, я умер и жду решения своей судьбы, поэтому скован. Должен кто-то появиться и сказать слово. Надо мною склонилось женское лицо. Доброе и родное.
- Мама!
- Здравствуй, Андрюшенька, куда же ты запропастился?
- Я тут, мама!
- Уехал, ничего не сказав, и пропал. Уж все глаза проплакала.
- Прости меня, прости, мама. Я поехал искать жизни, но нашел вот смерть.
- Господь с тобой. Что ты такое говоришь, какая смерть, живи родной, живи долго. Я буду молиться о тебе. Только появись, дай весточку, где ты.
- А где я сейчас, мама?
- Ты сейчас в моем сне, но вот чую, что уходишь опять, не уходи, побудь еще немного.
- Я не ухожу, мама. Мама! М-а-а-а...
Или я стал опять падать, или образ матери улетал от меня, но мы удалялись друг от друга все дальше и дальше, пока не сменилось белое на серое и не поглотилось тьмой. В этой тьме заскрипела дверь, и из проема ударил по глазам яркий свет. Другой - холодный и резкий. Тут я ощутил тело. Оно все болело, как один большой ушиб. Пошевелил пальцами, рукой, попробовал согнуть ногу. Вырвался стон. Из проема двери появились две темные фигуры и, схватив меня под руки, опять поволокли по коридорам. Волокли лицом вверх. Голова моя запрокинулась и глаза открылись сами. Надо мною проплывали пунктиром неоновые светильники, как солнце по небосклону в специальной съемке - рассвет, закат и опять рассвет и закат. Утро и вечер, без ночи, без сна и отдыха. Только день, который дает только мучения и боль. Вечность тянущей, рвущейся боли, поворотов и коридоров. Меня притащили в тот же кабинет, но усадили не на стул, а в офисное кресло из пластика, с подлокотниками. Подкатили к столу, за которым сидел «добренький» очкарик. В этот раз он был в другом костюме, таком же чистеньком и блестящем. Его предупредительная и приторно улыбчивая маска заранее вызывала тошноту, и если б было чем, я бы с удовольствием поблевал бы на его недешевый костюмчик.
- Вот мы и встретились снова, Андрей Николаевич. Как вам отдыхалось? Не обижали?
В ответ я мог только промычать что-то нечленораздельное, которое в свою очередь почему-то удовлетворило очкарика.
- Вот и чудненько. Значит, продолжим нашу беседу. Вы ничего не желаете мне сказать?
- Что вы хотите услышать? - спросил я с паузой после каждого слова.
- О! Вы, наверное, хотите все по порядку изложить? Ну что ж, похвально, похвально. Давайте по порядку. Первое, кто из вашей казармы был осведомлен о вашем с Юрой сговоре?
- Никто.
- Вы уверены? Хорошо. Почему вы не доложили вашему руководству о намерении Юры сломать щит и обесточить помещение?
- Какому руководству? - Мне было трудно говорить, но лысый упрямо вытягивал меня на диалог. Я понимал бессмысленность этого, но зачем-то отвечал. Может быть надеялся на что-то? На то, что мне оставят жизнь? Не оставят, но конечно же, надеялся.
- Вы пытаетесь начать со мною игру? Не стоит этого делать, милейший. У меня нет времени, чтобы упражняться с тобой в словесности. Или отвечай, или пойдешь в расход!
- Мне нечего сказать.
- Идиот! - очкарик снова сорвался на визг. - Ты думаешь, что утаиваешь что-то, чего мне не известно? Не питай иллюзий, гавножоп хераф! Мне известно все. А то, что пока не известно, я узнаю от твоего дружка. У него крепкая психика и он не будет так часто выключаться, а значит, ему будет больнее. Сечешь? Никто не выдержит столько боли, сколько я имею в запасе. Он выложит все. Так как? Будем сотрудничать?
Говоря это, очкарик опять почти тыкал своим носом мне в лицо. Его глаза сквозь линзы отливали красным, а с губ брызгала слюна.
- Мне нечего сказать. - На меня всей массой обреченности наваливалась пустота, и эта фраза - единственная, которая из пустоты вырвалась. Лысый повисел надо мной, буравя линзами, потом резко оттолкнул кресло, и оно откатилось вместе со мной к стене.
- Дежурный! - крикнул очкарик, и в кабинет вбежал военный. Лысый мотнул очками в мою сторону и сказав «Оприходуйте мусор», ушел, даже не обернувшись напоследок.
Вот и все. Теперь меня не будут бить, но даже если и забьют до смерти, это будет от бессилия, от злобного чувства собственной несостоятельности, а не для того, чтобы вытянуть из меня признания. Когда еще есть надежда, что я раскрою рот, бьют по-другому, а так и не больно даже. Вот они - оприходыватели. Тьфу, смотреть противно. Шпана уличная. Им по карманам мелочь тырить, а они тут в мясников играют, садюги. Ну, бейте меня, бейте, вы же для этого приперлись, мне начхать. Хотя нет, не бейте меня, пожалуйста, я так устал...
Все, что я увидел, перед тем как отключиться, это каблук сапога.
...Ветер в лицо. Освежающий? Скорее, отрезвляющий - ветер горных вершин. С морозными иглами и таким количеством простора и воли, что каждый вдох этого коктейля пьянит сильнее самых крепких напитков. Ты стоишь на своей первой вершине и весь мир под тобою твой. Тебя переполняет даже не радость - восторг. От обладания! И морозный, порывистый ветер, который вот прямо сейчас озадачился скинуть тебя ревниво вниз, вниз, вниз, откуда пришел, откуда посягнул, настолько не заметен, что все его потуги даже приятны. И это злит ветер еще больше. Он прилагает больше старания, но...
- Куда его?
- Не понял что ли? Сказано - «оприходовать»!
- Ну, понесли, чтоль, или подождем, когда сам смогет?
- Нафик. Потащили, а то придет Глас и пипец...
- Хе. Ссыш штоль?
- Бля, а ты не ссышь?
- Ладна, не кипи, потащили.
...Потом будет спуск. Долгий спуск, не менее тяжелый. Без приза на финише, но необходимый так же, как восхождение. Там внизу лето и жара, друзья варят кашу с тушенкой, а может и не варят, а сидят и поют песни под гитару. Ты тоже спустишься и, преодолевая дрожь в икрах, возьмешь гитару и сбацаешь что-нибудь ритмичное. Внизу всегда покой, чувство выполненного долга, удовлетворение на время. На небольшое время. До момента, пока не возникнет вдруг очередная идея нового маршрута по хоженым, перехоженным горам.
- Принимай товар, кухня. Хе-хе... Вам пожарить или потушить?
- Много болтаете, Попов! За язык знаете что бывает? Та-ак, молодой какой. Что натворил?
- Тебе как, письменно или устно?
- Что?
- Отчет, мля! Делай что надо и не пищи!
- Какой вы грубый все же, Попов!
- Ты! Нежный, блин, в торец хочешь?
- Так, так, ладно, ладно! Все, я пошутил. Елкин, давай, помогай.
- Вяжем или нет? Может так бросим?
- Не надо так, он видишь, почти в сознании. Еще попортит нам тут чего.
- Ладно, несем к стойке, крепим как обычно. Елкин, неси хомуты.
...Что-то пошло не так. Видимо это от перевозбуждения. Нервный стресс или еще что - отказали ноги. Бывалые сказали, чтоб не волновался, так бывает у новичков. Меня засунули в спальник и привязали к лыжам. Спуск от этого стал еще более долгим и трудным. Я мучался от чувства вины перед товарищами, но они только улыбались мне и похлопывали по груди, передавая с рук на руки на каждом уступе. Я потерял способность двигаться, обессилел и почти ослеп. Врагу не пожелаешь, вот ведь состояние. Повязан по рукам и ногам, внизу пропасть, а жизнь болтается на веревке, что становится все длиннее, спуская меня до следующего уступа. Там ждут меня руки товарищей, но пока их нет рядом, так страшно от ощущения одиночества, что начинаешь сам себя уговаривать и успокаивать...
- Все, достаточно с него, не свалится. Уходим! Елкин, пятиминутная готовность! Лифт вниз.
...Что-то опять не так, я не чувствую больше рук товарищей, что опускают меня на веревке. Меня болтает из стороны в сторону и, кажется, начинает разворачивать. Веревка перетерлась? Отпустили нечаянно? Это уже не важно, наверное. Приготовься к полету в бездну! Какая глупость утверждать, что вот именно в такие мгновения вся жизнь мелькает перед глазами. Ни черта не пролетает. Небо перед глазами, облака почти не шевелятся. Если смотреть на них пристально, то кажется, что лежишь на холме в траве, и весь мир вокруг заполнен миром и покоем. Но вот резкий удар о какое-то препятствие - и меня подымает на ноги. Я на минутку зависаю в этом положении и охватываю взглядом горный массив до горизонта. Красота! Хватает времени улыбнуться, и уже неумолимо тянет вперед, лицом в снег. Он приближается и бьет по щекам настом. Короткое движение по склону, обдирающее нос и левый бок перевешивает. Начинается смена картин перед глазами в убыстряющемся темпе - небо, снег, небо, снег... Опять удар боком и падение вниз. Сжало грудь. Это трещина. Дерьмово. Это очень дерьмово. Каждый выдох - это сантиметр вниз. Клещи сжимаются. Надо дышать животом, расперев по максимуму грудь, это позволит не проваливаться, но сколько смогут выдержать ребра? Не чем уцепиться в стены, задержаться и уже нет возможности вдохнуть...
Гул механизмов размерен и однороден. Легкое движение вниз, в темноту. Лифт? Кажется что-то говорили про лифт. Другой уровень ада. Плевать. Уже ничего не хочу. Только скорее бы. Устал. Толчок, небольшое колебание площадки и гул стих. Возник другой звук - зашипело сбоку, хлопнуло что-то. В ноздри ударило резким запахом.
...Вдох! Какое счастье порой просто иметь возможность вдохнуть!
- Ну ты и дал нам адреналину! - сказал старший тренер.
- Да уж. Перепугались все. Ты в рубашке никак родился? Это ж надо, завалиться в трещину прямо у обрыва. Ты как рулил-то? - поддержал его дядя Сережа, инструктор, тоже член команды.
А я не знаю, что им ответить, я ничего не знаю. Я счастлив. Я плачу. Родные лица. Боже, как я их всех люблю. Не за то, что, поправ все нормы безопасности, кинулись по склону спасать меня, что опускали друг друга за ноги в эту ледяную трещину, которая могла оказаться нестабильной, что не отпустили, вцепившись в спальник и вытащили на свет божий сдирая кожу с пальцев, нет я люблю их просто за то, что они есть на свете.
- Все, теперь поехали домой и без эксцессов, - махнул рукой тренер и подмигнул мне.
Домой! Это музыка сфер. Высшее наслаждение! Домой...
Меня тащили из одной темноты в другую. Там, где я только что был, шипение переросло в нестерпимый свист. Рвало уши, но нечем было их зажать. И вдруг взорвалось солнце, потухнув в тот же миг. Темнота вокруг и ритмичное гудение. Руки - заботливые, опытные, настойчивые. Меня раздевали, осматривали, омывали. Больно. Куда бы ни касались эти заботливые руки, всюду боль. Оставьте меня в покое! Дайте умереть! Я видел ангелов, они вели меня к свету, почему же опять темнота? Хотя нет, не совсем темнота - бегущие тени, сполохи. Свеча? Наверное. Какая разница.
...Один туман меняет другой, но этот греет щеки. За туманом щебечет птица. Где-то я слышал уже эти звуки.
- Что с ним? Что-то серьезно?
- Все уже позади, я думаю. В основном, стресс.
Я открыл глаза. Мы уже внизу, какая радость! Елена Владимировна - наш врач, озабоченная стоит надо мной. Красивая. Я, наверное, улыбался, и она, заметив это, тоже улыбнулась, вздохнула, и потрепав меня по волосам, сказала: «дурачок». Потом она ушла, а я лежал с той же счастливой улыбкой долго, долго и мне было хорошо...
- Елена Владимировна! - я звал ее. Но она не приходила. Может быть не слышала? Я звал опять и опять. Наверное, очень тихо звал. Я старался громче, но видимо плохо получалось.
Багровые сполохи по стенам заметались, и надо мною завис кусок темноты.
- Елена Владимировна? - спросил я.
- Нет, глупыш. Это не Елена Владимировна. Как ты? Сильно болит? - ответила темнота.
- Болит.
- Где сильнее?
- Везде.
- Чем тебя били-то?
- Всем.
- Понятно. Ты отдыхай, поспи. Все образуется. Худшее уже позади. Как тебя звать?
- Андреем. Где я?
- Не думай над этим пока, Андрюша, все хорошо.
...Ласковые руки погладили меня по голове, и надо мной опять склонилось лицо Елены Владимировны.
- Все хорошо, счастливчик.
Пришло облегчение и забытье. До грядущего пробуждения к жизни и новой боли.
ТЕТРАДЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОТЕЦ КИРИЛЛ
- Где я? - спросил я в полумрак, проснувшись.
- Хм... Это трудный вопрос, сынок. Так просто и не скажешь. Внизу! - ответила тень, склонившись надо мной.
- Как это?
- Хм... хм... Да так вот получилось.
- А вы кто?
- Я-то? Хм... Я тут, вроде как, местный житель. Кх... Мда. Зови меня отцом Кириллом, ведь в отцы-то я тебе гожусь, если не в деды. Ты как себя чувствуешь-то?
- Не знаю, все болит.
- Понимаю. Чего-чего, а бить-то наши мясники всегда умели на совесть. Ну ты полежи, не шевелись, а я тебя покормлю.
- Я не хочу есть. Где мы все-таки находимся?
- От ты упрямый-то. Кхе... Ну ладненько, слушай, раз тяга-то есть, только покушать тебе все одно надо, Андрюшенька.
Тот, кто назвал себя отцом Кириллом, отошел в другой угол помещения, и я немного осмотрелся. Помещение квадратов тридцать, похожее на бетонный бункер, подвал без окон и дверей, без какого бы то ни было оборудования, как склеп. То, что я принял за свечу, было тусклой лампой, подвешенной невысоко у стены. Она так слабо светила, что даже не освещала помещение целиком, и от нее тянулись длинные тени. Ложе мое состояло из груды тряпья, как гнездо. Было, наверное, невозможно выровнять под собой поверхность, и от неоднородности ее тело откликалось нытьем ушибов и синяков. Я не помнил историю своего появления в этом месте и плохо понимал свой статус. Помещение не похоже было на камеру, куда меня бросали после допросов, на отдельный бокс карантина тоже. Рождалось странное чувство к этому месту, как на пороге воспоминания то ли знакомого, то ли забытого. Будто был тут давно, так давно, что и сам забыл или во сне. Мой спаситель и местный житель по совместительству представлял собой старца с клочковатой бородой и засаленными лохмами на голове.
- Вот, у нас сегодня рагу, хвала господу, - подошел отец Кирилл. - Поешь, я тебе с ложечки подавать буду. Негретое, уж прости - негде.
- Да ладно, я сейчас сам попытаюсь встать.
- Ага, ты хламья-то к стенке подгреби, чтоб не холодило. Вот, так-то. Ну, держи, знать, сам или покормить все же? - хлопотал старик.
- Нет, сам, - сказал я и решительно начал подниматься.
- Ну, давай. А я тебе байку расскажу, а то вон вижу по глазам, вопросы душу тревожат и кусок оттого в горло не лезет. Нда-а-а... Это вот помещение технологическое. Но не плановое, оно случайно образовалось. Когда утилизатор строили, то на этом уровне ниша открылась в породе, ну полость естественная. Сам по себе утилизатор рассчитан на пятнадцатилетнюю эксплуатацию без чистки, потом все ж надо пепел выгребать и утилизировать вторично. Когда эта ниша открылась, то быстренько сообразили выгоду и порешили тут бокс изготовить, для складирования пепла из утилизатора. Воду провели и воздуховод, чтобы не образовывалось тут напряжений. Камера через стенку все ж сильно греет.
- А как я тут появился?
- Хм... Да как, через вот этот люк, - Отец Кирилл показал на круглую металлическую дверь или люк с большим запорным штурвалом, как на подводной лодке. Я его не увидел сразу. - Тут все оттуда появляется.
- Откуда?
- Эхе-хе-е... Ты еще не догадался? За этим люком рабочая камера утилизатора и есть. Списали тебя в мусор, Андрюша, и не я бы, так прибавилось бы праха на совести аспидов этих. Я тебя и втащил.
- Так, не понял: а про эту камеру не знает никто, что ли?
- В том и веселуха. Это же секретный объект. Они зашились на своей секретности, да так, что половины не знают, а что знают, так друг от дружки скрывают всячески.
- А вы-то откуда знаете, отец Кирилл?
- Я-то? Хм... Я-то, брат, тут все почти знаю. Я ведь и строил этот объект проклятущий.
- Вы!?
- Ну да, я. Аккурат в восемьдесят четвертом и зачали дитя. Без имени, без адреса и даже без номера. Повышенной секретности объект. Знало только несколько генералов с самого комитета. Финансирование тоже хитрое было, да и строительство мудрено обеспечивали. Шутка ли - почти в центре Москвы строили. Ну да увлекся я что-то. Надо ли тебе это? Вон лежишь неудобно, да небось болячки ноют.
- Надо, надо, отец Кирилл. Мне интересно. За такую байку и болячки потерплю. А кем же вы были тут?
- Э-э-эхь... Я тут завроде директора был. Да-а... Объект ведь научно-исследовательский, оборонного значения!
- Вот это да. И за что же вас тогда наградили этой камерой?
- Ну, родной, это история длинная. Ты давай отдохни, а я тоже рядышком. Утомился что-то, сдаю. Старость, что ли.
- А сколько вам лет?
- Семьдесят пять ли, семьдесят восемь - не помню. Тут смешалось все. Да! А какой нынче годок-то?
- Девяносто четвертый.
- Он оно как, - искренне удивился старик. - Нда-а... Почитай второй годок тут получается. М-м-мда-а...
Отец Кирилл посокрушался, покачал головой и, разместившись на такой же куче тряпья чуть дальше по стене, затих.
Я переваривал услышанное. Два года! Это было страшно. За какое такое преступление человека сажают в одиночку и забывают о нем? И за какие такие преступления все работники этого предприятия потеряли свободу? Я зачарованно смотрел на люк, пытаясь определить для себя - вход это или выход, пытаясь ужаснуться услышанной только что правде. Вот тут за стеной покоятся все провинившиеся в чем-то и наказанные. Тут, наверное, и Илья. Но не вставали мальчики кровавые в глазах, не требовали отмщения души невинно убиенных, и внутри ничего не шелохнулось. Перегорело видимо. А может и не горело никогда. Откуда жару быть, коли пожарных на душу населения больше, нежели кого с искрой? С высоты своего опыта мне видно это, потому как на поверхности лежит неприкрыто. А раньше? Да разве не чуял, что не так все вокруг, как показывают по телевизору? Чуял. А что сделаешь? Не жизнь, а условия содержания. Вся жизнь окружающих людей так и проходит на таких вот заводах. Может где рядом с домом и с красивым названием, но по сути то же что и тут - зарплата только на прокорм, тесная квартира, льготы в виде подачек и кипа макулатуры в виде грамот, дипломов, благодарственных писем. Те же казармы, но этажами побольше и семейно разделенные, тот же общий набор продуктов в магазине, отдельно для работяг, охранников и хозяев. Нужно ли специально попасть в беду, чтобы прозреть? Нет, наверное, все обусловлено страхом, что вжился в тебя изнутри и жрет волю. Блажен рожденный бесстрашным, ибо век его славен, но краток. Или иначе - хочешь жить долго, научись пресмыкаться и молчать, то есть жить в системе, в заводе, в зоне. Как ни назови, смысл один - рабство. Несогласные вычеркиваются. Меня вычеркнули из этой маленькой пародии на большие игры дважды. Первый раз когда доставили в завод и второй раз - списав в утилизатор. Но не вычеркнули еще из маленькой пародии на жизнь тут, в несуществующем помещении несуществующего объекта. Парадокс до коликов смешной и не болели бы кишки от каждого движения, посмеялся бы сейчас от души. Если я когда-нибудь выберусь отсюда, то ни за что не смогу продолжать жить так, как жили мои родители. Я буду несогласным с попытками поставить меня в строй частью системы и пусть попробует кто-либо препятствовать этому. Я уже знаю, каковы изнутри хозяева и хозяйчики, которые смотрят на тебя как на средство производства. Я теперь ученый. Так я размышлял о себе, об осмысленном и пережитом. Выдумав себе врага, я изливал на его голову всю свою желчь. Более было некуда. А единственный спутник и товарищ, дарованный провидением или судьбой, спал на своем ложе из тряпья. Монте-Кристо наших дней, человек непростой доли, выживший, не потерявший рассудка и характера. Достойно уважения, примера, подражания, только смысл этого, если награда за лучшее в тебе - бетонные стены вокруг? Мы встретились с ним при весьма странных обстоятельствах. Трудно представить себе, что мир так переполнен тайнами и так изощрен в злодействе. Воистину, как бы низко тебя ни опустила судьба, готовься опуститься еще ниже. Но возможно истина в том, что мы встретились именно тут, что именно он меня спас, и что он спасся именно затем, чтобы спасти меня. Вникая в такие замысловатые переплетения судьбы, невозможно не удивиться и не подумать о высшей воле. О том, что есть провидение, судьба или длань божья.
Отец Кирилл - сухонький, согнутый жизнью старичок с клочковатой бородой, выдавал мне историю завода малыми порциями. Он сворачивал толстую самокрутку из табака, вылущенного из окурков, и рассказывал с шутками и прибаутками, с грустью порой. Уставал быстро от говорильни, непривыкший, а скорее отвыкший от всего в этой жизни, от нее самой. Он втянулся в размеренный, или, точнее, однообразный ход своего незатейливого быта, а мое появление внесло некоторый дисбаланс. Пока я валялся бревном и был слаб настолько, что путешествие до угла, чтоб помочиться, отнимало все мои силы, отец Кирилл обеспечивал пропитание для нас двоих. Это было нелегко. Отец Кирилл и до меня-то не питался вдоволь, теперь же и вовсе приходилось уменьшать пайку. Все, что попадало сюда, попадало через единственный люк. Старик вынимал из камеры мусор, который готовили на утилизацию и перебирал его. В основном это была бумага, окурки и пищевые отходы, но попадались и вещи, списанные по причине негодности. Тряпье он складывал кучей в угол, меняя по необходимости сильно грязное имеющееся, выбирал все, что можно еще было съесть и выставлял коробки поближе к люку для следующей замены.
Высший инженерный состав кормили отдельно и по персональному меню. Обеды им передавались в специальных одноразовых коробочках, и мы мысленно посылали благодарность, когда у кого-то из специалистов пропадал аппетит. Так вот и жили. Отношения с миром поддерживались через круглый металлический люк. Мы брали из него ненужное внешнему миру, и возвращали в него ненужное уже и нам. Благо, что утилизатор работал ритмично и без перерывов. Отец Кирилл называл нас в шутку биологическим придатком утилизатора, потому как мы производили вторичную утилизацию, а уж огонь затем - финишную.
Вода была всегда, но сливаться ей было некуда. По первоначальной идее, вода понадобилась бы для смачивания пепла при технологической чистке утилизатора. То есть канализация не предусматривалась изначально по причине ненадобности. Так что, как бы аккуратно ни пользовались водой и ни сливали по возможности за стенку, все равно в углу постоянно стояла небольшая лужа и, соответственно, была повышенная влажность. Она-то и играла постоянно злые шутки. Утилизатор устраивал нагрев камеры, вода испарялась. С атмосферой образовывающейся бани не справлялась труба воздуховода, который служил больше слуховым окном, уравновешивающим давление. Не хватало воздуха, и приходилось потеть. После этого нестерпимо хотелось помыться, а вылитая вода становилась гарантом следующей парилки. Еще один замкнутый круг.
Но жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Пусть сказано заезжено, но так хотелось выжить, выйти отсюда когда-нибудь и глотнуть чистого воздуха. Наверное, в таких вот ситуациях и начинаешь понимать все ценности жизни, прелесть и разнообразие мира в единстве своем вокруг тебя и в тебе же. Безысходность, при всей очевидности положения, не приходила, скорее наоборот. У меня был товарищ - отец Кирилл. Его лучистый взгляд, завораживающий тембр голоса, манера говорить - все дышало могучей энергией жизни и это рождало надежду. Он рассказывал мне истории, и ко мне приходила уверенность, что я тут затем, чтобы выслушать отца Кирилла и отпустить его с миром. И если заточение продолжается, то это значит, что отец Кирилл не все еще сказал.
- А почему вас называют отцом, вы что - священник?
- Да нет, какой с меня поп-толоконный лоб? Я, вишь ли, в войну-то батальоном командовал, знать, отцом-командиром был, оттуда видимо и пошло. Солдаты любили меня, и я к ним завсегда с сердцем подходил. Мы аж до шестьдесят восьмого встречались с однополчанами. Посидим да вспомним все, выпьем за товарищей, погибших помянем. После уж не довелось более встретиться, служба. Я ведь так и остался в военных. Военный строитель! Пока в Москве был, удобно было, встречались, а потом как началось - то Казахстан, то Дальний Восток, не до того уж было. Армия строила много тогда, да все секретное, да все быстро. Вооружались почем зря. Родина отдала приказ - и вперед, выполняй. Вот и этот объект тоже, как начали, так и построили в сжатые сроки.
- А тут вас тоже знали как отца Кирилла?
- Ну, вишь ли, человек-то, он одинаково живет. Что он собой являет на поверку со стороны - быстро видать, а в армии тем более. Тут ошибок личных не прощают. Подметят один раз, так и будешь с клеймом ходить до конца жизни. А я ж завсегда привык душевно с человеком, оттого он и работу свою выполнит лучше и порядку в жизни более. Так-то.
- Так-то оно так, я целиком с вами согласен, но, наверное, что-то переменилось в мире. Не так все просто сейчас там наверху. Что ни начальник, так идиот, ворюга на ворюге сидит. Правительство что ни день, так новенькое что-нибудь отчебучит.
- Эх-хе-хе-е... Так что ж правительство-то? Не оно ж отношения с соседями-то строит, сами ж строим. От сердца все. Вот было горя в войну и после, да и перед, чего греха таить, но люди завсегда к светлому тянулись, к доброму. Вишь ли, царь разный приходит. Бывает, и света белого невзвидишь, а уповать на доброго - так жизнь и прожжешь ни за грош.
- Давно уже не уповает никто, но как жить, все же непонятно. По совести если, то не прокормиться, а по-другому если не приучен? Честно скажу - иногда есть желание взять в руки автомат и поставить кое-кого к стенке.
- Это плохо, раз правды нет. Плохо. Тут видимо и моя толика вины есть.
- Вы-то тут при чем?
- Не увидел я сразу плохих-то людей, с гнильцой. Сделал работу, а она-то и губила других.
- О чем вы, отец Кирилл?
- Я про завод свой - тот, что над нами стоит и душу мне отдавливает. Ну да об этом потом, как отдохну малость, а то спина не держит. Пойду, прилягу.
Было и потом, и еще раз потом, и много еще раз. Отец Кирилл рассказывал много, о разном, но всегда разговор возвращался к заводу. Тут сразу грустинка пробивалась у него, и разговор угасал. Но мало-помалу рассказал он всю историю завода, что знал и что помнил.
ЗАВОД: КАК ЭТО БЫЛО
Восьмидесятые - большая и сильная страна жила в привычных рамках достигнутого и завоеванного в непрекращающихся битвах за все подряд - за лидерство, за урожай. Жила размеренно и не особо переживая о благополучном завтра. Во всяком случае, большинство граждан так и жило, включая руководящие и правительственные органы. Истинную сторону подгнивающего строя популяризировать было не принято. Этот вопрос автоматически был ведомством идеологических и силовых структур в лице, естественно, КГБ. Идеологам высшего эшелона была понятна очевидность тупика многих социальных процессов и того, что текущая ситуация не может продолжаться долго. Противостояние набирало силу, народ медленно, но выходил из состояния социалистического сна. Борьба с инакомыслием и инакомыслящими - работа затяжная и неблагодарная, стремящаяся превратиться в вечную. Изоляция или физическое уничтожение инакомыслящих - лишь предпосылка к возникновению нового сорта и качества оных. Лечить в психушках и выдворять за границу их всех становится невыполнимо физически, а скоро будет просто не на что. Главные руководящие силы страны понимали, что грядут другие времена, когда необходимо будет работать сразу с большими коллективами, создавая антураж законности, свобод и всего остального набора необходимых клише в духе времени. Таковы требования момента, такова основная задача, чтобы выжить.
Исследования в сфере воздействия на широкие массы, неважно чем, лишь бы достаточно эффективно, не прекращались никогда, с момента образования первого правительства вообще и силовых структур в частности. КГБ, естественно, не обошла сия стезя. Этим ведомством финансировались весьма разносторонние исследования научного и весьма околонаучного толка. Так вот, как раз в начале восьмидесятых, одним ведомственным НИИ была изготовлена более-менее компактная установка, позволяющая моделировать определенную эмоциональность в некоторых слоях населения. Сверхсекретный продукт сверхсекретного института был сверхсекретно испытан в одном рабочем районе города Горький, о чем был подан сверхсекретный отчет в вышестоящие инстанции, где было принято решение о строительстве сверхсекретного завода по производству спасительной чудо-техники, решающей лавину надвигающихся проблем. Действительно, что бы нам сидеть и думать, как бы сделать всем хорошо и радостно? Всем не угодишь, все равно появятся недовольные и будут вносить смуту. А тут - спроецировал модель необходимой реакции населения на необходимое или вынужденное действие, нажал кнопку и иди спокойно отдыхай. Все пройдет чисто, как по нотам. Поэтому вопрос о финансировании производства Высокочастотных Психотропных Генераторов обсуждался на самом верху недолго.
Реализация проекта по причине особой секретности целиком лежала на руководстве КГБ. Была сформирована особая группа с функциями и полномочиями, очерченными только этим проектом, куда вошло НИИ, изготовившее экспериментальный образец, со всей своей базой и мощным конструкторским бюро, подразделение военных строителей, своя служба спецов и безопасности. Как оптимальное место строительства, была выбрана естественная полость непосредственно под городом Москва. Это было выгодное решение. Во-первых, оно было созвучно с проектами по укреплению естественных полостей под Москвой, в связи с деятельностью человека, который вовсю рыл новые тоннели и строил новые высотки. Во-вторых, строительство проходило бы при налаженной инфраструктуре и энергоснабжении и, в-третьих - подземное строительство всегда порождает меньшее количество любопытных глаз, что упрощает мероприятия по соблюдению особой секретности.
Отец Кирилл, тогда еще Кирилл Александрович, был призван как лучший специалист военного строительства и руководил строительством с первого дня. По мере завершения плановых мероприятий, на быстро формировавшийся объект переехала вся особая группа, вовлеченная в проект. Таким образом, производство начинало помаленьку функционировать параллельно со строительством, и должность Кирилла Александровича плавно, но закономерно перетекла из начальника строительства в директора завода.
Структура руководства режимными и секретными объектами сильно отличается от обычных предприятий. Тут вполне естественно, что влияние директора не распространяется на некоторые подразделения вверенного производства. От него требуется организация ритмичной подачи успешной отчетности и контроль исполнения директив сверху, а также ведение хозяйственных дел при полной лояльности к делам научным и всему, что находится под грифом секретности. Что директор и исполнял по мере своих сил и энергии, за что был на высоком счету у вышестоящего руководства. Того требовала школа, опыт и идеология. Так и продолжалось некоторое время, пока не выяснилось, что без более полного взаимодействия ученых и производства нет необходимой эффективности производства и качества, что необходимое время на соблюдение регламента любых согласований неумолимо приводит к простою. На тот период уже сформировался костяк производства с новыми принципами взаимоотношений структур. По особому решению сверху секретность была раздвинута от рамок подразделений до границ завода, и завод стал полностью закрытым объектом, абсолютно закрытым, почти невидимкой. Люди выпускали продукцию, стояли смены и ставили эксперименты, но были полностью отрезаны подпиской от верхнего мира, от событий там происходящих как политических, так и социальных. Они как бы зависли на определенном отрезке времени в своих обязательствах. Тем временем, во внешнем мире происходили глобальные изменения.
Сменялись правительства и безвозвратно менялось само государство, раздираемое противоречиями, свободами и перестройками. Эти перемены не могли не коснуться и нашего объекта. В один прекрасный день плотная рабочая жизнь завода вдруг застыла по причине прекращения поставок сырья и расходных материалов. Событие экстраординарное, но какого-то замешательства и лишних вопросов, конечно, не возникло, так как все были люди служивые, и дальнейшая жизнь пошла по особому регламенту, а через несколько дней прибыло и верхнее руководство.
Отца Кирилла вызвали в секретный отдел. Там был специальный кабинет для инструктажа и встреч с руководством, но руководство предпочитало общение по спецсвязи, и кабинет эксплуатировался редко. В этот раз он, пожалуй, первый раз принимал у себя начальство сверху в лице крепкого, пожилого мужчины в чине не меньше генерала, но без формы и каких бы то ни было знаков отличия или принадлежности к какой-либо службе. Темно-серый костюм, темно-серый галстук, белый воротник, волевое лицо и слепок доброжелательности при нем - вот и весь портрет находившегося в кабинете человека. Он молча поманил зашедшего Кирилла Александровича рукой и указал на стул напротив.
- Ну, здравствуйте, уважаемый Кирилл Александрович! Я бесконечно рад с вами увидеться лично, после стольких лет заочного знакомства! Как ваше здоровье?
- Здравствуйте, товарищ генерал, спасибо, все хорошо, - ответил на приветствие Кирилл Александрович, присаживаясь на указанный стул.
- Не будем говорить много и занимать дорогое время друг друга. Меня зовут, скажем так, Аркадий. Мы ранее не встречались вот так, за столом, но голос мой Вам, кажется, знаком. Не правда ли?
- Да, конечно, товарищ гене...
- Не стоит чиниться, - перебил мужчина. - Не за этим пришли. Давайте сразу по-простому. Дело того требует.
- Ну, как скажете... Аркадий, - сказал Кирилл Александрович, и генерал внимательно посмотрел ему в глаза.
- Вот и чудненько, - сказал генерал, - Так значится, у нас с вами имеется одно важное дело, не терпящее отлагательств. А именно! Условия содержания нашего объекта поменялись.
- В каком смысле?
- По порядку, если можно! - Генерал сделал паузу, ему явно не нравилось, что его перебивают или вставляют слово без разрешения, - Дело в том, что я решил разложить перед вами все карты, вплоть до козырей в рукаве, так как дальнейшее наше сотрудничество как раз и зависит от понимания вами ситуации и правильного выбора расклада. Вы уж простите, что я выражаюсь так образно и в карточной терминологии. Наверное, было бы понятнее в шахматной, но у меня, честно говоря, от всех этих гамбитов и патов голова уже болит. И так всю дорогу только ими и занимаюсь. Ну да это и не к нашему разговору. Вы готовы?
- Весь внимание, товарищ Аркадий.
- Ну-у... Я вас чрезвычайно бы просил без «товарищей»! Не те времена.
- Не совсем понял вас!
- Ладно, договорились же по порядку. Дело в том, Кирилл Александрович, что той организации, с которой вы подписывали отношения, более не существует.
- То есть?
- Мда. За то время, пока вы тут работали на благо великой страны, эту самую страну развалили и продают по кускам все кому не лень.
- Не совсем понимаю вас, тов... простите, Аркадий.
- Я сам многое не понимаю. Враг вдруг очутился у нас за спиной и на самом верху, но мы все же не о том опять. Странный диалог, не правда ли? Приходит человек и заявляет, что СССР более нет и мы все уже не товарищи, да что там СССР... КГБ более нет!
- А что есть? Правду сказать, вы меня действительно огорошили. Я хотел спросить, кто теперь представляет наше руководство? Или нас расформировывают?
- Ни в коем случае. Ваше производство уникально в своем роде. Вы и не представляете, насколько популярна его продукция!
- Так, понятно, но все же, кто теперь осуществляет наше непосредственное руководство?
- Я, - сказал, как отрезал, генерал. Повисла пауза. Побежали мысли все быстрее и быстрее, формируя растущий ком не поддающихся логике заключений. Отец Кирилл пытался быстро сортировать возникающие версии происходящего и развивать их параллельно, но это требовало большего времени, а говорить что-то надо было сейчас.
- Не понял, в каком смысле?
- В прямом. Особая секретность этого объекта не позволила обнаружить его нашим врагам. Мы продолжим работу. Но по другим схемам.
- А кто, простите, наши враги?
- Я понимаю ваше состояние, Кирилл Александрович, но это слишком долго объяснять. Слишком долго. Мы с вами поступим по-другому. Вам предоставляется увольнительная на пять дней. Вас разместят в служебных апартаментах и предоставят информацию о текущих событиях в стране и за рубежом за период, какой сами только затребуете, плюс телевидение, радио и свежие газеты. Потом мы с вами должны будем встретиться опять.
- Скажите, а какое решение я должен буду принять?
- Правильное!
- Ну а если мне не понравится все, что произошло наверху?
- Так это же нормально! Ни одному здравомыслящему гражданину не может понравиться та катастрофа, что произошла и происходит в России.
- Вы сказали в России? О СССР уже и не говорится?
- СССР наша Родина, я вас понимаю, но Россия - это наша душа. Не будем играть словами, давайте изучим факты. Если вам нужно что-то с собой взять из личных вещей, то собирайте, времени у вас до семи утра. В семь ноль пять за вами придут сопровождающие. Да, хочу вас сразу предупредить, чтобы не было потом ненужных вопросов. Так как особой секретности никто не отменял, то при вас будет двое сопровождающих постоянно. Это для безопасности и вообще, мало ли чего.
- Вы меня пугаете этим «мало ли чего». Это конвой?
- Это условия особой секретности положений, являющихся гарантом государственной безопасности, это надеюсь вам ясно? - Генерал несколько вспылил, но быстро совладал с собой. Там, где он ранее служил, его слово было законом, и вопросов не задавал никто. Чего-то особенного они хотели добиться от Отца Кирилла, раз такой человек, со всей своей властностью, не позволял себе даже вспылить. Это было странно и будило подозрения, но как раз в этом и предстояло разобраться.
- Но государства ведь нет, вы же сами сказали, - попытался сгладить напряжение отец Кирилл.
- Есть люди, Кирилл Александрович! Это более ценно, и пока они есть, правила будут соблюдаться, - генерал говорил тихо, без видимых эмоций, но каждым словом ставил точку бесспорности каждого своего слова. Отец Кирилл понял, что как бы там ни складывалось наверху, машина работает без сбоев. Аппараты строят люди, и сколько бы другие люди ни ломали эти аппараты, люди, однажды построившие их, создадут новые, более изощренные - не явно, так тайно.
Вот и вся недолгая история рождения и перерождения завода. Идея создания его изначально была зловеща, и новая форма эксплуатации только подчеркнула и обострила ее суть. Она и привела к существующей трагедии, как непременному атрибуту злой воли, преследующей наживу превыше любых других ценностей и человечности. Вот оно, точное определение всех алчущих злата на крови - нелюдь.
- Что это за генераторы, Отец Кирилл?
- Эх, Андрюша, это такие умные машинки. Генераторами их называют, потому как генерируют, а вообще это больше излучатели.
- И нафига?
- Фига. Хм, слово-то какое - фигли-мигли. А вот чтоб было дофига. Ты представь, что все в мире испускает волны различных физических свойств, и живое и неживое. Самыми понятными нам пока оказались электромагнитные волны. Так вот, все вокруг испускает эти волны различной длины и частоты. Ежели записать излучение какого-либо человека, а потом особой программой переложить на музыку, то такие симфонии получаются, что куда там Бетховену. И на каждое действие у человека свое звучание. Вот птицы, ты как думаешь, узнают, что зима скоро и надо на юг лететь?
- Ну, инстинкт или холодно становится, все такое и листья желтеют.
- Хе... листья... Чудак-человек. А ежели не видят они цвета, а на крыло встают, когда тепло еще? Инстинкт. А ты подумай, что такое инстинкт? Сложно? Непонятно? А глянь, в природе оно все просто и понятно. Нету в природе необъяснимых загадок. Ежели задаться целью, поизучать, понаблюдать, так все понятно будет. Эт чтоб разные олухи не приставали с вопросами, а сами до всего доходили и придумали такие слова, как инстинкт. А кому такого объяснения достаточно, тот и не задает вопросов более. Всем хорошо, все довольны. Хе, инстинкт. А все просто! Меняется общий фон электромагнитного излучения! Птицы чувствуют это и следуют за изменением туда, где он такой, каков нужон. Понятно?
- Здорово! А зачем птицами управлять? Это для аэропортов что ли, чтоб в турбины не залетали?
- Ты про генераторы, что ль? Да нет, это как раз для людей. Представь вот, что имеется свой тон на любое действие. То ли руку поднять, то ли побежать, а то посидеть подумать. А ежели ты понимаешь это, и к тому же можешь генерировать любой тон, так вот тебе и управление. Сгенерировал такой тон, излучил его куда надо и все побежали. Как тебе это нравится?
- Прикольно.
- Нда-а... Прикольно, точнее не скажешь. Только грустно все это. Никогда нельзя сказать - сам ты что сделал или подтолкнул кто. Это уже кукольный театр.
- Зато коммунизм можно сделать.
- Сдался тебе этот коммунизм, много ты его видел? Деньги, только деньги. Научиться управлять толпой, чтоб покупали, что скажут и делали, что укажут - мечта любого капиталиста. А ведь есть еще и политика! Широта возможностей огромна.
- Неужели ваши машинки такое творили?
- Да нет, куда там, наши генераторы хоть и показывали хорошие результаты, но были очень примитивны. Можно было генерировать один - не более - тон. Этого мало, чтобы подвигнуть кого на действие. Только общие состояния или болезнь. Вот во что оно выползло. Грамотно использовать во благо или при лечении - слишком накладно, а вот убить или мучить кого - просто.
- Их что, для убийств использовали?
- Да нет, это я теоретически тебе показываю, да и кто такие сложные машины будет использовать для убийства? У нас с этим никогда не усложняли. Пришел, кто надо и шлепнул. Дешево и сердито.
- И куда их тогда?
- Ну, у нас ставили где-то, пока Партия была. Кое-какие рычаги управления все же были отработаны, а в основном - за бугор. Производство действительно было уникальным. Наши поделки шли на ура. Потому и появились господа хозяева на заводе так быстро. Деньги большие и возвратов нет, потому как эта тема во всем мире за семью печатями. Прознал бы кто в каком либо ихнем парламенте, что ими манипулируют, такой бы разнос по полкам был, что врагу не пожелаешь. Потому и работали тихо, но ритмично.
- А сколько такая машина стоит?
- На кой тебе?
- Да так, интересно.
- Хм… Интересно ему. При особой комплектации и десять миллионов в инвалюте могли запросить.
- Ни фига себе!
- Нда, вот те и фига! Думаешь за какие пироги они бы так старались тут все в невидимости держать. Тоже ведь больших денег стоит. Нда-а... деньги, одни деньги. Люди для них - пшик, звук один. Куда все катится? - Отец Кирилл погрустнел и замолчал. Я тоже молчал, понимая его состояние. Захочет продолжить, продолжит, а нет, так его право, торопиться нам некуда.
Сопроводили тогда Отца Кирилла наверх двое в кожаных плащах, одинаковых с лица. Разместили в апартаментах гостиницы «Россия» с видом на Кремль. В номере уже лежала подшивка газет и видеокассеты. Выходить из номера запрещалось, кормили по часам с доставкой в номер. Никто не мешал, не звонил, ничего не спрашивал. Сопровождающие, как назвал их генерал, находились где-то за пределами номера. Работай, в общем, вникай в ситуацию. Отец Кирилл побродил по апартаментам, освоился, потом принял ванну и весь вечер стоял возле окна, смотря на кремль, Васильевский спуск, Покровский собор. Смотрел на людей, на машины, на красные звезды. Все так и сохранилось в памяти, ничего вроде не изменилось. Может быть только появились новые марки автомобилей и люди стали по другому одеваться, но в остальном все по-прежнему. Москва так же расцветала огнями в сгущающихся сумерках и так же поблескивала рябь темной ленты Москва-реки, рожденная речными трамвайчиками. Хотя нет, появилось и чужеродное - неоновая реклама пестрила иностранными словами и символами. Необычно было это видеть. Странно. Потом он включил телевизор.
- Я тогда как в будущее попал на машине временили после спячки, - рассказывал отец Кирилл, - Видел, небось, фильмы про замороженных всяких, которых раскопали, отогрели и потешались потом, глядя на их ляпы? Вот я таким же замороженным был. Что ни читай, всюду новые имена, события и лозунги. Как на дикий запад попал, только язык наш. Чудеса. Понятен мне стал ход мыслей нашего генерала. Эт такие деньжищи в карман положить! Губа не дура. Не понравилось мне это, но убежать я не мог. Соглядатаи каждый шаг пасли, да и гордость не дала бы. Сказать подлецу, что он подлец, с гордо поднятой головой, а потом принять муки. Эхх... Идеология такая была, воспитание. Нам ведь тоже мозги засирали еще как, и безо всяких генераторов.
- Я тоже в СССР рос, знаю, - заметил я.
- Да что ты знаешь? Твое время уже как застойное определили, а наше, получается, самое действенное было. Нда-а... Понадеили мы с горой. Как вспомнишь, аж в дрожь бросает. Строили как заведенные, подымали, открывали, воздвигали. И вечный бой, покой нам только снится! А на поверку-то что? Себе на голову-то и наваяли, да так смачно, что не отмыться теперь вовек. Хе...
- Да ладно, что дальше-то?
- А дальше поставили меня опять перед ясны очи просто Аркадия и затребовал он от меня сиюминутного ответа - с кем я. С деньгами или с гордостью своей и идеалами.
- А вы?
- А я узнал тогда, что жена моя погибла. Случайно узнал, из подшивки газетной, что в номере лежала. Только пара строк с фамилией и именем. Чего-то не вынесла и, как написано было в газете, покончила жизнь самоубийством, а может быть и помогли. Не знаю. Но мне не сообщили - вот что непонятно. В тайне так и держали, а почему?
- Не знаю.
- Вот и я не понял, что тут за интрига. Одно понял - не просто так эта газетка в общей подшивке лежала. Ничего не делают они просто так или по халатности. Это намек был. Пугнуть хотели. Фронтовика пугнуть! Больно мне стало. Не было ближе и роднее мне человека на свете, чем супруга моя, они же даже смертью ее играли, в расчет брали. Дошло до меня тогда, что ни я им не нужен, ни коллектив наш. Только деньги!
- А кем ваша жена была?
- Она поэтессой была. Мы на фронте встретились, потом расстались, война развела, но потом опять встретились и решили не расставаться. Но куда там с моей работой то! Виделись раз-два в год и то на часок, на денек. Служба. Она это понимала и ждала, а потом, видимо перестала что-то понимать или отказывалась. Мне страшно было подумать, что такого сообщили ей обо мне, что перестала она ждать и решила вот так уйти из жизни.
- Вы ее любили? - спросил я. Отец Кирилл посмотрел мне в глаза задумчиво и, вдруг, погладил меня по голове.
- Эх, Андрюша, Андрюша! Любил ли я ее?.. Сильно любил. Во все мои долгие командировки только и думал о ней, строил планы, что вот вернусь, брошу чемодан и обниму сильно, а когда приезжал, то сидел с ней на кухне и смотрел на нее. - Он замолчал, опустив голову. Мне стало неловко, что брякнул лишнее.
- Простите меня, я не хотел, - сказал я.
- Да что ж прощать? - Отец Кирилл раскрыл свои ладони и долго смотрел на них. - Не за что. Это ведь мое. Сокрытое ото всех, невидимое, потертое от времени, но мое. Иногда кажется, что и не было ничего, так глубоко и невидимо сокрыто, но память проснется вдруг, выплеснет какую ни то картину, и как живое все перед глазами.
Старик говорил медленно, ставя недолгие паузы и тихо, едва слышно, но я прекрасно слышал. Это были живые эмоции долгой и непростой жизни, долгой и непростой любви.
- Раз помним - знать, не очерствели еще сердцем, знать, живы. Хорошо это. Я тогда смотрел на холеную физиономию генерала нашего и молчал. В душе все кипело от негодования. Все попрали, чем жил, во что верил. Наверное, я бы все простил или попытался хотя бы понять и перестроиться, модно было тогда говорить об этом, но свою любовь я им никогда не прощу. Генерал сказал, чтоб я подумал, не принимал скоропалительных решений, да что тут думать. Думай - не думай, а сделанного не вернешь. Мне предложили сдать дела, я отказался. По иронии злой я был чуть ли не единственным человеком, который объединял в себе всю схему нашего производства. От меня требовали документы, но многие документы просто не существуют, а многие уничтожены. Я же тут знаю все, от начала строительства до выхода готовой продукции. Без меня или моих знаний надо все с нуля начинать, а это - простой, что недопустимо. Денежки мимо утекают! Вот как! Когда уговоры не дали результатов, перешли к допросам с пристрастием. Вот так же как тебя отделывали под орех, так что мы с тобой одну мясорубку прошли, Андрюша!
- Что, вас тоже так били?
- По-разному били и разное применяли. Чтоб говорил больше про схему взаимодействия подразделений, чтоб чертежи выдал и документы, что на хранении имею якобы. Может и понарассказал бы чего, чего же не придумать, раз просят, да только время прошло и устал я, выключаться стал часто. Меня и списали в расход. Я не предполагал, что в коварстве своем дойдут они крайних мер. То есть был уверен, что меня ждет бесславный конец в виде неопознанного трупа, но им не нужны были в свидетелях даже трупы. Не знаю уж кто там предложил использовать утилизатор как крематорий, но, как видишь, идея прижилась и эксплуатируется успешно.
- А кто вас спас?
- Меня никто не спасал.
- Тогда как вы сюда попали?
- Повезло мне, мой друг, повезло. Как и говорил, я стал часто терять сознание, но так же часто и возвращался к нему. Я не слышал распоряжений относительно моей участи, но когда меня притащили и стали затаскивать на площадку утилизатора, я сразу все понял и решил, что не стоит информировать палачей о моей вменяемости и продолжал притворяться. Это помогло тем, что меня не привязали к стойке. Дальше было делом техники. Я молился только одному, чтобы люк не заржавел и не заклинило механику. Все обошлось. Люк открылся как часы, и с тех пор я пленник этой норы.
- Теперь мы вместе пленники.
- О да! Вместе гораздо веселее.
- Как вы думаете, Отец Кирилл, сколько может продолжиться это веселье?
- Думаю, что недолго. Стар я уже, и возможно скоро ты останешься один.
- Да нет, простите, я не о том. Сколько может продлиться наше заточение?
- Хе, хе... Да понял я, это ты меня прости за глупые шутки. Трудный вопрос. Выбраться отсюда не так просто. Площадка подъемника всегда внизу - это хорошо, но в нерабочем состоянии утилизатор закрыт и открывающий привод находится снаружи. Открывают его по регламенту только в момент загрузки при поднятой площадке. Если вылезть отсюда и ожидать момента загрузки, а затем напасть на персонал, то шанс есть, но ничтожный. Там должно быть не менее двух человек по инструкции, а что это за люди ты уже знаешь. Да и потом что, в случае успеха прорыва? Набегут черти с автоматами и разговаривать не будут.
- Да-а... Эти точно не будут. И что же делать? Какие еще есть варианты? Может быть проковырять стены?
- Невозможно, прости. Эта нора при случае выдержит прямой ядерный удар. Проковырять столько железобетона можно лет за восемь, но за бетоном - скала.
- Веселуха.
- Не то слово.
- Ну, может быть, кто-нибудь прознает про завод и его рассекретят, вскроется мошенничество, тут появятся правительственные войска и освободят всех.
- Ты сам-то веришь в такое?
- Я надеюсь на это. На что еще надеяться?
- Может быть, может быть. Но ведь этой камеры нет на схемах и чертежах. До начала чистки камеры еще далеко. В лучшем случае завод продолжит существование в другом качестве, но, скорее всего, его прикроют, чтобы не дай бог, не выплыло чего наружу. И два маленьких человечка будут похоронены тут навечно.
- Прямо жить не хочется от такой перспективы.
- Нет, жить надо. Всякое может произойти. Существует где-то справедливость высшая. Ты пришел, чтобы скрасить мне последние дни, но ты не можешь так тут и остаться. Ты молод, у тебя все впереди, это было бы несправедливо.
- Не говорите так, я не хочу думать даже, что вы меня оставите. Что я тут буду делать один?
- То же, что и сейчас. Пытаться выжить и ждать своего часа.
- Мы вместе дождемся этого часа.
- Это вряд ли. Я чую, что немного мне осталось. Такова жизнь, ничего тут не попишешь.
Я еще что-то хотел сказать, но Отец Кирилл пресек словеса мои, выставив ладонь, и предложил поспать. Я согласился, но только затем, чтобы старик отдохнул. Самому ни сон не шел, ни просто полежать не хотелось. Мыслей опять была полная голова. Если все, что говорил мне Отец Кирилл, правда, то там наверху такой же «завод», что и тут. Только вывеска у него несколько побольше и дурилово поизощреннее. Как такое стало возможно? Мать всю жизнь откладывала копейку какую-то, все на старость собирала, а потом - бабах - сгорели копейки, на миллионы теперь жить будем, да что там от этих миллионов, все равно не хватало ни на что. А приглядеться, так одна иллюзия вокруг. И что собирала мать копейки - иллюзия, и что сгорели потом - тоже, а уж миллионы эти - и совсем неприкрытая иллюзия, грубая настолько, что на поверку - ложь. Наглая и подлая. Как же так? Свобода, демократия, освобождение от коммунистического плена. Все врали. Только нынешние врут открыто, без художеств на тему совести. Надо вам свобод и плюрализма мнений, так сейчас, включим вам машинку - и готово мнение. Хоть общественное, хоть личное, и пусть хоть кто упрекнет, что в стране нет каких-либо свобод. Все есть, все безупречно, и источник этой безупречности зарыт глубоко под землю прямо в сердце страны.
Я ходил и ходил туда-сюда по нашему аквариуму. Действительно аквариуму - сравнение развеселило даже. Жизненное пространство ограничено стенами, сверху падает еда, полная иллюзия, что мы сами добываем себе еду, поддерживаем свое существование и ждем чего-то, надеемся. Ну не рыбы? Какой кошмар. Тут аквариум и там, наверху, тоже. Народ суетится, добывает себе пропитание и блага, надеется на что-то, но ведь также подбрасывают корма, чтоб не подохли, и все. Кто-то изловчился поболее хапать, но больше, чем кинули, корма не будет, а это значит, что кто-то умрет с голоду. Да только рыбы не знают жалости, рыбы живут на инстинктах. Когда же мы стали рыбами? И кто бросает корм? Бред какой-то - рыбы, корм, не знаю. Сложно это. Понимание чего-то важного мелькает перед глазами, но картины полной пока нет. Страшно лишь. Безнадежность сеет тоску, а та в свою очередь может сгрызть насмерть. Нет, прав Отец Кирилл - ни к чему привлекать мрачные мысли, надо жить, чтобы что-то сделать, успеть, увидеть. В конце концов, удивиться и влюбиться. Хандрить хорошо от лени и праздности. Вот когда-нибудь, когда наскучит вечный праздник жизни, возьмем и разленимся, и захандрим от тоски черной по бесцельно прожитым годам или зальемся по уши с горя ностальгией о далеком и любимом, а пока - где оно, это «когда-нибудь»?
НАХОДКА ПАШИ
- Рашид, мы что-то нашли, - звонил Паша, возбужденный и нервный. Последнее время все были нервные, но это была рабочая нервозность, атмосфера напряженного труда и ничего в награду за это. Никто не обижался, тем более на Пашу. После того, как в его группе погибло трое парней, он стал одержим поисками решения той загадки, что загадал Юра своим исчезновением. Со своей группой, которая еще более сплотилась после трагедии, он пропадал в подземельях сутками. Это уже было подразделение, а не просто группа по интересам, играющая в игрушки. У ребят кончилось детство, у ребят появились раны. Кто его знает, может и оружие какое раздобыли. Взялся бы кто судить их за это? Они не начинали боевых действий, но на них вероломно напали, и все что им осталось - это уйти в партизаны. Они так решили.
Движение сталкеров как-то незаметно развалилось, угасло. Люди уходили, не понимая или не желая понимать резкой переориентации движения из развлекательного в поисковое, тем более ставшее вдруг смертельно опасным. Остались только те, кто искал объяснений последним событиям. И Рашид, конечно же, продолжал искать Юру. Он тоже, как и Паша был одержим, он не мог остановиться. Поиски теперь занимали все его мысли, он жил категориями расчетов и предположений сценариев происшествия.
Этот звонок был ранний, но Рашид привык к ним в любое время, ведь под землей времени нет. Были важные звонки и среди ночи, и под утро. На войне как на войне, и командир на посту всегда. Поэтому Рашид сразу включился в разговор:
- Давай по порядку и детальнее. Что нашли?
- Ветка! Особая ветка! Не помеченная нигде. Короткая и мощно охраняемая. Ну помнишь, говорили, что такое вот похожее надо и искать?
- Так, ладно, а как это с нашим делом перекликается?
- Она в нашем районе.
- Ничего себе. Как же мы не заметили ее? Ты ничего не путаешь?
- Ничего не путаю. Я говорю же, особая ветка. Хитрая очень. Так просто не заметишь, и подступы к ней отсекаются задолго.
- А вы как к ней подобрались?
- Научились в крыс превращаться.
- Завязывай, я серьезно.
- И я серьезно. Мы к ним ход проковыряли. Тихо так, как крысы. Теперь сидим у них под носом и пасем.
- Все, понял. Больше ни слова. Приеду, покажешь. Тебе надо что привезти? Ну, пожрать там или еще что?
- Да нет, все есть. Ты сам приезжай.
- Хорошо, только парней еще позову.
- Не, с парнями потом. Покумекаем сначала. Может и пустышку потянули, но чет мне прям неспокойно. Похоже, что надо накопали.
- Все, жди, еду. Пришли провожатого к выходу. - Рашид спрыгнул с кровати, прошлепал в ванную, наскоро умылся холодной водой и выбежал из дома в направлении метрополитена. Со всеми переходами, пересадками и добираниями до места, где ожидал Паша, было около двух часов, так что через два часа Рашид уже сидел с Пашей в выкопанной его ребятами норе и разглядывал его находку.
- Вот гляди, - Показывал пальцем Паша. - Вон, видишь, двое у проема?
Света почти не было, так что Рашид поначалу вообще ничего не видел, пока не пообвыкся. Мало-помалу что-то начало проявляться, но слабо, еле заметными контурами. Нора, или точнее подкоп под стеной выходил в широкий сводчатый коридор. Под потолком редко висели тусклые лампы и скупо излучали рассеянный свет. Паша показывал в темноту, где метрах в тридцати маячили более плотные сгустки темноты
- Ты дождись, когда кто-нибудь пошевелится, - посоветовал Паша, и действительно, произошло некое шевеление в обозначенном им месте, и картинка начала проявляться. Рашид начал различать две фигуры и квадрат проема, возле которого они стояли.
- Видишь? Они постоянно в брониках и при оружии. Мы туда не суемся, наблюдаем пока. Вот к этому проему постоянно что-то подвозят. Ящики, мешки. Ходит вагонетка. Вон туда подходит, - тыкал Паша пальцем в темноту, - разгружается, затем ящики перетаскивают на тележках внутрь. Обратно ничего не выносят. Странно, не правда?
- Блин, ты ресторан видел с обратной стороны? Туда тоже постоянно завозят продукты, но назад уже ничего не выносят.
- Я думал об этом. Короче, у них есть еще один выход. И, кстати, из ресторана отходы выносят, вот. Отсюда же вообще ничего.
- Ну и что? Сколько ты ковырял этот проход?
- Неделю.
- Ты что, неделю ковырял кирпич и грунт, чтобы заморочиться на тему - почему ничего не выносят?
- Да ладно, не ворчи. Мне не нравится, что тут находится особо охраняемое нечто. Юра ведь тут пропал.
- Хорошо, выползаем и рассказывай все по порядку, может быть я что-то упустил.
- Ну, давай по порядку, - начал рассказ Паша после того, как они выбрались из тоннеля. - В общем, недели три назад мои парни засекли вагонетку по одной ветке тут. Ну, вагонетка, как вагонетка, мало их тут на обслуге метро бегает, но эта вот с охраной, плотной такой, ехала. Ну, мои за ней, а там - пост. Тоже вооруженные ребята, не простые. Вагонетка въехала в хитрый такой проемчик в стене, и проемчик закрылся. Прямо сим-сим откройся. Был проем, а стала стена. Мои сразу ко мне и мы заинтересовались плотненько этим местом.
- Ага, сорок разбойников обнаружили, пещеру их тайную. И кто у вас Алибабой будет?
- А ты и будешь. Ты ведь у нас узбек.
- Я татарин!
- Какая разница.
- Большая. Давай дальше.
- А дальше мы эту арбу ждали. Она ходит прямо по расписанию. Внутрь нас, конечно, не пустили, но мы по стеночке, потихонечку со стробоскопом и прослушали до места, где она тормозит.
- Так просто все?
- Ну, не все так просто, пару-тройку стенок продырявили, чтобы нужную стеночку найти. Так вот и добрались до этой. Тут возни побольше было, шуметь сильно боялись, и правильно делали.
- Они что, обходов не делают?
- Ни фига они не делают. Стоят только как истуканы, пока вагонетки нет, а когда она приходит, изнутри выходят еще люди, разгружают и забирают с собой привезенное. Потом опять тишина и покой. У меня есть график привозов. Ящики тяжелые, когда поднимают на тележку, то по трое-четверо подходят, и то с трудом подымают.
- Что решили делать?
- Не знаю пока. Вот тебя позвал, чтобы покумекать.
- Что тут кумекать? На приступ не пойдешь, опасно. А вдруг это обычный правительственный объект?
- Какой, нафиг, правительственный? Ты что, забыл про справку, что давали наши из министерства? В этом районе нет ничего! Вообще ничего!
- Не кипятись, помню. Только все равно надо быть осторожнее. Наломали и так веток.
- Не кипятись! Чую я, что это то, что надо и Юрец туда как-то проник.
- Мы почти разобрались, как он туда проник, но это мало помогло. Те, кто за всем этим стоит, научились хранить свои секреты, и я заклинаю тебя не делать необдуманных шагов. Скорее всего ты прав, и это действительно один из входов на интересующий нас объект. Противостоять этой организации мы не сможем, слишком неравны силы, но мы можем ждать.
- И еще у нас есть козырь!
- Какой?
- Их нет! - Паша ухмыльнулся. Рашид пытливо смотрел в его хитрые глаза.
- Я вижу, к чему ты клонишь, Паш, но повторяю опять: не торопись. Их нет, это верно, но мы-то есть. И ребята твои есть. А у ребят семьи и... Короче, все не так просто. Ты понимаешь.
- Понимаю. Хорошо понимаю, - Паша помрачнел. - Надо что-то придумать, Рашид. У нас много вопросов накопилось к этим гадам. Я готов пойти на приступ. Закидаем к хренам собачьим козлов гранатами и прорвемся внутрь. Но ты прав, я не один, и это меня останавливает. Если что пойдет не так, положим всех, а один я не справлюсь. Хочешь, давай соберем народ, кто остался, и вместе обмозгуем?
- Это само собой. Надо собирать народ.
Порешили начинать обзвон сталкеров сегодня же, как только выберутся на поверхность и назначить встречу в ближайший день у Рашида на квартире. На том и разошлись - каждый в свою сторону.
Через день пятеро друзей собрались к вечеру у Рашида. Только пятеро. Что ж, как шутит Валера, это новая объединившаяся группа по интересам - поисковики, что движение сталкеров никуда не делось, а перешло на новый уровень. Ведь это здорово, что у людей есть общая цель. На что Паша не шутя отметил, что нахер цели, сформировавшиеся на смерти, пусть они объединят хоть весь мир. И он прав.
Встречались в пороге, обнимались и шумели. Все были рады увидеться. Потом засели на кухне и раздавили пузырек, помянули товарищей, помолчали и принялись за обсуждение Пашиной находки и что с этим делать. Общее мнение склонялось, что Паша обнаружил именно интересующий их объект, что надо чрезвычайно плотно заняться его изучением, но большего, нежели просто наблюдать, никто предложить не мог. Паша даже расстроился.
- Да че мы тут трем тогда? Мне вчера Рашид тоже самое сказал. Да и сам я этим и занимался. Мне нужно решение! Нафига мне воду лить?
- Паш, ты должен понимать, что мы не можем броситься очертя голову, не зная противника.
- Что мы узнаем, лежа на пузе у их порога? Надо двигаться дальше.
- Куда дальше? Бить в лобешник, идти на прорыв? Никто не допустит этого, и я первый, кто против решительно, - вставил слово Валера. Он нервничал, но не от Пашиного нежелания понимать опасность ситуации, скорее он и сам хоть сейчас пошел бы на прорыв, против которого выступает. Сложность такой акции как раз в отсутствии информации на тему что там за воротами и в нехватке людей. На крайние меры они могли пойти только сами, без привлечения своих групп, пусть даже те пойдут добровольно.
- Надо рыть дальше, - ни с того ни с сего выдал Ромка. Все посмотрели на него. Он стоял у окна и курил, пуская дым в форточку. Ромка был самым молодым сталкером. Он позже всех влился в движение со своей группой и вот остался - единственный из пришедших в это время. Ромка не участвовал в разговоре, сразу заняв табуретку позади всех у форточки, и слушал, куря время от времени.
- Что ты имеешь в виду?
- Подкоп. Дороемся и глянем, что там внутри.
Так просто!?
- Что скажешь, Паш? Смогем?
- Да, если на скальник не нарвемся.
- Вы что, уже обсуждаете подкоп?
- А что тебе не нравится? Если главный спец по подкопам говорит, что смогем, так что ж не обсудить.
- Да всяко нарвемся. Не на скальник, так на бетон. Эти ребята предусмотрели все, я думаю.
- Ладно, посмотрим. Будет скальник, двинемся вдоль него, а бетон уже умеем разбирать.
- Идея авантюрная, но все лучше, чем ничего не делать, - подвел итог Рашид, - Тем более что она не мешает продолжить наблюдение за входом. Откуда начнем, Паш?
- Оттуда же, где стоим. Там грунт. Нужен материал на крепи, так что распределяйтесь, кто носит, кто достает. Мы, как «главные спецы по подкопам», будем копать.
Так вот неожиданно пришло решение, которое устроило всех. Наверное, такая идея приходила многим, но все молчали, понимая ее бредовость, а Ромка взял и выдал на-гора. И не такой уж бредовой оказалась идея. Штрек забили как заправские проходчики, по всем правилам горного дела. Без крепи ни шага вперед, техника безопасности - прежде всего.
НОРА
Я назвал наше с Отцом Кириллом жилище норой, ну а мы, значит, суслики, обложенные со всех сторон. Нам оставлен один-единственный выход, но все знают, что там сидит охотник и ждет, когда нам надоест сидеть под землей и потянет нас к солнцу. Отец Кирилл даже посмеялся над этим сравнением - понравилось. Последнее время он заметно сдал. Больше лежал, говорил мало. Щеки впали на и без того сухом лице, почти не ел. Я был предоставлен самому себе и помирал от тоски и ничегонеделания. Понимание того, что хоть кричи, хоть вой, хоть в стену бейся однозначно не выход, а что является выходом - задачка с одними неизвестными, удручала еще больше. Как там наверху? Хоть думай, хоть не думай об этом - все одно. Поэтому я стал молотить воздух руками и ногами, представляя себе противников и воспроизводя по памяти разные движения из старых фильмов про ниндзя или кун-фу. Наверное, это выглядело достаточно глупо, но неблагодарных зрителей не было, вообще никаких не было. Отец Кирилл иногда глядел и ухмылялся незло так, но большее время он спал. Я тоже иногда впадал в хандру и валялся подолгу на тряпье, то впадая в забытье сна, то тупо уставившись в одну точку. Так подолгу, что бока ныли потом. Тело требовало движения, но дел, кроме добычи пищи из камеры сгорания, никаких не было. Если не считать мотание из стороны в сторону и от стены к стене. Поэтому, навалявшись до ломоты во всем теле, я вскакивал и снова начинал свой несуразный танец рук и ног. Однажды меня озарило, что это и впрямь танец. Ты делаешь па руками и ногами, плавные и быстрые. Тут должна работать предельная концентрация, тогда в них ничего лишнего, значит они почти совершенны, а это и есть красота. Получился некий закон - мастерство, это красота. Хочешь научиться драться - научись танцевать. И я танцевал! Плавные перемещения рук, параллельно полу, вращение корпуса и нисходящее движение рук на долгом выдохе. Потом замри. Кончился воздух и остановилось движение. Несколько секунд покоя, потом вдох во все легкие, руки к себе и серия яростных ударов руками на резком выдохе. Но только чтобы красиво и ни одного лишнего движения. Враг повержен - это обязательное условие. Я двигаюсь кругами между тел поверженных врагов, перешагиваю, почти не смотря под ноги. Неведомые потоки возносят меня к небесам, и я парю над телами, над Москвой. Она такая большая, оказывается. Сверху ничего не узнать, лишь угадываешь отдельные места по памятникам или известным строениям, да по змеистому руслу реки. Хотел было приглядеться, где же наш Завод, но настало время для следующего вдоха, и вот я бегу по облакам, то замирая, то вальсируя свои па. Серия ударов руками вправо, выпад ногой... и вот я замер, присев в развороте. Теперь надо двигаться медленно, изучить противника, дать ему время расслабиться, чтобы нанести единственный и точный удар. Часто противник пропадет - это когда я ухожу вниманием в свои движения - плавные, слаженные движения рук, ног, корпуса, каждой мышцы. Наступает объединение тебя в единое, и тогда все вокруг начинает подчиняться магии твоих движений. Ветер подул и закувыркались листья, побежала рябь по воде и вырвалась полотнищем из окна занавеска, а в соседнем дворе испуганно взлетели птицы. Все вокруг крутится только потому, что ты так захотел. Все вокруг тебя, а ты - это все и есть. Тело вдруг исчезает, и ты летишь с какой-то умопомрачительной скоростью сквозь облака, оставляя за собой протуберанцы и удивленных летчиков. Летишь, все набирая и набирая скорость, до порога, до мгновения взрыва и бац - вспышка ослепительного света, а потом долгие сполохи радуги и пожирающая их темнота. Тело понемногу возвращается к реальности, подрагивая пальцами. Проявляется из мрака серость стен и вот она - моя ненавистная нора. Много часов после этого ничего не охота. Ни есть, ни спать, ни жить. Хотя нет, жить после этого хочется, но только затем, чтобы снова танцевать.
Было утро или день, не знаю уж, давно уже все перемешалось. Только в моих фантазиях или снах наяву я видел солнце и небо. Отец Кирилл зашуршал тряпьем на своем ложе и тихо позвал меня. Я не сразу это понял. Думал, глюки или еще что. Когда дошло, что это меня зовут, вскочил и подбежал к ложу Отца Кирилла. Он был слаб и говорил с одышкой. Мне стало страшно, я как-то за своими увлечениями забыл про него, а зря. Отец Кирилл сильно сдал.
- Андрюша! Андрюша! Ты тут, что ли?
- Да, да, я тут, что случилось, Отец Кирилл?
- Да случилось, похоже, Андрюша. Думал, повременю еще, ан нет, пора кажись. Нынче супругу видел свою, Катюшу. Звала меня.
- Это что же, Отец Кирилл?
- Это то, Андрюша, что помру я.
- Да нет, да нет же! Я не смогу один.
- Смоги, Андрюша. Чуется мне, что недолго ты тут. Был знак мне. Жаром сверху тянуло.
- Не уходи, Кирилл Александрович! Как же?
- Ладно, Андрюша, ты не плачь. Ни к чему это. Приходит срок, и все уходят, и большие и маленькие, и цари и бродяги. Мы с тобой еще те бродяги, да? - Отец Кирилл улыбнулся и попытался дотянуться ладонью до моей щеки, но рука упала без сил. - Вишь, оно как. Сковала уже слабость. И хоть готов давно, а все одно - быстро чет. Не плачь, Андрюша, слезы тебе еще нужны будут.
Но я не мог держать слезы в себе. Рвалась нить реальности. Может быть вот этот старый, несчастный человек и держал меня в этой жизни. Что бы было, если бы я был тут один? Бесспорно одно - долго бы не протянул. Я слишком увлекся своими фантазиями последнее время и упустил момент, когда погасла свеча моего крестного. Мне было плохо оттого, что осознал это слишком поздно. Мне было безумно жаль себя и страшно от надвигающегося одиночества. Я стоял на коленях перед кучей грязного тряпья, на котором лежало тело самого дорогого мне человека, уже бездыханное. Занявшись саможалением, я опять оставил Отца Кирилла одного. Он помер под мои слезы, но без моего участия. Оттого навалилась еще большая тоска и слезы лились ручьем еще долго. Потом они кончились, а я так и стоял на коленях, пока не затекли ноги. В сознании заработала одна лишь идея, что надо похоронить Отца Кирилла. Вариантов не было - кремация. В следующий сеанс по сжиганию мусора у меня есть только четыре минуты, чтобы втащить тело на площадку, попрощаться и удалиться. Все так и произошло. Времени более чем достаточно, вроде, но при отсутствии часов надо было считать, а счет постоянно сбивался, и, боясь подставиться под пламя, я прощался с Отцом Кириллом уже со своей стороны люка. Я смотрел на него, а в голове не было ни одной мысли, ни одного слова не сорвалось с губ. Пока не зашипел газ - это значит, что осталось не более пяти секунд. Тогда я закрыл люк и почувствовал, как по ту сторону в люк ударило пламя. Опять стоял на коленях, только теперь перед люком и слезы катились из глаз, а в горле стоял шершавый ком. Когда я провалился в сон - уже и не помню. Так возле люка и вырубило. Во сне я стоял в поле белом-белом. Мело, шершавая поземка, какая бывает в феврале, текла по босым ногам, но холодно не было. Напротив меня в отдалении стоял Кирилл Александрович, и его седые патлы были одного цвета с его одеждой. Мы неотрывно смотрели друг на друга. Он молчал, и я молчал, но между нами был диалог:
- Возьмите меня с собой.
- Не ко времени еще, Андрюша, не ко времени.
- Что мне теперь делать?
- Живи! И радуй кого-нибудь этим.
- Кого же мне радовать? Стены?
- Это уйдет, Андрюшенька, уйдет.
- Когда же?
- Скоро. Ты не торопись только. Все ко времени должно быть.
- Когда же?
- ...
- Ка-а-а-г-да-а-а-а...
- ...
Отец Кирилл медленно растаял в белом мареве, и я остался один. Мело, ветер трепал волосы, снег лизал босые ноги, но холодно не было. Ничего не было, совсем ничего, и сам я медленно растворялся, перетекая из мира белого в мир, где ожидала меня уже моя нора.
ПОЧТИ В ТО ЖЕ ВРЕМЯ В ЗАВОДЕ
Обстановка была крайне напряженной. Вохры были злы на всех и вся после ЧП с Юрой и срывались на рабочих под любым предлогом. Были и битые, и калеченные. Руководство тут, видимо, не совсем контролировало ситуацию, во всяком случае, открыто никто не пресекал беспредела охраны. Тем не менее, больше никто не пропадал! Не было также замен. Люди препровождались в лазарет и возвращались. В общем режиме тоже были видны послабления. Вдруг стало больше личного времени, за счет сокращения рабочего времени смен. Мастера не так лютовали с замечаниями, и если бы не инциденты с охраной, можно было предположить перемены к лучшему. Но умы бродили. Заварушка, что устроил Юрец, проходила на глазах всего цеха и задним числом многие отметили, что не впади они в ступор, да схвати какую железку, кто знает, как оно повернулось бы. Охрана оттого и лютовала, может быть, что о том же думала. Умы просыпались. Работяги чаще смотрели в глаза друг другу без страха. Стукачей по-прежнему боялись, но у последних становилось все более причин бояться самим. Умы просыпались и требовали действия. Кто припрятал выбракованную железку, кто открутил до последнего витка рычаг на станке. Кто в одиночку, кто по двое, затевали бунт. Неорганизованно, одним душевным порывом, надеясь на то, что народ вокруг не останется безучастным, но, скорее всего, ни на что не надеясь. Лишь отомстить, выместить все обиды за поруганные надежды.
Но начался бунт неожиданно, помог случай. Несчастный случай. Это случилось прямо посреди смены - на координатнорасточном станке оторвало твердосплавную напайку с режущей части инструмента во время холостого прохода. Такое редко, но случается. Обороты на инструменте были большие, и напайка вылетела со скоростью пули, пролетев через весь цех за мгновение и цокнув в стену аккурат возле охранника. Охранник среагировал автоматически - сказалось напряжение последних дней. Падая влево, он передернул затвор и выпустил очередь в сторону предполагаемого выстрела. По регламенту предписывалось выключать станки при любой нестандартной ситуации, и весь цех застыл под затухающий гул станков. Взгляды по очереди перемещались в сторону, где лежал рабочий и из-под него, медленно увеличиваясь, росла лужа крови. Охранник, еще дважды перестраховавшись, как учили, встал, и до него стало медленно доходить происшедшее. Из двух дверей в разных углах цеха уже вбегали, быстро рассредоточиваясь, готовые ко всему вохры с автоматами наперевес. Картинка прояснилась быстро. Последовала короткая перебранка с кем-то по рации, и большая часть вохров ушла. Остались только двое из новоприбывших и тот, кто кашу заварил. Весь цех, как стоял оцепенев, так и продолжал стоять. Через несколько минут появились санитары с носилками, и с помощью двоих охранников стали грузить тело на носилки. Охранник, виновник пальбы, стоял в отдалении и ни в чем участия не принимал. Ему было нехорошо от содеянного, и он заметно расслабился, даже расстегнул лямки шлема, за что и поплатился. Удар по шее сзади просто обрушил его на пол. Молодой токарь с короткой стальной заготовкой в одной руке, второй уже снимал с охранника автомат, не спуская взгляда с цеха. Случившееся заметили только двое рабочих и мастер. Мастер сделал большие глаза и было открыл рот, но черный глаз дула уже смотрел на него и токарь отрицательно мотнул ему головой. Мастер закрыл рот и поднял ладони к затылку. Токарь, пригнувшись, пробежал цех к носилкам, где уже вставали из-за станков санитары и два охранника. Все произошло как раз за то время, когда санитары нагнулись, чтобы погрузить тело на носилки. Первый охранник, подняв глаза, сразу увидел направленное на него дуло автомата и стал поднимать руки. Второй, увидев это, с разворота пытался дать очередь, но токарь стоял слишком близко. Очередь прошила затылок одному и зацепила в лицо второго. Санитары застыли с носилками в руках, а мастер бросился к выходу, но вторая короткая очередь уложила его, прошив меж лопаток. Восемь рук в это время уже разоблачали охранников. Кто напяливал на себя бронежилет, кто примерял шлем, а кто уже рассматривал автомат. Токарь по умолчанию взял командование на себя. Он ткнул пальцем в двух мужчин, что взяли автоматы, ориентируя на внимание к себе, показал на своем автомате, как переключается предохранитель, и передернул затвор. Двое повторили его действия. Потом он опять ткнул в них пальцем и указал на одну дверь, показал на себя и махнул в сторону другой. Не было сказано ни слова, но оба понимающе мотнули головой и побежали к дверям, на которые им было указано, а сам командир побежал к противоположным. Вокруг народ, наблюдая за столь молниеносно произошедшими событиями, уже брал в руки что потяжелее, вынимал из схронов припасенные заготовки и откручивал недооткрученные рукоятки станков. Всем было ясно, что война началась, и в ней не удастся остаться в стороне никому. Военные действия не заставили себя ждать. Охранники уже второй раз за последние десять минут вбегали с разным интервалом в обе двери цеха, по жесткой схеме пытаясь охватить огнем сразу весь цех. Они не ожидали, что их встретят шквальным огнем сразу в три ствола и первые ряды их упали, как подкошенные. Охрана дала задний ход, и в цех полетели гранаты со слезоточивым газом, но работяги не теряли времени. Заливая коридор свинцом, они уже выбегали из цеха вслед ретирующейся охране, не давая им опомниться. Оружие снималось с павших охранников и восставших быстро, и так же быстро пускалось в ход. Первая волна вохровцев пала, так и не успев перегруппироваться или перейти к другим планам действия. Волна рабочих взбунтовавшего цеха бегом растекалась по коридорам, по пути открывая или с остервенением вышибая все двери, что были закрыты, и расстреливая всех на пути, кто отличался цветом робы. С одной стороны был захвачен инженерный участок, почти без сопротивления. Инженеры были согнаны в одну комнату и им была приставлена охрана с внушительными железками в руках. С другой стороны было сложнее. Коридор вел в другой цех, но был объединен с караулкой. Тут завязалась крутая перестрелка. В караулку бросили несколько гранат со слезоточивым газом, но оттуда послышалась команда «Газы» и все поняли, что гранаты ничего не решат. Потом кто-то придумал завалить проем двери телами павших, и к проему стали подтаскивать убитых охранников, прячась за ними как за щитами, но тут из караулки полетели осколочные гранаты, и баррикада из тел возле двери резко увеличилась вдвое. Кто-то, видимо ошалев от крови и эйфории боя, бросился с диким криком в караулку, строча из автомата во все стороны. Он был сразу убит, но за ним уже вбегали другие и не умением, но числом, сопротивление караульного помещения было подавлено. Далее был другой цех, но там практически не дали отпора. Охранники ретировались, оставляя вокруг себя трупы своих бывших подопечных. Погоня за этими охранниками уперлась в бронированную дверь, так же, как и другая часть, что захватывала инженерный блок. Рабочих второго цеха было намного меньше и изначально, да еще озверевшая вохрятина расстреляла, уходя, почти треть. Все оставшиеся в живых без вопросов примкнули к восставшим.
Тем временем в караулке вскрыли оружейную комнату, где помимо разнородного вооружения, нашлись гранаты осколочные, несколько гранатометов, пластид и еще что-то никому не известное. Оружие было роздано по рукам. Что делать с брикетами взрывчатки, никто не знал, но тут появился токарь, с которого все началось, и приказал взять ящик с пластидом, гранатометы, гранаты и тащить все за ним к ближайшей бронированной двери. Там велел выложить половину ящика поближе к двери, оставить ему пару гранат и всем отойти за поворот. Сам выложил пластид горкой возле двери, вырвал чеку с гранат и, положив их аккуратно на горку, побежал со всех ног за поворот. Рвануло так, что коридор заходил ходуном и опрокинул стоящих. Пыль поднялась сплошным туманом. В этот вот туман и шарахнули из двух гранатометов. Взрыв был потише или вообще все в этот миг воспринималось намного тише из-за заложенных ушей. После взрывов командир приказал двигаться в туман всем, у кого были автоматы. Двинулись на ощупь, боясь каждый миг садануться носом в бронированную дверь, но ее не было. На ее месте была куча развороченного бетона и проем сразу в два коридора. Разделившись, бойцы ушли осматривать открывшееся пространство, но более никого из охраны не обнаружили. Был еще третий цех, где трудились электронщики. Тихие, ничего не понимающие парни пялились большими глазами со своих рабочих мест, окутанных дымкой канифоли, на ворвавшихся в их размеренный мир непонятно чьих боевиков и молчали. Какой-то восторженный парнишка бегал между ними, хлопая по плечам то одного, то другого и кричал: свобода, братаны, свобода, но им, похоже, это слово ни о чем не говорило. Тут работали кондиционеры и, что не сразу заметили, играла тихая музыка. Очумевшие от свалившейся победы бойцы попритихли и тоже уставились с непониманием на работяг этого цеха. Так продолжалось несколько минут, потом пришедшим это надоело и они удалились, сокрушенно покачивая головами, а находящиеся тут ранее остались.
С противоположной стороны завода, где была основная масса восставших, веселье шло на всю катушку. Притащив остатки пластида к стальной двери на этаже инженеров, рабочие предприняли громкую попытку открыть ее, но в этом месте вышибло стены в боковые помещения и обрушился потолок, а дверь осталась на месте. Ее завалило обломками бетона и все этим удовлетворились. В заразительном экстазе народ бегал по коридорам, братался и кричал что-то. Инженеров отпустили из-под стражи, и они тоже ходили очумевшие между ликующими, потихоньку заражаясь общей эйфорией. Это продолжалось долго. Многие еще крепко держали свои автоматы, остерегаясь неожиданного возмездия. Кто-то бродил по этажам, коридорам, цехам, чего-то выискивая - то ли выхода, то ли поживы. Кто-то носился очумело по коридорам и врываясь в каждый кабинет, палил из автомата с диким криком по всему, что там находилось - по шкафам, мониторам, медицинской технике. А большинство продолжало ликовать, стоя кучей, обнявшись, горланя непонятное «Оле-оле!..».
Но в раскладе безопасности объекта видимо был предусмотрен и подобный вариант. Никто никогда не узнает, где мог находиться тот сотрудник, который не получил требуемые приказом о чрезвычайных ситуациях распоряжения и руководимый особым приказом, включил Ад. Он мог быть за той невзорванной дверью, мог быть выше, в специальном бункере или вообще в любом другом месте огромной Москвы, а может даже за ее пределами. Он даже мог не знать последствий своих простых действий. Он был дисциплинированным и ответственным сотрудником, который выждав обозначенное время по приказу, просто исполнил свой долг. Он снял предохранительный колпак с красной кнопки и нажал ее.
Все ответственные помещения Завода были минированы термическими зарядами с такой плотностью, чтобы при необходимости не осталось ни одного признака, говорившего о реальном использовании этих помещений. Цеха, кабинеты, хранилища, бараки, технологические помещения. Вохровцы знали об этом, и не получив помощи, удалились, руководствуясь уже своими соответствующими инструкциями. По странному стечению обстоятельств, не минированными оказались только туалеты и лестничные пролеты. Видимо планировщики сатаны посчитали, что не попавшие в радиус действия термической волны, погибнут в любом случае от удушья, от высокой температуры, от чего бы то ни было еще. Цепь была замкнута и заряды по очереди активировались. Это был не просто Ад, а его самое Пекло. Эпицентр заряда - более двух тысяч градусов. Заряд не производил разрушений, но все, что попадало в радиус его действия, превращалось в прах. Тяжелые станки оседали, как из теплого воска. Люди вспыхивали на миг как факелы, и вот только темный контур на стене или полу мог свидетельствовать о находившемся тут всего миг назад живом человеке. Освещение погасло, и только сплошная стена адского пламени озаряла еще некоторое время быстро деформирующееся пространство. Не осталось ничего, что было упорядочено коротким словом «Завод».
ПУТЬ НАВЕРХ
Я слышал гул сверху. Стены подрагивали, с потолка сыпался песок. Я строил догадки о причине землетрясения, но ничего не мог придумать. Потом стала подниматься температура воздуха, и я подумал о пожаре наверху. Мелькнуло быстро - может, война? Но сразу прогнал эту мысль. Подбежал к отдушине в надежде вдохнуть прохлады, но из нее дышало жаром. Я заткнул отдушину тряпьем и лег на пол. Температура поднялась еще. Уже обжигало руки от собственного дыхания, как в сауне. Из крана текла вода еле-еле, но тоже горячая. Я намочил тряпье и дышал через него, так было легче, но чувствовал, что если температура подымется еще, то я сварюсь. Сколько времени продолжалась баня, не знаю, мне показалось - вечность. Был ли я в сознании, грезил ли, но порой чудилось облегчение и свежий воздух. Грезились радуги и разноцветные пузыри. Скорее всего, я вырубился и долго спал, потому что когда я открыл глаза, вокруг была обычная для этого места температура и темнота. Прошелся по стенам до лампочки, стены были прохладные, как всегда, но лампочка не загоралась, как я ее ни тряс. Вкрутил другую, но и другая не зажглась. Что-то произошло наверху - это было очевидно, но вот что, надо было срочно выяснить или строить догадки. Я боялся сделать ошибку, боялся попасть в руки охраны, которая точно не оставила бы меня второй раз живым. Я сидел в темноте, обуреваемый страхами и заставлял себя открыть люк. Но чего не смогла сделать моя воля, сделал голод. Еды не было, и камера по ту сторону люка бездействовала. Я решился и откупорил все же люк. Пахнуло странным, сладковатым запахом. Вылез на площадку и прислушался. Тишина такая, что даже в ушах загудело. Тогда я стал карабкаться наверх, цепляясь за выступы и трубопроводы, боясь оступиться и рухнуть вниз в этой темноте. Наверху перед дверью тоже была небольшая площадка. Я тихонечко поднялся на нее и опять прислушался - ни звука. Нащупал выходной люк и толкнул. Ничего не изменилось, он был, естественно, заперт. Вот она - ситуация, мысль о которой я гнал от себя постоянно. Снаружи никого нет, а я тут заперт в железном мешке и никто не знает о моем существовании. Пульс забарабанил в виски, я почувствовал выкатывающуюся из глубины сознания панику. Не понимая что творю, я в сердцах пнул, что есть силы ногой в дверь и присел от страха о содеянном. Разнесся гул, как будто я находился в зале, а не в металлической капсуле и опять тишина. Это было странно. Я встал и снова пнул дверь. Звук повторился. У меня возникла смутная догадка, и я протянул руки вверх. Тут металл был теплый. Я вел ладонью по металлу вверх, и на высоте вытянутых рук у стены обозначился край. Я вскарабкался на него. Все точно, огромная дыра была в месте, где раньше был купол утилизатора. Впечатление такое, что крышу отрезали автогеном. Воняло гарью и таким специфическим, застоявшимся смрадом, что надолго остается после пожара. Я с большими предосторожностями спустился в помещение операторской. Под ногами были куски чего-то металлического, бесформенного. Руки всюду натыкались на противный, сушащий кожу, слой сажи. Страшно хотелось света. Окружающее можно было видеть на ощупь, но еще я боялся обжечься. То, что тут был страшный пожар, уже не внушало сомнения. Вдруг что-то недогоревшее тлеет себе и ждет, что я вляпаюсь прямо в липкий жар расплавленного пластика. Я стал искать выход, постоянно натыкаясь на хлам под ногами, раня ноги, оступаясь, вдыхая ядовитую муть. От предмета до предмета, по стеночке, где был к ней подход вокруг бывшего оборудования, удалось все же выйти. Что дальше, я не представлял, но радовало, что выбрался из норы и вокруг нет моих мучителей. Не беда, что нет света, выберусь потихоньку.
Глаза пообвыклись, и темнота не казалась такой уж кромешной. Долгое пребывание в ней открыло особые возможности зрения. Я стал различать окружающее по сгусткам более плотной темноты, которые мозг обрабатывал и формировал в дверные проемы, предметы. К тому же окружающее имело свой собственный, оригинальный фон ли, звук ли, который воспринимался скорее интуитивно. Благодаря такому необычному восприятию, я довольно точно видел. Воздух и все, к чему я прикасался, нес четкую печать трагедии, происшедшей тут. Непонятно было одно - куда подевались все люди. Понятное дело, что по причине возгорания была эвакуация, что пожар был силен и продолжителен, но в своих блужданиях я натыкался на куски бетона и неоформленные проемы, что больше походило на штурм. И что тут могло так гореть, что крупные металлические конструкции изменились до неузнаваемости? Я ощупывал предполагаемые станки и пытался по памяти представить себе, что это за станок. Ничего не узнавалось. То, что я ощупывал, было неприятно шероховатым, без углов, без ручек, рычажков и вообще без каких-либо торчащих элементов, без которых станок и не станок вовсе. Скорее это походило на бесформенные болванки, которые непонятно зачем отлили прямо на пол. Неужели станки оплавились? Ничего другого не приходило на ум, но вследствие чего возникла необходимая для этого температура, представить не мог.
Я блуждал в темноте, не узнавая завод, в котором столько времени был в заточении. Было душно, и я взмок, чем сразу воспользовалась гарь. Я чувствовал, как все тело просто облепило ею. Она иссушила и стянула кожу. Теперь прикосновения к чему бы то ни было - даже к себе - стали неприятны. Хотелось пить, но больше всего - умыться. Порой хотелось присесть и отдохнуть немного, но едва приседал и прикрывал глаза, как тело начинало нестерпимо зудеть. Приходилось вставать и продолжать путь в темноте. Что-то гнало меня дальше. Время потерялось в бесконечности ночи, ходил ли я кругами или завод превратился в бесконечный тоннель, не знаю. Когда первый раз где-то впереди мелькнул луч, я списал его на начало галлюцинаций. Но луч мелькнул еще раз, уже ближе, и силы покинули меня. Кто бы то ни был, пусть даже охранники, я был счастлив, что не один.
- Паш, тут еще один, - произнес молодой голос. - Эй, ты живой?
Это было обращение уже ко мне. Вокруг плясали яркие лучи от фонарей на касках, быстрые образы незнакомых лиц, незнакомого обмундирования.
- Живой! - только и смог произнести я, ослепленный оглушенный свалившимся неожиданно шумом и светом.
- Отлично! - сказал тот, которого называли Пашей, протиснувшись ко мне поближе, - Ну ты и чумазый! Ну что, пойдем наверх?
Я не верил своим ушам, я не верил своим глазам. Это были не охранники. Это были совершенно посторонние люди из настоящего мира, сверху. Я часто закивал головой, спеша согласиться с предложенным, как будто не согласись я, меня оставили бы тут без сожаления.
- Айда, чумазый, нас солнце заждалось, - сказал Паша, протянув мне жесткую ладонь.
ПОСЛЕДНЯЯ ТЕТРАДЬ
СВОБОДА
Солнце - великое чудо природы. Как жаль, что познать истинную ценность чего-либо мы способны порою только лишившись его. Может быть в этом есть великая цель некоего хранителя, не дающего времени на праздность, испытующего и закаливающего дух наш на пути совершенствования нашего, чтобы в назначенный час явились мы пред ликом всевышним не слабые духом рабы, но мужи или сыны и дщери? На пути лишений обостряются чувства и утверждается человечность. На пути совершенствования рождается мудрость. Стал ли я мудр? Оттого ли пою оду лишениям? Когда я отошел от стресса одиночества, попривык к людям и незнакомой обстановке, я вышел на улицу пройтись по скверу и увидел мир иным. Это была не первая весна в моей жизни, но видел я ее во всей красе первый раз. Потому что раньше я просто не смотрел вокруг, погруженный во внутреннее и придуманное. Яркие краски, многоголосие звуков и запахов. У меня закружилась голова, я прислонился к дереву и так простоял много часов, заворожено и совершенно очарованно глядя на мир. Стал ли я мудр, опять задаю себе этот вопрос? Я стал другим - это точно. Благодаря заводу? И это верно, но благодарен ли я ему? Тут возникают сложные чувства. По мне, так я бы заложил всю мудрость мира за Илью, Юру и вообще всех, кто так и остался навечно в цехах под землей.
Я целыми днями смотрел в окно, не отрываясь, наблюдая за детьми, мамашами, пожилыми людьми, собаками и птицами. За жизнью. А потом ложился спать и снова видел цветные сны про мир. Удивительно, сколько нового я увидел в привычных вещах, чего не замечал раньше. Сколько разных и удивительных мелочей, радующих глаз и греющих душу.
Ребята, что вывели меня из-под земли, были командой Паши с ним во главе, как вы уже догадались. Как мы выбирались, не буду долго рассказывать. Это была тяжелая работа. Меня почти весь путь наверх несли на руках. Мне вспомнилась экспедиция на Тянь-Шань, в которой я принимал участие до армии, и я непроизвольно проводил аналогии с ней. Только там меня спускали с вершины на руках, теперь же поднимали. На поверхности была ночь. Я вдохнул свежего ночного воздуха и у меня подкосились ноги. В глазах мельтешили разноцветные искры, я не мог двигаться. Ребята соорудили из чего-то носилки и с величайшими предосторожностями понесли меня прочь от подземки, хоронясь милиции и даже прохожих. Ребята были взволнованы и напряжены. Причину этого мне объяснили позже. Меня привезли к Рашиду домой, и он предложил мне пожить у него, пока они там что-то не проверят. Так я познакомился и с Рашидом, и с Пашей, и с Валерой. Сидя на кухне долгими вечерами, мы рассказывали друг другу свои истории, которые в завершении своем свели нас всех на кухне Рашида.
В первый же вечер, после короткого рассказа о том, кто я и чем занимался внизу, Рашид спросил, не появлялся ли на заводе новичок по имени Юра. Я сказал, что мы с ним дружили, а потом рассказал все, что случилось с Юрой.
- Я сам не видел, но по тому, как не щадили меня, можно предположить, что сделали с Юрой. Он же вырубил все-таки электричество! Он здорово всех там напряг, а в расход пускали за провинности намного безобиднее.
- Понятно, прости, давай помолчим.
Рашид страдал. Было видно, как дорог был ему этот человек. Я тоже успел полюбить Юрика, и мне понятны были чувства его друга. Я еще не знал в тот вечер, какой путь проделали люди, спасшие меня, в поисках Юры. Если бы знал, мог бы до конца представить величину этой утраты.
- Расскажи, о чем вы беседовали с Юрой, - попросил Рашид, и я рассказывал долго и подробно. Про его нетерпимость, про мои страхи.
- Он был прав. Ваше сопротивление никогда бы не решилось на следующий шаг, - вставил фразу Рашид. Теперь и мне это было ясно, но тогда я слишком сильно доверился авторитету инженеров, как старших, как организации, как научившимся выживать.
- Я часто опасался, что подземелье однажды захватит Юру и больше никогда не отпустит, - продолжал Рашид. - Слишком сильно он болел им. Так и случилось. Одного никак не предполагал, что к этому приложат руки люди. Каждый может в наше время попасть в историю с разборками и наездами, но на глубине шестьдесят метров погибнуть от руки бандита - это уже слишком. Если бы он упал в щель и переломался, если бы на него напал зверь, мы бы рано или поздно нашли его кости. Тут же и костей не найти. Большая получилась у него могила.
Потом Рашид устроил скромные, скупые на эмоции мужские поминки по Юре. Посидели, помолчали, выпили, вспомнили разные эпизоды, где присутствовал Юра. Немного вспомнили. Опять сидели и молчали каждый о своем. Потом кто-то предложил установить на территории завода мемориальную плиту. Идею поддержали все. Сработали оперативно. Уже через три дня плита была готова, и ребята транспортировали ее к шахте лифта в завод, к тому самому месту, которое нашла Пашина команда. Поскольку число погибших не было известно, надпись была посвящена всем, кто навсегда остался в этом месте. Под надписью стояли только четыре фамилии - Юры и трех товарищей Паши. Но на месте ребят ожидал сюрприз - шахта была затоплена наполовину. Завод был погребен под огромным слоем воды. Причин, в результате чего могло произойти затопление, было много, да и не нужно было никому объяснений. Случилось то, что ничего уже не сможет ни изменить, не дополнить. Внизу осталось трагическое, но прошлое. Плиту аккуратно опустили в шахту и отпустили. Теперь этот колодец, рожденный из уничтоженной шахты лифта, стал братской могилой.
Все свои вечера я рассказывал о заводе сначала Рашиду, потом ребятам, когда они приходили. Рассказывал практически одно и то же, но они слушали всегда внимательно. Потом свои истории рассказывали ребята, по очереди. Образовалось две стороны - я рассказывал им, а они мне. Только я был один, и часто для нового человека рассказывал то, что все слышали, другая же сторона постоянно менялась вновь приходящими, и каждый раз я выслушивал новую историю. Все истории, спустя время, я записал и объединил в хронологическом порядке. Получилось нечто вроде книги, но перед тем, как поставить конечную точку, хочу рассказать последнюю историю, которую от этого не понижается.
Случилось так, что в один из рейдов на большую глубину, Паша застрял в вертикальном колодце, начинающимся сразу после горизонтальной щели «шкуродера». Ловушка заключалась в том, что «шкуродер» незаметно опускался и заканчивался резким уклоном, по которому сочилась вода, а камень был покрыт скользким слоем какой-то плесени, так что, не зная этих особенностей, легко можно было скатиться прямо в ожидающую тебя пасть колодца. Ребята поведал Паша, и перед ней - его личную, коротенькую историю. Дело в том, что Паша сафари себе не заказывал, оно случилось само собой и было единственным не спланированным. Такое со всяким могло произойти, но значимость происшествия исследовали это место впервые и не знали о ловушке. Первым, конечно, продирался Паша, он и попался. Пашу затянуло сначала в широкую горловину и развернуло так, что в колодец он вошел ногами вниз. Повезло. Если бы наоборот, то вряд ли он выжил бы. Колодец книзу сужался, и Паша с разгона сел так плотно, что уже не мог сдвинуться с места. Он закричал остальным и предотвратил последующие падения. Ребята долго изучали подход к Паше, но вариантов освобождения его было немного. Самый реальный - это опустить кого-то за ноги и пытаться вырвать Пашу из клещей. Решили - сделали, но попытка не дала результатов. Необходимо было усилие не одной пары рук и больше веревки. Посовещавшись, решили разделиться и троих отправить наверх за подмогой и снаряжением, а остальным приглядывать за старшим. Паша тем временем медленно, но верно промокал, напитываясь влагой как губка. Он не роптал, не жаловался, он молча переживал свою оплошность и количество проблем в связи с этим. Проблемы же заключались во времени и в том, что вода, промочив Пашу насквозь, начала медленно, но верно прибывать. Он долго терпел, пытаясь самостоятельно найти способ отвести воду, но потом все же крикнул своих и сообщил о воде. Ребята опускали одного товарища за ноги, и тот отчерпывал воду в прорезиненный сапог, а потом этот сапог транспортировали за «шкуродер» и выливали воду. Процесс занимал много времени. Когда начинали отчерпывать воду в очередной раз, Паша был затоплен уже по горло. Ребята выбивались из сил, но упорно опускали товарища, отчерпывали воду и уносили сапог, стараясь не терять темпа, понимая, что промедление может стать жизни старшого.
Ушедшим за подмогой потребовалось четыре часа, чтобы добраться до ближайшего места схода, где они настолько всполошили известием всех присутствующих, что когда выработали какой-то план действий, собрали необходимое снаряжение и двинулись спасать Пашу, прошло еще два часа. На спасение вышла усиленная группа добровольцев, которая двигалась намного медленнее Пашиных ребят, и путь назад от этого занял пять часов. Паша промерз до костей. Когда его вытянули все же из колодца, он не мог даже согнуться. Его тут же, возле воронки колодца растерли спиртом, срезав с него одежду и, завернув в одеяло, вытянули и из «шкуродера». Назад Паша уже шел сам, поддерживаемый друзьями. Можно ли вообще назвать это происшествие сафари? Если воспринять события как испытание, в котором произошли перемены в восприятии окружающего испытуемым, то это, безусловно, сафари. Но ситуацию никто не строил, не просчитывал и не проигрывал, и, может поэтому это просто роковой случай? Для чего происходит череда случаев? Не для того ли, чтобы менять нас, формировать в нас новые качества, помогать понимать себя, людей, жизнь. Присмотритесь к своим случайностям! И еще мне хотелось бы увидеть хоть разок того, кто строит, просчитывает и проигрывает все наши сафари ли, роковые случайности ли. Паша совершенно по-другому воспринимал, чувствовал своих товарищей после этого случая. Он считает, что возле того колодца и родилась ЕГО команда, ЕГО семья, товарищи, которых он любил, заботился и оберегал впоследствии, переживая сердцем за судьбу каждого.
И вот последняя история, рассказанная Пашей.
Павел со своей командой бессменно стояли вахту, наблюдая обнаруженный странный пост, о котором я упоминал выше. По решению схода сталкеров, ребята забили штрек в направлении объекта. Ход давался нелегко, так как в этом месте грунт был сильно уплотненным и каменистым. Было впечатление, что почву в этом месте сформировали искусственно, слишком уж напоминала она строительный мусор. Хотя могло быть и так, ничего удивительного в этом нет, тем более в Московской подземке, в которой строительство не прекращалось, наверное, никогда - с момента первого поселения. В общем, проходка шла медленно, и наружный пост изнывал от наблюдения неменяющейся рутинной службы постовых у входа в интересующий ребят объект. До момента, когда вдруг все переменилось. Охрана получила сообщение по рации и засуетилась. Стали открываться ящики, которых наблюдатели ранее не приметили, и защелкали рубильники. Над воротами, куда заносилось обычно все привезенное, вспыхнул яркий свет, осветив большую площадку. Ребята прекратили наблюдение из опасения, что их заметят, и Паша отозвал забойщиков из штрека. Через некоторое время к наблюдению вернулись и обнаружили следующую картину. Изнутри выбегали организованно люди в камуфляже и поспешно грузили на подъехавшую в это время вагонетку небольшие ящики, затем загрузились на нее сами, и вагонетка споро отъехала. Больше объект никто не охранял. Это вызвало некоторое недоумение у Пашиной команды. Выждав время больше для успокоения, убедившись, что ничего не меняется, ребята вылезли по одному из норы наблюдения, обнажив на всякий случай ножи, и подкрались прямо к входу на объект, за которым вели наблюдение почти месяц. Ворота были плотно закрыты и никого возле них не было. Паша засомневался даже, тот ли объект они пасли или опять пустышку потянули, как под ногами загудело и пол заходил ходуном. Как будто неведомый зверь, набираясь ярости, продирался из глубины - нарастал гул. Пашка заорал во все горло, чтобы кидались врассыпную и вовремя. Ворота вылетели из петель с ужасным грохотом, и на несколько секунд спины ребят обдало жаром вырвавшегося пламени. Никого не зацепило, но звон в ушах стоял долго. Свет погас весь, воздух быстро накалился и напитался гарью. Находиться в этом месте было невозможно и даже опасно для жизни. Ребята быстро ретировались.
Паша распорядился разойтись по домам и встретиться через три дня экипированными для разведки в темноте. Решили - сделали. Оповестили о происшествии Рашида, тот обзвонил членов Совета. Через три дня в условленном месте собрались все, кто был свободен на данный момент. Были Рашид, Валера и Настя. Вышли к лазу и по одному перелезли на другую сторону. Гарью воняло, но дышать уже было можно. Часть ребят осталась расширять лаз на случай массового отхода, а остальные пошли изучать помещения за воротами. Особо изучать было нечего - несколько небольших комнат, объединенных между собой коридорами. Все выгорело дотла. Что тут было до пожара, понять было невозможно. В одном помещении была обнаружена шахта лифта - зияющий черный провал. Оттуда тоже несло гарью. Сама кабина лифта, конечно же, сгорела и обрушилась. Коротко посовещавшись, приняли решение опустить на веревке разведчика. На этой роли настоял Паша и даже не дал возможности поспорить с ним, просто сказал, что спустится он и, достав противогаз, махнул своим парням с веревками. Спорить не стали - дело серьезное, и все равно: пошел бы или Рашид или Валера. Пашу спустили в шахту, насколько хватало веревки, затем подняли. Он сказал, что дна не видел. Тогда экипировали и спустили группу разведчиков с дополнительными бухтами веревок. Они опустились глубоко, насколько было возможно, закрепились и спустили дальше двоих на руках. Дна достигли и отметили глубину шахты - примерно в сорок метров. Первым был, конечно, Паша. Он произвел быструю разведку, даже снял противогаз и сообщил по рации наверх, что обстановка терпимая. По подготовленной трассе вниз спустилось два десятка ребят и началось исследование объекта. В первые же десять минут разведки был обнаружен труп мужчины, явно скончавшегося от удушья. О факте было сообщено наверх и сразу развернули поиски живых, которые стали находиться в самых разных местах - кто без сознания, кто в бреду. Обнаруженных людей транспортировали наверх, а там, оказав кое-какую медицинскую помощь, переправляли дальше. Куда конкретно отправлять людей, было неясно, так что решили устроить временный лазарет или пункт реабилитации на одном из старых пунктов традиционных встреч команд сталкеров.
Памятуя прошлые странности после общений с правоохранительными органами, решили не обращаться ни в милицию, ни в больницы. За трое суток прочесываний под землей было найдено и вытащено наверх пятнадцать человек, последним из которых был я. Мужчины, спасенные из недр подземки, не проявляли особого желания рассказывать что-либо и, узнав, что их никто не держит, просили проводить их до ближайшего вокзала, как только прочно вставали на ноги. Что делать, провожали и денег давали, и на поезда сажали, пока опять не начались странности со стороны милицейских нарядов. По вокзалам начались плотные проверки, и всех мужчин без документов гребли без разговоров. Таким вот образом, прямо с рук сопровождающих ребят, увели двоих погорельцев. С рассказов ребят, в глазах их подопечных была смертная тоска. Они уходили в окружении наряда как на казнь. Откуда было знать мальчишкам, что их предположения были недалеки от истины, и что эти мужчины понимали, чем вызвано их задержание. В общем, оставшимся объяснили ситуацию и предложили не торопиться разъезжаться по домам, пока им не смогут организовать неофициальный выезд из Москвы и сделать кое-какие документы. Так что, когда меня вытащили на свет божий, меня сразу отвезли к Рашиду, а оставшихся шестерых устраивали все, кто мог, и где мог. На даче, в деревне, на квартире. Из этих шестерых трое все же ушли и судьба их неизвестна. Остальные пересидели облавы и тоже разъехались по домам. Единственным, кто дал более-менее связную информацию об объекте под землей, был я.
Были еще события, о которых я мало что знаю. Например, о том, что снова вызывали в милицию ребят из сталкерских команд и допрашивали на предмет где были тогда-то, тогда-то, чем занимались, кто может подтвердить. Вызывали в разные отделения в разных районах города, но задавали одни и те же вопросы. Сталкерам было понятно, что эти события напрямую связаны со спасением людей, что они своими действиями опять пересекли запретную черту некой загадочной и могущественной структуре. Рашид попросил не собираться командам какое-то время, объясняя это тем, что игрищ не будет, пока не войдет все в прежнюю колею. Этого так и не случилось. Движение сталкеров прекратило существование. Остались дружеские отношения, кое-какие связи, но организованного и управляемого сообщества более не было. Я прожил с Рашидом все лето, пока мне не сделали новый паспорт. Странно было видеть свою фотографию в документе с другой фамилией и именем. Зачем это было нужно? Рашид сказал, что лучше перестраховаться, если есть возможность. Кто знает, насколько длинны руки моих бывших хозяев. У них есть все мои данные, и не последовал бы какой-нибудь странный арест или несчастный случай, явись я вот так запросто сейчас домой. Я был с ним согласен полностью, тем более что мне не хотелось уезжать из Москвы вообще. Я решил найти работу и остаться тут навсегда. Пусть под чужим именем, так спокойнее. Паспорт этот выкупили у одного князька подвального. У него был парень моего возраста, который помер от воспаления легких несколько месяцев назад, без родни и определенного места жительства, из детдомовских. Авантюра? Конечно, авантюра. Кто знает, сколько времени мне суждено прожить под его именем, пока не вскроется подлог, но так было спокойнее. Что будет потом, о том и будем думать потом. Главное - пройдет время, и многое будет выглядеть по-другому и, возможно, даже не так страшно.
Я часто перечитывал свои записи, и порой мне казалось, что все, что со мною произошло - это придуманное Рашидом сафари. Я так сильно этого желал. Пусть произошла смена моего осознания мира, пусть мне пришлось что-то пережить и испытать, но пусть бы не было никаких бессмысленных жертв. Я желал, чтобы пришел завтра в гости Юра и Илья, и еще кто-нибудь, кого я не знаю по имени, но встречал на заводе. Что бы пришел тот лысый доктор и с улыбкой спросил: «Как ты?», потом пожал бы мне руку и попросил прощения.
В конце лета Рашид уехал домой в Ташкент, оставив меня в квартире, оплаченной до конца месяца. Он дал мне достаточно денег, чтобы я не бедствовал первое время, спасибо ему. Я бродил каждый день с утра до вечера по бульварам, по старым улочкам в центре, неизменно выходя к Красной площади. Когда закончился месяц, я тоже собрался домой. Дома мама долго плакала, прижав меня к себе. Она не подавала заявление о моей пропаже, верила, что рано или поздно я найдусь. Я написал тогда заявление в милицию об утере документов и не выходил из дому несколько дней, ожидая и боясь неприятностей. Маме не стал ничего рассказывать, но она что-то чувствовала и сильно переживала по-своему. Слава богу, не было посторонних визитов, и через какое-то время я получил новый паспорт. Объяснив маме, что меня ждет в Москве работа, я уехал назад. Она не держала меня, только погладила по голове и попросила быть осторожнее. Да уж, теперь я стал осторожным, только что толку дуть на воду, обжегшись на молоке. С течением времени пришло состояние некоего безразличия и к страхам своим, и к осторожности. Все вернулось на круги своя, хотя я по-прежнему работаю в Москве под чужим именем. Почему? Сначала не хотелось дергать быка за хвост, а потом работа, общага и прочее... В общем, засосал быт.
Рашид в Москву больше не вернулся. Как-то пару лет назад он приезжал и навещал знакомых в общежитии, где я проживал, но я был на работе, и мы не встретились. Ребята сказали мне, что он нашел работу в Рязани и обещал по возможности наезжать в гости. Вроде бы и рядом Рязань, но больше мы не виделись. С другими сталкерами я тоже не виделся со дня расставания с Рашидом. Есть ли сейчас какие группы, что играют в игрушки в подземельях, не знаю. В метро спускаюсь каждый день, но предпочитаю ездить наружным транспортом, когда есть возможность, а с еще большим удовольствием хожу пешком. Мне бы очень хотелось встретиться с парнями, с которыми познакомился тогда. Хочется, чтобы приехал Рашид, пришел Валера с Настей. Чтобы шумной ватагой завалилась бы Пашина команда с ним, естественно, во главе. Посидели бы на кухне, раздавили бы по сто грамм и вспомнили все. Доведется ли? Я буду надеяться.
Москва,
2003 г.