Мое детство было так себе, ничего примечательного. Родители все время работали, а в свободное от работы время непрерывно ссорились. На меня их душевных сил никогда не хватало, замечали меня только тогда, когда я совершала какой-нибудь ужасный проступок. Конечно же, я совершала эти проступки, а как иначе ребенку обратить на себя внимание? Например, мне приходилось бросаться тухлыми яйцами из окна нашей квартиры. Я сразу становилась заметной, меня начинали ругать. Мои родители вовсе не были плохими людьми, просто так сложилась их жизнь. Я была всегда предоставлена сама себе, и еще трем сменяющимся старухам, неопрятным, злым, грубым и неповоротливым. Зато у меня был друг. Его звали Озрик. Полное имя было каким-то мудреным, поэтому, я называла его именно так. Он был смуглый, с робким румянцем, синеглазый, с мягко падающими на плечи каштановыми волосами. Озрик жил по соседству. Его мать была скрипачка, влюбленная в музыку, худенькая женщина с глазами-озерами. А отца не было вовсе изначально, поэтому мой друг тоже частенько был предоставлен сам себе. Ужасные старухи с ним не сидели, в этом ему повезло. Мать просто оставляла его одного. Как и я, с ранних лет он познал вкус одиночества, тот переменчивый вкус, который не спутаешь никогда и ни с чем. Он, то непереносимо горек, то приторно сладок, и лишь изредка вполне сносен. Мать Озрика улетала на концерты, оставляя его спокойно одного. А когда возвращалась, то находила все в той же позе – с книгой в руках. С Озриком мне было интересно. Если быть точной, то непримечательной являлась моя жизнь без него. С ним она была сказочно прекрасной. До сих пор, по прошествии стольких лет, я бережно храню в памяти каждое мгновение из Нашего с ним Времени. Я, беспомощная старая женщина, приговоренная к инвалидному креслу, храню изумительные сокровища своих воспоминаний, изредка перебирая их, словно драгоценные камни. И нет в эти минуты никого меня счастливей. Озрик, мой единственный друг, нежный ангел из светлого сна, моя любовь и утраченная часть души, где ты?
Пахло акациями. Мы лежали на теплой малиновой крыше и смотрели вниз. Там медленно двигались крошечные люди, толкались машинки, автобусы размером меньше спичечного коробка, - такой маленький, игрушечный мир. «Слушай, давай прыгнем», - шепотом предложил Озрик. Когда-то мы договорились, что в наших играх никогда не будет смерти. Поэтому я легко согласилась: «Давай!» Мы разбежались, взявшись за руки, ограждение брызнуло из-под ног, и мы полетели над городом, не разнимая рук. Город оказался совсем не большим, он вращался под нами со всеми своими площадями, мостами, домами, и никто не поднял головы, не увидел, как хорошо мы летим. Только один старик, который чистит обувь на перекрестке улицы Четырех Ветров, кажется, заметил нас, потому что долго смотрел в небо, прикрыв глаза рукой. Озрик был гением полета, и мы поднимались все выше и выше. Солнечные лучи кружили нас вместе с птицами по бесконечным золотым спиралям, пока, наконец, все не исчезло. Город в последний раз мелькнул внизу, похожий на разноцветный новогодний пирог, и скрылся из глаз. Я воскликнула: « Куда мы летим?» Озрик не ответил, только крепче сжал мою руку. Вокруг нас клубилось и сияло что-то розово-бело-зеленое, очень нежное, появлялись и исчезали какие-то существа, полупрозрачные, воздушные и радостные. Они приветствовали нас, Озрик смеялся в ответ, а мне все это было немного странно. Потом мы внезапно оказались в незнакомом месте, похожем на луг, но это оказался не луг, а скорее, озеро. Мы мягко опустились на него, но не утонули. Вода там была совсем прозрачная, и около самого дна сновали маленькие золотые рыбки. Тотчас явились существа, похожие на нас, только легкие и светящиеся, и принялись кружиться вокруг. Они пели высокими хрустальными голосами и улыбались нам дивными, добрыми улыбками. Мне было так хорошо, и я подумала даже, что мы умерли. Но Озрик сказал: « Лу, нам пора домой!» Существа поднялись вместе с нами над озером и долго глядели вслед. Улетать из такого чудесного места было печально, но в городе уже наступила ночь, и моя мама меня искала. Озрик побежал домой, а я пошла за мамой, которая громко бранилась и кричала, что я скверная девчонка. Мне было обидно, потому, что это было несправедливо. Я хотела рассказать ей о том, что мы видели, но не могла вставить и слова. Мать не слушала меня. В тот вечер я сразу легла спать, и мама впервые в жизни не поцеловала меня перед сном. Я лежала с открытыми глазами, и не могла заснуть. Мне безумно хотелось летать снова и снова, потому что это несравнимо ни с чем. Я решила никому не рассказывать об этом полете, Озрик тоже не говорил ни одному человеку. Взрослые запретили бы ему не только летать, но и дружить со мной, и что бы у нас осталось после этого? Мы попробовали сделать это еще раз под Рождество. И снова было так же восхитительно, а потом мы стали старше, и не смогли летать. Озрик говорил, что мы стали тяжелее из-за грязи окружающего мира, которая постепенно прилипает ко всем людям старше семи лет. Люди становятся тяжелыми, и уже не могут подняться в небеса.
Озрик утверждал, что мы живем очень давно, многие тысячи лет, но почти ничего не помним из-за несовершенства нашей памяти. Мы любили играть в игру, которую я называла «Воспоминание о будущем». Мы уходили из города и поднимались на свой любимый холм, в точку, где перекрещиваются маршруты времени. Из этой точки можно было легко попасть как в прошлое, так и в будущее. Об этом странном месте знали только мы двое. Мы ложились на траву, закрывали глаза, и отправлялись в увлекательное путешествие. В прошлом мы всегда были вместе. В одном прошлом мы с Озриком были братом и сестрой, в другом – мужем и женой, в третьем – отцом и дочерью. Однажды мы забрели в прошлое, где Озрик был королем, а я простой крестьянкой, но судьба сложилась так, что мы все равно были вместе. Будущее тоже представляло собой множество вариантов. Но всегда, всегда мы шли рука об руку, Озрик и я. В наших бесчисленных жизнях мы играли среди цветов и роскошных бабочек, синекрылых орлов и изумрудных змей, грациозных, безобидных и доверчивых. По утрам купались в голубом бездонном озере, окруженном горными вершинами, и над нами качались разноцветные солнца, иногда два или три, а иногда – добрая дюжина. Мы пасли на сочных лугах маленьких робких коз, питаясь их молоком и сладким медом диких пчел. Бегали наперегонки к хрустальному водопаду, поющему на тысячи голосов, а потом, весело смеясь, плескались в ледяной воде. Мы были безмятежны и счастливы. Это было где-то на самой заре нашей долгой жизни. Тогда еще мы могли слышать музыку сфер, и в величественной симфонии Вселенной умели различать голоса планет. Воистину великое было время. Именно тогда Озрик научил меня дирижировать Золотым Океаном. Это было упоительно. Мы становились напротив друг друга, закрывали глаза, и нас наполняла великая мощь. Начиная медленно раскачиваться, мы плавно двигали руками, а нежное золото мирового сознания послушно следовало за движениями нашего духа. Мелодии, которыми пронизана Вселенная, загорались всеми оттенками спектра, расширялись, перетекали одна в другую, трансформируясь в чистую радость. Сквозь смеженные ресницы мы видели эволюцию друг друга. Из наших пальцев, солнечного сплетения и легких текли светозарные потоки, устремляясь в пространство. Иногда мы пели вслух. Начинал Озрик, я подхватывала, и духовным слухом мы слышали хор высоких стройных голосов, который поддерживал нас. После этого действа я едва узнавала Озрика. Его глаза изливали потоки света, черты становились строже, чище и значительней.
Позднее, став чуть взрослее, мы научились создавать новые миры. Для нас с Озриком это было так же естественно, как для других детей лепить куличики из песка. Создав новый мир, мой друг обычно долго и придирчиво рассматривал его, ища изъяны. Если находился хоть малейший дефект, Озрик без всякого сожаления уничтожал свое творение. Миры Озрика были похожи на кристаллы, такие же сверкающие и безупречные. Они были прекрасны и совершенны, но для моего понимания слишком рассудочны. Мои миры напоминали вышитые шелком яркие ковры. Их населяли удивительные существа из снов, веселые, озорные, с наивными глазами и причудливыми формами. В моих творениях всегда было много цветов, воды, гор и долин. Иногда мы созидали общий мир, и, пожалуй, именно эти общие миры получались у нас лучше всего. Куда мы девали все наши творения? Я сейчас затрудняюсь ответить на этот вопрос. Наверное, создав нечто новое, мы теряли к нему интерес, и наш новорожденный мир начинал жить своей жизнью. Еще мы создавали музыку. Озрик был настоящим мастером композиции. Видимо, гены матери-скрипачки сделали свое дело. Мой друг умел извлекать музыку из всего: из смеха, улыбок, прикосновений. Он творил музыку даже своей легкой летящей походкой.
Наше счастье в этом промежуточном мире, в котором я нахожусь нынче, прервалось, когда нам было лет по четырнадцать. Мой отец каким-то непостижимым образом узнал о моей дружбе с Озриком. Этот факт вызвал с его стороны такую бурю негативных эмоций, что, этой темной энергии хватило бы, чтобы уничтожить небольшой поселок вместе со всеми жителями и домашними животными. Он кричал, топал ногами и, буквально, исходил яростью. Даже моя мать была удивлена этой дикой вспышкой.
" Ты не будешь общаться с этим сумасшедшим! – Вопил мой несчастный отец, брызгая слюной и вращая глазами. – Этот псих, этот хиппи, этот недоделанный ублюдок никогда не переступит порога моего дома! Мы нормальные люди, и наша дочь будет общаться с нормальными людьми из нормальных семей! Я не дам ему запудрить тебе мозги! Я не позволю какому-то отбросу общества искалечить твою жизнь! Я не позволю мерзкому наркоману лапать мою дочь!" Он долго извергал подобную чушь, пока совсем не обессилел. Я ушла в свою комнату, легла на кровать и отвернулась к стене. Впервые в жизни мне пришлось столкнуться с тем, что родители оказались не совсем умными людьми. До этого момента кое-какие иллюзии на этот счет я, все-таки, питала. Мне стало очень страшно. Только я и Озрик, больше никого в этом мире. Но они всерьез намеревались отнять его у меня. Они были полны решимости сделать это. Родители хотели, чтобы я со временем стала такой же, как и они. Я позвонила Озрику. Он не сразу взял трубку.
-Мой отец хочет, чтобы мы переехали в другой город. Он не хочет, чтобы я общалась с тобой.
- Так и должно было быть, - почему-то весело ответил Озрик. – Сожалею, но тебе придется играть по их правилам.
Я задохнулась от возмущения.
- Это ты мне говоришь? Ты? Как ты можешь говорить мне такое, Озрик?
- Лу, - неожиданно голос у него стал усталым и тусклым.- Мне всего четырнадцать, и я ничего не могу тебе предложить. Ни крыши над головой, ни денег на образование, ни медицинской страховки. Когда-нибудь позже все это будет, но не сейчас. Ты понимаешь меня? Кроме наших с тобой чудесных мгновений есть еще куча других вещей, которые тебе необходимы.
- Но я не смогу без тебя! – закричала я. – Как ты не понимаешь, что нам нельзя друг без друга?!
- Мы обязательно будем вместе. Я обещаю тебе это, Лу. – Тихо сказал Озрик. – Иначе этот мир полетит в тартарары. Никто, кроме нас с тобой не поможет ему. Но сейчас надо быть хитрыми. Потому что сейчас этот мир сильнее, ты понимаешь меня, Лу?
Слезы душили меня. Я ничего не могла ответить своему другу, потому что понимала: он прав.
Родители действительно увезли меня в другой город. Видимо, они почуяли в Озрике реальную угрозу моему будущему благополучию. Отец запихнул меня в престижный колледж, где училась сплошь золотая молодежь. Он, как коршун следил за всеми моими контактами, и мне пришлось стать по-настоящему хитрой и дьявольски изворотливой. Однокашники были на удивление скучны, но я исправно посещала все их дурацкие вечеринки. У меня даже появились приятели! С Озриком мы общались крайне редко, только когда удавалось преодолеть неусыпную родительскую бдительность. Но я сумела стать настоящим мастером конспирации. Когда мне исполнилось семнадцать, я сбежала из дома. Мать Озрика Луиза оказалась очень милой женщиной, она все прекрасно поняла. Луиза поселила нас в своей крошечной квартирке в Сан-Франциско. Мои родители, естественно, первым делом, появились в ее доме. Но она сказала им, что понятия не имеет: ни кто я такая, ни, где находится ее сын. Озрику повезло с матерью. Отныне эта мудрая тихая женщина стала моей лучшей подругой. Позднее я позвонила родителям. Мать рыдала, отец молчал. Я и не ждала, что они смогут меня понять. Мы с Озриком победили. Но наше детство закончилось раз и навсегда. Эта победа стала нашим первым уроком. Тогда мы поняли: все победы в этом мире более чем условны. Потом была долгая жизнь, полная сладких поражений и горьких побед. Озрик стал знаменитым режиссером и сценаристом, мы чудовищно разбогатели. Отец на склоне своих лет приехал на нашу виллу, чтобы пожать мужу руку. Пожимая руку моему дряхлому отцу, Озрик подмигнул мне. Но мне было невесело, совсем невесело. Тоска по гармонии всегда подтачивала меня изнутри, наверное, именно она и является причиной моей нынешней болезни.
Озрик ушел из этого мира совсем недавно. Газеты взорвались некрологами и патетическими статьями. Этот бумажный мусор каждый день приносит мне Агата, наша старшая дочь. Она морщится и брезгливо складывает газеты мне на колени. Я не читаю всю эту ерунду. Никто не знает ничего об Озрике, и даже не догадывается. Они приклеили к нему жалкий ярлык, и трясут его именем на каждом перекрестке. Но я знаю, что, когда, наконец, покину это бренное тело, то снова окажусь на горячей крыше вместе с моим другом. Мы вновь полетим над городом, туда, где нас действительно любят и ждут. Туда, где мы станем ,наконец, собой. Туда, где сокровище наших сердец.