Провалиться под снег...
Новый 1980 год я встретил с родителями и младшим братом в Москве. Случайно ли, намеренно ли, но мы вчетвером оказались в подмосковном Красногорске и провели там пару недель в январе. Остановились у маминых друзей, сокурсников по мединституту...
Кто и как влияет на наш выбор, на поворот в ту или иную сторону, на определение себя кем-либо, или же дозволяет оставаться нерассуждающим винтиком-шпунтиком механизма, шавкающе-чавкающей частью толпы?
Скопище... Жопище...
Скопище жопищ аль жопище скопищ?
Чёрная жопища в космосе чреслости,
Мёртвых провал, вырождение Светлости?
Звёзды ли светят, иль грешных душ скопище?
Святость, иль трупость, иль мёртвости жопище?
Глаза и неглаза. Жизнь и ее противоположность. О чем это я среди ночной тишины, когда все окружающее меня погружено в сон небытия, но ночь ведь на исходе?
Да, дань многим традиционным, но от того едва ли истинным верованиям – ночное бдение. Точно ли бдение, не бздение ли принимаемое за истину?
Забавно было ехать в КАМАЗе-вахтовке в начале «нулевых». Мы возвращались из одного колымского райцентра. В шестидесяти верстах от поселка, глубоко в тайге лежат развалины бывшего лагеря. Там их несколько уровней. Нижний, центральний и верхний. Чуть в стороне расположилась бывшая женская зона с романтическим названием «Вакханка». А также множество урановых шахт и полуразрушенная фабрика, где руду перерабатывали для первых советских атомных бомб. Месторождение урана в тех краях оказалось бедным. Овчинка выделки не стоила и добыча руды продолжалась всего ничего – лишь с середины сороковых до начала пятидесятых. Считается, что через это место было пропущено огромное число народу. Безвинных зэков. Но даже если считать, что каждый год уносил по тысяче жизней, меньше чем за десять лет существования лагеря, десять миллионов жертв никак не получается. А ведь только такими цифрами принято оперировать, оглядываясь на лагерное прошлое Колымы. Это количество жертв Дальстроя в тысячу дущ, ежегодно этапируемых в лагерь Бутугычаг, из которых до конца сезона выживало лишь четыре-пять процентов от силы, поведал мне местный краевед, стоя у запретки и глядя на желтые пески хвостохранилища у фабрики. В этих хвостах пустой породы до сих пор можно облучиться, если побегать по бережочку неестественно красивого голубого озерца. Достаточно полчаса посидеть на песочке и полшестого тебе обеспечено, сказал гид-проводник, он же учитель физики в районной школе. Так что мы не стали беспечно резвиться на красивом желтом песочке, окуная босые ноги в невозможно притягательные воды гибельного озерца. А тронулись дальше. Пешком до центрального лагеря.
От райцентра сюда раньше можно было доехать на машине, но в последние годы дорогу размыло паводком, так что только пешком по тайге. Вообще занятное это слово «райцентр». Центр ли Рая? Ада ль окраина?
Здесь протекает речушка Шайтан. В этих местах много похожих названий, вроде бы даденых зэками, а может и вохрой, как бы в насмешку. Шайтан, Дьявол... Рай или Ад?
Ручей Шайтан как раз протекает через бывшую урановую фабрику. Это он баловник по весне, вздувшись от растаявшего снега, смывает остатки лагерных строений. А недавно, как мне написала коллега из районного телецентра, смыл часть хвостов в местную реку, откуда они берут воду для питья. И обнародование этого факта очень не понравилось местному главе...
Возле урановой фабрики вода из Шайтана, понятное дело, заражена, но много выше по течению, там где центральный лагерь, я пил ее, зачерпнув кружкой. Холодная, вкусная, ломит зубы.
Но было это уже ближе к концу «нулевых». Не так давно. Всего несколько лет назад. А в начале прошедшего десятилетия, когда дорога еще была цела, правда, вся колдобинах и рытвинах, только на вахтовке или джипе и можно было добраться, я ездил туда вместе с целой экспедцией. Вернее, с толпою паломников. Накануне мы с моим старым и старшим товарищем, литературным наставником, магаданской знаменитостью, ученым, поэтом, врачом и так далее, сыном комиссара в дивизии Котовского, сидевшим в одном и том же казахстанском лагере с Солженицыным, словом, с Нероном Лукичем Аттилою примчались на волге главы района, которую нам любезно послала улыбчивая замглавы. А кроме нас из Магадана приехала целая делегация верующей молодежи на вахтовке. И сам архиерей. Тоже на волжанке. Черной.
Из поселка вместе с магаданским десантом в сторону Бутугычага направились местные школьники и взрослые. Было среди них несколько старушек, полвека назад сидевших в женской зоне «Вакханка». Целью столь массового заезда на Бутугычаг стало водружение креста на верхнем кладбище и освящение зэковских могил. Дабы души их смогли найти упокоение в вечности. Открыл митинг почетный гость, мой добрый друг Нерон Лукич, призвавший не героизировать лежащих в вечной мерзлоте зэков, но увидеть в них лишь жертв своего страшного времени. И вспомнился мне вдруг герцог из «Ромео и Джульетты» при тех горестных и громких словах Нерона Лукича. «Мы все наказаны!»... И прокляты мы все...
Весь мир насильно мы разрушим, кто был никем, тот тем и остается?
Затем последовала служба, проведенная архиереем по всем правилам и канонам. Моросил легкий дождик. Верхнюю половину окружных сопок съела пелена тумана. Новенький, медового цвета крест из лиственницы увенчал символическую общую могилу. А поодаль, в свежих зарослях стланика и редких, молоденьких, не выше человеческого роста лиственничек, торчали потемневшие колышки с донышками от консервных банок на двух гвоздях. На них были выбиты порядковые номера безымяных зэков. Обычно состоящие из одной буквы и трех цифр.
При чем тут буквы я узнал позднее. Окрестные сопки изрыты гигантскими траншеями в виде алфавитных знаков. По ним-то зэки и катали свои тачки. На одной сопке прорыта буква «А», на другой «Б» и так далее. Вероятно, личный номер заключенного включал в себя ту или иную литеру с той или иной сопки, откуда он катал тачку или вагонетку с рудой.
Обратно в Магадан мы с Нероном Лукичом возвращались уже на вахтовке вместе с верующей молодежью. Церемония возведения креста и освящения верхнего кладбища заняла два дня. Мы жили в местной гостинице, примечательной особенностью которой было отсутствие душа в номерах. Но так как постоялый двор функционирует в одном помещении с местной баней, то за отдельную плату можно помыться в общественном душе на первом этаже. Всякий раз, когда приезжаю сюда, не перестаю этому обстоятельству удивляться. Неужели нельзя включить мелочную цену помывки для приезжих в общую стоимость номера? Хотя, если привык мыться ежедневно, а летом там достаточно жарко и, набегавшись за день, вечером пропотевшее тело требует омовения так же, как и утром, то походы в душевую дважды за сутки оборачиваются не такой уж и мелочью...
Ехали назад на вахтовке. Оказалось, что верующая молодежь набрала с собой всякой снеди на целую неделю. Объемистые мешки с котлетами, колбасой и яйцами надо было опустошить до Магадана. А ехать домой было довольно далеко. На хорошем джипе да налегке часов за пять – за шесть можно домчать. Рейсовый автобус едет дольше. Соответственно, вахтовка тоже тряслась не абы как споро. Радушные хозяева принялись угощать нас с Нероном Лукичом. Но я вечный постник в отличие от верующей молодежи и вежливо отказался от предложенной колбасы, яиц, котлет и пирожков с печенью. Старик Лукич был в плохом расположении духа и тоже не пожелал ничего откушать. А парни на радостях облопались. После разлеглись на лавках и очень скоро салон вахтовки огласил здоровый молодеческий храп, да вдобавок кто-то периодически громко портил воздух. Дело молодое. Пища мясная. Когда еще переваривать ее, как не во сне?
Надо признать, что тогда меня мучил насморк и я только слышал здоровую юношескую канонаду, но не мог ее обонять. Зато бедный мой Нерон всю дорогу сидел рядом и раздраженно ворчал по неистребимой зэковской привычке: «Вот, гады, напустили «святого духу»!». Мне же было равно смешно и жаль старика. И ужасно неудобным оказалось пользование носовым платком. Ведь даже очищая нос я все равно не мог почуять это бздёха, чем дополнительно раздражал и без того насупленного Лукича...