- Здесь официантки и горничные по ночам работают проститутками, а кто работает в магазинах или прачечных – тех просто не взяли в публичные дома, - делился Костян знаниями с интернет-форумов. – А уж морковок тут больше, чем на грядках моей дачи!
- Мне всё равно.
Двести километров от Бангкока до Паттайи он читал КПК, изредка фотографируя из окна автобуса колоритные пейзажи, рисовые поля и крестьянские домишки, а теперь заметно оживился, почуяв запах моря и официально разрешённого разврата.
- Костян, мы же первоначально собирались на Кубу, а почему очутились в Индокитае?
- На Кубу? В следующий раз – обязательно! Кубинские мучачи ещё круче!
- По-твоему, для того товарищ Кастро совершал революцию, чтобы через пятьдесят лет юные синегалстучные пионерки снова работали в варьете для иностранных туристов? Отвратительно сознавать, неужели пятилетку назад я и сам желал того же?
- Вот именно, раньше мог за сто рублей в канаве, а теперь что? Что тебя останавливает?
- Ничего.
Меня сдерживало всё, что угодно, только не морально-нравственный закон внутри нас. Это я знал точно.
- Ладно бы тебя дома ждала любящая жена. А у тебя даже девушки нет.
У меня много чего не было, да практически ничего. Я тупо верил, что кто способен отказаться от всего, получает в подарок весь мир.
- Жена… разве это аргумент? Ты вообще можешь представить, как можно осчастливить одну женщину на долгое время? Многих, - ещё вполне возможно. На пару дней.
- И скольких ты осчастливил?
- Маловато, конечно. Признаюсь, я мог бы больше, чувствую в себе нераскрытый потенциал! Впрочем, не важно… Я не собираюсь служить примером супружеской верности или абстрактным идеалам стоицизма. Ценность моей истинно античной атараксии на порядок дороже, ибо она не проистекает из очевидных предпосылок.
- Не затруднит перечислить пару не очевидных? – попросил Костян.
Если б с таким пылом люди искали первопричину Большого Взрыва, то давно овладели всеми тайнами Вселенной.
- Хорошо, всем требуются наглядные примеры, - пожалуйста. Как ты полагаешь, если я стану нажираться вместе со все страной в период общенародной новогодней вакханалии, то кем буду ощущать себя после?
- Но ты и так ужираешься, когда тебе захочется в любой другой день. Ты же алкаш!
- Зри в сущее, брат мой! – и добавил не своим голосом, - Сила и равенство, Пёс-Призрак.
Костян в недоумении уставился на меня.
- Ты так должен был сказать: сила и равенство, Пёс-Призрак, - пояснил я.
- Почему?
- Киноцитата, не бери в голову.
- Но я так и не понял…
- Да куда уж тебе.
Неожиданно для меня Костян отложил в сторону КПК и спросил:
- Что, тебе нравится быть в отстранении, ощущать себя посторонним? Но почему ты осуждаешь других за то, что они веселятся по полной, отбросив комплексы и предрассудки христианской цивилизации, как ты изволишь высокопарно выражаться. Кто тебе дал право судить их или ты думаешь, что самый умный, если пьёшь ананасовый сок, а с местными девчонками лишь перекидываешься стандартными фразами из разговорника на своём убогом английском, который изучал в туалете.
- Мне плевать, что делают другие. Просто не хочется потреблять продукцию секс-конвейера, поддерживая его функционирование, внося плату обслуживающему персоналу.
- Конечно, как же после конвейера ты сможешь оставаться сторонним наблюдателем, беспристрастным созерцателем бытия, или кем ты там себя мнишь, если будешь поступать в точности, как все, ничем не отличаясь от тупого большинства.
- Ты забыл задать главный риторический вопрос, который я слышу третий день подряд: на кой чёрт мне всё это нужно?
Так и быть, у меня мезофобия, и мне элементарно жалко денег. Ты это хотел услышать? Я боюсь заразиться, да ещё и за свои последние доллары! А возможно мой неуместный в нынешних условиях аскетизм – изысканно-глупая месть всему женскому полу, который был недоступен, когда нуждаешься в нём сильнее всего – в мерзкий период жестокой биохимической зависимости ранней и поздней юности. Последователи вульгарного фрейдизма точно докопались бы до дна и разложили меня по книжным полочкам. А я ввёл себя в заблуждение из идиотских апорий и противоречий. И пытался обмануть тебя байками про конвейер, отстранённость и непричастность. Это самый дурацкий самообман в моей жизни. Ты доволен? Моя откровенность не слишком шокирует? А вообще – не заключить ли нам пари? Спорим, я вернусь из Паттайи в уникальном статусе единственного человека, который никому не дал прикоснуться к своему члену даже губами? Хотя, ты бы проиграл, я уверен…
- Да иди ты.
«Как знаешь», - вполголоса сказал я и повернулся к окну. Мы уже въехали в Паттайю и стояли на светофоре на улице Сукхумвит. Похоже, её проложили через весь Таиланд. Я поймал взгляд девушки, торгующей прохладительными напитками, когда загорелся зелёный.
- О, смотри, мне вон та девушка, улыбаясь, помахала рукой. Ну вон та… проехали. Продавщица лимонада. Миленькая!
- Наверное, приняла за своего знакомого. Полежишь пару дней на пляже, будешь похож на тайца-переростка. Зачем ей тебе махать?
- Не знаю, может я ей понравился. Или здесь живут приветливые люди, - но Константин уже не обращал внимания на мои рассуждения, погрузившись в чтение электронных текстов. – Это же страна улыбок, вот они и улыбаются! Наверняка это предписывается им законодательно. Они обязаны улыбаться, работая на имидж всей страны.
Самый притягательный товар для туристов – радушие местных жителей. То, чего они лишены в повседневности, и ради чего едут на край света.
Автобус выгружал соотечественников в пяти и четырёх звёздочные гостиницы, а нас двоих, как обычно, отвезли в отель в последнюю очередь. «Маунтин-бич» находился на холме в районе Пратамнак, так что цунами нам не грозило.
Пока нас регистрировали, миловидная девушка с густыми и длинными чёрными локонами вынесла на подносе два фужера с прохладной жидкостью неопределяемо-яркого цвета, поклонилась и с чарующей улыбкой предложила испить их до дна.
В лифте мой приятель-капиталист в очередной раз не преминул подчеркнуть наши классовые различия:
- Выпил сок и даже не дал на чай.
- Это обыкновенный знак гостеприимства. Я бы обидел этих людей подачками из мелких монет и банкнот.
- Жмот.
- Жлоб. Заканчивай с пережитками мелкобуржуазного сознания.
В номере повторилась та же самая процедура, что и в «Бангкок-Паласе», в точнейших деталях. Только на сей раз в окно не торчали выхлопные трубы автомобилей с оживлённой магистрали. С десятого этажа мы обозревали море и очертания островов на горизонте, вместе с парочкой муравьёв, ползущих по подоконнику. Я был доволен:
- То, что доктор прописал! Пошли перекусим, и на пляж. Успеем насладиться настоящим солнцем уже сегодня.
Сверху пляж с катерами в живописной бухте смотрелся, словно на открытке. Спустившись, мы обнаружили, что вода в море не вполне соответствовала картинке из рекламы «Баунти». Хотя после купаний в районе Большого Сочи с постоянными прорывами канализации в море, меня мало что могло смутить.
- А что ты хотел, рядом порт, - говорил Костян, укладываясь на лежак. – Кстати, советую не ложиться на песок, подстилка не спасёт от подкожных паразитов.
- Ты находишь? Как мило, что они заботятся о нашем здоровье, - обрадовался я, расстилая подле шезлонга полотенце. Но в уме уже произвёл математические расчёты. – Так, если ходить на пляж два раза в день, по восемьдесят бат, умножить на десять… слушай, получается полторы штуки нашими рублями, только чтобы поваляться у моря. Да пошли они. Я - плавать.
Костян, наверное, переел за обедом или готовился к первой ночи в столице индустриального тайского секса. Так или иначе, он надел тёмные очки, кепку, вставил наушники, положил руки на пузо и принял обыденную позу пляжного отдыхающего. Когда я вернулся, он походил на будду Амитабху, проектирующего рай Сукхавати. Всё же, я осмелился спросить:
- Ты не будешь плавать?
- Нет. Долго мы ещё тут будем? Когда пойдём?
В первый день на море это были очень резонные вопросы. Мы подвергались действительной опасности обгореть на солнце, риск отнюдь не казался мне надуманным. Только вот эти вопросы преследовали меня повсюду, где бы мы не находились – в отеле, на пляжах, в барах, на улицах или островах: я постоянно должен был куда-то идти, хаотично передвигаясь с места на место, нигде не задерживаясь свыше получаса.
- Мы же только что пришли, - заметил я. – Зачем ты прилетел на море?
- Да здесь как-то тухло. Давай хоть на аквабайках прокатимся или там – с аквалангом нырнём.
Человек, который не соизволил замочить ноги в полосе прибоя, сразу рвался в пучину. Ему экстренно потребовалась внутривенная инъекция норадреналина.
Людям почему-то катастрофически не хватало острых ощущений. Они готовы были выкладывать немалые средства, чтобы кубарем скатываться по крутым склонам, чтобы на огромной скорости их уносило ветром или волнами, а потом международные поисковые группы неделями безуспешно прочёсывали дикие недоступные районы. Я бы посоветовал им погулять ночью в фавелах или, на крайний случай, у нас в Марьино, если так необходимо расстаться с деньгами для выброса специфических гормонов. Правда, в этом случае, существовал риск потерять вместе с кошельком здоровье и дееспособность.
Меня мало привлекал весь этот показной экстрим. Мне было достаточно обычного плавания, волейбола, велосипеда и восьмичасовых пеших прогулок. К тому же, иногда я работал на реставрациях православных святилищ, из любви к изобразительному искусству. В самом факте работы, собственно, нет ничего экстремального. Но, когда ты залезаешь на деревянные леса, которые сам же и строил, под самый купол почти что цирка, на двадцатиметровую высоту; под тобой одна доска и открытое пространство, а вся конструкция вибрирует от каждого движения. В одной руке – кисточка, в другой – банка с белой краской, ты стоишь без страховки, запрокинув голову и пытаешься провести ровную линию для обрамления фрески… После этого все эти кайтсерфинги, гидроциклы и сноуборды казались безобидными игрушками.
Костяну я рекомендовал засунуть башку в пасть крокодилу и сфотографироваться на память во время экскурсии на ферму по разведению рептилий: «Выйдет отличный кадр, Костян, получишь массу положительных эмоций!».
Мимо стали прохаживаться разносчики еды, питья и колониальных товаров, вроде ремней и кошельков из крокодиловой кожи. Некоторых явно научили рекламным слоганам кто-то из наших туристов. На сносном русском они предлагали приобрести «гамак на дачу» или «горячую кукурузу».
- Блин, и сюда они добрались! – возмущался Костян. – Не хватает только холодного пива и чурчхеллы. Прямо Анапа какая-то.
Наконец, к нам решительно подошёл немолодой таец, я подумал – торговец ракушками, и хотел, было, вежливо отмахнуться, но не заметил при нём никаких сувенирных диковин, кроме блокнота в руке. В результате, мы обзавелись значками с малоразборчивой эмблемой неизвестного общества защиты какой-то исчезающей популяции. Нам вручили их за пожертвования этому обществу значительных сумм, едва превышавших стоимость самих значков. Мы невозмутимо расписались в блокнотике активиста местного благотворительного клуба и с важным выражением обгорающих лиц проставили денежные эквиваленты нашего вклада в дело защиты тунцов и гавиалов напротив своих фамилий – сто и десять бат, соответственно.
- Прикольно здесь попрошайничают, - усмехнулся Костян. – Он, наверное, всю выручку потом на значки тратит. У меня… кто это, не пойму… кит, что ли?
- А предыдущие податели, судя по его записям, были гораздо щедрее нас, там значились чуть ли не десятки тысяч, ты заметил? - мне стало даже как-то неловко за нашу широкую русскую душу.
- Не волнуйся, он нам тоже нолики пририсует, - успокоил меня Костян. – Пошли отсюда, пора развеяться по полной. Кстати, где твой телефон?
- Я забыл его в «Бангкок-Паласе».
- Так тебе и надо. Постой, а как же мы с тобой будем связываться?
- Никак. Через посыльных. Кстати, я даже рад, что избавился от мобильника. Его отсутствие мне более привычно. Всё равно он стоил всего тысячу рублей, а не как у вас – дорогущие распонтованные аппараты со ста двадцати пятью ненужными функциями. Теперь мне никто не помешает уходить в одиночное плавание!
Мой большой белый друг возвращался в отель в полной амуниции, в отличие от меня – я привык уходить с пляжа в одних плавках и беспечно идти по набережным и улицам, насвистывая классические мелодии.
Рядом прожужжал мотороллер с двумя девушками, и та, что сидела сзади, оглянулась и посмела проигнорировать Костяна.
- Чего это она пялилась на тебя такими влюблёнными глазами? – спросил он.
- Даже не знаю, с чего бы это? Может, ей понравился мой отличный мышечный тонус? Почему бы тебе не признать поражение своих липидных отложений!
- Да иди ты.
- Тебе надо бы смириться, что не всем нравятся огромные голубоглазые блондины. Да не переживай, лет десять назад они бы, наверное, тоже не посмотрели в мою сторону. А стоило лишь обозначить наличие рельефа развитой мускулатуры, как эти похотливые сучки готовы свернуть шею. Лицемерные твари. Их не волнуют умственные способности, музыкальные и художественные таланты, душевные добродетели. Им интересны только упругие бицепсы и ягодицы. Животные! Не свалитесь с мопеда! – бросил я им вслед, дружелюбно размахивая пакетом с одеждой и подстилкой.
- Да тебе самому нравятся большие задницы и сиськи, уж молчал бы.
- Ты забыл о хотя бы минимальном утончении между ними. А вообще, что такое красота – всего лишь выверенные пропорции и взаимовыгодное расположение частей лица.
Я всерьёз вознамерился разбить в пух и прах миф о совершенстве человеческой красоты по дороге с пляжа:
- Мы так превозносим свою телесность и преклоняемся перед чувственностью не столько в силу их необыкновенной феноменальности, а потому, что кроме них у нас ничего нет. Пока нет. Но существа, которые встанут на путь автоэволюции, могут далеко уйти в воплощении понимания Прекрасного. Через тысячи лет их эстетические воззрения показались бы нам экзистенциальными кошмарами подсознания, - провозглашал я пустоте.
Затем мне вздумалось осветить тематику любовных отношений сквозь призму научного подхода:
- Никто почему-то не утверждает, что нюхать кокаин – это так возвышенно и чарующе. Конечно, многие утверждают, но им затыкают рты. А что любовь? Ведь механизмы зарождения этого чувства почти те же самые. Когда я впервые ознакомился с учебником по физиологии животных и человека и прочитал раздел, касающийся вопроса возникновения эмоций, то пристыжено осознал, каким же я был дурачком. Передо мной раскрылась вся цепочка нейрогуморальных связей, подкреплённая химическими формулами, а я сочинял перед этим чудовищную антихудожественную ахинею, посвящённую психопатической мании и гормональной зависимости, подражая великим слепцам прошлого, которую самому теперь стыдно читать. Мне было восемнадцать. Видимо, тогда я находился в том самом состоянии, будто нанюхавшись кокаина, думая, что это та сила, что движет солнце и светила. Прочистив мозги окончательно, я вновь ощутил мощнейший прилив эндогенных опиатов к особо чувствительным структурам мозга, но уже от радости, что избавился от наваждения.
Но самый потрясающие аналогии я извлёк из учебника ботаники, а потом и зоологии. Некоторые виды орхидей мимикрируют под самок земляных ос, самцы которых безуспешно пытаются совокупиться с цветком. Мало того, орхидеи выделяют алкалоиды и другие наркотические вещества, и самцы снова и снова возвращаются к ним, ползая от опьянения по цветам, которых принимают за партнёров для размножения. Разве это не наинагляднейшая метафора любви? Под каким-то жутким наркозом мы припадаем к воняющему нутру, принимая его за высшую благость мира. Осы – обыкновенные орудия для перекрёстного опыления орхидей. Вопрос, - кем являемся мы. Думаешь, у Вселенной для нас особые планы?
Дорога до отеля заняла подозрительно мало времени. Я привык добираться от моря до базового жилища не меньше получаса. Возможно, этого бы хватило, чтобы раскрыть всю глубину моих тезисов. Но Костяну было наплевать на Вселенную и её планы, он вообще не слушал монологов о занимательной этологии, космогонии, мимикрии и нейромедиаторах – они наводили на него скуку. Ему было нужно побыстрей попасть в центр Паттайи и кончить в чью-нибудь узкую вагину.
Быстро переодевшись в номере в вечерние шорты и футболки, в преддверии сумерек мы выдвинулись к сосредоточению культурной жизни Паттайи – на Уолкинг-стрит, улицу с максимальной плотностью увеселительных заведений высокого пошиба на единицу площади. Я уже просчитал, сколько сэкономлю за десять дней, если не буду платить за такси и тук-туки, и убедил Костяна хотя бы на первый раз прогуляться на своих двоих. К моему удивлению, он согласился.
От «Маунтин-бич» надо было немного подняться по улочке мимо целого ряда кафе и забегаловок, а в конце её на противоположной стороне стоял дом, из которого уже высыпали на работу красиво раздетые девчонки. Они сидели за столиками и призывно завизжали, едва завидев нас, как их и учили проклятые рабовладельцы. Мне показалось странным, что Костян не побежал к ним, снимая на ходу шорты. Возможно, он предвкушал встречу с самой лучшей шлюхой Таиланда, которая ожидала его на Уолкинг-стрит.
Минуя жилой дом на окраине квартала, нас приветствовали два автохтонных жителя в ярких индокитайских мундирах, дежуривших у подъезда, и отдали нам честь.
На вершине холма у перекрёстка с главной дорогой располагался полицейский участок. Рядом тайские правоохранители и обычные ребята тягали гантели, лупили боксёрскую грушу и занимались на тренажёрах, которые стояли под открытым небом. В парке по соседству играли в волейбол, молодёжь тусовалась около своих скутеров, а кто-то бегал трусцой или качал пресс на лавочках. Я поставил их в пример Костяну, который давно завязал со спортом, что не мешало ему выглядеть человеком-горой:
- Наверняка они насмотрелись на больших белых парней, вроде нас с тобой, и испытывают некоторые комплексы. Вон как стараются, чтобы быть похожими на нас!
- Это точно. Они в волейбол даже тебя перепрыгнут, хоть и мелкие. Но всё равно у них ничего не выйдет. И пенис у нас больше. Моя горячая шлюшка из Бангкока сказала…
- Конечно, она простонала тебе что-то вроде – мой гигант! Тебе льстит, что с нашими усреднёнными величинами можно почувствовать себя королём? Она, наверное, потакают самолюбию всех этих европейских клерков, менеджеров, водопроводчиков и прочих неудачников, которым на родине не дают красивые бабы. Представляешь, как бы она отреагировала на нашего друга Лёху, у которого, по его словам, каждый год прирастает по сантиметру?
- Даже не могу представить! А что с ним будет к тридцати годам…
- Ему стоит сниматься у Тинто Брасса в экранизациях маркиза де Сада.
Спустившись с холмов Пратамнака, непринуждённо обмениваясь ироническими замечаниями, мы прошли пару индийских ресторанов и свернули в переулок, где на тротуаре около арабских кофеен сидели курители кальяна. Эти бородатые люди курили с таким сосредоточенным видом, будто вычисляли, пройдёт ли астероид Апофиз в 2036 году мимо Земли или врежется в неё на полном ходу, сильно подсократив видовое многообразие биосферы.
На подходе к Уолкинг-стрит у Костяна разгорелся аппетит, связанный с тривиальным пищеварением, а не с миленькими крошками из сверкающих заведений. Но на этой улице гораздо проще было утолить голод сексуальный, нежели чем обыкновенный. Костян прекрасно проиллюстрировал первичность питания в списке базовых потребностей восклицанием: «Давай найдём где пожрать, а потом по бабам. Время раннее».
Из всех точек общепита, пройденных нами, раздавалась тихая мелодичная музыка. Лишь в кафе с названиями «У дяди Вовы» или «Красный Распутин», где выставлялись меню с забавными ошибками на русском языке, врубали на полную мощность песни из репертуара радио «Шансон». Создавалось впечатление, будто находишься на курортах Краснодарского края, а не близ экватора. Костяна, видимо, охватывала ностальгия по борщу и водке, и он всё порывался засесть в таких заведениях.
- Костян, я не смогу проглотить под этот грохот даже прозрачную лапшу, не говоря уже о морских беспозвоночных. Кто внушил тайцам, что все русские в восторге от подобного дерьма?
- Кто, кто? Наши приезжие из Москвы, Урала и Сибири и внушили!
- Тебя не коробит, что только из русских кафе на всю катушку слышна самая отвратительная музыка, заглушающая всё вокруг? Пошли отсюда, - после этого кошмара фальшиво спетые «вживую», с акцентом хуже моего, «Битлы» из соседней забегаловки казались мне лучшим исполнением года.
Костян стал двигаться со всё большим ускорением, не замечая даже повышенного внимания со стороны девиц и зазывал из ночных клубов. Он величаво прокладывал маршрут сквозь толпу туристов и разряженных проституток, прорубая дорогу, словно советский атомный ледокол в Арктике.
Мы промчались по Уолкинг-стрит, обследовав пару смежных переулков, и вышли на набережную. На всех скамейках сидели девчонки, работающие на улице.
- Видал, какая конкуренция, Костян, в борделях на всех не хватает рабочих вакансий.
- Значит, это второй сорт. Чёрт, не ожидал, что будет проблема пожрать. Надо было в нашем квартале перекусить. Пойдём, свернём вглубь, тут одни магазины и салоны.
Углубившись в злачные тупики и окунувшись в колоритные подворотни, мы не нашли никакой стряпни, зато здесь чувствовался настоящий дух Паттайи. Около нас заскрежетал замок, открылись ворота, и оттуда вышла как всегда грациозная и достаточно высокая для тайки девушка. В Таиланде я вообще не наблюдал людей с лишним весом, кроме мужика с пивным брюхом в китайском квартале Бангкока да сутенёра около «Бангкок-Паласа». Как знаменитый антрополог, я повернул голову в её сторону, чтобы получше рассмотреть. Мне понравился её фенотип; наверное, это как-то отобразилось на моём лице. Девушка, сверкая глазами из-под эпикантуса, взяла меня под руку, и нежно пропела, прижавшись всем телом:
- Ты мой мужчина этой ночью!
Единственное, что меня смущало, не считая неприязни к чужеродной микрофауне, - за это надо было доплатить пятьдесят долларов.
Пятьдесят долларов… Но, если я и так «её мужчина», зачем тогда эти доллары? Я сразу прикинул в уме, что за эти деньги можно было бы доехать до Киева. А в Киеве у меня друзья. К тому же, кто бы гарантировал мне полную безопасность для здоровья? В какой подворотне искать её потом, чтобы предъявить счёт за лечение? Конечно, я получил бы от неё всё, что хотел, и уж точно качественней, чем от худших представительниц украинского народа в московских саунах и на обочинах шоссе. Всё-таки, не зря тайские бордели настолько популярны во всём мире. Но я не мог просто так расстаться с билетом до Киева. А если подумать – этого хватило бы до Питера и обратно. А там тоже жили мои друзья! Я подумал, что если бы проводил каждую ночь подобным образом, то скоро у меня не осталось бы ни денег, ни друзей.
- Эй, Костян, куда ты умчался? Не видишь, что ли, чего тут происходит? В следующий раз, когда ты оглянешься, меня уже не будет, - мой проголодавшийся друг летел вперёд, к кускам жареного мяса. – Скажи ей, что я не могу тебя бросить на пороге голодной смерти.
- Чо она в тебя так вцепилась?
- Не знаю, я только взглянул на неё. Мне было интересно узнать кое-что для моих этнографических исследований. Вывод такой, - если задерживаешь на них взгляд больше двух секунд, они расценивают это, как приглашение.
- Да насрать мне на твои наблюдения и антропологию, отвяжись от неё и пошли в первую попавшуюся харчевню!
Я вежливо попрощался с девушкой, сказав, что у меня нет с собой пятидесяти долларов, и она с тяжёлым сердцем и скорбью тут же отпустила мою руку. Экономические аргументы всегда оказывались самыми убедительными. Я еле успел догнать Костяна, заворачивающего за угол.
- Заметил, в этом переулке какие-то странные заведения, - Костян нервно ёрзал на стуле, - ни одной женщины. Блин, реально – это улица для педиков!
- А почему мы тогда сидим в этом баре? – резонно спросил я.
- Не, ну это ведь почти набережная, мы уже на углу. Вроде тут нормальные мужики, клеятся к официанткам.
- Может, официантки – тоже из тех? Чёрт их разберёт.
- Официантки – стопудово бабы.
Костян твёрдо заверял, что с первого взгляда отличит нормальную девушку от всяческих трансов и леди-боев. Если бы он только знал, как далеко зашла пластическая хирургия в Юго-Восточной Азии.
- Хотя мне уже плевать, - сказал Костян, - мне нужно просто поужинать, чтобы ко мне не присаживались по три полуголые девицы на каждое колено.
- Да, просто поужинать – это нелегко, - согласился я.
Я заказал суп с курицей под жёлтым кари отнюдь не из-за того, что блюда тайской кухни стоили в три раза дешевле наименований из европейского меню. Мне хотелось проникнуть в суть сиамской культуры через гастрономию. Костян проникал в неё через иные двери - посредством массажных салонов и ирландских баров, поэтому взял себе неизменный бифштекс с картошкой и бокал «Хайнекена», который стоил дороже моего ужина.
- «Хайнекен» монополизировал тайский пивной рынок. Где другие европейские производители? Везде один дорогущий «Хайнекен». Понимаю, что тут не растёт хмель, но всё же… Слушай, я посчитал, если я откажусь от алкоголя, то у меня скопится огромная сумма. Пожалуй, выпью с тобой напоследок туземного пива, а потом буду питаться исключительно солнечной энергией, - сказал я и заказал бутылку под названием «Тигр».
«Тигр» оказался весьма приличным пойлом, в самый раз, чтобы запивать произведения тайской народной кухни. Мы сидели в баре, который претендовал называться как-то по-ирландски, в том месте, где набережная пересекалась с переулком для педиков. Раньше нас никто не подозревал в гомофилии.
- Я видел тут двух парней, идущих по Уолкинг-стрит, держась за руки. Странно, здесь это выглядит как-то органично, что ли, - делился я недавними наблюдениями. – Удивительные перверсии общественного сознания, когда в социуме более приемлем гомосексуализм, нежели совсем асексуальное поведение, ты не находишь?
- Здесь всем на всё по фигу, - сказал Костян, отхлебнув полбокала пива за раз.
- Может, так оно и надо, а? Интересно, пройдись они так по Марьину… как думаешь, какую дистанцию им удалось бы преодолеть?
- Полагаю, метра два-три.
Мы посмеялись над гомиками, а затем поспорили по поводу чаевых, которые я не собирался оставлять:
- Почему никто не даёт чаевых продавцам в магазинах, кассирам в обменных пунктах, учителям за проведённый урок?
- Да просто ты жид!
- А рабочим на заводах вообще по полгода не выдают зарплату. Хочешь – оставляй, твоё дело. Я выдвигаюсь на холмы Пратамнака.
- Серьёзно, что ли?! Всё только начинается!
Закончив трапезу и щедро расплатившись, Костян заявил, что у него намечаются важные дела, и если я не желаю поддерживать его зарождающееся буйное веселье, то прямая дорога мне в Пратамнак, и чтобы я не запирал номер на ключ. «Ну и катись в отель, баю-бай», - напутствовал он. Я лишь заметил, что катиться в гору противоречило бы законам притяжения, но пообещал в ближайшем будущем научиться технике левитации.
«Привет, куда вы идёте? Вы что-нибудь хотели? Составить вам компанию?». Давно мне не приходилось так часто повторять: «Спасибо, не надо». Конечно, я догадывался о тщетности и абсурдности подвига бессмысленной аскезы в сложившихся условиях, как и всего прочего, что совершал до этого. Всё равно позднее меня прикончит другая инфекция или инсульт, но моя мезофобия и непреодолимое желание гарантированно и качественно прожить ещё лет сорок без употребления лекарств диктовали формулы вежливых отказов. А ведь мне повстречалось множество красивых девчонок с очаровательным разрезом глаз и кошачьей грацией, неизменно приветливых и деликатных, стоящих около фонарей или хватающих тебя под руку, выныривая из баров и салонов.
Около ночного клуба стоял автобус, из него дисциплинированно выходили китайские граждане. Было похоже на то, что даже развлекаться их привозят организованными группами.
Я шёл по набережной с деланным безразличием, наслаждаясь моментом, когда любая из этих симпатичных потаскушек рада предложить мне себя за скромное вознаграждение. Через тридцать лет я сам буду ходить со своими жалкими банкнотами и сочту за счастье, если кто-нибудь из них согласиться провести со мной ночь в дешёвой комнате, пропахшей потовыми выделениями тысяч одиноких и заброшенных людей. Я решил обязательно заехать сюда перед процедурой эвтаназии и сказать всем «да!», когда меня действительно перестанут удерживать надуманные фобии. И, возможно, мне не будет жалких восемьдесят лет, чтобы не выглядеть смешно и убого. Я искренне сострадал старичкам из Европы, Штатов и Австралии, за которыми ходили молоденькие тайки с не очень весёлыми глазами.
А для молодых здоровых людей, не склонных исключительно к созерцательной меланхолии, в Паттайе открывалась уйма возможностей ощутить себя европейскими мореплавателями, впервые высадившимися на Таити или других столь же утопичных островах. Найти себе спутницу хоть на неделю, которая бы исполняла все желания, как будто и не за деньги, вообще не составляло труда. Знание языков – не обязательно. По весьма умеренным ценам предоставлялся превосходный пакет услуг при наилучшем качестве исполнения. Особенно, если вам нравились представительницы монголоидной расы. А мне всегда импонировали девушки с эпикантусом.
Однако, осознавая бренность биоресурсов организма, я, тем не менее, не пользовался преимуществами этой стадии онтогенеза на все сто процентов. В мочеполовой системе последние два года использовалась только первая составляющая. Пожалуй, Костян был в чём-то прав, намекая на некую извращенность моего поведенческого кодекса, который вёл к эректильной дисфункции и атрофии жизнеутверждающих инстинктов. Слаженная работа внутренних органов и тканей, хороший тонус мышц, быстрота реакции, выносливость, наличие зубов и волос, которые ещё не начинали заметно выпадать, мозг, не подёрнутый Альцгеймером, - все эти плюсы отчаянной молодости были похерены мной во имя бесполезных категорий из истории ошибок и заблуждений, часто принимаемых за философские или религиозные доктрины. Но я обретал понимание и иллюзорный смысл истинной свободы, только когда мог отказаться от всего по своей воле в расцвете жизненных сил, а не из-за неизбежной будущей одышки, ветхого скелета и обвисших коллагеновых волокон. Это создавало иллюзию парадоксальной возвышенности над мирозданием. И мне это нравилось.
Нельзя не признать, без Костяна на Уолкинг-стрит приходилось тяжеловато. Всё-таки этот гороподобный секс-симовол отвлекал внимание большинства девчонок на себя. В одиночку я лавировал и уворачивался от улыбающихся, визжащих, пританцовывающих, тянущих за руку «морковок», стараясь не смотреть им в глаза.
- Хэлло! – подошла ко мне длинноногая красотка из «go-go»-бара. Почему-то мне сразу почудилось, что в прошлой жизни она была парнем. И дело тут было вовсе не в реинкарнациях, хотя я помнил, что нахожусь в буддийском регионе.
- Гудбай, - я натянул личину равнодушного зомби и пошёл посередине улицы, чтобы им сложнее было меня достать.
С чего они взяли, что если молодой человек идёт один по этой улице, то он хочет снять женщину? Я становился жертвой дремучих стереотипов – они все считали, будто я явился к ним, чтобы трахать миниатюрных кукольных таек! Но мне не доставляло большой радости соответствовать чьим-то ущербным ожиданиям. Никогда ранее мне не приходилось столько раз говорить «нет» прелестным юным девушкам. Я только укрепился в подозрениях, что сама возможность отказа от чего-либо гораздо приятнее, чем примитивное обладание им.
Кое-как выбравшись с улицы чувственных наслаждений, я взбирался на холм, оставив за спиной стоянку такси и туристических автобусов. По безлюдной дороге проезжали редкие мотороллеры, а вокруг в темноте предполагались одни только пальмы да тропические деревья. За созерцанием ночного неба я забыл смотреть в карту, и мне показалось, что я свернул не туда. На моё счастье на развилке я завидел двух девушек и подошёл к ним. «Как пройти к отелю Маунтин-бич, дамы?» - спросил я. Они любезно указали мне путь, подробно объяснив последовательность поворотов, а напоследок поинтересовались, не желает ли белый господин ещё чего-нибудь и сделали характерный жест губами. «Двести бат, господин», - предложила девушка с моей картой в руке.
Двести бат… Конечно, это не пятьдесят долларов и я крепко задумался, куда бы смог добраться на них. Получалось разве что дальнее Подмосковье. Надо было быстро произвести некоторые перерасчёты. Мне предлагался оральный секс за сумму, эквивалентную двум бутылкам «Хайнекена» в кафе или четырём огромным порциям риса с креветками. Предложи они это бескорыстно, от чистого сердца, возможно я ещё бы подумал… Однако если без семяизвержений я вполне мог обойтись, то без креветок и риса мне было не продержаться. Мои жизненные приоритеты были очевидны, и склонялись в пользу здорового питания.
«Сто пятьдесят, мистер!».
Чем дальше я удалялся от центра, тем ниже опускались цены. Примерно такие же расценки существовали на федеральной трассе «Дон», когда мы с ребятами возвращались на раздолбанной машине из Сочи и притормозили в районе города Шахты под Ростовом. Тот экзистенциальный опыт в лесопосадках рядом с придорожной канавой был по-своему забавен, но проводить дальнейшие испытания в таком духе мне с тех пор не очень хотелось. Я аккуратно забрал у девушки план города, поблагодарил за любезность и зашагал к отелю, сославшись на усталость и неотложные дела.
Я неторопливо шёл по дороге к Сиамскому заливу и рассуждал о случайности и предопределённости. Мы родились на разных концах Евразии, и десятилетия не подозревали о существовании друг друга. Скольким мелочным и нелепым обстоятельствам нужно было совпасть, чтобы наши пространственно-временные координаты пересеклись в одной точке. Она подержала бы мой член во рту минуты три, и мы снова разошлись бы по своим сегментам бытия, никогда больше не встретившись. Кто утверждал, что случайность лежала лишь в основе квантовой механики, забыв распространить бесстрастные и нелепые законы микромира на всю Вселенную.
В парке на лавочке целовались влюблённые тайцы.
Ребята около полицейского участка забирали тренажёры и боксёрскую грушу.
Двое мужчин в мундирах у подъезда жилого дома пожелали мне доброй ночи.
Девчонки единственного публичного дома на окраине нашего квартала завизжали на десять голосов, едва завидев меня. Я прижался к другой стороне улицы, сделав вид, будто изначально шёл в кафе.
Мне пришлось сесть за столик и заказать «Хайнекен», поскольку иного пива из Европы сюда не отгружали. Молоденькая смешливая официантка спрашивала, не слишком ли мне жарко, игриво обмахивая меня, точно опахалом, бумажкой со списком блюд. Затем подошла её более зрелая напарница и поинтересовалась, откуда я и сколько мне лет. То, что я из России и мои двадцать семь, обрадовали её в равной степени. Не знаю, почему я скинул себе год, наверное потому, что она не поверила даже в этот прекрасный возраст и, всплеснув руками, поразилась: «А выглядишь, как юный мальчик!». Я хотел сказать, что в вечной мерзлоте люди и мамонты превосходно сохраняются, но мой бедный лексикон английских идиом не позволил составить даже такую простенькую фразу. Она отошла к молоденькой официантке, они о чём-то пошептались, хихикнули и кокетливо посмотрели в мою сторону. Я вспомнил Костяна, который говорил о девушках, посменно работающих то в публичных домах, то в ресторанах, в зависимости от наполненности рынка труда. Возможно, он говорил об этом без иронии.
Когда я допил пиво, они проводили меня до выхода и взяли клятву о моём возвращении.
Как только мне удалось выйти на улицу, из борделя напротив раздались дежурные вопли, призывающие к весёлому совокуплению. Не поворачивая головы, я свернул к гостинице, чтобы успеть выспаться к завтраку. «Что же я наделал?!», - корил себя я, ворочаясь в постели. Воображение рисовало мерзкого бородатого работорговца, хлестающего плёткой свою визжащую собственность в тёмном сыром подвале: «Поганые шлюшки, дрянные потаскухи. Не хотите работать! Очень, очень плохо! На вас не позарился даже тот нищий в жёлтой футболке. Но я заставлю вас работать – вот так, ещё громче! И так вы должны кричать каждый раз при виде любого белого идиота».
Не успев погрузиться в фазу глубокого сна, я был разбужен струёй ледяного воздуха от кондиционера, которая била в сторону моей кровати. Антарктическая воздушная масса дула только на мою кровать, однако любитель морозной свежести отчего-то выбрал другую, у окна. Видимо, по ночам он любовался завихрениями темноты, флуктуирующей за стеклом. Костян жаловался на духоту и на невезение:
- Девочка в Бангкоке была в сто раз лучше, нельзя даже сравнивать.
Затем он рассказал, что вернулся не на такси, а поймал пацана на мопеде:
- На повороте нас чуть не унесло в кювет, - хвастался Костян.
- Ещё бы, ты же весишь больше, чем пацан с мопедом вместе взятые.
- А ты как дошёл, не заблудился?
- Немного заплутал, но две любезные девушки показали дорогу. А потом предложили минет за сто пятьдесят бат.
- А ты чего?
- Я отказался, естественно. Если б не отказался, стал бы я тебе рассказывать.
- Ну и дурак. Они что – совсем страшные были? Всё равно в темноте не видно… Или думаешь своим подвижничеством заполучить сверхъестественные способности, подобно древнеиндийским аскетам? – съязвил Костян.
- Было бы неплохо, однако я не питаю таких иллюзий.
- Тапас, - произнёс Костян, словно заклинание, - слышал о такой хреновине?
- Типа, магическая сила, даруемая аскетизмом? – уточнил я. – Конечно. Я читал в энциклопедии о мифологии народов мира. В туалете.
Тапас – умерщвление плоти – позволяло добиться исполнения любых желаний, соединяло в себе разрушительную и творческую силу, и подвижник обретал сверхъестественную способность плодотворения. Превосходство мудрецов-аскетов над богами, которых они подавляют своим могуществом, отчётливо выражено в эпосе; оно находит отражение в мифической генеалогии, излагаемой в космогонических частях «Махабхараты» и в пуранах.
- Я тебе уже говорил, что это кратчайший путь к импотенции? – запамятовал Костян. – Ты не боишься совсем утратить либидо?
- Я же не Лёха, который трясётся над своей двадцати или сколько там теперь сантиметровой штуковиной, она же растёт у него каждый год. Я не ассоциирую себя с каким-то определённым органом. Человек-*** – не мой персонаж.
В свою очередь, я напомнил ему, что во многих пуранических и эпических сказаниях Индра, страшась за свою власть, подсылает к одному из семи божественных риши Вишвамитре прекрасную апсару Менаку соблазнить его. Но и поддавшись соблазну, аскет не утрачивает окончательно плодов своего подвижничества.
- Так что, не ссы, амиго! – успокоил я его.
Соблазнить Вишвамитру пыталась и апсара Рамбха, но он преодолел искушение и проклял её, обратив на тысячу лет в камень, после чего продолжил свою аскезу. Сила подвижничества Вишвамитры была такова, что царя Тришанку, врага Васиштхи, он живым поднял в небо, а затем превратил в одну из звёзд созвездия Южного Креста. В конце концов, брахманское достоинство Вишвамитры было признано не только богами, но и самим Васиштхой. Вишвамитра имел сто одного сына, но, кроме них, он принял в свою семью отважного и мудрого Шунахшепу и провозгласил его…
- Ты чего, нажрался тут без меня? – занервничал Костян и проверил пакет с алкоголем. – Странно, не тронуты.
- Что?! Да нужны мне твои бутылки! Я не потерплю подозрений в алкоголизме, воровстве и ханжестве, - спросонья во мне перепутались все понятия о греховности. – Должен тебе ответственно заявить: любая смазливая дурочка, отсасывающая у меня излишек генетического материала, кажется мне намного более возвышенной и одухотворённой, чем самая красивая и умная барышня, которая только и рассуждает о всяких там нематериальных вещах, типа бессмертия души, или, с претензией на утончённую осведомлённость, небрежно болтает об актуальном искусстве, в чём, как правило, совсем не разбирается. Интимная близость с красивой девушкой без близости духовной менее противна, чем наоборот. Плевать, что это голый субъективизм! А вообще – мне одинаково противны оба эти сорта.
- А было бы круто встретить тёлку, в которой объединялась бы разная заумь и нимфомания. И чтобы, как ты там говорил про идеальную жену – фотомодель, которая в течение всей жизни вела бы себя, как стюардесса во время полёта. Я бы от такой даже налево не ходил.
- Да хрен бы ты не ходил. Рано или поздно, надоедает всё, тебе захочется другую женщину, другую работу, чтобы получать ещё больше денег для содержания всё более шикарных тёлок, дабы поддерживать статус доминантного альфа-самца и возбуждать в других самцах завистливое уважение. Чего я, не знаю природу человека, особенно - твою? Существует только один выбор – либо жить в состоянии перманентного нервного расстройства, бичуя себя за то, что ты не чемпион по всем видам жизнедеятельности, либо расслабиться и обрести внутреннюю гармонию. Мне ближе второй вариант.
- Тебе надо пойти учиться на Далай-ламу, - предложил Костян. – Хотя у тебя явные проблемы с кармой.
- Ты же знаешь, я не очень люблю участвовать в чём-либо, что было придумано не мной.
- Как же ты живёшь-то вообще?!
- Не вижу противоречия. Так как я принимаю эволюцию в качестве акта безличного творчества, то сама жизнь не кажется мне навязанной повинностью. Напротив, я считаю, что мне крупно повезло участвовать в осуществлении одного из чудеснейших экспериментов во Вселенной – в проекте Биосфера планеты Земля! Конечно, я буду так думать, пока не окажусь под капельницей или в кресле-каталке. Нет сомнений, в дальнейшем мои мировоззренческие позиции претерпят кардинальные изменения. А пока удачно складывающийся метаболизм мешает объективно судить о глобальных процессах.
- Не хочешь за это выпить? Давай хлопнем вискаря, перед сном?
- Мне и так здесь хорошо спится. К тому же, весь спирт растворится в твоём едком сарказме, - ответил я, прикрываясь комическим пафосом. – За удачный метаболизм я выпью сок за завтраком. Перехожу на спортивный режим. Буду рано вставать и идти на пляж за безвредными дозами ультрафиолета. И не пытайся меня остановить!