Техноложка
- Таких кафе осталось только три во всем городе. А в других городах, его, по-моему, вообще нет.
- Интересно.
- Я с детства обожаю здешние банановые корзиночки. Раньше едва могла съесть одну, а теперь никак не наемся, - ты тихонько засмеялась. – В детстве они казались такими огромными. На, попробуй!
- Ммм… вкусно.
- Съешь еще!
- Нет, ты ешь сама, это ведь твои любимые.
- Поцелуй меня, пожалуйста.
- А что с твоим отцом?
- Как тебе объяснить… они развелись, когда мне было два года. Последний раз я видела его года четыре назад. И не жалею, - я отбросила волосы с лица. – Просто как-то я узнала, что он отказался от прав на меня. Я не нахожу этому оправданий. Если бы захотела – нашла, но мне было слишком больно сознавать, что… что все вот так. Не хочу о грустном.
- У меня тоже сложные отношения с отцом. Как-то раз меня били ногами, а он просто стоял в стороне и кричал на меня за то, что я не могу отбиться…
- А вот это Ваня. Я сплю с ним с пятнадцати. У меня просто сносит башню каждый раз, когда мы с ним видимся, и у него тоже. Ты не подумай, я не шлюха, я не сплю с кем попало. Просто когда мне было двенадцать, меня изнасиловали. Так что терять мне было нечего, - усмехнулась ты, закуривая тонкую сигарету.
Я молчала и возила чайной ложкой в чашке с капучино. Отчего-то было очень больно.
Ленинский
- Туши скорее! Сейчас Ник придет, будет ругаться, что мы тут надымили, - прошептала ты, едва заслышав чириканье домофона.
Я потянулась вверх и поцеловала тебя.
- Не переживай ты так.
- Привет, - ты выбежала в коридор. – Ник, это…
- Здравствуй, - кивнула я и отвернулась, затягиваясь сигаретой. Отчего-то было очень больно.
Ты вышла из туалета. Лицо твое было очень серьезным и почти скорбным. В руке ты сжимала тест.
- Я не беременна, - бросила ты в нашу сторону и заперлась в ванной. Из-за двери слышались только сдавленные рыдания.
Ник забарабанил в дверь.
- Открой!
- Уйди! Я не хочу никого видеть!
Ник растерянно отпрянул.
- Я не знаю, что с ней делать.
Я поднялась со своего места, забормотала в дверной косяк.
- Открой сейчас же.
Щелкнул шпингалет. Ты сидела на полу, между стиральной машиной и раковиной и обнимала себя руками. Я видела только твою спину, затянутую в трикотаж. Опустилась на колени, обняла, уткнулась носом в мягкие волосы.
- Пойдем. Попьешь водички.
Позже, на кухне, ты курила ментоловые Salem и говорила – жестко, строго, рублено.
- Не надо меня жалеть, - и совсем несолидно и даже как-то по-детски шмыгала носом.
Отчего-то было очень больно.
- Прости, но… ты же понимаешь. Я обещала Нику, что все будет только на том условии, что, если он почувствует себя некомфортно, то ты съедешь на следующий же день.
- Я все понимаю. Не беспокойся. Могу уехать сейчас, еще не очень поздно, электрички ходят, наземка тоже.
- Не нужно… не нужно сейчас. Я вообще этого не хочу, но мне приходится считаться и с его мнением тоже.
- Я все понимаю. Можно, я покурю здесь?
- Лучше иди на балкон, Ник будет ругаться.
Я накинула пальто, сунула в карман сигареты и телефон, вышла. Вдохнула горький октябрьский воздух, закурила. Села на корточки, прислонившись к стене.
Внизу был Ленинский – со всем его шумом, машинами, последними троллейбусами, неоновыми огнями, светом окон в желтых картонных домах.
- Имя твое назову вслух… и не смогу забыть…
- Сказок не бывает, - шепнула я себе.
- Эй, ты чего там депришь? Вылезай! – ты позвала меня и я, как всегда, послушалась. Оттолкнулась, встала, вернулась…
А уйти нужно было тогда.