Если бы трупы могли чувствовать как внутри вата разбухает от пропитывающей её крови, трясь о сломанную, раскрытую бабочкой грудную клетку, то они бы чувствовали то же, что и я.
Единственная разница в том, что я ещё могу чувствовать биение своего сердца. После каждого удара приходит электрический импульс боли, расползающийся липким теплом по всему телу. Вторые сутки, второй день. Похоже на сон, на забытие. Горло вяжет узлами, и напряжение никогда не уходит. Мне снятся больные сны с твоим лицом, и я хочу проснуться. Ты рыжий, и у тебя яркие глаза, сейчас переполненные болью. Мне хочется целовать твои глаза и прикасаться ладонями к скулам, прижимаясь к твоей тёплой коже и утирая бегущие по твоим щекам слёзы. Но у меня не шевелятся пальцы, и ты так далеко. Я никогда не хотел думать, что оставлю тебя в холодной белой комнате. Только она становится серой, все несуществующие цвета стираются двуслойным, цветным небом. Тяжёло-свинцовым, через чёткую линию - безмятежно-голубым.
Через несколько дней ты обрежешь свои рыжие волосы и придёшь ко мне с короткими, неровными прядями алого, облепившими лицо. Стекающая вниз вода, насквозь вымокшая чёрная рубашка и плотные джинсы. Поломанный, но настолько прямой позвоночник, и сжимающие сердце глаза.
Я больше никогда не проснулся.