Звучит песня на чукотском языке.
Синхрон:
Я родом из Чаунского района Чукотки. Поселок Рыткучи. Там мои отец и мама жили. В те времена они считались чаучу, что означает «богатый оленями человек». А когда началась коллективизация, то мои родители и мамины братья перекочевали в село Усть-Белая Анадырского района. И стали работать в колхозе после коллективизации. Ну, естественно, что олени стали общими. Мои родители перебрались из тундры в поселок Усть-Белая. Мама работала на ферме, делала творог. Отец был пастухом на скотоферме. А я училась в школе. На одни пятерки. В те времена, в пятидесятые годы, домов было мало. В поселке Усть-Белая яранги стояли на горе, на берегу.
Как я помню по своему детству, мои родители были очень достойными людьми. Они сохраняли все традиции народного творчества. Песни. Особое значение для моей мамы имело горловое пение. Она научила меня петь, шить, вышивать бисером. Отец меня всегда брал с собой в тундру и на рыбалку. Бывало сидим у костра, съели рыбину, а он по скелету мог определить какой в этом году будет улов. Сколько рыбы придет на нерест. Поймаем, скажем, хариуса, поджарим на костре. Он осторожно отделит мясо от костей и по скелету мог увидеть сколько будет рыбы летом. Отец хорошо знал природу. Умел предсказать, какая будет зима, какое лето. Мог предугадать пожар в тундре, или холод. Он определял это по мху, который едят олени. Он хорошо знал, где север, запад, юг, восток. Без карты и компаса. Всегда ориентировался по звездам. И так потихоньку я у него научилась определять какие травы лечебные, какие грибы съедобные, а какие ядовитые. И мухомор, про который сейчас известно лишь одно, что он ядовитый, но этот гриб лечит рак.
Пока мы жили в тундре, до того, как нас записали в колхоз, мы были свободными. Свободолюбивый, кочующий народ чукчей. Мой папа лечил травами всех заболевших людей, всех наших соседей. Он почему-то всегда сушил мухомор. Наверное, потому что им можно лечить раковые заболевания. Раньше чукчи не курили и не пили, пока не переехали сюда из Аляски. До того, как началась коллективизация. Несмотря на то, что все прятали от коммунистов: бубны, нарты, праздничную одежду для обрядов, но в тундре мы всегда справляли свои праздники. В конце августа начинался забой оленей для традиционной одежды. Обряд должен проводиться строго с соблюдением правил. С раннего утра выстраивали нарты. Брали дощечки для добывания огня трением. В каждой дощечке по шесть дырочек. Раньше огонь добывали только с помощью таких дочещек. В тундре у чукчей спичек не было в те времена.
Что я могу сказать? Я вспоминаю своих родителей и очень горжусь ими. Они были достойными людьми, несмотря на то, что все у них отобрали. Оленей, имущество, все. Но они не пали духом. Родители стали жить заново. И нас они воспитали в том же духе, как их воспитывали родители. Они передали нам все обычаи. Бывало я приболею, отец мне всегда говорил, как бы ни было трудно, доченька, как бы тяжело и больно не было, ты пой! Пой песни, прыгай, двигайся. Потому что движение спасает людей.
Звучит песня на чукотском языке.
Лайв:
Звукорежиссер. Да нормально... Да?
Игорь Дадашев. Да.
Звукорежиссер. Я тебе про что и говорю. Ну это я так пока, просто пробую. Более или менее выведем звук.
Вера Гиунет. Мне кажется, что я ошибку сделала. Припев надо бы повеселее спеть.
Звукорежиссер. Реверу добавить, всякие эффекты, звуки моря, природы. Ну сделаем, добавим. Птиц и так далее...
Синхрон:
Когда у меня был жар, он брал меня с собой в тундру, говоря, вот пропотеешь хорошо, и вместе с потом ты выгонишь свою болезнь. И я с ним шла. Хотя была еще маленькой, но шла в тундру. Это когда мы жили в поселке. А в тундре... там свобода... была. Там, куда хотели, туда и ехали. Ну, естественно, туда, где есть много ягеля. У нас, у родителей, было стадо оленей в тысячу двести – полторы тысячи голов. Это только у отца моего было столько. А у моих дядьев, у маминых братьев тоже были свои олени. Примерно тысяча сто или тысяча двести. Мы никого не нанимали. Батраков не держали. Сами пасли. Восемь лаек и мы, дети, помогали родителям пасти. Самое ответственная пора в тундре это июнь-июль. В это время надо уберечь оленей от паразитов и найти водопой, достаточно ягеля для прокорма и чтобы места были прохладные, не жаркие. И сейчас пастухи делают тоже самое. Как пасли наши предки, так же пасут и нынче. Конечно, мои родители научили меня очень многому. И шить, и петь, и танцевать. Допустим, идем мы с отцом или с мамой по воду, а там чаечка, или любой другой зверь, а они мне говорят, попробуй, потанцуй, как чаечка, подвигайся. И я танцевала, подражая движениям чайки.
И потом мы, живущие здесь коренные народы Севера, чукчи, строго соблюдали чистоту нашей природы. Сжигали все ненужное. Старые вещи. Никогда не бросали их, как сейчас бросают люди. А если, к примеру, олень заболевал копыткой, то зарывали его труп в землю, чтобы хищные звери не отравились зараженным мясом. Мои родители уважительно относились к нашим меньшим братьям. Лиса. Медведь. Волк. Другие животные. И если, допустим, отец на охоте убивал волка, скажем, ему был нужен мех для одежды, прежде чем привезти его домой, пока еще не остыло тело, он над ним в бубен бил, чтобы проводить наверх, дальше, в другой мир. И также как человек три дня после своей смерти еще не умер полностью, так же и звери живут еще три дня, и их духи витают в том месте, где они были убиты. Поэтому после охоты чукчи всегда играют на бубне, задабривая духи животных. А по прошествии трех дней закапывают тушу в землю. А когда собака-оленегонка состарится, они все чувствуют, понимают, что умрут, прежде чем ее убить, чукчи кормили собаку жирной толстой сушеной кишкой. После этого отводили собаку подальше от яранги и там забивали, чтоб не мучалась от старости. И так же как с волком, провожали собаку в далекий путь наверх. Поили водой, играли на бубне. Все это сохранялось у нашего народа. Все традиции.
Лайв:
Вера Гиунеут. С праздником, друзья! С Новым годом! Удачи, здоровья! Песня называется встреча друзей, на чукотском языке. Танцуем!
Синхрон:
Что я могу еще добавить? У нас еще были свои ездовые олени. У меня, у брата, у отца, у каждого свой ездовой олень. У меня был белый. Белый-белый, только глаза черные. Ни единого пятнышка на шкуре. Мы очень рано выучились ездить на оленях. С малых лет учили, чтобы потом, как говорится, впросак не попасть. Нас учили, как пасти оленей, с какой стороны к ним подходить, какой будет ветер завтра. Куда вести стадо в случае непогоды. Нас учили как разделывать оленью тушу, как варить и сушить мясо, как выделывать шкуры, как шить из меха одежду, как вышивать. У нас, у чукчей, вышивается только белый и черный камус. Осенний мех. Вот скоро оленей начнут забивать. У них еще не длинный, а короткий ворс. И всякими узорами шили торбаса, кухлянки, меховую опушку на рукава, на капюшон. Из оленьих шкур, белых и черных комбинировали вышивку, украшения для мужчин. Конечно, это надо уметь с самого детства. Я очень признательна своим родителям, что нас воспитали достойно и духом не пали даже в самые тяжелые времена.
Звучит песня на чукотском языке.
У нас на Чукотке много лекарственных растений. Иван-чай, потом дикая картошка, опух называется. Она дает корнеплоды. А сверху вот такие же почти цветочки. Только белые-белые. Дикая картошка. А еще мы ловили в протоке рыбку. Она зовется неркой. Ловили прямо руками из воды. И всегда я вылавливала столько, сколько нам было нужно на обед, много мы никогда не брали. Сколько съедим, столько и брали у реки. Никогда не выбрасывали, как сейчас выкидывают рыбу. Распотрошат, возьмут икру, а тушки выбрасывают.
А еще около озера рос цветочек. Такой шестигранный, а внутри кругляшок. Красный с белым. А по краям нежно-зеленые листья, широкие, большие. Они закрывали сам цветок на рассвете, перед тем как Солнце появлялось на небе. А ночью цветок раскрывался. Мы его называли Лунный цветок. Внутри цветка собиралась роса. Потревожишь цветок, а в нем капля бултыхается. Настолько красиво, понимаете? В свете Луны цветок на тонком высоком стебельке дрожит и шевелится. Утром листья над ним смыкаются, а ночью снова раскрывают. Это озеро сейчас, к сожалению, испоганили геологи и золотоискатели. Все захламили вокруг. Ни рыбы нет, ни цветов. Очень жаль! У нас на Чукотке очень красивые места. Лесотундра. Деревья большие. Березы. Много хвои. Лиственница. Все растет. Всякая рыба водится. Более дюжины видов. Это только в реках. А на море кета, горбуша, мойва.
Лайв:
Вера Гиунеут. Есть песня еще «Письмо из города».
Звучит песня на чукотском языке.
Синхрон:
У нас только фамилии. Ни имени, ни отчества нету. Когда я сильно заболела, меня вылечил отец. Он меня и спас. Насушит всяких трав впрок. Если заболею, давал мне их пить. Когда я родилась, он сперва назвал меня Томгой, что значит Рожденная. А когда я была при смерти, впала в летаргический сон, это я хорошо помню, как я шла по горе, там была поляна и люди в красивых белых одеждах. Они танцуют и поют, а я иду одна в их сторону. Это было прямо наяву. Иду одна и не знаю с кем заговорить. Они только кивают мне головой и не отвечают. И сверху сияние, как от Иисуса Христа. Я пошла наверх и потом вернулась по этому лучу света, указывавшему мне дорогу. А проснулась я в яранге от сильного света. Было очень ярко. А дело было ночью. Ярко-ярко все вокруг, аж глаза слепило. Я оглянулась вокруг, а отец сидит с бубном возле меня и чуть-чуть, вполголоса поет. Вот ту самую песню, что я недавно вам спела. Так я и вернулась. Как бы заново родилась. А он мне изменил фамилию на Гиунеут, что означает Неизвестная.
Звучит песня на чукотском языке.
А мама мне рассказывала, как у них проходила свадьба. Свадебное путешествие было у них с отцом по всей тундре. Они объездили все районы Чукотки вплоть до Наукана, Уэлен. Так получилось, что братья моей мамы долго не отдавали ее замуж за отца. Потому что он был старше ее на восемнадцать лет. А она была юная. Косы в два кулака толщиной. Она вот так ходила, гордо подняв голову. И он решил ее украсть. И когда пришла зима, отец украл маму. Она пошла караулить стадо с собаками, а он в это время был в гостях у своей матери, и он пришел за ней, забрал с собой и увез, а мама послала собаку назад к братьям. И оленегонка побежала домой, а остальные собаки остались пасти оленей. А маму отец увез. Не захотел подчиняться судьбе. Братья встревожились, почему собака пришла одна. Что-то случилось, наверное? Поспешили к стаду, а сестренки нету. По следу нарт побежали искать куда ее увезли. Один из маминых братьев догнал отца, а тот ему сказал, не хотели по-доброму мне отдать сестру, так я ее увез и не верну. Так она и осталась с отцом. Потом мамины братья сами женились. Обзавелись семьями, свои яранги поставили. У моей матери было три брата. Таракирин, Тэентерев, Кочнау. И мама Элем. Она была раньше Тынынеу. А потом стала Элем. Вот так они с отцом и поженились. И мама говорила, что у них свадебное путешествие было целый месяц. Ездили по всей тундре. Кто оленя подарит, кто шкуру россамахи. Они вернулись не с пустыми руками, а привезли двое полных нарт подарков.
Звучит песня на чукотском языке.
Синхрон:
Коллективизация началась...
Игорь Дадашев. Это когда было?
Сейчас скажу. Если я сорок четвертого года, то где-то в тридцатых годах. Вот как раз раскулачивание было. В это самое время. Я родилась в сорок четвертом. Меня еще в помине не было. Сперва начали загонять в колхоз тех, кто остался в Чаунском районе. Мы-то оттуда уехали в Анадырский район. А самый богатый был Алитет. Может читали книгу «Алитет уходит в горы»? Семушкин там все описал. Я читала эту книгу. Так все и было. А мои родители дружили в Алитетом. Алитет откочевал дальше в горы, а мы уехали в Анадырский район. Раскулачивали, конечно, очень жестоко. Даже жгли яранги тех, кто не подчинялся новой власти. В сталинские времена. Тут же тоже были тюрьмы. И в Иультинском районе, и тут, в Магадане лагеря. Отец, скорее всего, сидел тут. Братья мамы и отец сидели тут, наверное. Отец просидел пять лет. А братья мамы, двое дядей, по десять. И оттуда вернулись – один без языка, а второй без носа. А третий дядя в тюрьму не попал. Те двое сидели за то, что не отдавали оленей. На забой и в колхоз.
Это была настоящая катастрофа для тундровиков. Тем более, что они не знали русского языка. Потом немного утихло все. Когда я родилась... когда мне было лет пять-шесть, тут уж началась совсем другая жизнь. В прежние годы кого жгли, кого убивали прямо на месте. Ни за что. А наши родители выжили, потому что уехали оттуда в Анадырский район, избежав издевательств и гибели. Но дядей моих поймали, когда они поехали в гости к третьему брату. Схватили и увезли в тюрьму. Здесь, наверное и сидели, как я понимаю. Отца посадили, как шамана. А дядей за сопротивление советской власти. Долго не отдавали свои стада в колхоз. Было все ужасно. Не опишешь в словах. Новая власть издевалась над нами, как хотела. Один дядя без носа, другой без языка вернулся к своим семьям в Чаунский район. И долго после лагеря они не прожили. Один умер через год, а второй через два.
Игорь Дадашев. Носа и языка они лишились в лагере?
Да, в лагере. Там издевались над ними. Они же не знали русского языка, никакого. Они только свой язык знали. Я вообще удивляюсь, как они живы остались? Такое было отношение в те годы в тюрьме. Били, наверное. Как хотели, так и издевались. Но они хотя бы живыми вернулись в семьи.
Звучит песня на чукотском языке.
Синхрон:
Моя земля – мать! Моя земля мать, кормилица. На ней мы выросли, по ней мы босиком бегали. На ней мы стада пасли. Это наша земля. Кормилица. Как этого не понять? Это мать. Даже слов нет сказать... как можно сказать, что это не моя земля? Вот Колыма это земля эвенов. Они тут жили и живут из поколения в поколение. А наша – Чукотка. И там, хоть и суровая земля, но она все равно наша. Она кормилица. Мы ее берегли, как зеницу ока. Молились грому, сильному ветру. Бог у нас, это... как Вам объяснить? Молились всему что есть, что нас окружает. Мы берегли землю. Она нам и лекарственные травы дает, и кормит оленей, других зверей, птиц, и нас, людей. Мы хранили свои легенды. Сколько сказок было создано, былин о природе. О птицах и других животных. Сколько песен было сложено о природе. Песни ветра, песни шелестящих листьев. Это же как? Они нас учат быть добрее. Природа сама нас учит. К любому дереву подойди, просто прижмись. Только не надо к старому дереву прижиматься, оно плохое. А к молодому. Вот сейчас надо как можно больше находится на свежем воздухе.
Ну я бы, конечно, если была бы в Усть-Белой, то уехала бы к брату. Вернее, к племяннику поехала бы в тундру. Я бы там отдохнула. Побывала бы там, где мы кочевали. Там же все свое, родное. Для наших пастухов в тундре все как на ладони. Мои родители знали там все, природу, куда кочевать с оленями. Они безошибочно добирались до нужного места. По звездам определяли север, юг, запад, восток. А мальчишек, сыновей, учили как строить нарты ездовые. Они тоже бывают разные. Есть помощнее, на которых все хозяйство возят, полог, ярангу, домашнюю утварь. Вот такие как у меня праздничные одежды возили отдельно. Принадлежности для добывания огня тоже отдельно. Все по разным нартам. И твои нарты везет только твой личный олень. Бывало, кочуем по тундре, мне говорят, дочка, вот это олень от третьих нарт, надо туда привязать, я ловлю его и привязываю. Хватаю за ошейник и запрягаю. Сейчас женщины выделывают шкуры, уже к зиме готовятся. Шьют из меха одежду. А наши пастухи сейчас ведут стада на водопой и в места, где есть ягель.
А как олени любят по осени грибы! За пятьдесят километров чуют запах грибов. Они как побегут за ними, никакая собака не догонит. Прибежали на грибное место, наелись и успокоились. Да, вот такие грибоеды эти олени.
И вот задавали вопрос, как, мол, вы, северные народы не мылись? Очень просто. У оленей ворс очень длинный. Просто так его не разглядишь, разве что в микроскоп. А внутри есть такой, как бы разрез, еле заметный и шерсть легко впитывает влагу. Пот, запах человеческого тела олений мех в себя впитывает. А почему, нас спрашивают, вы не болели ни чесоткой, ни чем иным? Потому что мы ели чистую, настоящую еду. Рыба, мясо, растения, грибы. Вот пожалуйста, здесь даже дикая картошка растет. Мы ее сушили. Пили молоко после телят весной. Оленье, такое густое, ух, какое вкусное! А сваришь его, оно как сыр стоит. А сладкое! Это только бывает весной. Осенью, во время забоя, сушат мясо. Много забивают. Штук двенадцать оленей. На одежду. И сушат мясо на следующий год.
Звучит песня на чукотском языке.
Игорь Дадашев. Как Вы пишите музыку? Откуда у Вас рождаются музыкальные образы?
Вера Гиунеут. Мои песни?
Игорь Дадашев. Да.
Синхрон:
Музыка со мной с детства. Вот идем мы, допустим, на рыбалку с отцом, а он мне говорит, доча, спой мне мою песню. Чтоб голос выработать. Я иду и пою. Или на шее у него сижу и пою его песню. А потом он говорит, давай споем песни тех моих предков, которые я тебе, помнишь, раньше пел. Вспоминаю, вспоминаю, да, вспомнила! Так пой! И вот тех моих далеких предков голоса, наверное, остались во мне. Вот почему отец всегда спрашивал, помнишь ту или иную песню? Спой! И вот иногда вечером, когда сделаю тише телевизор, а сама вышиваю бисером, и вдруг во мне начинает рождаться какая-то нота, что ли. Это, наверное, как бы... поднимает мне настроение. Само по себе. У меня ни рояля, ничего нету. Только песня. Вернее, мелодия, музыка. Наверное, благодаря отцу я научилась определять верную ноту. Он мне часто говорил, прислушайся, дочка, как птица поет. Попробуй подтяни за ней то, что она поет. Ти-пуи-уи-уи. Вот это. Ти-пуи. И она отвечает, ти-пуи (смеется). В общем, вот так. Благодаря отцу все у меня получилось. Он меня на истинный путь наставил. Он мне всегда говорил, самое главное, пой! Все остальное у тебя будет.
Игорь Дадашев. А чем отличались песни мамы от песен отца?
Я забыла Вам сказать, про женский род. Мужчины говорят на эР, а женщины на Цэ. Если... у меня там записано все, я Вам потом покажу, песни моих родителей, моего отца... скорее всего он сам их сочинил. Он говорил, что каждый человек, каждый чукча, рождающийся на свет, должен сочинить свою песню. Уже лет с трех-пяти. Как играет в детстве, как поет, так по жизни и будет идти с этой песней. Нас никто этому не учил. Отец мне всегда говорил, пой, как природа поет. Смотри и учись у нее. Прислушивайся даже к стону земли. Видишь, как она стонет, когда ей плохо. Слышишь, вот тихо-тихо, примолкни и сразу можешь услышать. Это его личная песня была. Отцова (напевает песню отца). Вот это отца моего песня. А мамина песня такая (поет тише и по иному, как будто ветер жалуется в осенних листьях). Вот это мамина песня. Я у нее спросила, мама, скажи, как ты помнишь песни твоих родителей, бабушки, прабабушки, прадедушки? Как ты все запоминаешь? Она ответила, это потому, что на праздник, например, Праздник Олененка, когда тоже забивают оленей на одежду, тогда всю ночь поют, всю ночь горят костры, мы прислушивались к этим песням, и когда старики умирают, чувствуют смерть приближается, каждый человек чувствует, когда он умрет, и говорят, ты пой мою песню и передай своим детям. Вот так, из поколение в поколение передаются песни чукчей, народов Севера.
А как я начала петь? Не знаю, иду я за водой, или за дровами, песню заладила какую-нибудь, и все, и пошло и поехало. С детства песни со мной. Без слов. Один мотив. Моя мама всегда говорила, вон дочка идет обратно. С песней (смеется). Так у меня и вышло, потихоньку и начала.
Игорь Дадашев. Вера Дмитриевна, а расскажите о песнях на стихи Антонины Кымытваль*?
Вера Гиунеут. А, творчество между собой.
Игорь Дадашев. Расскажите о ней, о сестре своей. Вы говорили, что у вас один отец и разные матери...
Да, это мама рассказывала, когда мы подросли и чуть постарше стали... Антонина Александровна... я ее спросила, почему она на меня немного похожа? Мы в Анадыре еще жили. Когда она переехала туда рабатать, а я жила там тоже. И в поселке она была в Усть-Белой. Мы уже там знали, что мы сестры, один отец, а матери разные. Ну что поделаешь. Она пишет, а я пою. У нее хорошие стихи, а мне так и хочется их петь. Так и хочется сочинить что-то хорошее, доброе, такое задорное. Песни. Чтобы нашим детям передать, что мы не зря жили. Что мы идем дальше. Жизнь-то продолжается. Я даже пою, когда внук рядом. Большой уже. Шестнадцать лет. А когда ему был годик я ему пела, он подпевал мне, маленький, а подтягивал. А что с Антониной? Мы с ней связь не теряем. Созваниваемся, прихожу к ней. Она у нас болеет, страдает. Поясница, радикулит. У нас она редко бывает, скорее я хожу к ней. Потому что все равно мне по дороге к дочери. Она мне всегда говорит, Вера, прямо хочется с тобой рядом сидеть и сидеть, и петь. Еще, наверное, гены родителей большое значение имеют. Отец пел хорошо. Мать мастерица была на все руки. Вышивала и готовила, и все-все.
Песня на чукотском языке. Горловое пение.
Лайв:
Вера Гиунеут. Сейчас будем танцевать.
Толпа скандирует. Песню, песню!
Вера Гиунеут. Это стихотворение про Хэбденек. Стихотворение Игоря Дадашева...
За кадром:
Проведши полжизни на Колыме,
Почуял эвеном себя я вполне.
И хоть в моих жилах бурлит кровь южан,
Кавказских джигитов, татар и славян,
Своим вполовину стал средь северян!
Среди юкагиров, оленных людей,
Коряков и чукчей, среди рыбарей,
Среди эскимосов и прочих иных
Я братьев по духу обрел дорогих!
В Подсолнечный край приполярный влюблен
Я Ультима Тульской землей увлечен,
Средь сопок лесистых брожу налегке
И Солнце встречаю на Оле реке.
Дукча, бухта Гертнера, Нюкли коса
На хвое алмазной капелью роса,
Морошки прохладной медовая сыть,
Танцующих рыб серебристая прыть,
Медведь косолапый, божок Пеликен,
Здесь время застыло, здесь нет перемен
С эпохи шерстистых забавных слонят
Давным-давно спящих во льду мамонтят
Жизнь гипербореев проста, но чиста,
Навеки влюбился я в эти места!
Автор и режиссер Игорь Дадашев
Оператор-постановщик Павел Степанов
Операторы Игорь Дадашев, Алексей Ярошенко
Звукорежиссер Михаил Волков
Монтаж Игоря Дадашева
Прозвучали песни в исполнении Веру Гиунеут,
Мелодии аборигенов Аляски и Чукотки
«Песня мамы»
(В. Гиунеут – А. Кымытваль)
«Встреча друзей»
(В. Гиунеут – А. Кымытваль)
«Олененок»
(Пананто)
«Письмо из города»
(В. Гиунеут – А. Кымытваль)
«Песня папы»
(Ёнле)
«Песня мамы»
(Элем)
«Чаечка»
(В. Гиунеут – А. Кымытваль)
«Послезавтра приду»
(Г. Тагрына)
Стихотворение Игоря Дадашева
«Хэбденек – праздник нового Солнца»
© Игорь Дадашев, 2008 г.
*Антонина Кымытваль – известная чукотская поэтесса. Член Союза писателей.