Тревога! Нет для военного человека ничего более взбадривающего, чем сирена. Никогда не угадать, что она принесёт. Учебная? Боевая? С подъёмом ли в воздух или наземная проверка элементов «сбор личного состава», «знание основ химической и радиационной защиты» и других? Нужно быть готовым ко всему, в том числе и к перебазированию на запасной или другой аэродром и даже к реальным боевым действиям. Мы, не только лётчики, но и все, участвующие в сложном комплексе работ под названием «Обеспечение боевых действий истребительного авиационного полка», к этому всегда готовы.
Полку начальник, объявивший тревогу, поставил задачу: одной эскадрилье перебазироваться на запасной аэродром Дембица и быть в готовности к боевым действиям с него. Заместителю командира полка разведать погоду в районе основного аэродрома, затем – запасного, принять на нём эскадрилью и руководить ею до окончания боевых действий. Взлёт по готовности.
Остальным силам полка действовать с аэродрома базирования.
Погода в районе боевых действий: безоблачно, видимость 10 километров, ветер западный 5 – 10 метров в секунду, температура у земли –5 градусов. Прогноз погоды на ближайшие шесть часов такой же.
Всё ясно. Так и записано в плане подъёма полка. И этот вариант действий нами отработан.
Взлетел на самолёте Ути–МиГ–15. Погода и в самом деле чудесная – самая простая. Такие же метеоусловия и на аэродроме Дембица. Вот она, всего в двадцати километрах от основной базы и с высоты отлично видно, что и взлётно–посадочная полоса и рулёжные дорожки расчищены от снега, которого в эту зиму дед Мороз насыпал, не скупясь. Прошёл на высоте пятьсот метров над полосой, внимательно посмотрел. «Всё равно после посадки проеду по ним, осмотрю тщательно, чтоб руководить потом со спокойной уверенностью». Вижу: по дороге к аэродрому уже подъезжает «караван» наших машин – штабная, управления, метео, автозаправщики, столовая и другие. Успеют включиться в работу вовремя.
Приземлил самолёт, зарулил, выключил двигатель, выбираюсь из кабины. Подъехал комендант докладывает: «Проверил…, опробовал…, включено…» Сел в ГАЗик, проехал по ВПП, рулёжкам. Очищены от снега, укатаны хорошо. Вдоль них, по бокам образовались длинные высокие сугробы. Занял рабочее место в Стартовом Командном Пункте. Убедился в работе приводных станций, пеленгатора, связной рации. Всё в норме. К этому времени выносной командный пункт доложил мне о готовности. По телефону на базу сообщил: «Аэродром к приёму готов. Выпускайте!»
Подходит первое звено. Только эта четвёрка приземлилась, просит роспуск на посадку вторая. Села и третья. А к этому времени поступила команда всем перелететь на основной аэродром. Самолёты уже готовы, лётчики собрались у СКП. Командир эскадрильи задачу понял и тут же установил порядок перелёта на базу. Первым вылетает его заместитель капитан Азов. Выпускать экипажи я решил из своего самолёта Ути–МиГ–15, чтоб вылететь за ними, не задерживаясь. Сел в кабину, пристегнулся – приготовился к вылету («Выпущу орлов и взлечу сам»), запустил двигатель (чтоб работал генератор), включил рацию и разрешил запуск капитану Азову. Выруливает Ян Степанович. А мне, из низкой спарки, за сугробами снега виден только киль и верх фюзеляжа его самолёта, а сами рулёжная и взлётная полосы не были видны, и мне показалось, что он слишком близко начал разворачиваться на взлётный курс. Дал ему команду «Прорулите дальше». Что он и выполнил: прорулил поперёк полосы ещё, развернул самолёт на курс взлёта и доложил «К взлёту готов!» «Взлетайте!». Взревел двигатель и его самолёт начал разбег, как я думал, по взлётной полосе. Но скорость, мне подумалось, нарастала медленнее, чем обычно. Струя газов двигателя подняла за ним необычно большой смерч снега. И только в этот момент я понял, что разрешил Азову взлетать не по расчищенной и укатанной полосе, а по целине, где глубина снега доходила почти до колен. Туча снега, поднявшаяся за разбегающимся самолётом, закрыла малейшую возможность видеть его и я, оцепенев от ужаса, вслушивался в рёв двигателя (только бы не умолк!) и сквозь снежную пургу до рези в глазах пытался увидеть хоть что–нибудь. Мне показалось, что разбег до скорости отрыва от земли продолжался слишком долго. Я никак не мог представить себе, где находится взлетающий, и только ждал, когда он отойдёт от земли и наберёт высоту, чтоб я мог его видеть, чтоб мог убедиться, что взлёт Азова с неподготовленной полосы всё–таки удался. Тянулись слишком долгие секунды и высокой нотой вибрировали мои натянутые нервы. Наконец, над опадающим облаком снега, на фоне голубого неба я увидел силуэт взлетевшего самолёта. На душе стало спокойно. Но не надолго: а вдруг снег при разбеге оторвал щитки, прикрывающие шасси после уборки, и они не уберутся? А вдруг снег повредил шланги тормозов, расположенные на колёсах? Нормально ли закончится посадка и торможение после приземления? Да мало ли что может натворить снег на скорости отрыва самолёта от земли, до которой Азов сумел разогнать свой аппарат по неубранному и не укатанному снегу?
А пока Ян Степанович доложил, что отошёл от исходного пункта маршрута
и направился на аэродром постоянного базирования. С нетерпением я ждал, доклада о его благополучной посадке. И, услышав его, совсем успокоился. Но для себя сделал ещё раз вывод: не зря говорят, что все требования в Наставлении по производству полётов «написаны кровью» и выполнять их нужно всегда неукоснительно, невзирая ни на какую спешку. В этот раз, как руководитель полётами, я оказался не на высоте: не видел взлётной полосы и рулёжных дорожек и не имел права управлять движением самолётов на земле.
Приземлившись дома, сразу же встретился с капитаном Азовым.
– Ты же взлетал с неподготовленной полосы.
– Так вы же дали команду «Прорулите дальше»; я её и выполнил, хотя и видел, что эта полоса не готова. Думал так нужно.
– А самолёт не пострадал?
– Никак нет, осмотрен тщательно – я техника предупредил, что взлетал с глубокого снега.
Так по вине руководителя полётами был выполнен «испытательный взлёт с заснеженной неподготовленной полосы». Результаты радостно поразили бы конструкторов МиГа, которые за отчёт об этом взлёте, уверен, были бы очень благодарны.
И летал я не мало, и руководил много, но этот взлёт Яна Степановича, ожидание исхода его, вижу и ощущаю до сих пор.