Крайний перед отпуском день, как всегда, вышел чрезвычайно хлопотным.
Видимо это закон какой-то, но именно в этот день возникает масса срочных и абсолютно неотложных дел, из-за которых приходится несколько откладывать время ухода с работы, мудро и тщательно спланированное накануне вечером, с расчетом успеть собрать сумки, так как вчера этим заниматься было лень, а самолет уже сегодня в 23-00.
Поэтому когда, наконец, удалось раскидаться с делами и выскочить пробкой с работы, время уплотнилось так, что каждая его секунда была наполнена важнейшими и героическими событиями, приближавшими к долгожданному отпуску. – Пробиться через пятничные московские пробки, забрать по дороге жену, поставить машину в гараж, параллельно заказать такси до аэропорта, мухой домой и в том же ритме собраться, учитывая, что любимая курортная майка теряется и долго ищется именно в эти драгоценные практически миллисекунды!
И все-таки уже в такси! Вроде дыхание можно перевести, смахнуть обильный пот со лба (вот это гонка!), но нервы продолжают позванивать. Не помогает даже обычное в таких случаях короткое, как летняя гроза, выяснение отношений с любимой супругой. Черт возьми, как летит время! – Уже половина восьмого, а за МКАД еще и не выехали!
Тем не менее, и это испытание позади. Международный аэропорт «Домодедово» во всем своем блеске, перемешанном с хаосом перманентной стройки, встречает нас романтикой дальних странствий! Под гул взлетающего лайнера приходит осознание – вовремя! Успели!!!
И вдруг та самая пружина нервов до звона закрученная острейшим дефицитом времени больно и досадно бьет по лбу. Словно не выдержав и лопнув. – Вылет задерживается до 2-х часов ночи!
После некоторого унылого пребывания в прострации начинаешь замечать, что это самое время, буквально мгновенья назад изводившее тебя своей быстротечностью, продолжает над тобой издеваться! Теперь оно остановилось! Минуты потянулись с такой невыносимой длительностью, будто решили доказать свою непосредственную родственную связь с веками и тысячелетиями! - И с 9 часов вечера, когда стало известно о задержке рейса, время утекло всего на один час!
А ведь уже пройдена регистрация, съеден ужин, обменена валюта и тщательно изучен ассортимент всех торговых точек терминала международных вылетов.
Совсем становится уныло, когда вспоминаешь, что и лететь предстоит более 12 часов. Аж до самого Индийского океана. Точнее на один из его островов, что на целых 8 градусов южнее экватора. Мечтее мечты в том момент у меня уже не было!
Сколько было прочитано в детстве и юности приключенческих книг о тех краях, сколько пересмотрено фильмов (причем буквально на днях, в который раз «Пираты XX века»), что увидеть далекие лазурные берега своими глазами, прикоснуться к грезам руками стало практически потребностью. Особенно когда, наконец, появилась такая возможность. Особенно когда до вылета всего несколько часов.
Несколько часов до вылета к мечте…
И от этой мысли, словно наградой за перенесенные мытарства, время перестало тяготить, а переродилось в настоящее удовольствие – удовольствие предвкушения. К тому же спать уже очень хотелось, поэтому все дальнейшее происходило как в счастливом сне.
Посадка на огромный и красивый лайнер, сверкающий в аэродромных огнях, красавицы-стюардессы, строгие и элегантные, ну прямо архангелы на воротах к раю, и, наконец, взлет, набор высоты, сон, а в его обрывках полет.
Полет из ночи навстречу утру, над разными странами, над степями, пустынями и горными хребтами. Снова сон.
После очередного пробуждения вдруг замечаешь, что под крылом долгожданная синева океана! Пока еще с высоты, но это уже он!
Красивые, аж дух захватывало, проплывали внизу острова, большие, которых не охватишь одним взглядом, и совсем маленькие – в бездонной океанской синеве сочные изумрудно-зеленые капли, обрамленные, будто тоненькой золотой каймой, ярко желтыми песчаными пляжами.
Океан такой синий, будто он продолжение той синевы, в которой мы летим. А летим ли? С такой высоты, кажется, что именно плывем.
Остался под крылом удивительный город Сингапур со свечками небоскребов вдоль береговой черты.
Впечатляюще потрясло в турбулентности, которая была вызвана мощными грозообразованиями, такими симпатичными и безобидными фата-морганами с виду.
Еще немного, еще чуть-чуть…
И вот стал тише гул двигателей.
Зажглись табло «не курить, пристегните ремни».
Снижение.
Посадочный круг.
Шасси, закрылки, четвертый разворот, «на курсе, на глиссаде, шасси выпущены, к посадке готов»!
А под крылом, совсем рядом, крутые спины мощных океанских волн…
Но спустя, как теперь кажется, мгновенья снова оказываешься в суетливой Москве, спешащей утром на работу.
Чем лучше отпуск, тем быстрее и незаметнее он пролетает - уныло удивляешься парадоксам жизни. При этом еще быстрее отпуска в его стремительном течении заканчиваются деньги.
За окнами вовсю диктует свои порядки осень.
Ночные заморозки и листопады, поздние рассветы и ранние закаты, дожди и туманы.
Но тепло двух недель на берегу Индийского океана живет в душе, согревая прекрасным калейдоскопом воспоминаний в промозглых осенних буднях.
Вспоминается, как нас одуревших после 13 часов перелета на выходе из маленького аэропорта встречали улыбающиеся девушки, вешая нам на шеи гирлянды из магнолий.
Или ужин при свечах на самом берегу океана, который то ласково подлизывался шипящей волной, подбегая к самым ногам, то громко по-хулигански бухал прибоем и обдавал нас солеными брызгами.
Свечи горели и на соседних столиках. Весь пляж, превращавшийся по вечерам в ресторан под открытым небом, от края до края был усыпан огоньками свечей.
На фоне шума прибоя слышались звуки красивых южных мелодий, исполняемых вживую, под гитару.
И непонятно, что пьянило больше – терпкое австралийское вино или общая атмосфера счастья, что волшебным золотым руном горящих свечей укрыло этот берег.
Еще очень запомнился наш отель. Он был как старый роскошный лимузин – местами потрепанный, с облезшим кое-где лаком, но при этом полностью исправный и, в общем, не потерявший своего лоска и очарования.
Более того, следы времени только добавляли ему шарма. Отель щедро дарил чувство уюта, а своим ярко выраженным колоритом древней индийской легенды будил позабытые детские грезы, навеянные книжками про Маугли и Рикки-Тикки-Тави.
Все время нашего недолгого пребывания в этом сказочном мире меня неотступно преследовало странное состояние личного участия в каком-то необычайном приключении, вроде тех, что покоряли юношеское воображение в фильмах об Индиане Джонсе.
Может быть это мое состояние, а может и вправду океанский ветер, принесли однажды вечером в мои мысли ту историю, которую я хочу поведать.
Итак – рассказ океанского ветра.
* * *
Остров…
Одиночество и простор.
Бесконечность во все стороны.
Земная твердь среди морской стихии.
Совсем еще молодой по сравнению со своими сородичами – другими островами и материками, если счет возрасту вести в их островных измерениях. Родившийся и живущий особняком от своих старших собратьев, существующих дружными скоплениями архипелагов и континентов.
Океан, посреди которого жил остров, был теплым. И по рассказам ветров, что проносились над островом, это был самый теплый океан из всех, какие доводилось видеть ветрам.
Согреваемый тропическим солнцем остров с одной стороны ласково сбегал золотистыми пляжами в лазурные воды океана, а с другой грозно щетинился острыми высокими скалами и огромными камнями, разбивая в буйную белоснежную пену мощные океанские волны.
По центру остров круто возвышался конусом вулкана. Еще не до конца уснувшего и иногда напоминавшего о своем грозном норове глухим рокотом и дымом над вершиной. Склоны вулкана с середины его высоты и до самого основания поросли буйной тропической зеленью, которая ярким изумрудным ковром стелилась к равнинам пляжей и бастионам скал.
В тени тропических зарослей жили своей нехитрой жизнью основные жители острова – птицы, звери и прочая живность. В отношении людей остров был необитаемым.
Несмотря на свой юный возраст, остров был свидетелем много чему.
Он помнил огромных странных животных с длинными шеями и хвостами, которые при этом были очень миролюбивыми и питались растительностью, которой он щедро их угощал.
Он помнил, как однажды на Землю обрушился страшный дождь из раскаленных небесных камней – метеоритов. И как очень долго после той катастрофы оживала планета. Раны, нанесенные острову той катастрофой порой беспокоят и сейчас. А вот полюбившиеся ему большие и добрые животные не выжили.
Он видел, как однажды над океаном появились загадочные летающие объекты совершенно неземного происхождения. И даже совершали посадку на острове. Удивительные создания, от которых исходила аура мудрости и добра, выходили из этих объектов, что-то изучая. Остров и пришельцы подружились. С тех пор эти визиты стали регулярными, хотя и редкими. Остров любил их, так как узнавал много невероятно интересного о загадочном мире, что ночами сиял сверху яркими звездными россыпями.
Удивительнейшим результатом таких визитов однажды стало появление среди живого мира планеты племен (живших и до этого) вдруг быстро научившихся самоорганизовываться и силой своих стараний преобразовывать окружающий мир под свои потребности.
Эти племена научились противостоять диким животным и холодам, они научились строить, обеспечивать себя пищей и одеждой. Они очень быстро учились. Но уничтожать они тоже учились безостановочно.
Люди.
Создания схожие с пришельцами наличием разума.
Остров был свидетелем появления на планете и тех, и других.
Однако именно людей остров опасался и зачастую не мог понять в их стремлении взаимного уничтожения.
Мудрость. Вот что отличало разум пришельцев от разума людского рода.
К сожалению, наличие разума не избавило людей от диких инстинктов. Напротив, животная составляющая, вооруженная знаниями и умениями и сделала людей самыми опасными из всего живого на планете, как для самих же себя, так и для окружавшего их мира.
Поэтому Остров и не любил людей, оберегая от них своих обитателей.
Каждый раз, когда люди по какой-то причине оказывались на его берегах, он делал все возможное, чтоб показаться непригодным для дальнейшего их пребывания на острове. И это ему удавалось. Он пугал их землетрясениями, заливал ливнями, подсовывал неплодородную почву, нападал ядовитыми насекомыми. В итоге люди были очень редкими гостями на Острове.
Последний раз его посещали люди, называвшие себя пиратами, чтобы спрятать в недрах Острова огромные сундуки до отказа набитые особо обработанными металлом и камнями, которые среди людей были известны, как золото и бриллианты.
Остров никак не мог понять, почему люди поубивали друг друга из-за этого груза, но хранил сундуки исправно. Шхуна, на которой они приплыли, была разбита штормом о прибрежные скалы и затонула. Так что Остров оказался единственным хранителем и этой тайны.
С того визита прошло очень много времени. Люди сделали большой шаг в своем техническом развитии. Их корабли стали быстрее, мощнее. Они даже научились летать, правда, еще далеко не так, как пришельцы. И становилось все меньше мест, где бы люди еще не обосновались.
В мире бушевала война. Ее приметы периодически докатывались и до Острова. – Иногда на его берега выбрасывало обломки кораблей. Случалось, что прибой в своих волнах приносил мертвую рыбу, погибших птиц. Много. Порой волны океана были отравлены мазутом, соляркой, которые были словно кровью раненых кораблей. И Остров горевал вместе с природой…
Со слов ветров, которые доносили вести от собратьев Острова, войной были охвачены многие острова и целые континенты. На его памяти это была самая крупная война из всех, что случались между людьми.
Однажды до Острова ветер донес звуки далекого боя, а спустя некоторое время в прибое, среди камней, появился человек, из последних сил сопротивлявшийся яростным волнам, которые словно пытались добить его, и без того раненного. Пожалуй, если бы не пробковый спасательный жилет поверх его комбинезона, то до Острова он бы не добрался.
Разодранными в кровь слабеющими руками человек хватался за скользкие, но острые камни, а подлые волны отрывали его от спасительной тверди, чтоб потом со всего размаху на нее же бросить… Он захлебывался, хрипел от бессилия и отчаяния, но не сдавался…
* * *
Капитан морской авиации Восточного флота ее Величества Флетчер Ирвин был сбит во время разведывательного вылета.
Неудачно получилось… Не повезло!
На своем истребителе, американском «Мустанге» палубного базирования, он уже возвращался на авианосец, когда наткнулся на группу японских истребителей, сопровождавших бомбардировщики-торпедоносцы.
Хотя и запрещено строго-настрого одному, да еще и разведчику, он все же ввязался в бой не в силах допустить, чтоб к его кораблям неожиданно прорвались. - Невыносимо и горько вспоминать последствия таких налетов, на которые он насмотрелся немало.
Однако силы были неравны, и к бомбардировщикам его не подпустили.
Но и сбивать, похоже, не собирались… Пока…
Лишь когда у него не стало боезапаса, да и топлива оставалось едва-едва, он понял, что японцы ждут, когда он выведет их на свой авианосец! Поэтому единственно правильным для себя решением Флетчер выбрал отвернуть в сторону и лететь на полной скорости куда глаза глядят до тех пор, пока не выработает топливо.
Ладно, хоть успел радировать на корабль о «гостях» и очень надеялся, что эскадра успеет подготовиться, в случае чего. А пока отводил насколько возможно японцев от истинного места своих кораблей.
Имея преимущество в скорости, Флетчер не подпускал японцев к себе близко, чтобы не дать возможности прицельно атаковать, но и не отрывался далеко.
Это была необыкновенная гонка!
Когда впереди практически верная гибель, ты, понимая это, думаешь лишь на секунду вперед, стараясь не допустить даже мысли о фатальном исходе.
Или даже на пол-секунды…
Все внимание сконцентрировалось на пилотировании…
На индикаторе расхода топлива уже давно, не мигая, горела лампочка аварийного остатка. Под крыльями бешено неслись навстречу гребни очень близких волн.
Скорость, которая особенно чувствуется на малой высоте, пьянила. Его охватило странное упоение - радостное и горькое одновременно.
Уже ничего не страшно! Лишь бы уцелела эскадра…
Хм… Можно понять японских летчиков-камикадзе.
А вот обед сегодня был на редкость вкусным… Наверное, потому что последний…
Последний?
Вдруг стало невыносимо тоскливо… До тошноты.
Зачем он здесь? И ничего не хочется делать... Встать и уйти!!!
Пусть все это кончится! Сейчас же… Пусть это окажется просто плохим сном!
Последний…
Да не может этого быть!!! Ну, просто, не может он взять вот так, да и погибнуть?! Утонуть в этих волнах?!
Он обязательно выкрутится! Не в первый раз!
Иначе, как же без него отец? Всю жизнь вдвоем, через все шторма их жизни - очень скромной, практически, бедной. Мать умерла еще при родах, и все свое воспитание он получил от отца, который с детских лет воспитывал в нем честность, чувство собственного достоинства и умение постоять за себя.
И еще он так и не успел ЕЕ увидеть перед своим отъездом. Хотя, буквально, мечтал об этом.
А нужно ли это было? Наверное, нет. Кто он ей? Приятель, каких будет еще много… Он же просто не для нее - блистательной девушки из аристократического бомонда. Знаменитая фамилия, отец дипломат, мать известная актриса, а он сын старого торгового моряка, случайно пробившийся в офицеры флота.
- Флетч! – в шлемофоне сквозь треск помех прорвался голос руководителя полетов, прервав лихорадочный бег мыслей. – Флетч, отзовись! Почему не отвечаешь, Флетчер!?
Треск стоял такой, что слова едва можно было разобрать.
Либо повреждена антенна радиостанции, либо он успел достаточно далеко отвести неприятельские самолеты от своего каравана.
А отвечать было уже некогда – двигатель дернулся, чихнул, окутавшись белым дымом, и замолчал.
Все…
Долетался! – мелькнуло в голове, а руки уже сами делали необходимое. – Убрать наддув, облегчить, а потом застопорить винт, открыть фонарь…
Используя запас скорости, плавненько, как на палубу авианосца, подводим самолет к волнам…
Ничего страшного… Это мы умеем, посадок на палубу в личном зачете около 1000…
Таак…
Только бы на гребень не нарваться, не то перевернет, а там и утонуть недолго.
Сейчас отстегнуться или после приводнения? После можно и не успеть… Тогда лучше сейчас…
Японские торпедоносцы, осознав оплошность, стали отворачивать, а их истребители, озлобленные обманом, хищно опустив носы, рванулись добить терпящего бедствие англичанина.
В непривычной тишине «Мустанг» несся над самыми волнами, готовый к приводнению. Фоном его стремительного полета был лишь шум ветра в открытой для аварийного покидания кабине. Блики солнца яркими вспышками игравшие в складках воды на удалении, приближаясь к самолету, от скорости, сливались сплошную полосу живого огня. От великолепия и необычайности момента Флетчер даже забыл о смертельной опасности.
Но когда до поверхности воды Флетчеру оставалось не больше метра, океан перед его самолетом неожиданно вскипел ровными фонтанными строчками пулеметных очередей. Обернувшись, Флетч совсем близко увидел атакующие его самолеты. А в следующее мгновенье ему словно раскаленным шипом ужалило левую ногу и со страшной силой швырнуло головой на приборную доску.
Хороший удар! – мелькнуло в гаснущем сознании, видимо по спортивной боксерской ассоциации – до войны Флетчер был отличным боксером.
Потеряв сознание, летчик уже не видел, как «Мустанг», расстрелянный в упор, ударился о воду и разлетелся на куски, но будто из последних сил, перед тем как утонуть, выбросил своего командира из кабины.
Низко пронеслись над местом катастрофы японские истребители и, развернувшись с набором высоты, умчались прочь.
А над океаном воцарилась первозданная тишина, изредка нарушаемая плеском волны. Будто ничего и не было.
Лишь масляное пятно на поверхности воды, редкие обломки и безжизненный, окровавленный, лицом вверх, поддерживаемый на плаву ярким спасательным жилетом, 27-летний капитан Флетчер Ирвин.
Он стоял на ринге…
Но почему-то кругом была вода, которой он захлебывался…
А еще он никак не мог увидеть своего противника, который его бил - редко, но сильно… В голову, в плечо, в спину…
В спину-то запрещено! Куда смотрит рефери!?...
От трибун шел постоянный несмолкающий шум…
Какая горькая вода…
И еще, каким-то осколком сознания, он понимал, что нужно цепляться за эти острые камни… Цепляться и выбираться на берег! Во что бы то ни стало…
Какой берег??? Я же на ринге???
От этой чертовщины, что крутилась в голове, мутило еще сильнее…
Обжигающая боль в левой ноге, жар, от которого нестерпимо лихорадило, голова, разламывающаяся от боли…
Все эти чувства вдруг сплошным потоком стали врываться в его сознание.
Но одна мысль спасительным маяком в тумане бреда пульсировала все сильнее и сильнее:
– И все-таки жив!!! Жив!!! Уцелел!!!
Остров с интересом наблюдал за своим гостем.
Как тот, выбравшись из воды, рухнул замертво и провалялся на берегу целые сутки. Молодой светловолосый парень. Глаза закрыты, из носа и ушей кровь. Дышал часто, прерывисто. Выживет ли?
Когда очнулся, обессилевший, сотрясаемый ознобом, мучительно искал пресную воду. Падал, отлеживался, но вставал и упорно продолжал поиск. А когда он уже не мог идти, полз.
Остров видел, что человек не сможет найти воду сам. И никак не мог решить для себя – спасти его или нет.
С одной стороны Остров не любил и опасался людей, а с другой стороны именно в этом человеке он не чувствовал никакой угрозы. Зато чувствовал в нем страстное желание выжить, чувствовал его отчаяние, его страх. Такие обычные чувства для живых существ на пороге смерти. Необычным было его упрямство! Он противостоял своим страхам!
И слезы, на которые человек порой срывался, иногда сменялись улыбкой. Не истерическим смехом, а улыбкой человека, верящего в свою Звезду.
Флетчер улыбался. И, правда, сколько можно ныть?
Вообще удача, что это не случилось во время сопровождения полярных конвоев – если бы сбили над Баренцевым морем, то недолго бы он на морозе протянул. Тут хотя бы тепло…
А с другой стороны там лед… Он пресный.
Пить хотелось настолько, что ощущение воды во рту ему уже начинало грезиться… Она имела самый чудесный вкус на свете.
Да не только вкус! А запах…
Этот потрясающий аромат влажной свежести и чистоты, что приходит с первыми каплями летнего дождя… Навстречу которому счастливо вытягивает свои листья сирень, растущая во дворе отцовского дома. И дождь, такой веселый и бесшабашный, стеной обрушивается на мир, прибивая к земле всю его пыль, смывая с него грязь.
И бегут радостные ручьи, унося с собой все, что должно уйти. Потом ручьи собираются в большущие лужи, кружа по их поверхности хороводы водоворотов… И нет музыки краше, чем шум мокрой листвы вперемешку с журчанием ручьев!
Когда Флетчер очнулся, то понял, что ливень идет на самом деле! А вокруг него ВОДА! Много пресной ВОДЫ! Потоки чистой пресной воды!
И он ее пил… Останавливался и снова пил… Он в ней валялся, а по ощущениям почти растворялся. Он хохотал, брызгался, словно ребенок.
А Остров смущенно осознавал, что радуется вместе с человеком и доволен своим решением его спасти.
Ну вот, вроде лучше… Пилот сидел на берегу, вытянув раненную ногу, привалившись к теплому валуну.
Вечерело.
Красиво… Рокочущий океан и громады уходящих грозовых облаков над ним, окрашенные закатным солнцем в нежнейшие тона розового и золотого.
Стойкое ощущение, что все происходящее – сон. Сейчас он проснется в кубрике и посмеется с друзьями над ночными кошмарами. Но пульсирующая боль в ноге и явный запах собственной крови, пропитавшей комбинезон, напоминали, что все-таки это явь.
Насколько он помнил этот район океана, каких-либо обитаемых частей суши здесь не было. Стало быть, остров необитаем.
С другой стороны, даже если его будут искать, то поиск поведут вдоль маршрута его полета, а он отклонился от него настолько, что и сам не знал своего местонахождения. Как ни силился, но не мог представить, что это за остров и где он. Планшет с полетной картой видимо потерялся при аварии.
Тоскливо…
На корабле зафиксируют потерю разведчика. Может даже прочешут район полетов. А потом доложат в штаб флота - такой-то такой-то, тогда-то тогда-то, при невыясненных обстоятельствах… Не вернулся, не найден… В палубной авиации обычно только так и бывает. Летчики не погибают, они улетают и не возвращаются.
Вечером в кубрике соберутся парни. Друзья, знакомые и может даже те, с кем отношения не складывались. Пряча друг от друга глаза, выпьют, помянут. И у каждого мелькнет – кто следующий? Может быть я?
Флетчер очень хорошо помнил каждое такое сборище, на котором ему довелось быть. Помнил, как после первой в его летной жизни потери неожиданно страшно было проходить мимо пустой стоянки, где еще вчера стоял самолет друга… И как сохло во рту, когда после этого ему приходилось пристегиваться привязными ремнями, готовясь к полету, когда все в кабине становилось чужим, враждебным, а опасность предстоящего вылета начинала казаться невыносимой.
Вдруг он поймал себя на мысли, что представлять мрачные картины собственных поминок ему даже приятно. При том, что он все-таки жив!
Интересно, расстроится ли Эмили, когда ей сообщат?
Ему очень хотелось, чтобы расстроилась. Возможно, даже разрыдалась.
А от кого она узнает? Нда, скорее всего от Патрика. Этот не забудет сказать. И скорее обрадуется, чем огорчится.
Ярость закипела от этой мысли во Флетчере.
Скотина! Единственный из всего выпуска, попавший служить сразу в морской отдел Генерального штаба, минуя корабли и все, что этому должно предшествовать. Наверное, уже и до академии недалеко… Как же – папаша миллионер… Пристроил сыночка…
* * *
– Эм, сегодня стало известно, что Ирвин Флетчер пропал без вести в Индийском океане. Это уже семнадцатый с нашего выпуска… – сообщение звучало с почти искренним трагизмом.
Она, побледнев, с трудом сдержала резко нахлынувшие чувства. Но это не осталось не замеченным:
– Ну что ты, возможно, он еще найдется… Все-таки пропал, а не погиб.
– И сколько из тех шестнадцати пропавших нашлось? Насколько я понимаю, для морских пилотов это обычная формулировка гибели… - ее ответ звучал неожиданно резко.
- Да. К сожалению, у нас чаще всего именно так…
- У вас? В штабе?
Ее собеседник стушевался:
- Ну почему в штабе? Смею напомнить, что тоже имею некоторое отношение к морской авиации.
- Вот именно, что некоторое!!! – восклицание было откровенно отчаянным.
Молодой офицер опешил.
Осознав свою излишнюю эмоциональность, она попыталась взять себя в руки:
- Прости… Я сегодня устала, и что-то неважно себя чувствую. Пожалуй, я пойду… - и быстро зашагала прочь по аллее парка, оставив собеседника в полном замешательстве.
Шла, чувствуя, как нахлынувшие сначала эмоции ушли, оставив после себя тягостное чувство полного опустошения вперемежку со странным недоумением.
Как это? Что же это?
Шок! Не может быть!
Словно наваждение… Хотелось во что бы то ни стало стряхнуть его с себя! Но вместо этого, горло схватило спазмом, а откуда-то из груди стало против воли рваться что-то колючее и судорожное.
Пытаясь унять себя, она не сразу поняла, что рыдает. Тихо, горько, навзрыд.
Да, шла страшная война. Гибли люди. Даже знакомые ей. По ночам их город бомбили. Страшные следы войны были повсюду. Но где-то внутри она к этому даже привыкла, твердо веря, что война обязательно скоро закончится и с близкими для нее людьми все будет хорошо.
Был ли Флетчер для нее близким человеком? Спроси ее об этом на 20 минут раньше, она бы лишь посмеялась вопросу… Просто приятный знакомый. Милый и обаятельный молодой человек. Немного странный. Не такой, как окружавшие ее молодые люди. Из простой семьи, пожалуй, единственный в этом роде из всех ее знакомых, и это было, по меньшей мере, непривычно, но абсолютно не портило сложившихся между ними отношений.
Знакомство их состоялось также совершенно необычно.
Эмили на тот момент уже встречалась с Патриком, который тогда учился в престижном военно-морском колледже в Дартмуре. Родители Эмили и Патрика были дружны. Поэтому отношения, начинающие складываться между детьми были в некотором смысле предопределены и устраивали всех – и родителей семейств, и их детей.
Патрик – превосходно образованный, спортивный, ладный высокий красавец. На нем великолепно сидела морская форма, а факультет, на котором он учился, был самым малочисленным и необыкновенным. – Факультет морской авиации. Патрик выбрал его сам, вызвав ужас у мамы, но полное одобрение отца и искреннее восхищение у Эмили. Настоящая элита флота!
И Эмили со своими подругами с удовольствием принимала приглашения Патрика посещать вечера, периодически проводимые в Военно-морском колледже. Настоящие балы! Это было восхитительно – курсанты готовили интересные музыкальные и танцевальные программы, а их наставники-офицеры были блистательными и галантными кавалерами. Надо ли говорить, насколько престижны были такие вечера! Бывало, что на них играл сам Глен Миллер!
Эмили была очень музыкальной девушкой. Она прекрасно играла на рояле и очень любила импровизировать. Музыка была ее настоящей страстью, которую, впрочем, она умело скрывала.
А однажды, на одном из вечеров с участием Глена Миллера, она была приглашена на сцену сыграть на рояле популярную тогда Moonlight Serenade в собственной аранжировке. Приглашение сделал сам Глен, автор Серенады… Как выяснилось позже, по настойчивой просьбе Патрика. Но ничуть не пожалел, и когда Эмили заканчивала игру, аплодировал ей стоя! Это был настоящий успех! Овации, цветы, нескончаемые комплименты! И даже приглашение Глена попробовать себя на музыкальном поприще…
Патрик был откровенно горд своей спутницей и с удовольствием воспринимал тот фурор, который она произвела, как своей игрой, так и девичьей красотой.
А она действительно была восхитительна! Немного смущенная, улыбающаяся прекраснейшей из улыбок, с очаровательнейшим румянцем, лежащем на ее милых с ямочками щеках… Волосы прекрасными темными волнами опадали на хрупкие девичьи плечи… В руках огромный букет цветов… Юная, стройная, миниатюрная…
Такой ее увидел впервые курсант Флетчер Ирвин, однокашник Патрика.
Музыка это то, ради чего он и приходил на эти, вобщем-то, нелюбимые вечера. А тут такое…
Он смотрел на нее и не мог насмотреться. А когда она играла, ко всему своему восхищению, он до мурашек был покорен волшебным мотивом, что рождался под ее нежными пальцами, виртуозно перебиравшими клавиши рояля.
Она искренне смеялась, когда в конце вечера к их веселой группе молодых людей, собиравшихся уже разъезжаться, подошел приятный курсант и попросил ее:
- Научите меня так играть…
Окончание его фразы потонуло в дружном взрыве хохота. А со стороны курсантов уже неслось:
- Давай я тебя научу, Флетч!
- А ты прямо в боксерских перчатках хочешь научиться?
И снова все тонуло в хохоте.
Эмили, такая хорошенькая и счастливая, в мехах, с охапкой роскошных цветов от всей души смеялась вместе со всеми отличной, как ей показалось, шутке. Но враз осеклась, увидев совершенно серьезный и какой-то обжигающий взгляд того, от кого прозвучал вопрос. Он, внешне спокойный, был как скала, об которую разбивались многочисленные волны окружившего его смеха. Смотрел ей прямо в глаза. И только его пронзительный взгляд выдавал ту бурю чувств, которая бушевала у него в душе. Такую бурю, которую выпусти наружу –сметет все напрочь.
- Кто это? – тихо спросила она Патрика, закрываясь от всех цветами.
- Флетчер Ирвин, с нашего факультета… Кстати, чемпион флота по боксу… Хотя именно поэтому он здесь и учится… Ничего особенного… - великодушно-снисходительно также тихо ответил Патрик, победителем обнимавший Эмили за плечи.
И уже она почему-то не могла отвести глаз от Флетчера. Она видела, как едва заметно напряглись желваки на его бледном лице, как в скрытом нервном порыве дернулся его кадык. И было в парне что-то гладиаторское. Может лицо такое, от горбинки на сломанном когда-то носу. Или дикая и безоглядная решимость, готовность на любой исход, читавшиеся в нем. Будто от ее ответа зависела его жизнь. И она не выдержала:
- Если вы ручаетесь за свой музыкальный слух, то я могла бы попробовать.
В веселой прощальной суматохе уже никто не слышал ее ответа.
- Если вы сможете выбираться ко мне хотя бы раз в неделю, то возможно будет какой-то толк – продолжала она – Но учтите, научиться играть на фортепиано никто кроме вас и вашего усердия Вам не поможет. Я смогу объяснить лишь некоторые азы, дальнейшие успехи – дело Вашей практики.
- Благодарю Вас! Хотя про музыкальный слух пока поручиться не могу. Но я очень постараюсь! – счастливые чертики плясали в его глазах.
Раз в неделю, в увольнение, он стал исправно приезжать к Эмили.
Несмотря на первоначальные страхи, неуверенность и смущение, Эмили неожиданно понравилось заниматься с Флетчером. Он оказался вполне воспитанным, приятным в общении молодым человеком и очень дисциплинированным учеником. Со слухом, слава богу, тоже все было в порядке. Задания, которые она ему давала на самоподготовку, всегда выполнялись безукоризненно.
Время, которое Флетчер стал проводить в клубе у рояля, разучивая по заданию Эмили гаммы и нотную грамоту, стало едва ли не больше времени, проводимого им на тренировках по боксу, к сильному неудовольствию тренера. Приходилось чем-то жертвовать, и в нарушение распорядка, зачастую сном.
- Если ты провалишь этот турнир, я не знаю, что с тобой сделаю! Какой тебе рояль, ты боксер! Твое будущее на ринге! – слышал Флетчер от тренера.
- Вообще-то, я учусь на пилота… - огрызался курсант.
- Ты учишься здесь, пока герой на ринге!
Флетчеру было невыносимо обидно такое слышать.
Но где-то это соответствовало истине. – В элитный военно-морской колледж он попал, да еще и на авиационный факультет, только благодаря начальнику факультета – заядлому любителю бокса.
Однажды тот увидел Флетчера на любительском турнире и разглядел боксерский талант парня. Что бы иметь возможность включить его во флотскую сборную он в нарушение правил пристроил Флетчера на факультет. И не прогадал! Флетчер достаточно быстро стал настоящей звездой флотского бокса.
Но к немалому удивлению тех, кто знал об истинных причинах появления необычного курсанта в столь престижном заведении, Флетчер Ирвин обнаружил себя еще и по-настоящему достойным курсантом. Учился если и не отлично, то очень прилежно, а когда дело дошло до летной практики, то он вообще оказался одним из лучших.
По всему было видно, что парень от всей души, до жадности, увлечен постижением будущей профессии. Пожалуй, его успехи в учебе были еще и способом избежать досадной зависимости в обучении любимому делу от своих гладиаторских достижений на ринге.
Вроде давно было ясно, что Флетчер полноценный курсант и выпускаться будет офицером заслуженно, изначальное его появление на факультете все равно оставалось поводом для обидных спекуляций.
Отец обижался – сын стал очень редко появляться дома. А когда узнал, где пропадает Флетчер, то искренне ужаснулся:
- Ты с ума сошел! Ты хоть представляешь, ЧТО ЭТО ЗА СЕМЬЯ!? Удивительно, как они тебя на порог пустили…
- Вполне нормальная семья, и на порог пустили очень дружелюбно. – Флетчер ничуть не врал, отец и мать Эмили уважительно отнеслись к визитам курсанта.
- И с каких пор у тебя такое увлечение музыкой? – хмурился отец.
- Почему сразу музыкой? – улыбался сын.
- Час от часу не легче…
Действительно в первое время музыкальные занятия для Флетчера были лишь поводом видеться с Эмили.
Сначала это была просто тихая радость видеть ее, наслаждаться ее присутствием, слышать ее голос, вдыхать аромат ее духов и даже касаться плечом… Он любовался ее красивыми длинными пальцами на белоснежных клавишах рояля, порой забываясь и не ухватывая суть ее объяснений. Она сердилась, хмурилась, а он смотрел на нее и улыбался, и тогда она улыбалась в ответ.
При обучении правильной аппликатуре, она брала его руки в свои и расставляла грубые и непослушные пальцы курсанта по клавишам. В эти мгновения он меньше всего думал о музыке, буквально сходя с ума от ощущения прохлады ее рук…
Однажды Флетчер не сдержался. Неуловимым движением он перехватил ее пальцы и горячо сжал в своих. Она замерла, чувствуя тот жар, который словно сконцентрировался в его ладонях. А затем, настойчиво освобождаясь, тихо, но решительно произнесла:
- Никогда больше так не делайте… Иначе, я буду вынуждена отказаться от занятий с Вами… Слышите!
И, резко повернувшись к нему, увидела пунцового от смущения, виновато опустившего голову совершенно несчастного молодого человека. Это так не вязалось с привычным образом напористого, самоуверенного и чуточку нахального гардемарина, что ей даже стало жалко его. И во второй раз после их первой встречи на вечере, почувствовала едва уловимое, подобно легкому ветерку, ощущение какого-то удивительно-волнующего притяжения к этому человеку. Перед ней был совершенно другой человек. Абсолютно отличный от того, каким она его привыкла видеть. Тот самый, которого она увидела при первой их встрече, и которому дала согласие учить музыке. Тоже смутившись, она тогда рассердилась и прогнала от себя это состояние.
Совсем по другому стал относиться к музыкальным занятиям Флетчер, когда после долгих и нудных мытарств у него наконец начало получаться играть. Обладая неплохим слухом, он влет подбирал понравившиеся мотивы. А подобрав, начинал импровизировать, уводя своими музыкальными фантазиями изначальный мотив в совершенно другой!
И если до этого умения ему просто очень нравилось слушать музыку, то научившись играть, он попал словно Алиса в страну чудес, где стал участником сказочных событий, которые рисовало ему собственное музыкально воображение. А в Эмили он нашел горячего единомышленника в подобном отношении к музыке. Он с удовольствием слушал ее исполнение и аранжировки. Конечно, они были гораздо виртуознее его игры. Однако, и она с неожиданным интересом слушала его.
Это уже были встречи не для музыкального обучения, а встречи двух очень увлеченных одной идеей людей, общение между которыми зачастую происходило без всяких слов, зато посредством удивительнейших мелодий. Настолько красивых, что родители Эмили неоднократно с изумлением слушали и даже приглашали друзей послушать то, во что превратилась, по их первоначальному мнению, блажь дочери с обучением какого-то курсанта музыке.
Флетчер неоднократно ловил себя на мысли, что тот восторг, который дарили ему полеты невозможно выразить словами. Каждый раз, когда он пытался это сделать, рассказывая о полетах отцу, получалось как-то скучно, обыденно и совсем не передавало остроты ощущений.
- Горизонт поперек лобового стекла на вираже? Эка невидаль! А ты попадал, парень, в девятибалльный шторм? Там горизонт не то, что поперек, он сверху оказывается! – улыбался рассказам сына старый моряк.
Но то, что дала ему Эмили, научив играть и слушать музыку, оказалось именно тем, чем можно было прекрасно и точно передать палитру чувств, приходивших в полетах.
Как-то он играл мотив, который был навеян полетами над морем. Причем он не говорил ей о происхождении своей импровизации. Она сама, заворожено слушая и иногда поправляя для лучшего звучания, задумчиво сказала ему:
- Знаешь, я слушаю тебя и представляю себя чайкой над волнами… Надо мной волны белых облаков, подо мной волны синего моря… А я парю между ними… Свободно и легко.
Они уже давно были на «ты», да и времени с момента начала их музыкальных занятий прошло предостаточно. Но именно в этот момент он вдруг осознал, какую драгоценную шкатулку под названием Музыка, подарила ему Эмили.
А она, тщательно подбирая слова и не глядя на него, продолжала:
- Ты талантливый музыкант. Тебе нужно играть. У тебя прекрасно получается импровизация. В этом ты меня даже уже обогнал. Не останавливайся. Учись дальше и, может, станешь композитором. Но я тебе уже не нужна.
Флетчер совершенно не ожидал такого разговора. Точнее, тот факт, что какое-то объяснение между ними необходимо, уже давно висел в воздухе. Но именно сейчас он не ожидал. Завтра или послезавтра, а может через месяц… Но не сейчас!
Флетчер давно не ладил с Патриком. Однажды между ними даже произошла драка, в результате которой Патрик лишился нескольких зубов, а Ирвин чуть не вылетел из колледжа и провел некоторое время на гауптвахте.
Тогда это было причиной размолвки с Эмили, но не окончательной. А вот теперь, похоже, момент истины… У него перехватило дыхание.
- Эмили… Это не так… - ему с трудом удавалось подавить предательскую дрожь в голосе.
Да… Давно чувствовалось, что ему уже не рады в этом доме. Что он лишний здесь, но ТОЛЬКО не для Эмили! Это он тоже чувствовал…
Руки непроизвольно сжались в кулаки, а она грустно смотрела на такие знакомые ей теперь шрамы и ссадины на костяшках кулаков боксера, вспоминая его веселые рассказы про совсем невеселую и жестокую дворовую юность, где много чего приходилось доказывать кулаками. Откуда и начал проявляться боксерский талант Флетчера.
- Ты очень мне нужна… - было ощущение, будто он проваливается в бездну, как в глубоком пикировании, аж под ложечкой засосало.
Чувствуя его состояние, она ласково положила свои руки на его добела сжатые кулаки, и никак не могла разобраться с тем сумбуром, что творился у нее на душе.
Пока они были рядом, все на свете было так просто и ясно…
Она с удовольствием слушала его рассказы. Вместе с ним зачитывалась Экзюпери – французским летчиком и настоящим певцом авиации.
Ей было легко с ним. Как той чайке, которой она себя представила под его музыку…
Как же это здорово - иметь такого искреннего единомышленника в музыке…
Только и всего… Просто друг! Ведь по друзьям тоже скучают!
Но если из-за этого страдает Патрик - человек, с которым они давно говорят о любви и отношения их более, чем серьезны, то она должна сделать выбор! Да и родители давно ей об этом твердят, а их мнение она очень ценила!
Что важнее – дружба или любовь?
А ведь Флетчер ее любит… Она давно это ощущала, с какой-то необъяснимой нежностью к нему.
Но именно ЭТОГО и не нужно!
Все вроде логично, но слезы сами наворачивались на глаза.
Она очень боялась, что он их заметит, поэтому, не поднимая глаз, быстро и горячо заговорила:
- Не надо, Ирвин. Пожалуйста. Поверь, я очень-очень дорожу нашими отношениями. И очень тебя уважаю… Ты удивительный человек… И все, что с тобой связано по-настоящему дорого для меня… Но пусть это останется красивой дружбой. Я не могу иначе. Давай останемся друзьями. Пожалуйста, пойми меня и не порть нашей дружбы ненужными сложностями. Прости меня, но не ходи ко мне больше…
Она почувствовала, как под ее ладонями безвольно расслабились его кулаки, и боялась взглянуть на него.
Он больше ничего не сказал ей тогда. Лишь глубоко вздохнул, поднялся из-за клавиш рояля и, не прощаясь, ушел. Если бы она видела в момент ухода его лицо, то удивилась бы – Флетчер улыбался… Это улыбка у него еще с детских драк… Когда больно, пропустил удар, а он улыбается…
Что, Флетч? Размечтался лишнего?
Оказывается и так бывает… Теперь не ной…
А ведь предупреждали тебя…
Несмотря на улыбку, игравшую на его лице, ему впервые за много лет искренне хотелось рыдать, да так, что он едва сдерживался.
С тех пор Флетчер больше не приходил к Эмили.
Ее жизнь начала успокаиваться, входить в привычное русло. И в первое время она радовалась происшедшим переменам, наступившей определенности. Будто груз свалился с плеч. Патрик очень изменился, стал более внимательным и даже каким-то предупредительным. И она старалась отвечать ему тем же. И все-то у них было серьезно.
Родители, наконец, вздохнули свободно – на детей было приятно посмотреть. Позади слезы и сердечные драмы.
Ах, молодость… Все через это проходят… Хорошо, что все хорошо кончается…
В доме Эмили опять воцарились покой и благоденствие.
Но в глубине ее души, тщательно запрятанная от самой себя, продолжала жить грусть. Тихая грусть по тем удивительным и светлым мгновеньям, когда рядом с ней был отважный моряк из детской мечты, сам еще мальчишка по имени Флетчер Ирвин.
Чем больше проходило времени, тем меньше Эмили тревожила ее грусть.
Лишь несколько раз, когда она из газет или от друзей узнавала об очередной громкой победе Флетчера на ринге, ее больно кололи воспоминания.
Как однажды он приехал к ней на занятия с разбитым лицом, но совершенно счастливый.
Он победил на очередном турнире и теперь у него несколько дней увольнительных!
И если она не против, то на время этих увольнительных он будет приезжать к ней каждый день!
Конечно, она не против! Ее так рассмешил его счастливый и побитый вид, он был таким милым... Понимая, что это неприлично, она смеялась, глядя на него, и никак не могла успокоиться. А он смеялся вместе с ней, не понимая причин ее смеха. Это было так забавно, ну просто мальчишка с этими синяками на скулах и разбитыми губами…
Как обычно, они сидели у рояля.
А ведь ему должно было быть очень больно, вдруг пришло ей в голову, враз пресекая смех. Неожиданно для себя она нежно коснулась кончиками пальцев его ран на лице и тихо спросила:
- Ирвин, зачем это? Так жестоко… Тебе было больно?
Он медленно прижался щекой к ее ладошке и ответил, очень серьезно глядя в глаза:
- Для меня это был шанс побыть с тобой чуть больше, Эмили…
Пауза начала затягиваться и, смутившись и убирая руку, она сказала ему:
- Ты гладиатор, Флетч…
Он грустно усмехнулся в ответ:
- Другого способа у меня нет…
Дикость какая-то, подумала она тогда, но не раз вспоминала по прошествии времени этот ответ Флетчера, сравнивая боксера с Патриком и другими своими знакомыми из обеспеченных семей.
А потом до нее дошли слухи, что Флетчер бросил бокс.
* * *
Бывает, что, сильно ударившись, мы не сразу чувствуем боль. В силу каких-то защитных свойств организма боль приходит с некоторым опозданием. Но потом уже на всю катушку и надолго.
Так получилось и с Флетчером, когда он покинул дом Эмили.
Выйдя от нее, он даже представить не мог, в какое сумасшествие превратится его жизнь на некоторое время. Когда единственными его спутниками станут разочарование и тоска.
Он будто ослеп и оглох. Все то, что радовало еще вчера, что казалось необходимым, вдруг перестало быть таковым.
С вечера он никак не мог уснуть от жгучего, мешающего дышать и стоящего комком в горле чувства, в котором перемешались обида, ревность и любовь. Забываясь лишь под утро, просыпался по команде «Подъем» совершенно разбитым.
Для него не осталось желаний, ни есть, ни спать…
Он вдруг стал каким-то жалким, слабым и беспомощным.
Его не узнавали друзья и наставники. Пытались растормошить, но в ответ получали неожиданную агрессию.
А ему нужно было лишь, что бы от него отвязались и не трогали.
Хотелось остаться одному. И он с величайшим трудом дотягивал себя до увольнения, чтобы вырваться из невыносимой казарменной тесноты.
Но когда он, наконец, оказывался в одиночестве, где-нибудь на пустынном скалистом берегу такого любимого раньше моря, облегчения не наступало.
Наоборот, мучительные душевные переживания, вышедшие из тени повседневных забот, накрывали его с новой силой. При этом море, что серой громадой колыхалось перед ним, становилось морем его отчаяния, а густой туман, наползавший с берега, был беспросветным туманом его тоски.
И тогда Флетчера, хоть и с трудом, но можно было найти в одном из портовых кабаков, в дальнем углу, в компании с бутылкой недорогого виски.
Обычно он выбирал те немногочисленные места, где был рояль и играли джаз.
Алкоголь и музыкальные пируэты кабацких пианистов если и не снимали боль разбитого сердца молодого моряка, то хотя бы глушили ощущение тоскливой пустоты в его душе.
Очень хотелось к ней.
Это желание вперемежку с осознанием его несбыточности доводили парня до одури.
Мысли неслись по надоевшему и мучительному кругу.
Какие могут быть перед ним преграды, если он просто хочет ее увидеть?
Доехать до нее, заглянуть, как раньше… Не выгонит же?
Но тебя же человеческим языком попросили именно этого и не делать!
Тебя не хотят видеть!
Ты просто сделал неправильные выводы из доброго к тебе отношения… Ты жертва собственного самообмана!
А если все-таки съездить? Рассказать ей все, что испытываешь к ней… Как без нее страдаешь… Обязательно нужно ей это рассказать! Кому еще, как не ей… Со мной еще никогда такого не было!
Парень! С чего ты взял, что твои откровения тронут Эмили? Ведь это лишь твоя боль. Ты же не жалуешься на ринге противнику, что он тебя сильно зацепил…
Да наплевать, тронут ее мои чувства или нет! Мне нужно ее видеть! Я не могу ни о чем другом думать! Надо ехать!
Стоп, парень! Может, ты недостаточно хорош для девичьей любви, но это еще не повод забывать о собственном достоинстве! Тебя в дверь, а ты в окно?
Очнись, моряк! Где твоя гордость?
Забудь! Не думай о ней!
Терпиии!!!
Ты же гладиатор, Флетч! Помнишь, она так и сказала…
А разве кого-то волнует боль гладиатора?
Он интересен, лишь, когда побеждает…
Поверженный гладиатор не нужен. Он только и годится, что умереть, да быть фоном для гордого победителя…
Так что, Патрик в данном случае победитель? Ну уж нет, нельзя дать ему повода так себя чувствовать!
Надо надавать ему по…
Дальше мысли теряли стройность и тонули в виски.
Вообще говоря, пьянство было неслыханным по дерзости поведением для гардемарина, слушателя такого престижного заведения, как королевский военно-морской колледж Дартмура. Но в то время Флетчеру было наплевать на какие бы то ни было правила. И видимо, счастливая звезда разводила его с армейскими и морскими патрулями.
Но однажды, на следующий день после подобного увольнения, Флетчера продал Патрик, который на полном серьезе заявил начальнику курса, что считает для себя позором учиться с человеком, допускающим столь низкое поведение, как пьянство. В качестве доказательства предложил офицеру-воспитателю проверить Флетчера.
Когда Флетчер предстал перед разгневанным офицером, похмельное состояние курсанта не вызывало сомнений. – Помят, синяки под глазами, воспаленный взгляд.
Парня мутило, хотелось спать, мысли в голове ворочались тяжелыми камнями. Усилием воли он заставлял себя держаться по стойке смирно и отвечать на вопросы командира.
- Что с Вами, курсант?
- Прошу прощения, сэр, но я неважно себя чувствую!
- Вы заболели? Осмелюсь спросить, чем?
Отвечать Флетчеру было нечего. Изворачиваться, искать какие-то оправдания было и не по душе, и не по силам.
Он стоял, вытянувшись в струну, покраснев и опустив взгляд. К неважному самочувствию добавилось чувство жгучего невыносимого стыда. В этот момент он просто ненавидел себя. За свое слюнтяйство, за свою слабость.
- Как считаете, курсант, какого наказания Вы заслуживаете? – донесся до Флетчера голос командира.
Сгореть от стыда, провалиться сквозь землю, сгинуть – эти желания для Флетчера в тот момент были совсем не пустым звуком. Презрение слышалось ему в словах капитана.
Флетчер вдруг увидел себя со стороны. У него словно открылись глаза. Собственное поведение в последнее время предстало перед ним в самом неприглядном свете.
- Готов понести любое наказание! – твердо ответил он. И собравшись с духом, добавил – Вплоть до исключения.
Офицер же, увидев состояние курсанта, услышав такой ответ, понял его раскаяние и пожалел парня, к которому относился, в общем-то, с симпатией.
Исключить мы тебя всегда успеем – подумал он. А вслух, разделяя каждое слово, очень жестко произнес:
- Пять суток ареста! На первый раз. И, надеюсь, вы осознали, что второго раза не будет?
- Есть, сэр! Так точно, сэр! Больше не повторится!
Как ни странно, но арест пошел Флетчеру на пользу. Он оказался в буквальном и переносном смысле отрезвляющим. Было время подумать, придти в себя, отвлечься.
C гауптвахты он вышел другим человеком. Буря, бушевавшая в его душе, улеглась, уступив место щемящей грусти. Но с этим чувством уже можно было жить. Хорошим способом противодействия хандре было с головой уйти в учебу, в полеты, в тренировки. И он гонял себя до изнеможения, не оставляя места в мыслях ни для чего, кроме усталости.
С упорством фанатика изнурял себя на тренировках по боксу. Результаты не замедлили сказаться. Одна за другой следовали громкие победы на ринге.
При этом даже на самых нудных занятиях не было усерднее курсанта, чем курсант Флетчер Ирвин.
А когда пришло время летной практики, то к полетам он готовился с тщательностью автомата. Предстояло переучивание с учебных самолетов на боевые.
Часы своего личного времени он тратил, просиживая в кабине тренажера накануне полетов, приучая себя к кабине новейшего тогда палубного истребителя «Си-Харрикейн». В кабине все было новым. Даже расположение приборов, не говоря уж об их количестве.
Поэтому очень важно было научиться моментально ориентироваться в новом оборудовании. Руки должны безошибочно находить нужное вслепую, а глаза видеть все, как внутри кабины, так и за ее пределами. И Флетчер настойчиво тренировал даже движение собственного взгляда:
Капот – горизонт – шарик – скорость…
Капот – горизонт – курс – скорость – высота…
Капот – горизонт – шарик – приборы контроля работы двигателя…
В результате Флетчер первым с курса вылетел самостоятельно на боевом истребителе. И первым же стал осваивать взлеты и посадки на палубу авианосца. У него не было никакой гордости по этому поводу. – Ну, первый, ничего особенного. Так получилось. Не более. До него люди летали, и после него будут. А в какой последовательности – это совсем не важно.
Гораздо важнее для него тогда было тайное, скрываемое от самого себя, желание, чтобы Эмили увидела его стремительные взлеты с палубы корабля. Но, понимая несбыточность своего желания, он нашел для себя выход – в своем воображении рисовал, как бы это могло быть. Что он мог бы ей показать, рассказать.
Не раз, в воздухе, представляя, что она видит его полет, он из кожи лез, чтобы этот полет был эффектным и красивым.
Взлет, да так чтобы после отрыва от полетной палубы свечой в небо.
Но это невозможно сделать, если не будет достаточной скорости. А такой скорости на разбеге по короткой полетной палубе не набрать.
Флетчер нашел выход. Отрываясь, он не сразу вводил самолет в набор высоты. А чуть выдерживал, пока «Харрикейн» наберет достаточно скорости. И только после этого стремительно, чертом из табакерки, под большим углом уходил в набор с одновременным виражом в сторону курса полета.
В полете он находил упоение и красоту в максимально четком выполнении задания. Если пилотаж, то все фигуры должны быть идеальные, как нарисованные, ни одного лишнего движения, на максимальной скорости. Если полет по маршруту, то время выхода на цель плюс-минус 30 секунд от заданного, и неважно какие при этом метеоусловия. А если полет на боевое применение, то не должно остаться ни одной целой мишени при минимально возможном количестве атак!
Далеко не все получалось сразу. Но его тайное желание своими полетами вызвать восхищение у Эмили было отличным стимулом для настойчивой работой над ошибками. И Флетчер снова и снова просиживал вечера в кабине тренажера, отрабатывая движения рулями на различных этапах полета, запоминая их положение относительно друг друга, нужное для выполнения того или иного маневра.
Ему было наплевать на шутки со стороны однокашников, которые не понимали его фанатичной работы на тренажерах и практически монашеского образа жизни. А офицеры-наставники даже начали опасаться – не сошел ли с ума их подопечный.
Но когда, спустя какое-то время, в гадком утенке-курсанте все настойчивее стал проявляться прекрасный, аккуратный летчик с великолепной техникой пилотирования и самобытным летным почерком, то все лишние разговоры прекратились и вскоре забылись. Зато осталось уважение инструкторов и зависть у курсантов. Хотя и на это Флетчеру было наплевать.
Просто, когда стало получаться, у него появилось больше свободного времени. И тогда гардемарина снова можно было встретить в клубе у рояля. Его грусть, его впечатления от полетов и боксерских поединков вновь стали ложиться на музыку.
У рояля он будто встречался с Эмили, рассказывая ей все, что хотелось рассказать.
Сколько восторга, когда стремительно проскакивает на взлете обрез палубы, и ты врываешься в этот простор двух стихий – моря и неба!
Как опрокидывается и уходит куда-то под ноги горизонт в резком наборе высоты, а тебя, до потемнения в глазах, вдавливает в кресло перегрузкой.
И как я скучаю по тебе, милая Эмили!
В этих заботах взрослеющей юности за днями проходили дни. Первые серьезные чувства и первые яркие победы на фоне молодого упоения жизнью.
Самые веселые компании и незабываемые бесшабашные пирушки. И самая светлая грусть в моменты одиночества.
Словно на холсте жизни, девственно белом и чистом, неведомый художник делал углем первые наброски судьбы.
Как-то совершенно незаметно пришло время выпуска. Подошел к концу целый этап жизни. Наверное, один из самых важных в жизни любого из нас. Этап студенческой, курсантской или солдатской юности. Дальше взрослая жизнь!
И на пороге этой жизни, в награду за упорство и старания, Флетчера ждали диплом офицера тактического уровня с отличием и чрезвычайно почетное приглашение остаться в колледже инструктором! Можно сказать, гарантированная офицерская карьера при очень непыльном и стабильном месте службы. Со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде хорошей квартиры и достойного оклада. К пущей зависти однокашников. Например, Патрик не удостоился такой чести, хотя втайне очень рассчитывал.
Но лично Флетчера подобные перспективы оставили равнодушным. Если не сказать больше – в глубине души он был раздосадован.
Парень понимал, что от подобных предложений не отказываются, но при этом искренне хотел служить на авианосцах, с детских лет мечтая о дальних морских походах.
И вот, когда мечте вроде суждено сбыться, ему предлагается остаться на берегу, к тому же негласно подразумевается, что он продолжит защищать честь колледжа на боксерском ринге. А бокс его начал откровенно тяготить.
Поэтому Флетчер не знал, как относиться к своему успеху. Во всяком случае, точно без особой радости.
Хотя времени на подобные размышления оставалось немного. Тот период своей интенсивностью и насыщенностью в последствии, в воспоминаниях, слился в сплошной поток ярких и счастливых событий. Была поздняя весна и пора буйного цветения сирени.
Госэкзамены…
Мандраж накануне каждого из них сначала не давал уснуть, а потом поднимал ни свет, ни заря весь выпускной курс. Даже самых отъявленных любителей поспать. Ходили перед началом, дымили сигаретками, чувствуя противную холодную потливость в ладонях и вспоминая рассказы офицеров-наставников о зверствах государственной комиссии.
А потом оказалось, что волнение было гораздо сильнее, чем сложность самих экзаменов. Строгость комиссии выглядела больше показной, чем натуральной, так как подавляющее большинство экзаменов заканчивалось одобрительными сдержанными улыбками членов госкомиссии - умудренных сединами адмиралов.
И невдомек было тогда выпускникам, что истиной причиной относительной легкости итоговых испытаний был тот тяжелый и напряженный труд, который они проделали во время своей учебы, а вовсе не доброта комиссии.
Каждый из гардемаринов пребывал в удивительном состоянии, в котором перемешались и радость, и грусть. Между выпускниками возникло вдруг чувство какого-то непередаваемого братства, которое останется со многими из них на долгие годы. Прощались все обиды. Неожиданно для самих себя, на волне этого состояния, мирились между собой самые непримиримые противники!
Кульминацией всего того трудного, но счастливого потока событий стал день Выпускного Парада. День, когда вчерашние курсанты официально становились офицерами, получая свои заветные лейтенантские погоны и флотские кортики.
Это целый ритуал, славные и торжественные традиции которого формировались веками! А для Дартмура этот день становился едва ли не Днем Города. Такие Выпускные Парады нередко посещали первые лица Британии, страны с богатейшей морской историей. Что было своеобразным салютом всем тем, кто защищал, защищает и кому только предстоит защищать честь Королевского Военно-Морского Флота.
Совсем новым в данном ритуале, всего в третий раз, стало участие в нем особого подразделения выпускников, золотые погоны которых имели голубую окантовку, а в петлицах, вместо традиционных якорей, были крылышки поперек стилизованного авиационного винта. Это был третий выпуск факультета морской авиации – пилоты и штурманы. Палубные истребители, морские разведчики, охотники за подводными лодками и бомбардировщики-торпедоносцы. Элита элиты.
Поэтому именно это подразделение вызвало особый интерес у высоких гостей праздника, возглавлял которых сам Уинстон Черчилль. Он со свитой неторопливо шел перед строем и внимательно всматривался в молодые лица крепких и ладных, застывших по стойке «смирно», парней, глаза которых горели огнем заслуженной гордости и восхищения.
- Эти парни спасут Британию… - задумчиво и уважительно произнес Черчилль своей свите.
А в ответ, совершенно для него неожиданно, строй вдруг громко, слаженно, в добрую сотню луженых молодых глоток, рявкнул:
- Славься Британия!
Черчилль вздрогнул от неожиданности, но потом довольный расхохотался и зааплодировал. Следом за ним стала аплодировать свита.
Флетчеру навсегда запомнилась эта сцена. Наблюдая за ней из первой шеренги строя, в тот момент он сам себе не верил, происходящее казалось невероятным счастливым сном! Он в парадном офицерском строю, а перед ним, на расстоянии вытянутой руки, первые лица государства и флота!
Для любого мужчины участие в настоящем воинском параде целое событие, по значимости сравнимое с тем, как женщины относятся к свадебной церемонии. И отношение к своей первой в жизни парадной офицерской форме у вчерашних курсантов такое же, как у девушек к подвенечному наряду. Облачаясь в парадные офицерские кителя, парни словно преображались! Гадкие утята превращались в прекрасных лебедей. По ощущениям Парад напоминал День рождения. Но что поздравлять их будут такие высокие гости, никто не ожидал!
Можно ли описать словами то, что творилось на душе у каждого, кто стоял в том строю под ярким майским солнцем на плацу на набережной, у причала которой выстроились красавцы крейсеры в праздничной иллюминации. У Флетчера сердце колотилось так, что казалось, его можно услышать.
Не знал Флетчер, что среди зрителей от восхищения и гордости, до слез, был тронут его суровый отец. И там же, сияла от восторга Эмили! Она впервые присутствовала на подобном мероприятии и сразу же была покорена увиденным.
После построения стройные парадные коробки выпускников под бравурные марши оркестра печатали шаг мимо трибун зрителей.
Белые фуражки, черные кителя, золотые погоны, аксельбанты, кортики.
Неожиданно, но чрезвычайно эффектно выглядело, когда в определенный момент, по звонкой команде, проходящий строй выпускников взрывался дружным восклицанием «Вот и все!!!», а в небо серебряным дождем летели монеты, которые строй дружно бросал над собой.
Эмили обрадовалась, узнав Флетчера среди проходивших в строю свежеиспеченных офицеров. И Флетчер увидел Эмили среди зрителей. Они встретились взглядом. Она радостно помахала ему рукой, а у него на миг перехватило дыхание.
И уже потом, запоздало, Эмили вдруг поняла, что, разглядев Флетчера, обрадовавшись ему, она совершенно упустила из виду Патрика.
- Как-то нехорошо… – подумала она смущенно.
Наконец закончились все празднично-парадные мероприятия, которые к завершению своей помпезностью и официозом уже начинали тяготить, как гостей, так и участников.
Жаркий день близился к концу. Солнце низко висело над заливом, щедро разливая над миром свое золотое тепло поздней весны. С моря дул легкий бриз, мелкая волна лениво набегала на берег и в такт ей вековые деревья качали пышными кронами свежей листвы.
В глубине парка, на великолепном изумрудном ковре знаменитых английских газонов, среди фешенебельных королевских шатров, набирал обороты праздничный вечер. Ненавязчиво играла красивая музыка, столы ломились от шикарных закусок, между которыми сновали вышколенные, одетые в парадное, матросы, выполняющие на вечере роль официантов. Все было организовано по-домашнему уютно и, вместе с тем, державно торжественно.
Как-то незаметно напряжение и суета парадной части стали отпускать, уступая место счастливой расслабленности.
Молодые офицеры, собираясь в группы, весело шумели. То здесь, то там слышались взрывы хохота. Поводов для шуток было невероятное множество – и воспоминания курсантской жизни, и новый непривычный офицерский статус, позволяющий вчерашним курсантам теперь быть на равных с наставниками-офицерами.
Невероятный романтизм обстановке придавало присутствие на вечере девушек, тех самых богинь-красавиц, редких встреч с которыми курсанты ждали, как второго пришествия, к кому еще совсем недавно, рискуя, бегали в самоволки. И вот сегодня, совершенно законно, в качестве приглашенных гостей праздника, красавицы были рядом со своими избранниками.
Очаровательные гостьи, их элегантные кавалеры-моряки, среди которых особенно выделялась пара Патрика и Эмили. По всему им быть победителями конкурса на самую красивую пару этого бала.
Флетчер видел их. Не мог не видеть. И мечтал не видеть, настолько мучительно ему было видеть эту пару. Но как назло они постоянно были на виду. Флетчеру составляло большого труда не выдавать своего состояния, изображая веселящегося со всеми рубаху-парня. Хорошее французское вино кружило голову, и было некоторой анестезией. Чуть распущен тугой форменный галстук, расстегнут китель, фуражка лихо, но в пределах дозволенного сдвинута на затылок.
Поздравления официальных гостей праздника сменялись выступлениями артистов. Темнело. Огоньки фонариков уютно расцветили праздник, добавляя интимности его атмосфере.
Ведущий праздника был потрясающим, он виртуозно владел вниманием аудитории, прекрасно импровизировал и бесподобно шутил.
Эмили была очарована этим шоуменом. Она ловила каждое слово и весело аплодировала его словесным пируэтам.
При этом ведущий очень умело поддерживал и лирическую нотку выпускного бала, вплетая в него светлую грусть окончания целого этапа жизни вчерашних курсантов.
- Пройдет совсем немного времени… - начал шоумен очередную речь. Аудитория затихла, с интересом его слушая.
- Не более ста лет … – уточнил он, вызвав живой смех.
- И мы с Вами еще услышим имена прославленных героев и флотоводцев, громкие дела которых принесут международные почет и уважение нашей стране.
Стало совсем тихо, зрители внимательно слушали, а ведущий, выдержав небольшую паузу, продолжил:
- Поделюсь секретом – сегодня они среди нас! Пока эти парни празднуют получение своих первых офицерских званий. Сегодня они еще только лейтенанты… - слова шоумена утонули в бурных овациях. – Но на пути к этим погонам им уже пришлось выдержать немало испытаний. И некоторые из них уже сегодня имеют достаточно громкое имя. Я хочу пригласить на сцену такого человека. Многократный чемпион флота по боксу, обладатель диплома офицера королевского флота с отличием, морской летчик лейтенант Флетчер Ирвин! Ему есть, что сказать нам сегодня! Встречайте!
Под гром оваций, сбоку по лесенке на эстраду стремительно поднимался Флетчер. У Эмили екнуло сердце. Она смотрела на него во все глаза и не сразу поняла смысл слов, которые произнес стоявший рядом Патрик:
- Тоже мне герой… Чего-то никто не вспомнил, что Флетч еще и непревзойденный лидер колледжа по времени пребывания на гауптвахте.
- Что? – задумчиво переспросила она.
- Да так… Не обращай внимания, – хмуро ответил Патрик и обнял ее за обнаженные плечи.
А тем временем на эстраде, взяв у ведущего микрофон, Флетчер собирался с мыслями. Было видно, что он волнуется. Но это совсем не выглядело досадной неловкостью. Гораздо больше его взволнованность подкупала своей искренностью. Элегантный, стройный, с прекрасно сидевшей на нем формой, он смущенно улыбался и даже не подозревал, каким привлекательным казался Эмили в этот миг.
Выдохнул, словно перед боксерским поединком, чем вызвал одобрительный смех, и тщательно подбирая слова начал:
- Дорогие Друзья! Годы учебы в этом колледже были непростыми для каждого из нас, кто сегодня получил свой офицерский кортик.
Флетчер почувствовал, как внимательно его слушают, окончательно взял себя в руки и продолжил:
- Да, порой было очень тяжело. Но в первую очередь, потому что мы пришли сюда юнцами, а флоту нужны мужчины. И здесь нас учили ими быть. Учили служить, учили дружить, учили жить… По-флотски…
Флетчера прервали аплодисменты.
Среди аплодировавших была и Эмили. Она слушала его, смотрела на него и чувствовала как в душе со скоростью бури просыпается то самое непонятное, томительное, горячее и волнующее состояние, которое казалось давно ушло… Которое было неправильным и глупым, она же однозначно для себя решила!
А перед глазами вдруг очень живо предстали картины их нечастых, но невероятно романтичных встреч. Его отчаянные глаза, прекрасные мелодии и робкие соприкосновения их рук над клавишами рояля.
От всего этого Эмили неожиданно для себя почувствовала какую-то мучительную щемящую нежность к этому безумно милому для нее парню. Чувство было настолько сильным, что ей не стало хватать воздуха, она глубоко задышала и сбросила со своих плеч руку Патрика.
Ей тут же стало очень неудобно перед Патриком за свой жест. В голове был полнейший сумбур. В попытке загладить неловкость, в ответ на удивленный взгляд Патрика, она виновато улыбнулась ему и попросила что-нибудь попить. Галантный кавалер немедленно кинулся исполнять желание дамы. А Эмили попыталась воспользоваться минутным одиночеством для того, что бы взять себя в руки.
В это время на сцене Флетчер заканчивал свою речь:
- … От лица своих друзей я благодарю всех, кто эти годы был с нами, кому мы обязаны своими погонами офицеров королевского флота! И еще…
Флетчер подождал, пока утихнут аплодисменты:
- И еще. Так получилось, что здесь мне посчастливилось не только научится пилотировать истребитель, но и играть на фортепиано…
- Вот это да! Не ожидал, что в программу подготовки морских пилотов входит и эта дисциплина! – вмешался ведущий праздника.
Зрители засмеялись.
А Флетчер смущенно улыбаясь, ответил:
- У меня был прекрасный наставник…
Патрик, услыхав эти слова, застыл с бокалом вина, который брал с подноса официанта для Эмили. Кровь бросилась ему в лицо. Ревность и гнев бурно вскипали в нем. Нестерпимо захотелось заорать и запустить этим бокалом в сцену.
А тем временем со сцены неслось:
- И в этот важный для меня день я очень хочу Вам сыграть… В знак особой признательности… Мотив, который я написал сам. Заранее прошу простить, если… - Флетчер запнулся, подыскивая нужное слово.
А ведущий, выручая парня, тут же нашелся:
- Клянемся, что не будем судить строго! К тому же мотив, созданный морским пилотом, вряд ли будет резать слух. Маэстро, не заставляйте нас ждать! Мы сгораем от нетерпения!
Под аплодисменты зрителей и их одобрительный смех Флетчер подошел к роялю, снял фуражку, аккуратно положив ее на крышку перед собой, и сел ровно так, как учила его когда-то Эмили. На краешек стула, спина прямо, одна нога чуть под стулом, другая на педалях инструмента.
Эмили сразу вспомнилось, как она учила его правильной посадке перед роялем. На фоне волнения, которое будили эти воспоминания, она отметила, что уроки не прошли даром.
Флетчер чуть наклонил голову, положил руки на клавиши и начал.
Мотив начинался с нежного перебора клавиш высоких нот. С правой руки… Флетчер в боксе тоже начинал атаки с правой руки…
Мелодия оказалась настолько приятной, что с первых же ее звуков Эмили почувствовала мурашки. Для Эмили, слушателя достаточно искушенного, это был вернейший признак, того, что называется «зацепило». Она слушала замерев. Почти не дыша. А воспоминания в такт музыке морскими волнами заполняли ее душу. Как он смотрел на нее… Как однажды он взял ее руки в свои…И как она нежно гладила его разбитое лицо, когда он пришел к ней после поединка на ринге…
Флетчер играл и чувствовал, что игра пошла. Это состояние сложно передать словами. Будто музыка исходит не от молоточков, что бьют по струнам в чреве инструмента под воздействием нажимаемых клавиш, а словно вырывается прямо из сердца! Он чувствовал себя ветром, что наполняет паруса! Каждый аккорд был продолжением его самых сокровенных переживаний и мечтаний. Эмили… Как нежно он целует ее, как любуется улыбкой с ямочками на щеках, как горячо обнимает ее и прижимает к себе… И как закрывается крылом самолета небо, как стремительно опрокидывается на тебя синяя громада моря во время пилотажа, в перевороте.
Мотив дошел до своей кульминации и уже близился к концу. А Эмили, как когда-то, снова чувствовала себя чайкой над волнами… Так было легко, свободно и счастливо… Как же она могла забыть это состояние! Будто сон какой-то…
На заключительных переборах этого чудесного мотива для Флетчера и Эмили уже не существовало никого вокруг, кроме них двоих…
Он – сильный и быстрый морской ветер, а она – прекрасная белая чайка, поймавшая в свои крылья его влюбленные порывы…
Сказочный роман ветра и чайки над волнами бушующей стихии!
Успех был оглушительным и безусловным. Флетчеру рукоплескали. Кричали «Браво», что-то говорили, пытались вызвать на бис. Но он, подняв руки, чувствуя в себе какое-то счастливое опустошение, лишь отрицательно качал головой и улыбался.
Он знал, что она слышала! Он чувствовал, что ей понравилось! Понравилось ровно так, как он хотел!
Он признался ей в любви! Признался в том, что невозможно передать словами! Признался так, что бы она это поняла! Душой, сердцем!
Самой исключительной девушке своей жизни он признался в любви самым исключительным образом, на какой только был способен.
- Отличный парень! Вы были правы… – говорил начальник колледжа начальнику факультета морской авиации после выступления Флетчера.
- Да я, честно сказать, сам не ожидал. Думал боксера беру… – отвечал задумчиво начальник факультета.
- Ну что ж, будем считать, что умеем развивать в своих воспитанниках таланты! Давайте за это и выпьем! – поднял свой бокал начальник колледжа в окружении своих офицеров.
Эмили старалась не встречаться взглядом с Патриком. Она пила вино, которое тот, наконец, принес, и была безмерно ему благодарна, что он не лез к ней ни с какими словами. Патрик молча стоял рядом, хмуро глядя куда-то в сторону. Лицо его было в нервных красных пятнах.
На сцене заиграл оркестр.
Группа стоявших рядом офицеров и их дам вдруг почтительно расступилась. В образовавшемся проходе появился Флетчер. Он неторопливо шел, на ходу отвечая на звучавшие в его адрес комплименты, и учтиво улыбался, кивая знакомым. В левой руке был бокал с коньяком. Вид у него был шальной - китель расстегнут, фуражка на затылке. Взгляд лихорадочно скользил по лицам, кого-то выискивая.
Глядя на приближавшегося Флетчера, Эмили почувствовала, как у нее в нехорошем предчувствии, все сжалось внутри. «Куда он идет? Кого он ищет?» – думала она. Стоявший рядом Патрик тоже увидел Флетчера и неотрывно смотрел на него.
Скользнув взглядом по Эмили, Флетчер, казалось, ее даже не заметил. Зато увидев, наконец, Патрика, встретившись с ним взглядом, он широко заулыбался и даже чуть развел в стороны руки, радуясь встрече.
- Патрик, дружище! А я тебя ищу… - улыбка Флетчера, его тон при всей внешней дружелюбности совсем таковыми не казались. Наоборот, от такого приветствия веяло холодом. Флетчер будто совсем не замечал Эмили, которая стояла рядом, глядя на происходящее широко распахнутыми испуганными глазами.
- Здравствуй, Ирвин. – сдержанно ответил Патрик. – Чем обязан?
- Не знаю, помнишь ли ты, но как-то после твоего визита к нашему командиру я попал на гауптвахту…
Патрик покраснел и, не сводя напряженного взгляда с Флетчера, ответил:
- Помню прекрасно, Ирвин. И ничуть не жалею, если ты об этом.
- Самое удивительное, Патрик, но и я не жалею! Скажу больше, я тебе даже благодарен за это… - Флетчер был практически ласковым, его улыбка просто светилась дружелюбием. Он даже чуть пританцовывал под звучавший со сцены приятный мотив и отхлебывал коньяк из бокала, самозабвенно щурясь.
«Хорошо двигается, у него здорово получается!» - невольно отметила про себя Эмили.
Патрик же напротив, словно окаменел, глядя ненавидящим взором на Флетчера.
- Хороший коньяк, отличная музыка… – продолжал Флетчер, всем своим видом демонстрируя полную расслабленность. – Так вот, Патрик, я действительно благодарен тебе за тот донос.
Эмили с удивлением смотрела на своего спутника. Патрик молчал.
- Если бы не та гауптвахта, с которой я вышел совершенно другим человеком, сегодняшнего вечера для меня могло не быть... – серьезно закончил свою речь Флетчер.
- Ну что ж, я очень рад, что ты осознал свой проступок – резко ответил Патрик. – Или у тебя что-то еще ко мне?
Флетчер улыбался.
- Да нет… Просто хотел сказать тебе спасибо, Патрик…
- Ну и? – Патрик с высоты своего роста смотрел на Флетчера с максимальным презрением, на какое был способен.
Флетчер одним глотком допил остававшийся в бокале коньяк, чуть поморщился, кивком подозвал официанта и поставил опустевший бокал тому на поднос.
- Спасибо, Патрик!
Движение левой руки Флетчера от бокала на подносе к челюсти Патрика было ошеломительно резким и неожиданным, а удар сокрушительным. Патрик не проронив ни звука рухнул, как подкошенный.
Эмили в первый миг ничего не поняла. Звон бьющейся посуды, падающий Патрик, растерянные лица вокруг, шум. И тут же появившийся перед ней Флетчер, удивленно трясущий ушибленную левую руку.
- Здравствуй, Эмили… - виноватое лицо, отчаянный взгляд.
- Ирвин, что ты наделал? Зачем?! – ужаснулась Эмили, делая движение в сторону поверженного Патрика. Но не успела, ее крепко за плечи схватил Флетчер, буквально обжигая своим истосковавшимся взглядом:
- Эмили… Милая… Я очень хотел побыть с тобой… Хоть на миг… А это был единственный способ… Ты слышала, как я играл? – лихорадочно говорил он, жадно разглядывая ее лицо.
- Да, Ирвин, слышала… Ты здорово играл… Мне очень понравилось… – она стояла перед ним не в силах справится ни с ним, ни с собой. Она тоже чувствовала мучительное желание побыть с Флетчером. И ей было невыносимо стыдно за это желание… Когда в двух шагах лежал ее избранник, так жестоко побитый стоявшим перед ней человеком.
Она должна прогнать Флетчера… Она должна вырваться от него! Она должна ругаться! Она должна оказать помощь Патрику, в конце концов! – сумбурно проносилось в ее голове.
Но вслух, сквозь слезы, пронзительными хрусталиками заполнившие ее прекрасные глаза, она почти шепотом только и смогла произнести:
- Отпусти меня, Ирвин… И… Уходи… Пожалуйста!
В окружении начальника колледжа, в ответ на поднявшийся шум, кто-то из офицеров немедленно сообщил:
- Сэр! Похоже, Флетчер Ирвин - абсолютный герой сегодняшнего вечера. Он только что нокаутировал Патрика Бартона!
- Господи, Флетчер! Опять! – растерянно воскликнул начальник факультета, недоуменно переглядываясь с начальником колледжа.
- Не поторопились ли мы со своими выводами? – глубокомысленно изрек начальник колледжа.
- Нда, сколько боксера не корми… Прикажете подавать «герою» «свиту»? - иронично поинтересовался офицер, доложивший о происшествии.
- Подавайте… – меланхолично ответил начальник колледжа.
Место происшествия было окружено толпой, в центре которой Эмили помогала подняться Патрику, державшемуся одной рукой за поврежденную челюсть.
Чуть в стороне опустив голову, и ни на кого не глядя, одиноко стоял совершенно несчастный Флетчер. К нему уже шел патруль, чтобы отвести для дальнейших разбирательств.
«Маловероятно, что выгонят с флота. Но вот в колледже точно не оставят. Все-таки пойду служить в море. Хоть какой-то плюс» – уныло думал тем временем Флетчер.
Спустя некоторое время, когда Флетчера увели, праздник снова вошел в свое веселое русло и уже никто не вспоминал об инциденте. Разве что со смехом.
С тех пор Эмили и Флетчер не виделись.
Никто тогда на празднике и не подозревал, что совсем скоро всем предстоят тяжелейшие и трагичнейшие испытания имя которым война.
И вот теперь, сидя на берегу океана, вспоминая историю своей любви, измученный и раненый Флетчер даже представить себе не мог, что именно в эту самую минуту, за много тысяч километров от него, рыдающая Эмили также с нежностью перебирала в памяти моменты их недолгого знакомства.