В этом вагоне как-то уж слишком жарко было. Ещё эти тётки с чаем своим снуют каждую минуту. Может мне от их чая так жарко становится? Над каждой кружкой пар вьётся, понятно кипяток. Я свой чай давно выпил, а до чая был коньяк. Целая бутылка была ещё вчера. А сегодня мне жарко от их чая. Понимаю зимой чай пить целый день, да и то опухнуть можно, ну а летом? Летом пиво хорошее. Прохладного бы пива!
С этой мыслью я встал со своей нижней полки и пошёл смотреть расписание в начало вагона. Вот кстати полка моя противоходная, и на такой всегда как-то грустно ехать, глядя назад в сторону дома. То ли дело по ходу ехать, смотреть вперёд. Даже кажется, что едешь быстрее.
Стоя в узком проходе напротив двери проводника, я пытался разобраться в расписании нашего следования. Сверялся с часами и пытался припомнить населённые пункты которые мы уже проехали. Получалось не очень. Скорее совсем не получалось. Ничего сложного вроде, а ответить самому себе на вопрос «когда я смогу купить холодного пива?» я не мог. Можно пойти в вагон ресторан, но вчера там пива не было никакого. Не холодного не теплого. Поэтому я и купил коньяк. Дорого, но можно обойтись без закуски, поэтому от водки я отказался. К коньяку я всё равно купил шоколадку, но вернувшись на своё место сразу подарил её попутчице Кате сидевшей напротив и грустно смотрящей в окно. Она пила чай совсем без ничего. Прям как я. От шоколадки Катя не отказалась (какая редкость), и вытряхнув из упаковки завёрнутые в фольгу брусочки, сразу предложила мне. Я в ответ предложил ей коньяку, но мы оба отказались.
Выпав из мутных воспоминаний вчерашнего вечера, я опять уставился в расписание. За спиной сновали тётки с кружками кипятка. Я невольно отшатывался от парящих кружек, когда их проносили за моей спиной - «Только не это!» Минуты через три я постучал в приоткрытую дверь проводника. Дверь открыла заспанная проводница в форме. Вид у неё был такой, будто бутылку коньяка без шоколадки, на ночь приняла она а не я.
- Добрый день.
- Что хотели?
- Не подскажите, когда ближайшая станция со стоянкой? Пива хочется. Холодного.
- Расписание видите, молодой человек?
- Вижу, но сообразить ничего не могу. Вы извините, если вам не сложно…
- В Таврове будет семь минут, потом в Ноньше, потом в Ельменьге по пять. А ночью в Усть-Канеге минут двадцать простоим. А водки, не желаете купить? Можно у меня. Двести рублей, хорошая водка.
- А… Коньяку у вас нет?
- Есть, но Дербентский. Он по пятьсотпятьдесят. Будешь брать?
- Ммм… Бутылочку возьму.
- А у меня всего то их две. Проходи.
Я заметил, как проводница найдя знакомую ей тему беседы со страждущим, сразу перешла на Ты. Очень хорошо! Я сразу полез в карман и вынув из него кучу смятых бумажек, отсчитал и протянул проводнице шестьсот рублей.
- А хочешь, я тебе на пятьдесят рублей лимону дам?
- Лимон за пятьдесят рублей?
- Ну, шоколадку возьми тогда. Не пустой коньяк же глотать.
- Ладно, давайте шоколад.
Шоколад я получил точно такой же как вчера в вагоне-ресторане. С балериной на картонной упаковке. По пути на своё место я понял, что ничего не запомнил из того, за чем обращался к проводнице. Где стоим? Когда? Сколько? Ладно… Всё равно уже коньяк купил. Потом разберусь в расписании. Всё потом.
У окна сидела Катя и провожала взглядом редкие деревья среди каких-то болот. Ополовиненная кружка с остывшим чаем мелко дребезжала ложкой. На краю моей полки завернув край матраса, сидел наш единственный сосед с верхней полки. Молчаливый, скромный, весь какой-то несуществующий. Вроде и вот он, а вроде и нет никого. Как и вчера, глаза его были наполовину прикрыты, отчего ощущение его фантомности только усиливалось. Я пролез на своё место к окну напротив Кати, и сразу положил к её звенящей кружке новую плитку шоколада. Катя тихонько улыбнулась переведя взгляд с угощения на меня. Я только развёл руками и немного улыбнулся в ответ.
Коньяк пошёл на ура. Сразу стало как-то легче. Пропали тётки с дымящимся кипятком, Катя стала немного родней и незаметней, а сосед сидевший слева, вообще стал казаться большим красивым подлокотником. Почти три часа дня, и мне хорошо. Немного грустно как это бывает в поездке, но спокойно и даже уютно как дома. За окном промелькнул надрывающийся переезд с одиноким грузовиком, потом мотоцикл с коляской набитой сеном стоявший в придорожных кустах, а потом опять потянулись поля и посадки мерно раскадрованные мелькающими столбами. От пасмурного неба и от покачивания вагона, немного клонило в сон. Наверное и от коньяка тоже. Так я и сидел, переводя взгляд с пейзажей на грязные разводы на вагонном стекле, с Кати на стакан с коньяком. Когда в бутылке осталось совсем немного, я вздохнул, и перевернув смятую подушку улёгся во всю длину своей полки. С закрытыми глазами стук колёс стал отчётливей, и даже каким-то возбуждающим, но потом всё исчезло, и я уснул.
Снилась полная белиберда. Работа, какие-то подвалы, школьный друг Мишка, попутчица Катя, чемпионат формулы один, алкаши с которыми я ищу чьи-то часы, хлеб с маслом, и опять подвалы, коридоры, лестницы, двери. Потом я понял что уже проснулся, и что мне очень жарко и душно. Не открывая глаз, я осторожно перевернулся на спину и стянул с себя толстовку. Плевать, что подумают мои соседи, которых я сейчас не вижу, но духота была просто мучительной. Так я пролежал ещё какое-то время. Кто-то постоянно задевал мои вытянутые ноги, не давая провалится обратно в сон. Жар постепенно отпустил. Теперь хорошо. Наверное, пора вставать. В туалет хотелось, но можно ещё и потерпеть. Интересно, сколько сейчас времени?
Тихонько, один за другим, я открыл глаза. Веки немного слиплись, и я тут же принялся их тереть. В вагоне было темновато, и я взглянул на часы. Интересно, что я ночью буду делать теперь, после пяти часового сна? Однако. Приподнявшись на локте, я обернулся к окну. Посадки деревьев закрывали почти всё небо, но и то что было видно, было небом совсем вечерним. Я сел. Голова немного кружилась, не то со сна не то с похмелья. Катя напротив, дремала головой к проходу, поджав к себе ноги и как-то по детски положив голову на ладошки. В этом полумраке она показалась мне очень трогательной в своей просторной футболке и сбившейся в ногах простынёй. Я невольно улыбнулся. Обычная попутчица, казалась совсем родной, нежной и манящей. К ней хотелось подсесть и поправить простынь, убрать с лица прядки светлых волос, обнять. Она тёплая и спокойная в своём сне. Она беззащитная и симпатичная. Такая, какую я хочу.
Нащупать ногами кроссовки не получилось, пришлось склонить тяжёлую голову и отыскать их взглядом. Обувшись, я посидел ещё с минуту и резко встав, отправился в туалет. В вагоне пахло едой и потом, на столах звенела посуда. Подождав мелкого пацана с папашей, я таки вошёл в кабинку и повернул вечно мокрую, холодную защёлку. Как же здесь холодно, и мокро! Окно открыто и обдаёт свежестью и грохотом колёс, а пол всегда мокрый и грязный. Опорожнив мочевой пузырь, я очень недоверчиво относясь к всегда брызгающему крану, стал мыть руки и умываться. Взглянув в отражение в зеркале, я даже удивился – совсем не опухшее лицо. Можно сказать вполне свежее. Отлично, теперь можно и покурить.
За сигаретами пришлось возвращаться на своё место. Опять ноги, стаканы, дети, карты, сумки. Катя не спала, сидела на своём привычном месте, подобрав к подбородку укрытые простынёй коленки. Пальцами обеих рук, она убирала с лица пряди волос прилипшие во сне. Глаза немного опухшие, но всё такая же милая как пять минут назад. Может разговорить её, хотя какой разговор сейчас, когда оба только проснулись?
-Доброе утро, Катя.
В ответ я получил два кивка с прикрытием глаз, немного улыбки, и что-то типа «угу» не открывая рта. Выдержав паузу в пару секунд, я взял со стола всю пачку, и отправился в тамбур. Носки, колбаса, курица, яйца, помидоры, кроссворды, карты, дети, туалет, тамбур. Здесь было холодно почти как в туалете, разве что не дуло. За окном, по деревьям мчался светлый силуэт дверного окна с моей тенью. Прильнув к прохладной стене, я закурил. За противоположным окном, с воем и грохотом, промчался встречный. Захлопали двери соседнего вагона, а потом мимо меня промчался мужик в спортивных штанах, майке и целым пакетом бутылочного пива. Значит где-то оно есть. Но у такого шустрого и спросить не успеешь.
Я курил уже вторую подряд и сплёвывал под ноги. За десять минут ко мне никто не присоединился. Но это и к лучшему. Можно побыть одному, подумать о вечном. О вечном совсем не думалось, наоборот. Всё больше о мирском и тщетном. О семье и работе, о делах и друзьях. Семья разваливалась на куски уже больше года, и не было видно не просвета, не выхода. Работа доконала меня настолько, что я уже не знал чего больше я извлекаю из неё, денег или головной боли. Дела не давали расслабляться нигде, впрочем как и у всех наверное. А друзья, а что друзья? Всё нормально у них вроде. Да и друзей-то у меня… Как бы выбраться из всего этого круга, как? Как разорвать это всё одним махом? Ну, или не одним. Развестись? Да некогда, работы полно, а может и наладится у нас ещё всё. Сменить дела и работу? Заново всё начинать придётся, а этого очень не хочется. Бросить друзей? Так это я в них чаще нуждаюсь, а не наоборот. Выходит хорошо у меня всё? Как у всех? Выходит что неплохо. Но почему тогда так тошно думать обо всём этом, стоя здесь, в тамбуре, за пару тысяч километров от родного города? Почему хочется скрыться от всех, залезть в глубокую нору и лежать там в тишине не показывая носа? Хочется бросить всех кого люблю, и всё чем живу. Нестерпимо хочется. Аж до дрожи. Хочется под бок вот к такой вот Кате, и закрыв глаза сопеть ей в шею. Хочется сойти с ней на совсем крохотной станции, и отправится с ней жить в избу на курьих ногах посреди волшебного леса. И чтоб никто никогда не нашёл меня. Хочется.
Вагон слабо дёрнулся, и к стуку колёс примешался знакомый шипящий звук, когда колодки прижимаются к колёсам. Состав тормозил. Я давно докурил, но из тамбура уходить не хотелось. В вагоне конечно тепло и хорошо, но пройтись по перрону, если будет станция, хотелось гораздо больше. Замелькали рыжие фонари, силуэты построек и вагонов. За спиной, хлопнув дверью, возникла проводница с веником в руке. Тут же начала подметать окурки, сгоняя их от противоположной двери к моим ногам.
- Стоянка две минуты, никого не выпускаю. Только грязь смету.
Вот и прогулялся по станции. Ну да ладно. В углу, у самой двери, в моём плевке слиплись два окурка. Один из них, только что прилетел из под веника. Я подумал, что вот им двоим, наверное, не хотелось бы расставаться. Лежат они себе в одной луже, только встретились, а уже неразлучные какие-то. Любовь у них, мир и покой. Всё у них хорошо. Встретились в тамбуре, мимолётно столкнулись, и вот. Вот лежат в обнимку, и сопят. «Тот» который побольше, возможно сопит в шею «той», которая поменьше. А может наоборот. Им больше никто не нужен, они всё уже нашли. Всё, о чём и не думали минуту назад. Так бывает…
- Дайка я тут смету.
Я послушно перешёл к другому окну. Проводница отрыла ключом дверь, и быстро вымела мусор на медленно ползущую низкую платформу. От свежего воздуха, по плечам поползли мурашки. Я поёжился. Проводница свесилась в дверной проём и что-то высматривала. Состав встал как вкопанный, и нас качнуло. С улицы доносился громкий неразборчивый женский голос громкоговорителя, и свистки маневрового тепловоза. Голос перечислял какие-то номера. Потом пошёл дождь. Проводница сразу отпрянула, и захлопнув дверь, удалилась. Я вернулся к «своей» двери и закурил. В углу, в моём плевке, лежал одинокий окурок. По стеклу расползались капли. Послышался протяжный гудок, и мы плавно тронулись с места. Тамбур качался в свете оранжевых фонарей, и всё быстрее и быстрее набирал ход. Я уткнулся лбом в холодное окно, и подумал, может один из этих разлучённых сигаретных окурков, сейчас кричит другому: «я тебя никогда не увижу!», а другой кричит в ответ: «я тебя никогда не забуду!» А может и нет. Может молчат.
Выдохнув последнюю струю дыма, я отправился к проводнице за оставшейся бутылкой коньяка.