Ближе к полудню всё в природе замерло, затаилось, будто кто великий и властный приложил палец к губам. Враз замолчали сверчки, не качнётся веточка на берёзе, затихла на цветке пчела, только ворона на старой сосне испуганно с надрывом каркала, вытягивая шею. Мама с бабушкой хлопотали на грядках, а у Алёши и вовсе дел не счесть. Он заглядывал во все уголки садового участка, забирался на чердак и с упоением копался в огромном ящике со всякой всячиной, названия и применения которым не знал. Время от времени спускался по крутой
чердачной лестнице, выходил на высокое крыльцо и, окликнув бабушку,
задавал один и тот же вопрос:
- А это что такое?
Бабушка разгибалась, из-под руки глядела на внука и на вещицу
покрытую пылью, вздыхала и терпеливо отвечала:
- Алеша, это не игрушка.
Подробно объяснив, что и зачем, опять принималась за работу. Мальчик лез на чердак, чтоб через какое-то время вновь появиться на крыльце. Иногда откликалась мама, но только за тем, чтоб отчитать сына за то, что он отвлекает от работы, и грозилась больше никогда не брать с собой в бабушкин сад. Бабушка хмурилась, теперь уже ей объясняла, что внук познаёт мир и, нужно набравшись терпения, обстоятельно ответить на всё его вопросы.
Туча подкралась незаметно из-за крыши садового домика. По-матерински склонившаяся над верандой берёза затрепетала легкой дрожью.
Неожиданно налетел порывистый ветер, упали первые тяжёлые капли и
мама с бабушкой поспешили на веранду.
Дождь лил недолго. Сполохи молний и раскаты грома быстро удалялись.
Как только выглянуло солнышко, все высыпали на крыльцо.
- Как легко дышится после дождичка! - радостно воскликнула бабушка, а мама отметила:
- Полоть стало легче и не так жарко.
Но, заметив спускающегося с крыльца сына, строго сказала:
- Алёша! Играй на крылечке, пока дорожка не просохнет.
- А я обую сапожки резиновые.
Через пару минут мальчик уже ходил по усыпанной гравием садовой
улице и собирал в зелёное ведёрко умытые дожём камушки. Вскоре ведёрко стало неподъемным для него, и он позвал на помощь бабушку.
- Алёша, не приставай со своей ерундой! - рассердилась мама, а
бабушка, разглядывая камушки, с улыбкой ответила:
- Какая ж это ерунда? Это красота, застывшая на века. Просто прекрасно, что ребёнок видит её и пытается сохранить, - и повернувшись
к внуку, предложила: - Давай, Алёшенька, отнесем камушки на площадку,
перед теплицей. Нальем в таз воды, вымоем их хорошенько и рассмотрим.
Внук старательно мыл камушки, раскладывал на скамеечке и, поминутно,
окликал бабушку, предлагая ей полюбоваться очередным творением природы.
Налетевший дождик застал врасплох. Все ринулись на веранду, смеясь и
удивляясь, что опять не заметили подступившую тучу. На этот раз погода
окончательно испортилась. Ничего не оставалось делать, как пить чай и
пережидать разразившуюся грозу.
- Бабушка, а камушки под дождём остались. Им не страшно? - обеспокоено спросил Алёша.
- Что ты? Камень твёрдый, крепкий, ему всякая непогодица ни почём.
Ты, дружок, садись-ка к столу, пей чай с пирожком, а я тебе сказку
расскажу.
Алёша придвинулся к бабушке поближе и приготовился слушать.
- За ближним лесом, на краю села, с Ванюшей матушка жила, - откинувшись на спинку старенького дивана, не спеша, напевно начала рассказывать бабушка. - Мать смотрела на сноровистого сына-крепыша и торопила годочки.
- Скорей бы он в силу вошёл, жену добрую себе нашёл. Вместе пахали да сеяли, а я внучат бы качала и их домой поджидала.
Но не всегда так случается, как перед сном мечтается. Ранней весной,
когда мальчишки, что те воробушки, высыпали на пригорок, радуясь наступившему теплу, увидели как по тропинке, по-над речкой, шли двое:
старый и малый.
- Гусляр идёт, и гусли на плече несёт! Пойдём, послушаем! Давеча
с тятькой на ярмарку ездили. Слушал я там гусляра. Народ обступил его.
Мужики трубки курят, а бабы косынками слёзы утирают, - сказал соседский мальчишка и, не дождавшись ответа, побежал к речке.
Тем временем старик-гусляр сел на вербовую колоду и попросил паренька достать из колодца водички холодненькой. Тут и мальчишки подоспели, помогли поднять бадью скрипучего журавля и, старший из них,
зачерпнул долблёным ковшиком чистой воды, подал старику.
Увидели люди нового человека, к колодцу потянулись возницы, поджидавшие
на мельнице свою очередь. Хлебцем, сальцем накормили усталых путников,
а те, передохнув, запели. Люди подходили, перешёптывались и внимательно
слушали много повидавшего человека.
Домой воротился Ванюша, когда совсем стемнело. С того самого дня и
еда ему в рот не идёт, а всё грезятся дальние странствия, чудеса невиданные, которые будто бы поджидают его за морями, за лесами. Матушка
пригляделась к нему, послушала и, вздыхая, молвила:
- Небеса высоко, чудеса далеко, а нам суждено на этой земле жить,
хлеб растить и о счастье Бога молить. Ты, сынок, попей молочка и
ложись спать-отдыхать. Завтра надо рано вставать и поле пахать.
- Матушка! Родненькая! Отпусти меня! Я с гусляром по дальним дорогам похожу, чужие земли погляжу...
- Что ты в голову себе вбил? Весна-красна по полям, по лугам бежит,
а нам, крестьянам, попусту время тратить не велит. И думать не смей!
- сказала, как отрезала мать. - Весенний день год кормит. Большой
уже, понимать должен.
- Ладно, уж, - нехотя согласился сын. - После пойду, когда отсеемся.
Успокоилась мать, а про себя думает: "С этими мыслями ночь переночует, а к завтрему забудет". Сама же спокойненько уснула и напрочь всё
из головы выпустила.
На утро Ванюша, и словом не обмолвившись, запряг лошадёнку, в поле
пахать поехал. Неделя, другая проходит и третья на исходе. Матушка не
нарадуется сыном. Отсеялись, отсадились с Божьей помощью, матушка в
избе выбелила и взялась окна мыть, а на уме держит, что пора уже и холсты белить. Тут Ванюша подходит и говорит:
- Я всё исполнил, как ты велела, матушка. А теперь благослови меня
в путь-дороженьку. Очень мне хочется чужедальние места поглядеть, людей послушать да ума поднабраться.
- Неуж-то тебе здешние места прискучили? Да и наши люди, никак не глупей тамошних. Вон, дед Овсей, наговорит тебе таких страстей, что неделю
оглядываться будешь. Ты погляди погодка, какая славная стоит, надо крышу
подлатать, трубу побелить. Некогда нам под чужими заборами блудить, надо свой огород огородить.
Вздохнул Ванюша и взялся за дело. Одно сделает, за другое примется.
И полетели деньки вольными птицами. Матушка тоже с утра до вечера тяпку
из рук не выпускает да на солнце поглядывает.
- День, как год, а работы всё невпроворот. Только ты, Ванёк, не
вешай нос, завтра чуть свет на сенокос.
"Сенокос - дело святое. Как тут матушке возразишь?" - подумал он и
принялся косу отбивать.
Отсенокосили, копёнки в ряд поставили, а передохнуть некогда. Начали к жатве готовиться. И опять летят деньки, что у цвета лепестки. Не
заметили, как подоспело время картошку копать да под озимые пахать. Вспомнил Ванюша о своей задумке, когда уже первым снежком припорошило. Опять
заладил: "Отпусти да отпусти меня, мамань, на белый свет поглядеть..."
- Да у тебя никак в голове помутилось? Зима вырвалась из плена, а у
печи ни полена!
Запрягает Иван коня, а сам думает: "Оно и, правда, холода подступают.
В морозы куда-то итить - дураком быть. Зиму у печи скоротаю, лаптей
наплету, а по весне в путь-дороженьку пойду".
Только весной все сызнова началось. Надо было пахать да сеять, потом полоть, жать да зерно веять. Иван же, поразмыслив, всё делал с
запасом. Возьмется дрова рубить, так вдвое, втрое больше нужного нарубит,
поедет на мельницу так на несколько пудов больше зерна прихватит.
Всё, что матушка не попросит сделать, добротно спроворит. Матери и
невдомёк, что он с тайным умыслом так-то в дорогу собирается.
Промелькнуло леточко, и зима белым лебедем пролетела, а как сошли
вешние воды, Иван и говорит:
- Всего у тебя, матушка, вдоволь. Поле пущай под парами отдохнёт,
тебе же только и заботы, что огород. К завтрему испеки мне хлебца в
дорогу, поставь свечечку Богу, понапрасну не брани, а с лёгким сердцем в дорогу благослови.
Мать в слёзы да делать нечего. "Повзрослел сын, руки силой налились,
да и умом Создатель не обидел. А коль душа просит, пусть идёт", -
подумала она и пошла тесто замешивать.
Рано-ранёшенько Иван с матушкой вышли за околицу и стали прощаться.
- Сынок, возьми с собой горсть родной земли.
- Зачем? И так мешок за плечами слишком тяжёлый.
- Глупое говорить - только Бога гневить! - строго молвила она. - Нет ничего дороже родной сторонушки. Пойдёшь по дорогам нехоженым, встретишь людей, у которых обычаи чудные, может даже покажутся
тебе забавными, но не родные. Днём многому будешь дивиться, а спать
ляжешь - дом родной будет сниться. И нет такой причины, из-за которой русскому молодцу ворогу покориться. Положи мои слова себе на память и иди себе с Богом.
Наклонилась мать, взяла горсть земли, завязала в узелок и протянула сыну.
- Носи землицу родную ближе к телу, а руки прикладывай к доброму
делу, всякому человеку в беде помогай, но при этом своего Бога поминай. А вспомнится родная сторонушка или порог родительского дома,
тут же остановись, обернись и поищи камушек, мимо которого ты прошёл,
может в нём покоится заблудшая душа, и он тебе такую думу навеял. А то
ещё может случиться, что нечаянно запнешься, оглянешься и удивишься,
как же я за такой маленький камушек или щепочку мог запнуться? Не
поленись, родной, наклонись, подбери его и кинь в мешок дорожный,
а там уж как Бог даст, - надевая сыну на шею льняную ниточку с нательным крестиком, напутствовала матушка. - Ну, теперь ступай, сынок. Путь далёк, а мир жесток, слушай с догадкой, а говори с оглядкой.
Постояла маменька, поглядела вослед сыночку, а домой кружной дорогой пошла. Идёт, слёзы глаза застилают и, чего делать дальше, не
знает. "Для сыночка жила, а теперь одна осталась. Для кого теперь щи
варить, кому рубахи шить? Ох, горе-горе! Одно осталось - Ванюшу дожидаться", - думала она.
Подошла к своим воротам, глядь, а калитка открытая. "Надо же, так
спешили, что и запереть забыли", - промелькнула торопливая мысль.
На подворье ступила, калитку за собой затворила и завёртыш на столбце повернула, на крыльцо глянула и от неожиданности споткнулась. Под ноги
глянула и, ничего там не найдя, опять к порогу глаза подняла. "Что
за диво! Вроде как на ступеньке стояла собачонка, а теперь смотрю -
девчонка".
Подошла хозяйка поближе, спросила:
- Ты, чья такая будешь, цыпочка голенастая?
- Ничья.
- Как это "ничья"?
- Шла, шла и пришла. Никого у меня нет. К тётке шла, а она не
приняла. Говорит, что таких белобрысых в их роду небыло. А матушка
говорила, что маленькой тоже беленькой была. Потом выросла и волосы
потемнели.
- Тётка твоя по матери али по отцу?
- По отцу.
- То-то и оно. Не поглянулась ты ей, вот и выпроводила она тебя за
ворота, будто приблудившегося щенка.
- Ага, она, и вправду меня собачонкой обозвала и даже горбушки
хлебца не дала.
- Ох, горе сиротине! Ну, погоди ты слёзоньки ронять да на Судьбу
роптать. Ты лучше скажи мне, голубонька, почему в мой двор вошла,
а не в чей-нибудь другой?
- Калину под окном увидела, и дом родной вспомнила. Матушка всегда говаривала, что только у хорошего человека калина кудрявой вырастает. Вы уж простите меня, коли, чем прогневила, - робко попросила
девочка.
- Вот оно что! - приятно удивилась хозяйка. - Одна я теперь осталась. Живи, коли приглянулось. Пообвыкнешь, может и эту избу - домом назовёшь.
И уже поднимаясь по ступенькам крыльца, спросила:
- Как же звать-величать тебя, куропаточка ясноглазая?
- Фросей матушка звала, а батюшку Лукой прозывали.
- Ефросинья Лукинична! В нашем роду были Ефросиньи, а Лукой брата моего кликали. Так, что, положи себе на память, будто бы ты к
тётушке пришла. Вот и договорились.
Поглядели друг на друга, уже тепло по-родственному улыбнулись,
и в избу вошли.
Ходит Иван по белу свету и, коли попутчика встретит, его слушает,
а ежели один шагает прежде услышанное в уме перебирает. "Вот порасспрошу, что к чему, может и на родной стороне такое спроворить можно.
Три годочка, как ниточку с клубочка, отмотал. Одежонка поизносилась,
лицо обветрилось, а на душе, будто незаживающая рана саднит".
По сыпучим пескам идёт парень, а в глазах ржаное поле колышется.
По зыбкому болоту путь прокладывает, а ему кажется, что за тем пригорком
родная деревня покажется. Лесами дремучими идёт - отчаяние к горлу подкатит, худая мысль, что чирей, донимает: "Не выбраться мне на дорогу,
не видать родной матушки на крылечке родительского дома..."
Вдруг где-то петух пропоёт. Он на голос пойдёт и, как есть, на тропинку выйдет, а там и доброго человека встретит. Но однажды встретились
ему лихие люди с черными думками на челе. Увидели Ивана и позарились на
тяжелый мешок за плечами.
- Был твой, теперь будет мой! - отнимая мешок, загоготал верзила с
нечесаной бородищей.
Уставший от долгого пути Иван не противился. Сел, где стоял, и глядит,
что дальше будет. Разбойники развязали мешок и вытряхнули на траву, что
в нём было. Раскатились камушки, щепочки и тоненькие веточки. Переглянулись мужики, что и думать не знают.
- Зачем ты на себе таскаешь эти щепки да каменья? - спрашивает самый
старый из разбойников.
Тут Иван и стал рассказывать им о том, как мать его в дорогу провожала и что на последок сказала.
- Много дорог я исходил, всякого чуда повидал, а как вспомню о родной сторонушке, тут и запнусь. Оглянусь, подберу, что под ногами окажется и в мешок кину. Пусть не злато-серебро, а сердцу дорого.
- Что-то не пойму я тебя: то ли колдун, то ли вовсе дурак.
- Воля твоя, мил человек. Считай, как хочешь, - пожал плечами Иван.
- Обыщите его. Может чего за пазухой припрятал, - приказал верзила,
который у них за главного был.
Разбойники схватили Ивана за руки и стали ощупывать.
- Вот оно, золотишко! За пазухой, гад такой, прятал! - радостно
воскликнул одноглазый бородач.
- Помилосердствуйте, люди добрые! - взмолился Иван. - Не золото это,
земля родная! Не просыпьте её, прошу вас...
А те, будто и не слышат его слов. Развязали узелок и, не увидев
ожидаемого золота, разочарованно сплюнули да тут же из рук и выпустили.
Раскатились комочки сухой земли между травинками. У Ивана, от такой
обиды, даже слёзы на глаза навернулись.
- Что ж вы натворили, вороги лютые? Самое дорогое от сердца отняли.
Али мать вас к груди не прижимала, али хлебца святого с роду не едали?
- Чего он там бормочет?
- Видать жить не хочет, - хмыкнул одноглазый.
- Так убейте его! Совсем голову заморочил...
И тут случилось невиданное, доселе неслыханное. Камушки, из Иванова мешка, стали расти, и превратились в воинов в железных кольчугах,
щепки - в щиты, а веточки в копья острые. Испугались, задрожали разбойнички, стали пощады просить.
- Лихая доля нас по миру пустила, и кистени в руки вложила. Прости
нас, Иван! Ежели отпустишь нас живыми, то пойдем мы в края далёкие,
где земли вольные, будем поле пахать, избы ставить да Бога славить.
- Помните, что мне обещали и, ежели нарушите клятву, данную в этот
роковой час, пощады не будет, - твердым голосом молвил Иван.
Только вылетели из уст Ивановых эти стова, как ножи да пистоли,
которые разбойники прятали за пазухой, превратились в лопаты да косы
острые.
- Идите с Богом, ибо сказано: человек для добрых дел пришёл в
этот мир.
Расстелил Иван мамин платочек и стал искать среди травинок просыпанную землю. Но сколько не искал, не нашёл. Оглянулся, а воинов,
как и не бывало, только кучка камушков, веточек да щепочек его дожидаются. Собрал он своё добро в мешок и задумался: "Не пора ли
мне домой ворочаться?"
- Пора, Иван, пора! - прозвучал скрипучий голос старого Ворона,
сидевшего на суку высокого дерева и наблюдавшего за всем происходящим. - Матушка вовсе состарилась, крыша прохудилась, поле бурьяном поросло, да и невеста уже заждалась тебя.
- Какая ещё невеста, батюшка Ворон?
- Ворочайся к родному порогу, сам увидишь.
- Ходил я по дорогам не мерянным, притомился немного. Теперь
столько же назад идти придётся, - вздохнул усталый путник.
- Во истину не ведаешь, что говоришь! - взъерошил перья Ворон. -
Под тобой земля родная, али забыл, как уронили лихие люди твой узелок?
- Помню, как такое забудешь?
- Ляг на землю, в небо чистое погляди и скажи: "Земля-матушка,
вороти меня на то место, где ты прежде была!"
Лег Иван на землю, глянул в небесную высь и прошептал заветные слова.
Покачнулось небо, прошелестел в траве ветерок и все стихло. Парень,
для верности, полежал ещё маленько, а, когда поднялся, глазам своим
не поверил. Стоит он за околицей, а на обочине дороги, где матушка взяла горсть земли, калина растёт.
"Эко вымахала тут без меня!" - подумал Иван и, вскинув мешок на
плечо, пошёл короткой тропинкой к родному подворью. Вошёл в калитку,
глянул на крыльцо и остановился. На верхней ступеньке сидит русоволосая девушка и, напевая песенку, которая знакомая ему с колыбели, вышивает сорочку. Заслушался молодец и не заметил, как матушка в окошко выглянула.
- Сыночек! Родненький! Домой воротился! Фросенька, доченька,
встречай гостя дорогого!
Подняла глаза девица и смущённо залилась краской. "Красавец-то
какой, глаз не отвести!" - подумалось ей. А в этот момент он с удивлением подумал: "Сколько дорог исходил, сколько народу перевидал, а
краше её не встретил. Наверно это и есть моя суженая, о которой
батюшка Ворон говорил".
До глубокой ночи рассказывал Иван, что повидал и пережил в пути,
а потом задумчиво сказал:
- Много ремёсел я перепробовал, да только не было больше праздника
для души, чем тогда, когда я за плугом ходил, хлеба косил и зерно веял.
Улыбнулась матушка, а про себя подумала: "Хозяин домой воротился!"
Сыграли свадебку Иван с Ефросиньей и стали жить поживать, добра
наживать да деток подымать. А те камушки, что с собой в мешке принёс,
Иван вокруг деревни раскидал. И с тех пор не было в том краю разбоев.
Вороги стороной обходили то благодатное место. Иван же об этом никому
не рассказывал, только лишь однажды спросил матушку:
- Давно ли растёт калина за околицей?
- С того самого дня, как Фрося в наш дом вошла. Откопала она от
калины отросточек, что под нашим окном растёт, и посадила, в аккурат
на то место, где мы с тобой простились. Потом частенько мы с нею
ходили к той калине, всё надеялись тебя встретить.
- Так вот оно что! Я, бывало, глаза закрою, а мне всё гроздья калины грезятся. Это ж они меня домой звали... Завтра мы с Фросей к тому
месту пойдём и рядом с калиной дубок посадим, чтоб детям, внукам и
правнукам нашим в мире, в радости на этой земле жить, хлеб сеять и
Отчизной дорожить.
4 декабря 2003 г.