ЛДМ
Однажды Игорь сообщил мне новость, что теперь дежурит в ЛДМ.
- Неплохое тебе местечко досталось.
- Это точно! А ты заезжай туда в мое дежурство. Вот телефон, позвонишь и тебе скажут, на смене я или нет.
Я не преминул воспользоваться приглашением. Он тут же познакомил меня с вахтером Мишкой,который сидел на контроле; вечером ему сдавали ключи от всех баров, кабинетов и т.д. Мишка носил очки и казался серьезным человеком, но на самом деле был шебутной приколист. Работал он сутки через трое, но бывал в ЛДМ чаще, потому что занимался в театральной студии.
- О! А я в детстве мечтал стать актером!
- А почему мечтал? Уже не хочешь? – поинтересовался Мишка.
- Нет. Уже не хочу.
- А что так?
- Долгая история.
- Ну так оставайся сегодня со мной на дежурстве, ночь длинная, вот и расскажешь. Кстати, ты бы зашел к нам в студию, вдруг передумаешь.
Только я собирался категорически отказаться, но тут Мишка говорит: «А вон наши девушки, из студии, идут. Привет!»
Мы-то сидели на «контроле» и людей мимо много проходило во всех направлениях, а когда чего-то или кого-то много, уже меньше обращаешь внимания, но эти девушки подошли к нам, чтобы «перекинуться парой реплик» с Мишкой, я увидел одну и влюбился…
- А это кто? – спросил я Мишку, когда они ушли, - худенькая, черненькая.
- Левадская.
- А-а-а. А когда у вас занятия?
- Так ты решил зайти к нам?
- Ага.
- Ну тогда…
И Мишка рассказал все про свою студию, а потом и привел меня туда, на очередные занятия…
ВЕСЬ МИР – ТЕАТР И В НЕМ МАЛЕНЬКАЯ ТЕАТРАЛЬНАЯ СТУДИЯ
Всю «незрелую часть» жизни я мечтал стать актером и вот впервые попал в актерский коллектив, совсем маленький, а местами и очень юный…
Юные – это Тепа и…рыженькая, конопатая девочка, забыл, как ее звали. Они еще учились в школе, обе были хорошенькие и на этом их сходство заканчивалось.
Тепа совсем не оправдывала свою кличку. Под маской детской наивности скрывался совсем не наивный и совсем не детский ум.
Зато Рыжик действительно была наивна и простодушна; еще никаких масок… никакой косметики.
Татьяна и Юля совсем недавно закончили школу, но Юля уже успела выскочить замуж. Правда, что-то мужа ее совсем не помню.
Моя ровесница Вика была девушкой жесткой. Кажется, у нее было больше власти, чем у руководителя студии…
Ну, а Левадская школу закончила год назад и провалилась в ЛГИТМИК.
Мужскую половину представляли: вахтер Мишка, украинец Сашка, официант ресторана ЛДМ Андрей, руководитель студии, ну, и с какого-то момента мне удалось «усилить мужское присутствие».
За все время, проведенное в студии, мы не поставили ни одной пьесы, кроме «Балаганчика», но это была заслуга Вики, а не шефа. Она даже организовала съемки постановки местным ТВ. Шефа же больше занимала халтура. Какие-то уличные театрализованные представления по праздникам, где мы исполняли роли манекенов, вот и весь театр…
ЧЕЛОВЕК-СНЕГ
В ту зимнюю ночь я шел от Саши В., со Скороходова к «себе», на угол Б.Зелениной и Чкаловского. Время было позднее, за полночь. Редкие тени людей и машин укрывал поваливший вдруг густой «ватный» снег.
Как всегда, сочетание снега и горящих фонарей, к тому же мирно спящий город «завели золотой ключик восторга» в моей груди. Было так легко. Мы чуть ли не парили вместе со снегом; с единственной разницей, что я «парил с целью», а он просто так, за здорово живешь…
В этом состоянии эйфории влетаю в парадное, а первый пролет лестницы, ведущей в мое гнездышко, полностью забит выпивающей мужской компанией. Над ней облака табачного дыма, под ней батареи бутылок и скромная закусь на расстеленной газете…
Молча иду «сквозь» них; они молча освобождают мне проход и долгое молчание позади. Никаких «наборов слов», обычных для таких ситуаций, как будто сквозь них прошел человек-невидимка…
P.S. – 2007. Помнится, Ю.Живаго восхищался способностью мимикрии. Не было ли тут что-то от мимикрии? Может, от восторга перед снегом и жизнью в тот момент я и сам стал немного снегом? А кто может остановить снег?
РЕЗКОСТЬ
Записной киноман, со временем,во время просмотра фильмов,стал замечать, что резкости нет, а зал при этом не свистит и не кричит: «Сапожник!» Тогда я сказал себе: «Мартышка, да тебе нужны очки!»
В «Оптике», где-то на дальней линии В.о., мне смастерили сие «чудо цивилизации». Забрав их, тут же побежал в кино на 5-ю линию, кажется, кинотеатр «Балтика». Супер! Резкость появилась!
В повседневности моя «резкость» находилась в кармане, как-то обходился тем, что есть.
Но вот однажды сел я в трамвай на углу Чкаловского и Б.Зелениной, чтобы ехать в Купчино. Уже стемнело. Зажглись фары, фонари, окна. В центре трамвай часто ехал совсем рядом с домами и там, за окнами, «плавали» какие-то тени…
«Стоп! – сказал я себе. – У меня же есть «резкость!»
Я одел очки и вдруг увидел мир во всей его красе! Тени за окнами стали людьми; чужая жизнь «выходила на помост», не ожидая аплодисментов, и в каждом окне, на каждой «сцене» разыгрывалась своя «пьеса».
И улицы сразу стали другими; и люди рядом, и… Вот тут я снова сказал себе: «Стоп! А в мире много и уродливого, грязного, отталкивающего, стоит ли это видеть?!» я снял очки и с этого момента вынимал их из кармана только в кино. Это был некий акт отстранения от мира или смягчения его; никакой резкости, никакой грубости… Чего-то я лишался в этом случае, а что-то приобретал, но второй вариант показался мне лучше…
УДЕЛЬНАЯ
Помимо трамвая, с Чкаловского в Купчино можно было попасть, доехав на метро до ст. «Удельная», а от нее автобусами или трамваем до общаги.
Однажды в декабре я поднялся наверх на «Удельной» и, когда шел от метро к остановкам через длинную «цветочную аллею», испытал странное и сильное чувство; в автобусе достал блокнот с ручкой, чтобы сохранить его на бумаге:
У ст. метро «Удельная»
всегда продаются цветы;
маленькие старушки
бойкие и веселые;
толстые тетки,
которые смотрят на тебя с усмешкой,
как на потенциального непокупателя
их ходового товара;
черные усатые мужчинки,
пропитанные потом и дезодорантом «Wars»,
весомо упитанные
и, судя по их обращению к другим,
не совсем по-европейски воспитанные.
Летом
цветы воспринимаются как цветы,
а зимой
в них есть что-то странное…
Черные крючья деревьев
и белый снег
вокруг.
Ветер –
ледяная кровь
наотмашь по лицу…
А в торговом ряду
на облезлых тумбах
все так же
цветы…
Сумрак зимнего дня,
как полумрак церкви.
Свечей неровный ряд,
в полупрозрачном квадрате полиэтилена,
создает неестественный, печальный свет;
а в центре квадрата, между свечами,
лежат мертвенно-бледные цветы,
которые кто-то
усердно выдает за живые…
Но это ложь!
Свечей таинственная дрожь
пусть подтвердит:
цветы мертвы!
Обычай древний
их жизнь цветущую
срывает на корню;
чтоб подтвердить любовь свою
приносят в жертву их,
бездумно убивая…
«Живые!» - говорят.
не знаю, но кажется
так же мертвы,
как их «искусственные братья»;
и никогда не буду брать я
«живые», мертвые цветы
с этого грязного прилавка…
P.S. – 2007. Декабрь; «Удельная»; за два года до трагедии; рядом с местом, где трагедия произошла, такие мрачные стихи; мысли о смерти…Есть ли смысл в предчувствиях, когда они «слепые»?
А в стихотворении, написанном летом этого года, тоже оказались предчувствия, ставшие реальностью:
Автобус
Безногий прохожий
Без счастья
Без ласки
Без сил…
Гасил свечу
В пустой квартире ветер
Ворвавшийся в разбитое окно…
В камине
Бьется полотно
Ушедшего художника…
Из жизни
Слепой и грязной
Бредет народ…
Ничто еще не предвещало 91-го года, но он грянул и «из жизни побрел народ»… Смертность русских с 1991 возросла катастрофически…
P.P.S. – 2007. В том далеком году я еще не читал Пастернака; ни единого стихотворения, не говоря уже о «Докторе Живаго». Я даже не слышал о нем и не уверен в том, что он издавался в Союзе. Не слыхал, не читал, но я «тогдашний» был похож на него; или точнее становился похожим… В преддверии «собственной вспышки» написал коротенькое:
Я – нищий…
раздаю себя,
тем, кто со мной сегодня рядом
и жадным, ненасытным взглядом
ищу их тайные глаза.
Я – нищий,
«милостыни» жду,
но не от рящущих богатства,
нет, мне милей мое же братство,
такие ж нищие, как я.
Я – нищий,
сильный или слабый
мой брат
мне как-то все равно;
лишь не был бы безмерно жадным
и «каплю сердца» своего
мне влил в протянутые руки…
Я – «нищий»…
И потом, позже, когда во мне включился «атомный реактор», я действительно «раздавал себя» (так много сразу стало людей рядом), свою энергию… Это было что-то вроде должности «уличного психотерапевта»;вот вам и «доктор»; плюс стихи, которые начали писаться В Ленинграде. Причем, как и у Юрия, они писались для себя, не было никакой потребности в слушателе, читателе; ни разу не был с ними в редакциях…Много всего намешано в желании, потребности писать и та же энергия – одна из составляющих: к примеру, когда американка, увидев меня на Невском, завизжала: «Вау!» Она заметила тот мой восторг от жизни, что переполнял меня. Но тогда мне было с кем поделиться этим восторгом, рядом шел Сима, а вот когда рядом никого не было, тогда восторг уходил в стихи. Как говорится, «спускал пар»…
В Купчино, напротив комнаты Игоря была курилка и каждый раз, сидя в ней на подоконнике и наблюдая ночной город за окном, я испытывал чувство какой-то светлой грусти; когда – больше, когда – меньше, и вот как-то раз, в самый пик такого чувства схватил ручку с бумагой и избавился от него:
Это – как кубик Рубика;
Это – как магический кристалл;
Сотни неразгаданных загадок;
Тысячи разбившихся зеркал.
Кто-то навыдумывал героев;
Кто-то не дождется воскресенья;
Кому-то
Не хватающему с неба звезд
Не хватает сил для вознесенья.
Обхватив колени руками,
На окне девятого этажа
Он сидит,
Не зная,
Что там за хрупким стеклом:
Падение или сон?
Его стекольщик еще далеко
И возможно он научится понимать,
Что летать – это значит и падать,
А падать все же немного летать…
Октябрь 1987
Так рождались стихи (вопрос их «качества» - как бы другое дело), так они помогали жить…
Что же касается стихов Пастернака, то впервые я прочел их в 92-м году; Макс подарил томик с параллельным переводом на английский. Но эта «встреча» еще в далеком будущем…
Продолжение следует…