Меня зовут Номер Первый. Первый, потому что есть Номер Второй, то есть был.
Теперь я остался один, то есть мой номер теперь не имеет значения. Я сижу и жду конца. Конец наступит примерно часов через пять. Может, раньше. Дело видите ли в том, что мы близнецы, сиамские близнецы, Номер Первый и Номер Второй. Мы соединены друг с другом такой типа пуповиной, она достаточно длинная, и много раз мы думали о том, чтобы разъединиться, ну, сделать операцию. Но каждый раз решали, что не будем. Уж раз мы связаны с рождения, почему бы нам разрезать эту связь? Мы привыкли жить так, связанными. И все шло хорошо, мы всегда были вместе, вы понимаете, трудно уединиться, когда к тебе привязан еще один человек. И в этом было много хорошего, такая полная уверенность, что ты никогда не останешься один. Мы любили друг друга, если это вообще можно назвать любовью. Мы почти что думали одинаково, читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы, дружили с одними и теми же людьми, слушали одну и ту же музыку… Но пару лет назад началась эта история, которая должна завершиться сегодня. Мой близнец выпил пива, и ему это понравилось. Пиво, а потом и другие напитки, пил он, а голова кружилась у нас обоих. Я просил, умолял, запрещал, я чуть ли не на коленях стоял, просил его прекратить. Он обещал, плакал, извинялся, а потом снова покупал в магазине пиво или что-то другое… Я не мог его остановить. Я заболел и впал в депрессию. Так мы переругивались почти полгода или больше. Однажды я серьезно сказал ему, что хочу отъединиться и сделать операцию. Он взмолился не покидать его, просил поверить еще раз, кричал, что покончит жизнь самоубийством сразу же после операции… Короче, я отложил это дело. Потом неоднократно я начинал говорить об операции, потому что он не мог остановиться и пил, пил…Но он всегда убеждал меня, что все исправится, что я должен дать ему шанс. Я любил его как себя, даже больше. И я всегда давал ему шанс.
Я думал, что еще не наступил тот момент, когда я должен спасать себя. Я думал, что я должен спасать его. Моя почка работала на него, потому что его почка была слабой с рождения. У нас их было две на двоих. Я не мог решиться на операцию. Я не понимал, когда же уже надо остановиться и разъединиться, когда это стало смертельно опасным для меня. Я думал о нем, я хотел вдохнуть в него жизнь. Я старался. Это как в горах… Сам я не был в горах, но читал, что иногда тот, кто идет в связке, падает с горы, и второй его начинает вытягивать. И что самое страшное - решать, что ты не можешь вытянуть того, кто сорвался. Ты веришь до последнего, что у тебя получится, ты тянешь и теряешь силы. И тогда вы срываетесь оба. Невозможно отрезать веревку, потому что ты думаешь - а вдруг еще не все? Где та грань, за которую нельзя перейти ?
Сегодня ночью он умер. Я думаю, часов пять-шесть назад. Когда я проснулся, я почувствовал, что у меня жар. Я позвал его, стал будить, и понял, что он холодный и что он умер. Я не могу встать и дойти до телефона. Я перетянул нашу пуповину обрывками простыни, чтобы его отравленная смертью кровь не убила меня. Но за то время, пока я спал и не знал, что он умер, я получил достаточно. Теперь я могу надеяться только на чудо. Но шансов у меня нет. Я не могу отрезать пуповину сам – к сожалению, там полно нервов и я умру от болевого шока или паралича. Я не могу тащить его на себе - я ослаб за эту ночь. Я могу только лежать и чувствовать, как нарастает жар. Я не жалею ни о чем. Я любил его. Мне грустно и одновременно пусто. Все закончилось. Я его не предал. Я не сволочь. Я мог спасти себя, конечно, мог. Но как бы тогда я узнал, что сделал все что мог? Теперь я знаю точно – я сделал все, что мог. Мне не повезло, я не справился. Но я сделал все что мог. Я все сделал правильно.
Как жарко… Он холодный, а мне жарко… Надо взять второе одеяло и согреть его… Хотя он будет злиться… Или нет? Кажется, он не дышит… А, да, точно, он умер, а я пока нет… Как жарко…Но я был прав, точно был прав…