- Не уж-то не набегался за день? Я когда ещё тебе говорил, чтоб ты спать ложился? Живо полезай на печь, фулиган ты этакий! Ишь, разыгрался не ко времени. Утром хныкать будешь: «Глазки не открываются…» Куры - на насест, а молодцы-огурцы – на печь!
Павлик, прихватив с собой вырезанную дедом лошадку, нехотя полез на печь. Долго там возился, наконец, затих. Но, как только дедушка зажёг лампу-восьмилинейку, ноги свесил.
- Вот, неслух! Ты куда это навострился?
- Не могу я спать, дедунь. Вороны, язви их, никак место на старом тополе не поделят. Сейчас пугну их и тут же ворочусь.
- Пусто-ое. Полетают, полетают и опять сюда же воротятся. Вороны, хоть и поганые, носатые да черные птицы, а к месту привязываются. Тутошние они. Лучше этого тополя этим бестиям не сыскать. А ты ложись, отдыхай. Завтра за сеном поедем. Вот уж накувыркаешься.
- А Васятка тоже поедет?
- Поедет. Никифор зубья для грабелек вырезал. Решил нынче внука к делу приставить.
- А мне грабельки, деда!
- Тебе ужо на будущий год. В это лето силу копи. Наломаешься ещё… А вороньё и впрямь разоралось. Избави Бог, непогоду накличут.
- Я же говорю: самая поганая птица.
- Ой, не скажи. Какая ни на есть, а свое разумение имеет. Просто жизня ихняя по особому уставу размечена.
- Как это, «по особому»?
- Ну, как. Собаки – по собачьему обычаю живут, у коров – своё, у свиней – тоже своё. И каждая птица свой характер имеет. От того и не тесно им, что каждый своей тропинкой ходит.
- Вороны же летают, - напомнил внук.
- Да я к тому говорю, ну как бы тебе сказать, чтоб в твоём горшке не пересолить.
- Каком горшке?
- Да в том, который ты на плечах носишь. Ты слушай, пока у меня охоту не отшиб. Я тебе одну историю расскажу.
- Сказку, что ли?
- Сказку, сказку. Считай, как хочешь, а дело вот как было. Один малец, вроде тебя, больно жалостливый был. Всякую животинку пригреет и, чем может, ей поможет. Погнал гусей на речку, а домой котёнка припёр. Кто-то в речку бросил, утопить хотел. А ему не время было ещё помирать. Вот, к берегу его и прибило. Ну, так, стало быть, нянькается он с тем котёнком. Молочком его поит. А дед, вроде меня, телка за огороды вывел. Вбивает в землю колышек и сердится. Вороны свили гнездо на дереве, что на самом краю огорода. Он проглядел. А то бы пугнул их оттудова. Теперь, вот, терпи этих горластых соседей. Кружат над огородом и орут во всю силушку. Не утерпел таки, запустил в них комком земли. А они не унимаются. Дед ещё и ещё раз пугнул. Потом плюнул в сердцах и пошёл по своим делам.
Пацанёнок, такой же, как и ты, проныра. Где не посеешь – вырастет. Так, вот, понесла его нелёгкая на то место, где вырытая яма была. Картошку семенную в той ямке на зиму прикапывали. На лето же несколько жёрдочек сверху кинут, чтоб по забывчивости самому туда не загулять. Вот, в эту-то яму, воронёнок попал. Видать раньше времени хотел крылышки испытать. А впрочем, кто его знает, что у него на уме было. Только лапку он повредил и крылышко поранил.
Этот оголец, внук дедов, не поленился, слазил в яму и достал того воронёнка. В избу принёс. «Помогай, деда, - говорит. – Лечи». Дед, хоть и недолюбливал ворон, а меж тем сердце доброе имел. Ну, как он его лечил, про то не знаю, врать не буду. Но поправляться стал птенец. Основной догляд на внуке. Прошло там какое-то время, подружились они: внук, котёнок и воронёнок. Куда парнишка, туда котёнок. И воронёнок следом за ними ковыляет.
- А разве вороны его к себе не звали?
- Может, и звали, только летать он не мог. Волей-неволей возле людей ему пришлось обретаться. А у дикой твари к домашней, как бы тебе попроще сказать, презрение имеется. Дескать, вольные мы птицы. Воронёнок смышлёным оказался. Стал подражать человеческому голосу. Соседи тому дивились и, знамо дело гостинцы приносили и кормили из рук.
Вот, с того лета прошло годков этак пять, а может больше. Уже не упомню, по какой такой причине кот издох. Ворон, видать с тоски великой, тоже куда-то улетел. Три дня его не было. На четвёртый прилетел, сел перед своим хозяином и говорит, как есть человеческим голосом. Он и до этого кое-чего мог говорить. Но, то было так, ради смеху. А тут – на полном сурьёзе.
- Иди, - говорит, - к царю и пущай он ставит тебя смотрителем границ!
- Какой из меня смотритель, коли я за околицу и то редко хожу? – удивился Павел.
- А тебе и ходить никуда не нужно. Будешь себе во дворце жить, в красном кафтане ходить, а границы будут мои братья доглядать.
- Да ты никак сдурел! Где это видано, чтоб вороны границу стерегли?
- Не было, так будет! Иди, говорю, к царю. Завтрева он мимо нашей деревни проезжать будет. У колодца остановится коней напоить. Тут уж ты, хозяин, не сробей.
Ну, как словом так и делом. Едет царь впереди войска. Доложили ему служивые, что соседний царь-государь войной нам грозится. Видимо, наш самодержец упредить беду хотел. От разора спасти. Подъехали к колодцу и остановились водички испить и коней напоить. А тут наш пострел к нему подоспел. Как только охрана зазевалась, он к царю подступился, земно поклонился и говорит:
- Царь-батюшка! Не прогневайся, дай слово молвить. Здешний я. Роду, стало быть, простого, крестьянского. А тебе, государь, буду рад помочь в ратном деле. Позволь границы от неприятеля дозорить. А ежели понадобится, то и беду от нашей державы отведу.
- Выходит, зря мы походным маршем вёрсты меряем? – захохотал царь.
- Ну, зря, не зря, ты царь, тебе об сём судить. А я дело говорю. Твоего дозволения прошу отчий край от злого ворога охранять. Так сказать – смотрителем державных границ хочу быть.
- Не досуг мне шутки шутить, - насупился царь. – Дайте ему коня, пусть с нами едет, ежели хочет.
Едут они. Через какое-то время ворон сел хозяину на плечо и трижды каркнул.
- Царь-государь! – молвил Павел. – Неприятельское войско навстречь нам в дорогу тронулось!
- Откуда тебе это знать? – хмыкнул царь.
- Об этом позволь не говорить. Только нам, осторожности ради, в лесу следует схорониться.
- Не пристало нам от неприятеля хорониться! За матерей, за детей своих братья-Русичи стеной стоять будут…
- Не торопись царь-государь землю кровушкой поить. Позволь, спервоначалу, пусть мои братья силу испробуют.
- А где же твоё воинство? – стал озираться царь.
Тут взмахнул крыльями Ворон, взлетел в небо высокое и начал по кругу летать и громко каркать. Откуда ни возьмись, налетело столько воронья, что от черных крыльев, как от тучи, на землю тень легла. С громким карканьем кинулись они на неприятельскую сторону и исчезли из виду.
- Теперь верю, - задумчиво молвил царь. – Только ответь мне: почему птицы слушаются тебя, простого крестьянина, а меня, царя, не признают?
И тут назначенный царем смотритель границ рассказал, как будучи мальцом спас воронёнка, как кормил его, оберегал от всяких напастей. А тот, в свою очередь, отблагодарил его, полетел к Царю Ворону и попросил наградить крестьянского сына. Долго думал птичий царь, а потом обещал, что в случае особой нужды соберёт воронье войско. А что дальше делать станет, не сказывал.
Ничего на это не сказал царь, только долго смотрел вослед вороньей туче, хмурил лоб, потом решительно махнул рукой и велел воинам схорониться в лесу. Выслал вперёд дозорных и стал ждать.
А тем временем идёт к русской границе многотысячное вражье войско. Вдруг, с громким карканьем, налетело вороньё. И чем ближе граница, тем ниже птицы летают. Прямо над головами кружат. А командиров ихних, срамно сказать, но как есть все мундиры изгадили. Старые, бывалые солдаты качают головами. Дескать, сколько раз в походы хаживали, а такого не видали. Знать не к добру такая оказия. А тех, кому впервой пришлось идти, и вовсе страхи одолели. Перешёптываются между собой: «Не спроста вороньё слетелось. Кровавый пир чуют…»
Вечером стали лагерем. Командиры сошлись в круг думу думать. Но, под такой вороний гвалт, голоса друг друга не слышат. И простым воинам отдыха никакого. Птицы поесть не дают, из рук хлеб выхватывают, на лету в котелки гадят. Кругом ругань слышна, недовольство.
Стемнело. Кто где мог спать примостился. А на утро командиры и половины воинства своего не насчитали. Разбежались вояки. Те, что остались, голодные и злые, командиров своих слушать не желают. А вороньё ещё пуще наседает. Потоптались на месте и повернули обратно, что называется - не солоно хлебавши.
Ох и посмеялся царь-государь над рассказом дозорных. А потом дорогими подарками одарил смотрителя границ и велел ему всяческие почести оказывать. Только непривычно крестьянскому сыну такое обхождение. Чуть свет садится он на коня и спешил в поле чистое. Верный ворон на левом плече сидит. Подъедут к белому камню, остановятся. Слезет Павел с коня, ноги размять. Ворон же времени не теряя в высокое небо взлетит, три круга сделает да трижды каркнет. В тот же час слетаются к нему вороны и обо всём ему докладывают, что где видели или слышали. Иной раз вздремнёт Павел друга дожидаясь, а воротится Ворон, всё, как есть ему расскажет. Достанет парень краюху хлеба, разломает пополам. Поедят друзья-приятели и в обратный путь тронутся. А уже в послеобеденный час, смотритель границ обо всём самого государя уведомляет. Тот уже в свою очередь кумекает, что да как поступать надобно.
Вот так оно было в былые времена, а ты говоришь «поганая птица»! У каждого из нас, ежели присмотреться, свой изъян. Однако живём, особо не тужим. Да-а, добрее люди были, а всё потому, что совесть у них поводырём была, не то что теперя. А ты слушай внучек да на ус мотай. О, слышь, кажись угомонилось вороньё. И нам спать пора. Сейчас задую лампу и на полати. Господи, благослови на сон грядущий…
3 августа 2005 года.