Василий Федорович, старейший работник нашего предприятия, - большой матершинник. Матом Федорович не ругался, он им разговаривал. И не важно, кто был в этот момент его собеседник – начальник, коллега или женщина. Кроме того, Василий Федорович еще и зануда, и отчаянный скандалист. Его серая кепка, предмет особой гордости хозяина, постоянно мелькала во всех уголках предприятия. Отовсюду слышался его грубый недовольный голос. Когда Федорович заходил в бытовку, все старались из нее уйти. Если кто-то ненароком касался кепки Василия Федорович, а тем паче перекладывал ее на другое место, то немедленно подвергался обструкции со стороны скандалиста, разряжавшегося в адрес «провинившегося» длительной тирадой, складывающейся в три и более этажей.
В один из дней, когда у Федоровича было наиболее мерзкое настроение, в цех пришла молоденькая девушка – страховой агент. Фигурка – тростинка, белокурые, распущенные до пояса, волосы, огромные голубые наивные глаза, пушистые ресницы, нежный журчащий голосок. Просто Ангел во плоти!
Все мужчины, находившиеся в бытовке, вмиг подтянули животы, кто-то даже успел брызнуть на себя импортный одеколон. На столе, как по мановению волшебной палочки, появился фарфоровый чайный прибор, бутерброды с семужной икрой. Присутствующие кружили возле девушки, стремясь, хоть чем-нибудь, да угодить. Услужливо пододвигается самое приличное, из имеющихся в наличии, кресло. Девушка садится и тут же вскакивает.
«Ой! Я села на чью-то кепку!» - проворковала агент.
Все с ужасом уставились на Василия Федоровича, так как это была именно его кепка.
Внезапно со скандалистом-матершинником произошли разительные перемены.
Морщины на его лице разгладились, вместо угрюмого и вечно недовольного, лицо приняло умильный вид, широкая улыбка расцвела на его устах. Федорович подбежал к девушке и елейным голосом произнес:
«Да ни х…я, ни х…я страшненького!»
Взрыв хохота был такой силы, что проходивший мимо бытовки, главный инженер предприятия подпрыгнул на месте от неожиданности. Заглянув в помещение, он увидел следующую картину: возле кресла стояла пунцовая от смущения молодая девица, прижимавшая к груди папку обеими руками, около нее находился Василий Федорович, красный, как свежесваренный рак, а на полу корчились, от разрываемого их хохота, десяток рабочих.
Надо сказать, что выражение Федоровича прижилось как у работяг, так и у начальства.