Старый медальон
Это был старинный медальон на почерневшей от времени серебряной цепочке. Он был закрыт, но Андрей знал, что в нем находится - выцветшая от времени детская фотография и локон детских белокурых волос. Немного подержав его на ладони, он медленно разжал руку, и медальон беззвучно канул в темную, слабо колышущуюся воду у Графской пристани. С чувством грусти и облегчения Андрей вышел на Приморский бульвар, постоял у памятника Нахимову и медленно пошел к штабу севастопольской бригады вспомогательного флота, где ждал рейдовый катер.
Глядя на проплывающие мимо берега Северной бухты и белые скалы Инкермана, напротив которых находилась стоянка танкера «Владимир Колечицкий», Андрей вспоминал давнюю историю, связанную с этим медальоном…
Это было два года назад. Танкер вспомогательного флота ТОФ «Илим» уже неделю стоял на ремонте в Марселе, на заводе фирмы АSMP (Atelliers et Shantiers de Marseile Provence), располагавшемся в районе пригорода Мадраг. Судно стояло в старинном сухом доке, грузно повиснув на кильблоках ,без винта и гребного вала. Борта со всех сторон, по старинке, были подперты бревнами,по которым ночами шныряли здоровенные портовые крысы.В соседнем доке, весь в огнях сварки и тучах пыли от пескоструйки, ремонтировался американский эсминец “Джонас Ингрэм”.
На танкере работало человек 30 французов, несколько югославов и арабов. Руководил работой главный инженер, мсье Логотю,полный, жизнерадостный здоровяк с висячими усами, больше смахивавший на украинца, за что его втихомолку именовали Логотюком. А переводчиком был пожилой,за шестьдесят, худощавый, хмурый мужчина, Жорж Шестакофф, говоривший по-русски очень правильным, непривычным для моряков литературным языком, иногда вставляя в разговор совершенно непонятные, старомодные выражения. К своей работе относился добросовестно,как,впрочем и все французы,однако вел себя с моряками очень сухо и сдержанно.Он охотно питался в кают–компании, обожал борщ , с любопытством прислушивался к разговорам,но никогда в беседы не вмешивался.И только однажды,когда по русскому обычаю, обмывали удачную сделку по покупке голландской краски, выпил немного водки и разговорился.
Он был русским эмигрантом из первой волны, родился в Севастополе,отец был мичманом на эсминце “Жаркий”, а мать - сестрой милосердия в морском госпитале. Родители ушли вместе с врангелевским флотом в Бизерту,так что детство его до 1925 года прошло в каюте крейсера “Генерал Корнилов.” Во время войны он участвовал в подпольном Сопротивлении и даже немного повоевал вместе с американцами при штурме монастыря Нотр-дам-де ля Гард, превращенного немцами в укрепленный пункт.
Об этом он позднее рассказал на экскурсии в монастырь и даже показал на подбитый американский танк “Шерман”, из которого он помогал вытаскивать экипаж.Танк, превращенный в памятник , так и стоит на том же месте с пробоиной от снаряда в борту.
Однажды Жорж в трюме здорово порезал ладонь, и Андрею пришлось обработать ему рану и перевязать.Потом Жорж часто приходил к нему в амбулаторию и они разговаривали о жизни, старательно обходя острые вопросы- время было такое.
Уже в конце ремонта,когда удачно прошли швартовые испытания и готовился прощальный ужин, необычно взволнованный Жорж пришел к Андрею в каюту.
-Доктор, то, о чем я вас попрошу ,будет не совсем обычно.Я уже пожилой человек, всю жизнь прожил во Франции,у меня семья , дети и внуки.Мой дом –Марсель,но всю жизнь я помнил,что я – русский. Конечно в Россию меня не пустят, да и не к кому там ехать. Моя покойная матушка просила меня меня опустить в воду ее медальон в Бизерте,на том месте, где стоял «Генерал Корнилов»,пять лет назад я съездил в Тунис и выполнил ее последнюю волю.Теперь я прошу вас,опустите мой медальон в море в Севастополе. Отец мне говорил,что они на “Генерале Корнилове”отходили от Графской пристани. Папа всю жизнь тосковал о родине. Сейчас они рядом с матушкой лежат на православном кладбище в Эксе, в нашем семейном склепе. А внуки мои по-русски не говорят, им это уже не нужно. Не откажите в просьбе, буду весьма признателен!Я знаю, что вы все атеисты, но поставьте за нас свечку в Морском соборе!
И он протянул Андрею свою руку, на ладони которой лежал потускневший от времени медальон. Андрей растерянно взял медальон-просьба действительно была не только необычной,но и, по тем временам, опасной.
Узнает кто из политотдела - все, засунут «под колпак», будешь всю жизнь в каботаже плавать. А не взять –на всю жизнь будет неловко, что старика обидел.
- Хорошо - сказал Андрей - я выполню вашу просьбу. Точно как вы сказали - у Графской пристани. Слово моряка!
Переводчик благодарно посмотрел повлажневшими глазами, потом слегка поклонился и вышел из каюты. На ужине он вел себя необычайно раскованно, выпил водки, пел русские песни и под конец прослезился.
Утром, сверкая новой краской, танкер поднял якорь, и взял курс на Тунис, а затем на Севастополь. Но в Севастополе побывать в этом рейсе не пришлось-танкеру не дали разрешение на проход Дарданелльского пролива, заправили горючим в море и он взял курс на Аден.
Андрей попал в Севастополь только два года спустя, уже на другом судне. Первое, что он сделал в городе – пошел на Графскую пристань и выполнил обещание, данное им старому русскому переводчику. А в следующее увольнение, с замиранием сердца вошел в храм, и, купив большую свечку, попросил поставить ее за упокой душ русских моряков, в чужих землях почивших.
А об этой истории с медальоном на много лет пришлось забыть. Старого переводчика, наверное, уже нет в живых, но душа его может быть спокойна, его просьба выполнена -медальон лежит на дне Севастопольской бухты у Графской пристани, сразу возле причала пассажирских катеров. На родине…