Потеревшись щекой о подушку и закрыв глаза, я успел сделать один долгий и усталый выдох до того, как жаркая рука обняла меня за талию и безапелляционно притянула к её обладателю. У Ди была высокая температура, наверное, под тридцать девять градусов по Цельсию, из-за которой его кожа и обжигала, словно печка, расположенная в непосредственной близости, но я и не подумал отодвигаться от широкой грудной клетки, вздымающейся и опускающейся сейчас ровно. Только вот если он продолжит сжимать меня так же сильно, то рискует меня задушить и я обеспечу ему яркий контраст своей трупной хладностью.
- Ди... - фыркаю, поворачивая чуть голову, - я так задохнусь.
Любимый гулко мычит, только притягивая меня на секунду ещё сильнее, а затем заметно ослабляет хват.
- Не задохнёшься. Не уходи только на диван. - Зарывается носом в мои волосы на затылке, вдыхая в себя горьковатый запах, а я сжимаю его горячие пальцы своими, гораздо более прохладными.
- А что, один боишься засыпать? - Полу-ехидный тон моего голоса и улыбка на сухих губах.
Мощное движение сзади заставляет резко поднять веки и напрячься, когда прямо напротив моего лица оказываются яркие глаза, горящие ядовитой бурлящей зеленью, не обещающей ничего хорошего, и оскаленные клыки.
- А ты попробуй свалить, Кися. - Из горла рокочущим, низким, опасным гулом доносятся слова, активизируя тревожную, холодящую щекотку между лопаток и вдоль позвоночника.
Ладно, Ди, не злись. Никуда не уйду. Всё в порядке. Правда же?
- Не попробую, Рыж. Ложись спать, тебе надо отдыхать. - Голос не дрогнул, внешне я был словно абсолютно уверен в правильности своих слов, но на самом деле - не очень.
Мужчина давится презрительным к отдыху фырканьем, а потом перекатывается обратно на кровать, прекратив нависать надо мной, я же приближаюсь к нему, чтобы обнять со спины и подарить ему приятную прохладу своего тела.
Что-то явно не так. Уже больше двух недель прошло с тех пор, как ты вернулся из Японии. У тебя периодически бывает лихорадка, неожиданные сбои в настроении и агрессивные порывы - а ты и так не являешься уравновешенным типом -, высокая температура и опасливо-хриплые ноты в твоём голосе.
Что-то совсем не так, как должно быть.
На автомате коснувшись рукой плеча, ноющего от оставленного вчера Рыжим сильного, кровоточащего ночью укуса, морщусь и прислоняюсь перетруженной спиной к спасительному холодильнику с бутылками и жестяными банками пива и другими необходимыми в баре ингредиентами для приготовления напитков различной степени крепости, сладости и вязкости. Через пятнадцать минут наступит пять утра, наша смена с Эдом будет закончена, а у меня сейчас болит всё, что только можно, и не просто из-за работы. Предыдущей ночью на Рыжего снова напала неконтролируемая агрессия, которую он придумал выместить именно в сексе, потому, проснувшись, я знакомился с новыми красочными синяками и укусами, коряво стоя у зеркала и ощущая явный дискомфорт и побитость общего состояния. На утро же у неугомонной секс-машины поднялась температура, скаканув до сорока, его снова начало лихорадить, так что я плюнул на две пары в универе и остался с малинуа, упрямо 'забывающем' следовать советам врача. Но если я мог пропустить учёбу, то на работу не являться было вовсе не желательно, потому я позвонил Мишель и попросил её приехать к нам, чтобы посидеть с её братом. Девочка согласилась, и вечером, в девять часов, она уже сменила меня на моём посту у кровати больного, а я смог с тревогой, гложущим червем поселившейся у сердца, уйти в бар, чтобы быть в эпицентре той жизни, что так любит Ди.
Благодарно улыбнувшись девушке, по долгу работы успешно справившейся с задачей по оказанию помощи покупателю в выборе продуктов, я развернулся, чтобы уйти от неё, как наткнулся на мрачно смотрящего за меня Ди. Судя по всему, он прожигал потемневшими малахитами именно эту милую работницу магазина, а когда зелень темнеет до малахита - это не к добру.
- Ну и чё ты на него уставилась? - Опасно-басовитый голос любимого мужчины.
- Простите?.. - Недоуменные ноты.
Так. Началось.
- Ди, она просто помогла мне, пошли.
Я беру его за рукав, оттягивая от этого места, но Рыжий упирается, и его становится нереально сдвинуть, словно он не человек, а цельная гора.
- Я спрашиваю: чё пыришься на него, дура? - Зато рот не затыкает.
Всё. Приехали.
Я не знаю, что там должна была ощущать сейчас эта несчастная, которая по доброте душевной помогла мне, просто помогла с выбором хлебцев, наверное, непонятное возмущение и негодование, но мне важно было решить другую проблему, а не с чувствами обиженных и оскорблённых разбираться.
- Ди, я сказал...
Он разворачивается ко мне, нехорошо и раздражённо прожигая тёмным взглядом.
- А ты вообще заткнись. Бабник херов.
Чего?.. Какая муха тебя укусила?
- ..Ты офигел?
- Иди за мной. - Просто бросает и без дальнейших разговоров тянет меня в ряды с овощами.
Пытаясь прийти в себя, я забываю оглянуться назад, на попавшую под горячую руку девочку, и в полном шоке смотрю на широкую спину Рыжего, пытаясь понять, что с ним всё-таки произошло, но только ломаю себе голову всё одним и тем же вопросом: что за чертовщина происходит? Может, он взбесился?
А вообще, он охуел. С какого перепугу он грубит посторонним и ведёт себя, мягко говоря, странно?
И я ему не бабник, и тем более - не херов.
У касс же Рыжий вёл себя совершенно спокойно, вяло реагировал на всё происходящее и был абсолютно безразличнейшим ко всему движущемуся, апатичным человеком.
Что-то стопроцентно и вопиюще не так.
Быстрый набор знакомого номера ровно в пять часов утра, когда я освобождаюсь, замирающее при долгом ожидании сердце, когда я слышу только длинные гудки, а затем к горлу подступает комок.
Так. Какого чёрта Ми не отвечает? Что там делает эта семейка? Чёрт! Трубку можешь взять, Ми?
Срываясь с места, хватаю почти скрывшегося за дверьми Эдварда, и вываливаюсь вместе с ним на улицу. Свежий воздух заставляет голову протрезветь от алкогольных паров и чувства паники, накрывшего меня в одно мгновение с головой, а затем я вновь возвращаюсь вниманием к коллеге, вопросительно уставившемуся на меня.
- Эд, будь другом, подбрось до дома? - А в голове одно: почему никто не отвечает? Почему везде - просто длинные гудки, а потом автоответчик? Какого чёрта?
Может... Спят? Оба? Со включенным звуком на телефоне?
Наверное, в моём голосе или глазах, или вообще - во всём мне, было что-то такое, что заставило друга широко, согласно улыбнуться и направиться к машине.
- Конечно, Анти. Напомни адрес только.
Слава Богу.
Ди, я скоро буду дома. Если что - уебу обоих. Нет, троих. Фарф тоже получит.
Через полчаса я уже преодолевал ступеньки, быстро поднимаясь на восьмой этаж, слушая бешено стучащее сердце, которое кололо чувство тревоги, перевоплотившееся из червяка в острую кость, и гоня желание поубивать тех, кто отрубил лифт на сегодня. Около подъезда я заметил припаркованную машину Мишель, немного успокоился, теша себя надеждой, что оба Шайна и правда просто заснули крепким сном. Но всё же надо было проверить, потому я и перескакивал через одну или две ступеньки, игнорируя тот факт, что осуществляю подъём, а не спуск.
Ди... Почему у меня плохое предчувствие? Пусть всё будет в порядке. Ну пожалуйста. Пожалуйста.
Когда я почти ступил на площадку восьмого этажа, из кармана раздалась громкая мелодия входящего звонка с мощной вибрацией, и я мгновенно выудил мобильник, чётким, но излишне резким движением нажимая на кнопку приёма вызова и поднося трубку к уху.
Мишель.
- Ми, чёрт возьми, почему ты не отвечала? - Запыхавшись от быстрого подъёма по лестнице, я прислоняюсь к железной двери, выискивая в планшетке ключи, чтобы отпереть закрытую мной самим дверь.
По ту сторону трубки я слышу нервный, дёрганый выдох, а затем...
- Крис.
..я замираю с ключом в замочной скважине.
Сердце пропускает один удар. Затем второй. На третий больно-больно ударяется о грудную клетку.
Её интонация.
- Мишель?.. - Я уже не горячусь, потому что мозг сжало льдом.
Что-то точно не так, я это уже знаю как истину.
- Крис, Ди... - безэмоциональность и мертвенность обычно яркого и громкого голоса девочки пугают меня настолько, что я забываю, как это - думать без паники.
Даже не буду шутить про то, что я уже пять лет Крис.
- Ми, что случилось?
Я не могу провернуть ключ, потому что чувствую, что никого дома, кроме собаки, нет. Там нет Ми. Там нет Ди. Никого, кроме тишины, болезненного запаха и белого волкодава.
- Крис, Ди в больнице Святого Георга. Врачи говорят, что у него... - голос Мишель дрожит, запинается, но она продолжает, а я слышу, как она сглатывает: - у него кома. Ты... Приезжай. Приезжай, пожалуйста.
Что-то мгновенно падает тяжёлым свинцовым сгустком в самые пятки.
..кома?
Звяканье ключей, проворот на автомате, когда перед глазами я не вижу ничего.
..больница?
Ручка подаётся легко и просто на самом деле, но сейчас кажется, что это очень тяжело, а нога не может сделать и шага в сторону квартиры.
- Крис?.. - испуганный и осторожный голос маленького ребёнка где-то далеко, где-то в больнице, где-то в реанимации, оставленного одного.
..Ди? В коме?.. Какого...
- Ми, солнце, я скоро буду.
- Ох.. Спа...
С размаху открываю дверь, вламываясь в квартиру, вскользь нажимая на кнопку сброса и хватая лежащий на комоде ключ зажигания от машины младшей Шайн. Пара секунд на эти действия, а затем я захлопываю дверь, закрывая её к чертям, и срываюсь вниз по ступеням, не слушая того, как болезненно бьётся о грудную клетку сжавшееся сердце.
Ди, Ди, Ди, Ди, Ди, Ди, какая ещё кома? Не может быть, чтобы ты и... Не может же. Ну не может! Не может!!! Какая кома?! Какая, нахуй, кома?!!
Пинком открывая тяжёлую железную дверь, я выскакиваю на улицу, не тормозя, а сразу направляясь к светлой знакомой машине.
В голове крутится только глухой голос Мишель, повторяющий на пластинке одно обречённое и обрекающее слово, заставляющее бояться, бояться так сильно, как пять лет назад, когда по рукам бежала кровь, бояться почти так же сильно, как тогда. Всего одно слово на бесконечном, безжизненном повторе: комакомакомакомакомакомакомакомакома... Не может быть. Ди не может. Он не может впасть в кому!
Словно по заведённой схеме тело само выполняет привычные действия, когда мозг отчаянно пульсирует, голова отказывается соображать, а все внутренности сжимает страх. Пожирающий, чёрный, бесконечный, ледянящий душу страх, в котором ты остаёшься один. Один на один со страхом.
Ди, Рыжий... Рыжик...
- Да заводись ты, сука! - Заорав на тормозящий мотор, я зло и панически рычу, не успокаиваясь даже тогда, когда автомобиль отвечает гулким механическим урчанием, а лишь вжимая педаль газа в пол.
Только без глупостей. Тебе ещё до больницы доехать. В целости и сохранности.
Спасибо, голос разума.
Ночные огни сменились блёклым предрассветным небом, восток почти побелел, дорога пролетала под шинами, на улицах было почти пусто, так что я при всей бешеной скорости, с которой двигался по трассе, умудрился не спровоцировать аварию. У меня были воспалённые от игнорируемого желания тела спать глаза, пересохшие губы, ком в горле и больно стучащее сердце. Вспотевшие ладони неприятно покалывало, спина затекла от стального и натянутого напряжения, а глаза бегали по всему, что могли увидеть, словно боялись.... боялись не успеть.
Через двадцать минут после звонка Мишель, я оставил её машину на парковке около огромного здания больницы и через пару минут ворвался именно в то место, которое больше всего на данный момент ненавидел.
Белые коридоры, белые стены, стеклянные двери, белые лампочки, белые и зелёные халаты... Всё белое или зелёное. Всё белое или красное. Всё красное или чёрное.
Ди... Ди-и, чёрт тебя подери, ну нет же... Ну не могло же...
Пересохшее от стресса и внутреннего, наверняка отразившегося и на внешности, страха горло всё же выдало женщине на ресепшне свой вопрос, я получил ответ и уже нёсся по белым, отвратительно, омерзительно-белым коридорам в другое крыло больницы, в реанимационное отделение, куда сегодня ночью, в полтретьего, был доставлен герр Шайн в коматозном состоянии, по всей видимости, либо III, либо IV степени. На данный момент мне было похуй, чем отличается одно от другого, я знал только то, что где-то в этом грёбаном здании без сознания находится мой любимый человек, у которого есть значительный риск задержаться в глубоком сне надолго и не... Нет, он проснётся. Он проснётся. Я знаю. Я это точно знаю. Знаю, ****ь!
Белые со стеклянными вставками двери открылись легко, когда я толкнул их ладонями, а затем, увидев в конце коридора знакомую, изломанную усталой сгорбленностью переживаний фигуру, споткнувшись, когда в который раз сжалось сердце, я встретился со взглядом покрасневших, когда-то чисто-зелёных глаз девушки. Отчаянно закусив губу, огибаю на всём ходу доктора, вышедшего из единственного кабинета, в котором горел свет, и с размаху раскрываю дверь, щурясь от яркого белого света, и с загнанной, панически боящейся опоздать тоской, с отчаяньем избитого пса упираюсь серым воспалённым взглядом в столь знакомого и любимого человека в окружении стерильных стен, потолка, пола, подушки и различного рода трубочек, нервно и по привычке стряхивая пепельные пряди волос, застлавшие глаза, и тяжело выдыхая сдавивший грудь воздух:
- Рыжий...
17.04.'10