Счастливыми обладателями ощущений прекрасного стали зрители мистического спектакля "Созерцание пустоты". Не гнушаясь вибраций душевных струн и флюидов ауры лирического озноба, ещё молодые, но уже известные режиссёру, родным и близким, а также врачам наркологических клиник актеры посредством утонченной мимики и ничего хорошего не обещающих жестов быстро повергают не задержавшихся в буфете зрителей в состояние лирической грусти, плавно переходящее в щемящее душу томительное ожидание логической развязки - антракта.
Предчувствия начинают сбываться. Траурным маршем звучит увертюра. Сценические эффекты обострения вялотекущей шизофрении от происходящего на сцене постепенно переходят в сценические аффекты чувственных стенаний от недолеченного астенического синдрома. Психическое воздействие прекрасного подавляет физиологические составляющие тонких эмоциональных настроек, вызывая немой восторг публики независимо от того, что происходит на сцене.
Эмоциональный стресс от наслаждения искусством плавно переходит в психофизиологический процесс деструктивной регуляции. Кратковременность в сочетании с интенсивной пассивностью вялотекущего сценического действа, налагаемого на проявления сбоев в работе внутренних органов дирижера, в форме громкого урчания в животе, всецело подавляет психику театралов, ошеломленных оригинальностью задумки режиссёра.
Аффект от ощущения прекрасного сопровождается патологическими функциональными изменениями со стороны вегетативных реакций, изменяется частота пульса и дыхания, происходит спазм периферических кровеносных сосудов. При этом у некоторых театралов начинает выступать пот, происходят резко выраженные изменения в церебрально — двигательной сфере, начинает преобладать психическое торможение, возбуждение и перевозбуждение. Слабонервная часть зрителей спешит принять спасительную таблетку пирамидона.
Сценическое действо, происходящее на сцене, мастерски подстроено уловками опытного режиссёра с помощью актёрского перевоплощения по методу Станиславского "Не верю!", контролируемого на электрическом стуле детектором лжи. Восторг от созерцания пустоты обеспечивается фонограммой выкриков с мест "Аффтар жжёт!", "Браво!", "Брависсимо!", "Шай-бу, шай-бу, мо — лод — цы!", "То ли еще будет ой — ёй — ёй!"
Ненасытное искусство, хронически недовольное ни собой, ни спонсорами,ни зарплатой, всё настойчивее требует не только жертв, но и пожертвований. Происходящее на сцене воспринимается щедрым подарком судьбы. Рефлекторный синапс благодарности за приятные ощущения от фонограммы одобрительных выкриков зажиточных театральных фанатов с приставных мест на галерке незаметно трансформируется в адекватные благодатные ощущения бедного студента, непонятно как оказавшегося в масонской ложе.
Сопереживание происходящему на сцене оставляет глубокие ассоциативные следы очарования в памяти театралов, а душевные раны пострадавших и сочувствующих театральному искусству зрителей как бы выражают презрение к бездарному оформлению театральных афиш, демонстрирующих безразличие к высокому искусству.
Эмоциональный стресс от безразличного созерцания театрального действия, дорогих декораций и дешёвых режиссёрских трюков начинает навязчиво переходить от раздражения синапсов нейронов головного мозга в недомогание, напоминающее головную боль в состоянии синдрома похмелья.
В результате потрясения ощущением прекрасного нарушается нормальное течение высших психических процессов восприятия и мышления, непроизвольно вызывая сужение загогулины мозга, отвечающей за сознание. Помрачение рассудка в голове становится адекватно происходящему на сцене.
Гармония отсутствия процесса мышления с лирическим созерцанием пустоты происходящего на сцене постепенно парализует сознание. Физиологический процесс восприятия искусства плавно переходит в патологический аффект отвращения, сопровождающийся полной потерей самоконтроля, что является основанием для признания эстетирующего лица невменяемым и требует срочного медицинского вмешательства.
Игра актеров все больше начинает походить на мятую рубашку помощника режиссера, производя неизгладимое впечатление. Физиологические основы ощущения прекрасного в искусстве уже больше не составляют естественные для здорового человека познавательные нейро-процессы, трансформируя патологическое явление созерцания пустоты в явление, имеющее природу психической неизлечимости больного искусством пациента.
Радость созерцания прекрасного начинает терять смысл относительно каких-либо дополнительных определений, уточнений и замечаний. Благодарного театрала так и тянет помолчать в тряпочку, носок или в портянку. Потрясение прекрасным и бессознательный аффект формы его созерцания становятся сценическими явлениями одной валентности и уже не в состоянии различаться по содержанию.
Гнев театрального критика сменяется на милость, а восторг — на испуг сумасшедшего. Воцаряется леденящая сердце тишина. И лишь шорох трения флюидов возникающей гармонии об извилины мозга, треск фольги разворачиваемых таблеточных упаковок пирамидона от Брынцалова и вибрация сигнала мобильного телефона о прибытии на место аварии скорой помощи изредка нарушает состояние резонанса больничного покоя с созерцанием безумия, происходящего на сцене.
Как бы налагаемое одно на другое, из недр бессознательного непринужденно-навязчиво возникает тревожно-волнительное ожидание финала психо-эмоциональной развязки. Квази-ощущение псевдо прекрасного приступом аллегории апоплексии поражает волю, мозг и истерзанную не нарзаном печень.
Удрученные аффектом созерцания прекрасного, опытные театралы спешат сдать билеты в кассу и приобрести билеты на паноптикум-шоу воскового гештальта от Кобзона, Киркорова и Пугачевой. Мельпомена от страха за последствия прячется в кустах газона где-то рядом с театром, но до ощущения прекрасного от причудливого театрального действа ещё далеко. Искусство прекрасного начинает чудиться образами пустоты. Восхождение от абстрактного к конкретному дремлет. Восприятие ощущения спит. До пробуждения интеллекта и восхождения к умозаключению дело так и не дошло.
Одухотворенные контрафактным польским парфюмом Chanel No 5, созерцатели прекрасного поднимаются с насиженных мест. Растворяясь в сомнениях и догадках, вереницы рыцарей искусства без страха, сомнения и упрека направляются в ближайшую рюмочную, чтобы истиной в вине добрать наслаждения от созерцания искусства. Наконец, не то полегчало, не то отпустило. С этого надо было начинать. И что бы ни говорили о театре чиновники, эстеты и критики, но пока в театре работает буфет, театральное искусство бессмертно.