На майские праздники 1986 года, будучи на рыбалке, и услышав по радио сообщение о взрыве на Чернобыльской АЭС, я подумал: "Вот настал и мой час испытания".
Три года назад, после окончания института, мне присвоили офицерское звание, определили в химические войска. А год назад я десять дней был на сборах, где пришлось изучать премудрости этой военной специальности. К тому же моя партийность... Совокупность этих факторов не оставляла мне сомнений в перспективе "загреметь" в Чернобыль. Приехав домой я узнал, что накануне военкомат собрал по тревоге большую группу резервистов на сборы. Сразу стало понятно, где проходят эти сборы. От жены
узнал, что мне повестку не приносили, удивился, но подумал, что "ещё не вечер". Май пролетел в заботах по работе, посадке огорода. Скупые сообщения прессы и телевидения, того времени о ситуации в Чернобыле как - то
успокаивали и быстро забывались. В начале июля я проводил жену с дочерью в отпуск на юг. Вернувшись с вокзала, столкнулся в подъезде с работником военно-учётного стола." Распишитесь..."
В военкомате я встретил двоих знакомых ребят из соседних посёлков. Они как и я были офицерами запаса. Военком долго и нудно втолковывал нам про чувство долга и ответственности перед Родиной, потом сказал, для чего нас вызвали, хотя это
было понятно и так. Мы заполнили бланки заявлений, где "добровольно" изъявили горячее желание ехать ликвидировать аварию на Чернобыльской АЭС. Потом нас, с явной неохотой, отпустили до утра, собрать вещи и попрощаться с родными.
Утром нас отвезли в Колпино, в воинскую часть, где уже находилось человек триста "партизан". Народ был призван со всего северо-запада, от Пскова до Мурманска. Нам выдали военную форму, и мы устроившись на солнышке, стали пришивать погоны и знаки различия. Переоделись и стали все одинаково зелёными. Отличало нас теперь только количество лычек и звёздочек на погонах. Офицеров отпустили в город в парикмахерскую. После парикмахерской мы решили отметить это событие. Взяв в гастрономе бутылку коньяка, расположились на берегу речки. Погода была замечательная, июльское солнце уже клонилось к закату, медленное течение воды и щебетание птиц навевали романтическое настроение. Думать о предстоящей службе не хотелось. Но коньяк выпит, а время нашей увольнительной закончилось. Нехотя поднялись, отряхнули травинки с формы, и пошли в расположение части. В казарме стоял шум от разговоров и густой запах нового обмундирования. Утомившись за день, я уснул мгновенно. По тревоге нас подняли в три часа ночи, долго строили на плацу, проверяли наличие личного состава, потом посадили в крытые грузовики и повезли на военный аэродром в Левашово. Рассветало, начался моросящий дождь, низкие облака, гонимые ветром, неслись в вечность, а мы в неизвестность. На аэродроме нас поджидали два десантных АН - 12, куда нас и погрузили, через некоторое время. Часа через три, мы одуревшие от холода и гула моторов, уже ступили на землю ридной неньки Украины, в районе города Белая Церковь. Ещё пару часов езды на грузовиках, и мы прибыли на место дислокации 21-го полка противохимической защиты. Здесь нам и предстояло базироваться.
Вновь прибывших распределили по подразделениям. Мы трое попали во 2-й батальон. Палаточный городок располагался на большой поляне, обрамлённой реденьким лесом, рядом утопала в яблоневых садах ветхая от старости деревушка со странным названием Термаховка, где вместе с воробьями, на пыльном просёлке возилась детвора. На следующий день состоялось партсобрание, где меня выбрали(назначили) секретарём парторганизации батальона. Комбат рассказал, какие перед нами стоят задачи и, как мы их будем выполнять. Я добровольно взял на себя обязанности дозиметриста, так - как хорошо знал это дело, в силу своей гражданской специальности инженера по контрольно измерительным приборам. Первым делом я собрал все имевшиеся в батальоне дозиметры ДП-5 и настроил их по эталону, потом прошелся с прибором по палаткам и ужаснулся. Радиоактивный фон в палатках превышал уличный - в два-три раза. Дело оказалось в том, что с пылью на одежде и обуви с АЭС люди приносят с собой радиоактивную грязь. Заставил солдат вытрясти постельные принадлежности и одежду, фон упал до наружного. В офицерских палатках дело оказалось ещё хуже. С АЭС было натащено разного барахла, нужного и не нужного. Огромного труда стоило
уговорить офицеров расстаться с приглянувшимися им, но смертельно опасными, вещами.
Через несколько дней состоялся мой первый выезд на АЭС. От расположения части до станции около часа езды. Запомнились брошенные посёлки, заросшие бурьяном дворы и увешанные вишнями сады. Придорожный щит с воззванием "Мирный атом в каждый дом" читался пророчески кощунственным. На подъезде к станции, так называемый, "золотой лес" - ярко желтые, осенние листья в середине лета, смотрятся дико, как символ смерти. Вот и АЭС, 4-й блок - огромная груда искорёженного металла, как вывороченные наружу внутренности исполинского чудовища и специфический запах - запах беды. Этот запах меня преследовал долгое время спустя. Как потом выяснилось, это был запах йода. Все сидящие в машине притихли и молча взирают на развалины. Я включил дозиметр, и хотя до развалин 4-го блока было метров 500-600, прибор зафиксировал излучение мощностью в 1,3 рентгена в час, было от чего присвистнуть. На прилегающей к 4-му блоку территории наш батальон занимался снятием зараженного грунта, укладкой железобетонных плит, очисткой охладительных бассейнов от погибшей ракушки, дезактивацией почвы. Работать приходилось на фоне радиоактивного излучения от 1 до 10 рентген в час. В мою задачу входило проведение радиоактивной разведки, расчет допустимого времени рабочих смен. Высшие командиры, связанные приказами ещё более высшего начальства - ускорять темпы проведения работ, хотели, чтобы дозиметристы занижали уровень излучения, а время работы смен увеличивали, приходилось постоянно доказывать и спорить c ними. Дело в том, что при облучении дозой более 25 рентген, за короткий период, у человека начинается лучевая болезнь, а это смерть или инвалидность. Дневная доза облучения для нас была ограничена двумя рентгенами( БэР- биологический эквивалент Рентгена), а это значит, что при фоне излучения на месте производства работ, в два рентгена, человек может находиться не более часа. Работу, которую в обычных условиях за восемь часов может выполнить один рабочий, в данном случае потребуется - восемь. Производительность работ из-за этого была очень низкая, отсюда понятно недовольство начальства. Командиры взводов, непосредственно руководящие работами, и солдаты понимали это и старались работать быстро и слаженно. С поставленными перед нами задачами справлялись, но дозы облучения, хоть и не на много, конечно превышали допустимые. Особенно это касается младших офицеров, которые находились на объектах дольше, чем солдаты. Да и точность определения индивидуальной дозы облучения была условной. Скажем, взвод бойцов производит дезактивацию на заражённом участке -100х100м. Дозиметрист производит 4-5 измерений в разных точках участка и усредняет значение. Эта цифра и является общей для всех находящихся на площадке, т.е. погрешность может доходить до 10-15 процентов, а это не мало, особенно если касается своего здоровья. Вспомнился один эпизод. На площадку, не подалёку от 4-го блока, где я руководил укладкой железобетоннных плит, пожаловал генерал, в сопровождении свиты полковников, и майоров. Я представился, доложил радиационную обстановку. Генерал поморщился, как от зубной боли: "По нашим данным фон гораздо меньше...", и буравит меня взглядом. Может кадрового служаку этот взгляд бы и испугал, а меня-то партизана не проткнуть. Протягиваю ему дозиметр, со словами: "Не верите - проверьте сами, а у нас смена кончилась", и командую бойцам: "В укрытие!". Какой-то майор рыпнулся, но генерал осадил его. "Я вам верю лейтенант. Всем в укрытие!" Свита быстрнько ретировалась. Укрытием нам служило помещение насосной станции, которое было очищено до 100 миллирентген, что считалось детской радиацией и в карточку учёта облучения не включалось. За четырнадцать выездов на ЧАЭС я получил облучение чуть более 20 рентген официально, а по моим расчетам более 25. Кроме того получившим дозу облучения в 25 рентген, полагалась солидная денежная компенсация, чего командование старалось не допускать. Что положительного, так это - ПУСО (пункт сан. обработки), после работы. Там можно было помыться под душем, а главное сменить бельё и обмундирование. В лагере тоже была развёрнута полевая баня и даже парилка, так, что личная гигиена была на уровне. Кто не ленился чаще мыться, не пренебрегал респиратором, не лез куда не просили - тот нанёс меньший урон своему здоровью, от пребывания в заражённой местности. Хотя очень не просто было отказаться от яблок, усыпавших в тот год все сады в округе. Тем более, что питание было весьма скудным. Готовилось всё сугубо из консервов и концентратов. Позже из Чечни приехали две машины с луком и чесноком - вся страна была едина в беде.
На станцию меня больше не посылали и до самого дембеля я занимался водообеспечением части. С тремя автоцистернами АРС-14, дважды в сутки, ездили за водой на артезианскую скважину за пятьдесят километров.
В большом украинском селе мои водители, уже знали, где можно разжиться самогоном
(ведь в стокилометровой зоне был сухой закон и спитрного в магазинах не продавали).
Самогонку меняли на дезактивационный (стиральный) порошок Ф-1, который отстирывал любую грязь в холодной воде. Тайд - рядом не стоит. Самогонка была отвратительная, но расслабиться хотелось.
Мне было 33 года. Молодой здоровый организм справился с последствиями облучения, но не бесследно, хронических болячек после облучения приобрёл не одну, в том числе сахарный диабет. Ну, что же, многих чернобыльцев уже вообще нет на свете.
Что можно в целом сказать о наших ребятах, спасавших страну от радиоактивного загрязнения. Были, конечно, единичные случаи разгильдяйства, пьянства и воровства, но в основном относились к делу ответственно, по военному. И вообще я считаю, что борьба с разбушевавшимся мирным атомом это та же война, только стрельбы нет, а жертв больше, чем в крутом сражении, только не сразу заметно. Среди офицеров запаса было несколько руководителей производственников, мы быстро вникали в дело, замечали недостатки в организационных вопросах, и вносили не мало дельных предложений, которые значительно ускорили ход выполнения поставленных задач.
Но, вот и замена. Вдвоём с лейтенантом из первого батальона, в новеньком обмундировании, на попутках, добрались до станции Овруч, и уже ночью сели на проходящий поезд. Взяли у проводника бутылку водки за четвертной, чтобы отметить наш дембель. Отпили грамм по сто, больше не полезло. Мой попутчик сошел утром в Великих Луках, мне же предстояло ещё целый день трястись в поезде. Оставшаяся водка помогла скоротать время, правда с закуской было туго. Время было голодное и на станциях в буфетах из интересного - одни буфетчицы.
Ну вот и Витебский вокзал. Дозиметр на посту радиационнго контроля заверещал как резаный, когда я шагнул в арку. Толпа посмотрела на меня, как на прокажённого. Завели в отдельную комнату, просканировали с головы до ног. Фонило полотенце и ботинки, причём фон был такой, на который мы там и внимание не обращали. Полотенце сразу - в контейнер, хотели и ботинки, но я не дал: " Как это вы себе представляете - в военной форме и босиком? До первого патруля".
То, что пришлось отдать своё здоровье за здоровье других людей, не жалею, это мужское занятие защищать родину. Коробит то, что Родина, нет, не Родина, а ныне стоящие у руля страны чинуши, быстро забыли, о своих защитниках. Об этом свидетельствуют нищенские пенсии чернобыльцам и замена льгот жалкой денежной компенсацией, не покрывающей и четверти натуральных льгот. Военкомат, когда - то мобилизовавший нас, занимается только кадровыми военными, а резервистов с их проблемами отправляет к районным властям, те - к местным, а они ещё дальше. Недавно в инете узнал о награждении ликвидаторов правительственными наградами. В нашем районе этим, заниматься ни кто не хочет.
В этом году исполняется 24 года со дня взрыва на Чернобыльской АЭС, не знаю, сколько нас осталось в районе, но я и двое моих друзей ещё живы. Надо собраться выпить по рюмке горькой, почтить память тех, кто ушёл навсегда, и за нас ещё живых - тоже.
Два года спустя. Серёга ушёл ... Светлая ему память.
В марте 2013 Ушёл Вовка Назарычев, моя очередь...