Немцы гуляли, шумно отмечая свои успехи на фронте. Через стеклянную дверь Марьяна видела их пьяные лица и просила на них скорой погибели.
Стол был заставлен жареным мясом, ветчиной, колбасой, и офицеры, поднимая бокал за бокалом, произносили тосты, кричали наперебой и уплетали куски подрумяненных кур, пару часов назад пойманных во дворах масловцев и приготовленных их поваром.
Немцы гуляли. Вилька сидел на табуретке рядом с матерью и тоже наблюдал за пьянкой гитлеровцев. Они шумно галдели, обнимались, орали песни, целовались и, вскидывая вперед руки, кричали: "Хайль, Гитлер!" Вилька бледнел от этих слов и на каждый их выкрик со злостью цедил: "Гитлер, капут!"
Фашисты веселились, выплескивая из стаканов остатки шнапса и шампанского на стены и потолок. Вся комната была в грязных подтеках.
Рыжий Кюнге, сверкая золотыми зубами, вдруг снял с гвоздя гитару и, увидев, что на ней нет струн, подумал секунду-другую и щедро плюнул на руку, натягивая мнимые струны их гитару. Еще раз плюнул - снова рука взметнулась в воздухе. Еще- и опять струны...
Неудержимый хохот колебал свет лампы, а Кюнге толстыми пальцами продолжал бить по мнимым струнам и производил сальными обвислыми губами неприятные звуки: Тра-ля-ля! Тра-ля-ля! Окружив гитариста, пьяные гитлеровцы подтягивали ему - и неслыханный рев сотрясал большую Вильчукову избу.
Марьяна закрыла руками уши.
- Гады, бандюги! - выдавливал из себя подавленный Вилька. - Я бы сейчас их всех... Кроме Карла и того молоденького, беленького, что больше молчит...
В это же время раздался звон разбитого стекла. Полкирпича, угодив в тарелки и рюмки, упал на стол, слегка задев гитлеровца в очках. Наступила тишина. А через десяток секунд все выскочили на улицу и там шумно галдели, лишь Карл, подняв кусок кирпича, осмотрел его, положил на табуретку и стал наводить на столе порядок.
- В окно пальнули! - восторженно воскликнул Вилька. - Прямо в очкарика... В него! Вот это да-а-а!
Марьяна побледнела.
- Кто бы это? В окно... - и почувствовала, как беспокойно застучало сердце.
- Спрячься, сыночек. И ты, Дашенька.
- Мамочка, - подошла к Марьяне девочка лет шести. - Я боюсь.
Вилька кинул на сестру торжествующий взгляд:
- Трусливому зайцу и пенек - волк. Чего бояться? Не мы же... Эх, как здорово!
- Що тама, Марьянушка? - обеспокоенно спросила Анна Тимофеевна, приподняв от подушки голову. - Вроди бы щось грымнуло.
- Да, бабушка, грымнуло. Разбили немцу нос, - ликовал Вилька, блестя синими, как васильки, глазами. - Так ему и надо. - А через несколько секунд, спрятав на лице радость, уже думал: - Как бы узнать этих смелых людей... Кто они? Откуда?
Думала об этом и Марьяна, напряженно разглядывая дверь, за которой только что успокоились гитлеровцы.
"В окно бросил кирпич не Сивуха: он пожалел бы нас. Тогда кто? Значит, есть отважные люди, кроме него. Отъезжая из Масловки, Колосок намекнул ей, что в селе остаются надежные товарищи, и она к ним дорогу найдет..."
До самого утра не сомкнула глаз Марьяна Горностай.
А к полудню следующего дня масловцы стали свидетелями разыгравшейся трагедии. Над селом, чуть в сторонке, низко летел наш самолет. Выскочив во двор, Вилька видел даже звездочки на крыльях и, обомлев, таращил на него глаза: откуда он взялся и почему летит так низко? Его же собьют... И тут же сообразил, что летчик, наверное, заблудился и не знал, что находится над занятой фашистами территорией. Забыв, что его могут услышать немцы, Вилька кричал летчику, будто тот мог его услышать, умолял подняться выше и уйти, но самолет медленно и плавно летел над речкой, обходя село стороной. И тут же раздались хлопки выстрелов: облачки дымков окружили самолет. Он уже вилял, заваливаясь на крыло, и, вдруг, словно споткнувшись, на миг остановился, и стал падать сразу же за Масловкой. Раздался мощный взрыв.
На улице кричали и визжали от восторга немцы, улюлюкали и свистели, хлопая в ладоши и по ляжкам, а Вилька, забившись в угол сарая, отчаянно рыдал, кусал губы и кашляя обильной слюной. Взрыв, казалось, разрастался в его ушах, распирал болью сердце и все его тело. Он медленно сполз по стенке на солому и рвал, захлебываясь горькой жидкостью.
В этот же день, с самого утра, Марьяна с Дашенькой резали на берегу Гнилопяти торф. Сняв верхний слой земли, Марьяна, в широкой непривычной одежде свекрови и вылинявшем платке на голове, добралась до коричневого пласта и острым угольником с длинной, как у лопаты, деревянной ручкой умело резала кирпичики торфа, складывая на траву. Дашенька брала на тоненькую дощечку по два мокрых и тяжелых кусочка и, тужась, относила в сторону, складывая друг на дружку круглой пирамидкой, оставляя перемычки, чтобы торф лучше сох на ветру и солнце.
Ждали Вилена. Стоя по пояс в выкопанной яме, Марьяна то и дело посматривала на огород бабки Фроси, откуда должен был появиться сын. Чac от часу, вычерпывая ведром накопившуюся на дне ямы воду, выливала ее наверх, и она по проделанной лопатой лунке уходила в сторону.
- Где же Вилька? - взволнованно спрашивала скорее себя, чем Дашу, и снова пристально вглядывалась в пожухлые подсолнухи. В сердце нудно закрадывалась тревога: почему его нет? Обещал же...
Даша, измазанная раскисшей землей, тоже поглядывала на бабушкин огород: она хотела первой увидеть брата.
- Мамочка, не волнуйся. Он скоро придет, вот увидишь, - и снова пялила черные, как угольки, глазенки туда, откуда должен был появиться Вилька. - Ты уже хорошо научилась добывать торфяшки.
- Научилась, доченька. Каждый год ведь ездили сюда в отпуск и помогали бабушке и дедушке добывать на зиму топливо. Вот оно... - и показала на сложенные рядом кирпичики: - В селе этим и топят.
- А в городе разве нельзя?
- Можно, если есть печка... - Марьяна подняла голову, прислушалась. - Время, Дашенька, тревожное, а Вильки все нет и нет... - И тут же услышала гул самолета. Подняла в том направлении глаза, вглядываясь в чистое небо, а Дашенька, показывая рукой в сторону, кричала:
- Вон самолет. Наш, мамочка! Наш! Звездочки красные на крыльях.
Марьяна разогнулась и остолбенела: из-за заброшенного хутора прямо на нее летел, сверкая на солнце, советский ястребок.
- Правда, наш... и звездочки... - Она обмякла. Хотела вылезти из карьера, но не могла: ее оставили силы. А самолет, пролетев над ними, уже удалялся от села в сторону небольшой рощи.
- Дашенька... - прошелестела бескровными губами. - Помоги вылезти. Мне надо бежать туда... к Вильке...
Даша подошла поближе к яме и подала ей руку:
- Ну, давай же, мамочка, выла-а-зь... Постарайся!
По самолету фашисты открыли стрельбу.
Загребая руками влажную землю и шлепая босыми ногами по накопившейся снова воде, Марьяна тянулась из глубокого карьера, чувствуя свое бессилие. Она не помнила, как вылезла наверх и побежала. Даша торопилась за ней и видела впереди себя маму в грязной юбке и темной бабушкиной кофте. Платок она где-то потеряла и бежала по берегу, не выбирая дороги, спотыкаясь о кочки и колдобины. Дашенька изо всех сил старалась не отстать от нее.
Тут же за селом раздался взрыв. Вздрогнув, Даша подняла голову: мамы впереди не было. Не было в небе и самолета, лишь далеко отсюда, там, за Масловкой, поднимался в небо черный столб дыма и огня.
- Ма-а-а-ма! Мамочка-а-а! - закричала Даша, оглядываясь по сторонам. Но мамы нигде не было видно. – Мама-а-а! – рвал детский отчаянный голос наступившую тишину.
Марьяна лежала на спине среди высокой травы, которую никто теперь не косил. Она была без сознания.
Солнце катилось к обеду.
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/04/14/566