Скитальцы, глава 1. У пращуров

               


      Матвей проснулся от холода. Рассеивалась ночная тьма. Над водой висел плотный туман. От озера несло зябкой сыростью. Андрей Силыч и Степан вплотную придвинулись к потухающему костру. Не вставая, он потянулся к куче с вечера заготовленного хвороста. Потом рассеянно взглянул в сторону и обомлел: в нескольких шагах, белея одеждой, стояло десятка полтора странных людей. Они молча взирали на спящих рыбаков. Впереди, опираясь на сучковатый, длинный посох, стоял низкорослый, седой старец. Легкое дуновение ветерка шевелило реденький пушок на его голове.
      Матвей вскочил и с воплями бросился к лесу. Он в страхе бестолково ломился через густые заросли чапыжника. Двое крепких парней быстро догнали беглеца, подхватили под руки и поволокли назад. Он яростно сопротивлялся, дико верещал и безуспешно вырывался. Андрей Силыч и Степан, сидя на земле, растерянно следили за этой дикой сценой. Тем временем Матвея подтащили к костру и бросили на смятую подстилку. Он съежился в комок и, размазывая испачканными в саже руками слезы, потухшим голосом монотонно нудил:- Я домой хочу… я домой хочу…
      Старец поморщился и, не глядя на Матвея, дал понять Горину, что следует подняться и следовать, куда укажут. Степан угрюмо разглядывал странных людей, и, казалось, готов был что-то предпринять. Горин чутьем уловил его настроение и тихо произнес:- Не надо, Степа. Ты сперва хорошенько осмотрись.
      Вокруг была знакомая с детства местность. Но она, в то же время, стала какой-то другой. - чужой. На берегу озера все так же возвышалась похожая на сидящую медведицу, большая скала. Рядом, как два детеныша, лежали отколовшиеся от нее каменные глыбы. Но поляна, где они ночевали, стала намного просторнее. И почему-то вместо золотистых сосен её окружали белоствольные березы с гирляндами плакучих ветвей, опустившихся до самой травы. « А это что еще за чертовщина»,- удивился Степан, разглядывая совсем уж что-то невероятное. Он протер глаза и снова взглянул в сторону скалы Медведихи. Там возвышался огромный, в два человеческих роста, деревянный резной истукан. К нему тянулась галерея таких же, но меньших размеров болванов. Они были вымазаны чем-то бурым. Возле этого странного пантеона стоял вычурный столб с медвежьим черепом наверху. Сбоку от главного идола, из кучи камней, курился сизый дымок «Жертвенный очаг»- догадался Степан и снова взглянул на истукана. Древний Бог со свирепой личиной пристально глядел прямо в глаза, и, казалось, в чем-то осуждал. Степан с трудом отвел взгляд. На душе было тревожно.
      Зачинался новый день. Как ни в чём не бывало на востоке, из-за горизонта, показался краешек солнца. На седой от ранней росы траве заискрились капли. На все голоса распевали птицы. Где-то вдали куковала кукушка, монотонно стучал дятел.
      Пленников вели не долго. За рощей открылись зеленеющие поля. За ними виднелось большое городище, огороженное высоким тыном из заостренных вверху бревен. За ним теснились деревянные избы с узкими прорезями окон. Из распахнутых тяжелых ворот с мычанием и блеянием выходило стадо. Раздавались окрики пастухов и резкие хлопки кнутов. У околицы толпилась шумливая детвора. Ребятишки сразу же окружили процессию с пленниками. То и дело, забегая вперед и, снова возвращаясь, возбужденно гомонили. Потом, как по команде, сорвались и с громкими криками скрылись за городскими воротами.
Взору открылась кривая узкая улица. С обеих её сторон теснились избы, амбары, большие и малые, высокие и приземистые, новые и совсем ветхие строения. Под ногами ребрилась бревенчатая мостовая. Встречные люди вели себя сдержанно. Они с интересом провожали взглядом необычную процессию, обменивались между собой мнениями, перебрасывались короткими фразами. Девушки в длинных до пят платьях, украшенных по подолу, вороту и обшлагам вышивкой и кружевами, украдкой бросали любопытные взгляды на странных, нездешних парней.
      Пленников закрыли в пустом амбаре. Сквозь горизонтальные окошки-прорези, из-под потолка, лучилось яркое солнце. Пахло пылью и хлебным зерном.
      - Ну, во-о-т, - заныл Матвей, - я говорил, драпать надо было.
      - Да замолчи ты, Мотька. Без тебя тошно, - огрызнулся Степан.- Силыч, ведь не сон же это! Ты как думаешь, что происходит? Что всё это значит? Такого же никак не может быть!
      Горин, вздохнув, опустился на широкую скамью, приделанную к бревенчатой стене у самого порога:-Думаю, что мы попали в какую-то нелепую историю. А что всё это значит – убей не пойму. Давайте пока не будем разводить «турусы» и наперекор судьбе не терять разума. Торопыгу беда скорее достанет. Что бы вокруг нас не творилось – держитесь достойно, головы не теряйте. Когда чего-нибудь прояснится, тогда и действовать станем.
Степан стоял, в задумчивости держась рукой за подбородок, о чем-то размышлял. Матвей затравлено метался из угла в угол. Иногда, пригнувшись, заглядывал в щель под дверью или, вскочив на лавку, безуспешно тянулся к прорезанному под самым потолком узенькому окошку. Временами с улицы доносились голоса. Там о чём-то переговаривались люди с мужиком, охраняющим пленников. В речи горожан было много знакомых слов, но говор был каким-то странным, малопонятным.
      - Похоже, как моя бабушка Саня псалтирь читает.
      - А ведь ты, Стёпа, прав, - ответил Горин.- По старославянски говорят. Меня в детстве обучали церковной азбуке и речи, но я не очень старался. Так что я в этом деле немного разбираюсь.
      Время тянулось мучительно долго. Неизвестность угнетала, рождала мысли одну невероятнее другой. Матвей в отчаянии продолжал рыскать по амбару. Ни какие уговоры друзей не помогали. Он, казалось, их даже не слышал и с затуманенным взором, бегая, всё время чего-то про себя бормотал.
      - Как бы не свихнулся, обеспокоенно заметил Степан.
      - Ничего, набегается, устанет и затихнет,- успокоил Андрей Силыч.
      Наконец, забренчали засовом. Дверь распахнулась. Вошли трое крепких, но невысоких, мужиков. Они были в длинных подпоясанных рубахах, посконных штанах и обуты в берестяные лапти- шептуны.
      - Пресельников повелено зело доспети ко старцы людстии грядети, - объявил старший.
      - Чего, чего?- удивился Степан.
      - Он сказал, что нас, чужестранцев велено срочно к старейшинам привести,- перевел Горин.
Младший из конвоиров с любопытством разглядывал красочную, с многочисленными карманами куртку Матвея. Потом, не удержавшись, потрогал её, и с восхищением отметил:
      - Велелепно. Сице десно. Ты красно оболочён. Вельми оку лепо еси.
Матвей вопросительно посмотрел на Горина.
      - Это, Мотя, одежда твоя ему понравилась. Красиво, говорит, ты одет – глаза радует.
Польщенный вниманием Матвей рывком распахнулся от воротника до пояса. Под курткой обнажилась цветастая майка с изображением обезьяньей личины с улыбчивым зубастым ртом. Парень отскочил и, показывая пальцем на Матвея, испуганно вскрикнул:
      - Ты, обаче, бес али бо, лешак еси?!
Старший сурово глянул на Матвея и жестко приказал:-Доклеть! Грядите следовати в стоги!
      - Пошли, ребята. Приказано прекратить болтовню и шагать вслед за ними на улицу,- объявил Селин. – И дернуло же тебя, Мотька, хвалиться своей дурацкой майкой. Нашел где и перед кем! – возмущался Горин на ходу. - Теперь из-за твоей дурости примут нас за каких-нибудь, бесов, чертей или упырей. Они ведь во всё это верят. Бог знает, чем всё это может кончиться.
      После многочисленных поворотов по кривым улочкам вышли на людную плошадь. На ней теснились лавки, мастерские, амбары, открытые торговые лотки и разные другие строения. Куда-то спешили деловые горожане, слонялись зеваки, собравшись в кружок о чем-то, спорили парни. Повсюду шныряла детвора. Над площадью стоял гул, говор, смех, крики лавочных зазывал, звон наковален, мычание скота и пенье гусляров. Из всех построек выделялась изба-хоромина, украшенная кружевом деревянных подзоров, с высоким крыльцом, резными столбами с оградой из затейливых балясин. Туда и повели пленников. По крутым ступеням поднялись наверх, пригнув головы в низком проеме двери, шагнули через высокий порог.
      В просторной горнице с низким потолком на массивных лавках вдоль стен сидели пожилые люди. Их посконная одежда рельефно выделялась на восковой желтизне бревенчатых стен. Сияли чистотой хорошо проскобленные широченные сосновые половицы. Справа на стене - большое тябло-угловая полка с деревянными фигурками божков-идолов. Пахло душицей, воском и печеным хлебом.
      В красном углу, под тяблом, на высоких табуретах, со скамеечками под ногами, сидели два старца. Один уже знакомый, всё в том же белом льняном одеянии. Другой, рыжий, в длинной красной рубахе. Не обращая внимания на вошедших пленников, они возбужденно спорили. Вслушиваясь в древнеславянскую речь, Степан и Матвей, с пятого на десятое, улавливали кое какой смысл. Но Горин хорошо понимал, о чём шел спор, а именно:- Забыли, ох забыли мы обычаи дедов и прадедов наших,- напевно, но сурово, почти речитативом выговаривал рыжий. И, как бы ставя точку в конце каждой фразы, жестко ударял посохом в пол.- Пора вернуть долги Богам. Они в обиде. Сердятся. Требуют большую жертву. Не зря Велес уже не бережет скотину нашу. Её всё чаще зверь дерет. А это чем не знак? В подвории Апони корова принесла телка-урода. Да и земля кормить нас худо стала. Даждьбог совсем её запёк. О прошлом годе просо и ячмень усохли, горох родил – мышам на смех! А конопля и лён – на слёзы бабам, от земли всего лишь на вершок. Кабы не урожай на жито – беды б не пережить! Пора, давно пора отдать богам большую жертву! – Он еще раз с силой ударил посохом об пол и замолчал.
      - Оставим спор, Одота, - спокойно тихим голосом промолвил белый старец. – Не гоже пришлым беды-распри наши слушать.
Рыжий повернулся лицом к вошедшим. Его колючий взгляд, не предвещая добра, перебегал с одного пленника на другого. Было видно, что они ему очень не нравились. Наступило долгое молчание. На душе у Горина и парней было тягостно и беспокойно. Андрей Силыч кашлянул в кулак, чуть выступил вперед и, не теряя достоинства, поклонился на три стороны, после чего обратился к старцам:- Позвольте, уважаемые граждане, задать вопрос?
Белый старец утвердительно кивнул. Рыжий перевел тяжелый недовольный взгляд на Горина. Андрей Силыч, волнуясь, переступая с ноги на ногу, хриплым от волнения голосом, путая древнеславянскую речь с совремённой, спросил:-Скажите, добрые люди, не знаю, как вас правильно называть, что с нами происходит? И, прошу прощения, ответьте – кто вы есть?
Вопросы повисли в воздухе. Старцы, как бы обдумывая ответ, долго молчали. Силыч вытер платком вспотевший лоб. Мужики с лавок разглядывали пленников. Наконец, белый старец ответил: -Древляне мы. А кто же вы и откуда и как непрошенные к нам явились?
      - Выходит, мы далекие ваши потомки, а как к вам сюда попали – не знаем. Это получилось против нашей воли.
Старцы переглянулись. На лавках переговаривались сидельцы. После небольшого замешательства белый старец строго пресек шум и продолжил разъяснения:-Повторяю, Древляне мы. Из двух родов погоста здешнего. Эти вот - о праву руку, - мужи верьви Одотовой, - старец кивнул в сторону рыжего.- На супротив их – моей верви, Тороповой.- Он снова помолчал.- Что с вами происходит? Ведомо одним Богам. Но такое здесь бывало и допреж. В Травный месяц тоже пришлые нас посетили. Теперь вот Червень нам гостей послал. То нам теперь не в новину. Сказываете, что вы далекие потомки. Так ли это? Верится с трудом.
       После небольшой паузы, назвавшийся Торопом, обратился к сидящим на лавках людям:- Вам ведомо, Одота требует принесть Богам людскую жертву.- Потом тихо, как бы рассуждая сам с собой, заговорил: - давно уж не кропился наш алтарь людскою кровью. Такое здесь бывало лишь в седую старину, при наших пращурах. И то не часто. Лишь в самую тяжелую годину. Претит мне это. Да и нет пока такой еще беды, чтоб человеческою кровью грех наш искупать, за это божьей милости просить.- Тороп оглядел суровым взглядом всё собрание и продолжал:- Через седмицу срок прибудет требу совершить.- Большую жертву дать Богам, чтоб добрый урожай послали. Вот Перуну и вверим их судьбу. Теперь, мужи, решайте их судьбу,- обратился он к сидящим на лавках, - кто держит сторону Одота?
Поднялось несколько человек, подошли к старцам и опустили в берестянный коробок палочки. Матвей, не спуская испуганного взгляда с «голосующих», сглотнул слюну и с волнением произнес:
       - Тринадцать.
       Степан и Горин сурово смотрели на тех, кто сейчас решал их судьбу.
Внешне они держались спокойно. Лишь Матвей дергался, то и дело шмыгал носом. На его лбу блестели бусинки пота.
      - Кто за слово Торопа? – теперь спрашивал рыжий.
Люди снова поднялись с лавок и повторили процедуру. Белый старец, медленно перекладывая палочки, считал. Стояла напряженная тишина.
      - Пятнадцать! - радостно прошептал Матвей.
      - Ну, смотри, Тороп, перевес твой невелик. Как бы, худа нам, не вышло,- явно недовольный результатом, пробурчал рыжий.
      - Похоже, нас втянуло в какую-то аномалию течения времени, - рассуждал Степан, сидя на лавке всё в том же амбаре.- Бог знает, по какой причине нас отбросило назад, веков эдак на семь-десять. Невероятно! Хотел бы я знать, сработает ли эта чертовщина в обратную сторону? Если да, то, каким манером и когда? А, может, случится, что и в далекое будущее махнем? Чушь какая-то, бредовый сон.
      - Ничего себе сон! - возмутился Матвей, - ещё час назад нас чуть не отдали на сожрание ихнему Перуну! Это надо же? Всего два голоса и меня не оставили бы в живых! Ишь, чего захотели! – возмущался Матвей, бегая по амбару из угла в угол. Спустя минуту-другую он остановился и снова заныл:
      - Стёпа, Силыч! А они не передумают? Это ведь дикари, какой с них спрос! Что делать-то будем? -Он снова в панике забегал по амбару, глаза от страха округлились, на лице отразилась гримаса ужаса. - Это же несправедливо! - закричал он в истерике, - как это так меня вдруг не будет? Зарежут как барана! Нет! Надо драпать!
      - Куда драпать-то? Неумная твоя головушка. Если правду Степан мыслит, значит тут в любом месте ловушка, каюк, значит. Сядь, уйми в себе труса. Уж больно ты, Мотька, скор на панику. Не гоже так себя вести молодому парню. Возьми себя в руки, бери пример со Степана. Я думаю надо держаться этого места – Медведихи. Здесь все это «сколдовалось», тут и ждать надо. Может оно всё назад обернётся. Старик-то, которого Торопом кличут, не зря за нас заступался. Выходит, они все чего-то знают, да мудрят. Они же сказывали, что мы тут в гостях не первенцы. Те, прежние-то, куда-то ведь девались. Старик-то сказывал, что людей они давным-давно в жертву не приносили. Давайте, парни, будем ждать, присматриваться, всё на ус мотать. Больше узнаем – умнее да удачливее станем, скорее из этой «передряги» выберемся.
       На улице раздавались приглушенные голоса. По крыльцу зашаркали неторопливые шаги. Брякнула щеколда, медленно открылась скрипучая дверь. Матвей юркнул за спины друзей.
Вошел старец Тороп. Он огляделся, привыкая к полумраку помещения и сел на скамью. Наступило молчание. Спустя две-три минуты первым заговорил Горин:
      - Не знаю, как по-вашему звать-величать здешних жителей. Или господин, или гражданин, или еще как…
      - Тороп я, - перебил его старец на полуслове, - ведаю, много вам надобно знать. Для того и пришел. - Он еще раз внимательно осмотрел пленников, остановил взгляд на Горине и продолжил, - через семь ден будет большой праздник. Тогда Боги станут решать судьбу вашу. Как это станет – придет время, настанет час, всё сами познаете. Боги не любят толков допрежь их деяний.
     - А нас не того, не зарежут? - заикаясь, спросил Матвей
Тороп равнодушно посмотрел в его сторону и не удостоил ответом. На старца посыпались вопросы, но с ответами он не спешил. Ему требовалось время для осознания языка пришельцев, очень схожим с местным, но во многом отличающимся. Чтобы понять и осмыслить древнеславянскую и современную речь собеседники непроизвольно перешли на медленное и чёткое произношение слов.
      - Скажи,Тороп, кто этой ночью на озере так жалобно причитал и плакал?-СпросилСтепан.
Старец посуровел. Лик его омрачился. Немного помолчав, он ответил: -То внучка моя, Осенюшка. Родителей у нее в давнюю пору шатун – медведь сгубил. С тех пор мы и сиротствуем с нею. Был у нее с малолетства дружок Василько. Вместе играли, резвились, росли. Потом хороводы водили. Весь погост любовался их счастьем. Пристала пора. Свадебный пир уж готовились править, да, видать – не судьба. Боги иначе решили. - Тороп надолго умолк. Невидящий взор светло-голубых старческих глаз затуманился и как бы ушел в горькое прошлое. Стояла тишина. Пленники не решались тревожить его тяжкое раздумье. Потом старик, смахнув с глаз набежавшую слезинку, продолжил, - Этой весной, лишь уплыли снега, двое пришлых у нас объявились. Молодой парень – красавец, с девицею – сестрицей. Речь их была совсем непонятна для нас. С нашей совсем не схожая речь. Но разными знаками мы объяснились. Их тоже из дальних грядущих веков Боги прислали сюда. Пришлые долго прожили у нас. Освоили речь – стали мы их понимать. Но тут и приспела беда. Присушилось сердце Васильково к пришлой красавице. Закручинился, угас добрый молодец. Утратил гордость свою, жаждал взгляда её, как милости. Денно и нощно разлучницей бредил. Осенюшка разом сникла, увяла, затворилась в светелке. Горе горькое в плаче топила. Белый свет стал ей не мил. Старец тяжело вздохнул и опять задумался.
      - Ну, а дальше-то что было? – не вытерпел Матвей.
      - Дальше худое дело свершилось. Пропал Василько вместе с пришлыми. Осенюшка с горя к русалкам уже подалась, да вовремя добрые люди вблизи оказались – от берега к дому её привели. И снова на берег сбежала и бросилась в омут она. Но берегини её не приняли. На берег подняли с озерного дна, в траву у подножья Богов положили. Сказали ей вещие девы, что жив Василько. Он в дальней и трудной дороге. Коль встретит он мать-добродетель в пути, обратно вернется к тебе. С тех пор и приходит ночами Осеня к Богам, все плачет и милого кличет.