Последнее, что помнила она, это больничный коридор.
Её везли на каталке,панели на стенах мелькали голубизной, сливаясь с серым потолком, который низко-низко кланялся ей. Цвет пестрил то серым, то голубым, и снова серым, и снова голубым. Словно его глаза смотрели ей в душу, вселяя уверенность и надежду.Его не было рядом, но он был везде.
Прикрыв глаза, она отдалась во власть судьбы. Теперь только искусные руки врача и воля Бога могли спасти её.
Он сидел возле неё, лежащей на больничной койке, худенькой и бледной, и горько думал о том, что вот так легко и просто судьба может отнять у него всё. Её безжизненное тело не подавало никаких признаков жизни.
-Как я без неё?-Тяжелый комок подошел к его горлу. Мышцы напряглись, перехватив дыхание. Он закрыл глаза, чтоб никто не увидел той волны, которая всколыхнулась в его душе и стремительно пыталась выплеснуться через края его глаз.
Невозможно было думать, дышать, смотреть.
Репродуктор тихо донёс с улицы:
-Смешная челка, половина неба в глазах....Каблучки по асфальту стучат... На девчонку ребята глядят…
Песня перекинула его в то далёкое вчера.
Ей 12 лет. Ему-14.
Её глубокие черные глаза внимательно смотрят на него, изучающе и восхищенно. А в это же самое время на неё смотрят восхищенные глаза других ребят. Но она то смотрит на него! Он краснеет. И уже очень трудно найти границу между его лицом и красным пионерским галстуком.
Их взгляды встречаются. Дыхание становится прерывистым, его всё трудней контролировать. Ему кажется, будто он попал в омут и каждое его движение лишь всё больше и больше затягивает его вглубь. Вглубь её карих глаз. И эта огромная копна волнистых тёмно-каштановых волос...Он в смущении отводит взгляд.
В это мгновенье судьба гостеприимно распахивает двери в их счастливое завтра.
Завтра… завтра…
И вот в этом завтра, она лежит маленькая худенькая беспомощная, а он ничем не может ей помочь!
-Как же так? Почему так? Она лежит такая бледная вся в белом…. белом …словно невеста…
-Ах, какая это была невеста! Нежная, изящная, милая!
-Милая моя Дунайка!- Её озорная улыбка, её загорелый аромат бархатной кожи, это всё даже в Загсе привлекало завистливое внимание других женихов.
-Ах, моя Дунайка!
-Как же так?
Рука тоненькой плетью свисает с кровати.
Он заботливо взял её ладошку, поднёс к губам её худенькие пальцы, и дышал,дышал, согревая их, пытаясь вдохнуть в них жизнь.
-Вечно неугомонная. Сколько раз ты ввергали в искушение мужчин? А сегодня….
Он не хотел думать о том, что, может, быть сегодня... Может, быть без неё... Без неё не может быть ничего!
А дети? Что это я? Он вспомнил сына, их первенца. Мамины глаза, мамины губы, мамина улыбка, мамина сентиментальность и ранимость.
Душа мелодично запела:
-Здесь сын наш – ты в нем повторилась...
Луч солнца, заглянув в больничное окно, осветил всю палату и, скользнув по больничной койке, коснулся её щеки.
-Не думать ни о чем плохом, только о хорошем! - ком в горле увеличился.
-Немедленно прекрати!- командно прозвучал внутренний голос.- Ведь ты же офицер!
-Да, офицер! Но почему так страшно? Чтож ты подруга моя боевая...Рано нам с тобой еще сдавать позиции!
Он вспомнил, как много лет назад, она стояла перед будущим министром обороны, в то время еще генерал-лейтенантом, командиром Железной Дивизии- Родионовым.
Стояла, гордо вскинув голову, держа за руки маленького сына, положив свой беременный животик на его письменный стол и четким грудным голосом пыталась доходчиво объяснить ему – генералу, что все они, тоже нуждаются в своем папе, в его защите, а не только их необъятная Родина.
-Ну, что? Как будем делить нашего папу? – требовательно вопрошала она, обращаясь к будущему министру.
-Как-как? - в смущении от такого небывалого натиска недоуменно вторил он.
-Будем служить всей семьёй, раз уж вы такие смелые и решительные.
Вот командование выделило вам 3х комнатную квартиру. Идите, обживайтесь и спокойно рожайте!
Да, это она - моя Дунайка!
Непонятая, непознанная, непредсказуемая!
Милая моя авантюристка!
Так он летал в своих мыслях по их жизни – счастливой – красивой.
-Всё!
-Всё будет не так! Только бы она жила!- Комок снова подступил к горлу.
-Вот глупый, ведь я никогда не говорил ей о том, как сильно, я её люблю! Почему молчал? Зачем молчал? Если бы только можно было всё вернуть на круги своя, если бы только она открыла глаза, он встал бы перед ней на колени, и тихо сказал:
-Как я люблю тебя! Как сильно и безгранично я люблю тебя! Ты моя единственная самая лучшая, самая замечательная, буду вечно носить тебя на руках, чтоб ты у меня светилась только радостью и любовью. Ты моя славная и нежная, ты моя любовь и мечта.
Ты моя жизнь!
Он тихонько прикоснулся к бледным губам.
В тот же миг порыв свежего ветра, вторя порыву его чувств, ворвался в больничную палату в распахнутое окно, опрокинул ей на грудь букетик полевых ромашек, стоявших на тумбочки у кровати, сорвал лёгкую простынку с её тела, отбросив на пол, разметал по подушке её шелковые волосы, тронул пушистые ресницы, пытаясь их приподнять, и, словно, запутавшись в них, затих.
Реснички дрогнули и медленно приоткрылись.
Крохотная, маленькая слезинка, горящим феонитом, медленно скатилась к виску. И сквозь эту слезинку уже блистала жизнь. И хитрый бесёнок уже смотрел на него лукаво, интригующе, словно рисуя бурное, беспокойное будущее, говорил:
- Ты меня еще не знаешь!
В этом взгляде было всё: их прошлое, их настоящее, их будущее! Их родные, их друзья и приятели, их новая жизнь! Та жизнь, в которой он всегда будет снисходителен ко всем её женским слабостям и неуместным шуткам. Где все её недостатки он без труда превратит в женское достоинство. Где он будет всегда и во всём изобретателен и не скушен. Где она будет бесшабашна и озорна как девчонка.
Превозмогая боль, её потрескавшиеся сухие губы ласково произнесли:
-Папа Копытов, расскажи, как ты меня любишь?
Он, задохнувшись от прилива радости, упав перед ней на колени, не слыша ничего из-за громкого набата ударов своего сердца, готовый кричать на весь мир и петь о своей любви к ней, вдруг, словно боясь спугнуть своё счастье, как всегда, очень сдержанно и обыденно, ели слышно произнес:
-Также!